Кости мои все еще немного ныли, но в общем-то я чувствовал себя
почти как жеребенок при этой гравитации. Целый час мы шли молча, поднимаясь
по длинному склону между огромными деревьями. Достигнув вершины, здоровяга
остановился и подождал, пока я не подойду к нему, немного запыхавшийся, но в
принципе выдержавший первое испытание.
- Здесь мы отдохнем, - сказал он.
- Черта с два, - ответил я. - Для тех бедняг, может быть, все минуты решают.
- Человек должен отдыхать, - веско заметил он и уселся, положив обнаженные
руки на колени. Сев, он оказался вровень со мной стоящим. Мне это пришлось
не по душе, и я тоже сел.
Чтобы перевести дух, ему понадобилось еще минут десять. Вообще, как я
заметил, Джонни Гром был человеком, который не любил заводиться. Он умел
выбирать оптимальный темп. Видно придется мне попотеть, чтобы загнать его до
смерти на его собственном поле.
Мы пересекли широкую долину и опять оказались на возвышенности. Было
холодно. Деревья росли здесь более редко, да и в высоту они были значительно
меньше. Мороз и ветер искривили тонкие стволы, и они походили скорее на
скрюченные , вцепившиеся в утесы, руки. Во впадинах почвы кое-где лежал
снег, а некоторые признаки в небе свидетельствовали о том, что он может
выпасть еще, и весьма скоро. Сквозь скафандр я почти не чувствовал резких
порывов ветра, свирепо бросавшегося с горных вершин, а ведь великан
воспинимал холод и ветер обнаженными руками!
- Разве у тебя нет куртки? - спросил я на следующем привале. Мы
расположились на продуваемом со всех сторон выступе скалы, а скорость ветра,
по моим подсчетам, приближалась к сорокамильному галопу.
- Здесь у меня плащ, - он похлопал по мешку. - Я надену его позже.
- Ты сам шьешь себе одежду? - я смотрел на дубленую кожу, мехом внутрь,
скрепленную крупными парусными стежками.
- Эти одеяния мне изготовила женщина, - ответил он. - Это было очень давно.
- Что верно, то верно, - отозвался я. Я попытался представить его с
женщиной, представить его подругу, как она движется, как выглядит. Женщина
десяти футов ростом...
- У тебя есть ее изображение?
- Нет, ее образ хранится в моем сердце. - Он произнес эти слова словно некую
ритуальную фразу. Интересно, подумал я, каково это - быть последним
представителем своего народа. Но вопрос я задал иначе:
- Но зачем тебе это нужно? Жить здесь в одиночестве?
Он уставился на ледяные скалы.
- Здесь мой дом, - наконец сказал он. Еще один машинальный ответ, за которым
не таилось ни единой мысли. До него никогда бы не дошло, и даже в голову,
наверное, никогда бы не пришло бы, как он мог бы заставить доиться слезами и
наличными несколько миллиардов голодных до сенсаций обывателей. Самая
настоящая невыдуманная мыльная опора. Конец пути. Тупик. Бедняжка Джонни
Гром, такой отважный и такой одинокий.
- А теперь зачем это нужно... то, что ты делаешь? - вдруг спросил он, и я
почувствовал, как внутренности мои словно сжала невидимая рука.
- Что ты имеешь ввиду? - выдавил я сквозь зубы, и рука моя незаметно сжала
кратерный излучатель, мгновенно выскочивший из рукава.
- Ты ведь тоже живешь один, Карл Паттон. Ты правишь кораблями касмоса,
значит, ты постоянно одинок и постоянно испытываешь трудности. Вот хотябы
сейчас - ты готов жизнь отдать за своих товарищей.
- Никакие они мне не товарищи, - огрызнулся я. - Они - просто оплаченный
груз, и только. Не доставишь - ничего не получишь. И я вовсе не собираюсь
жертвовать жизнью. Я просто совершаю прогулку для моциона.
Некоторое время великан испытующе глядел на меня.
- Мало кто решился бы подняться на Куклэйн в это время года. Тем более, не
имея на то веских причин.
- У меня-то причина достаточно веская. Целых сорок тысяч причин.
Он как-то легко улыбнулся.
- Ты многолик, Карл Паттон, как мне кажется. Но ты отнюдь не глуп.
- Давай-ка трогаться, - сказал я. - Прежде чем я получу свои законные, нам
еще ходить и ходить.
* * *
Теперь Джонни Гром шел легким шагом, который он считал для меня подходящим.
Собака, казалось, нервничала, она то и дело задирала нос к небу и
принюхивалась, а затем снова уносилась вперед. Я тоже не отставал,
старательно сопя и отдеваясь на подъемах и довольно естественно пытаясь
отдышаться на привалах. Все это я делал очень осторожно, чтобы не показать,
как мне на самом деле легко, и в то же время я не хотел наводить великана на
мысль, что мне такой темп не под силу. Мало-помалу я стал прибавлять шагу, и
скоро разогнались аж до четырех миль в час. Такой темп хорош для небольших
прогулок при земном притяжении и по ровной дороге, но здесь выдержать такую
скорость в течение даже недолгого времени, мог только настоящий атлет.
Правда мне, с моими пьезоэлектрическими мускулами, принимавшими на себя
основную долю нагрузок, даже большая скорость была нипочем.
Мы остановились перекусить. Здоровяк извлек из мешка хлеб, сыр и бурдюк с
вином и отвалил мне порцию, которой вполне хватило бы на двоих. Я съел
большую часть, а остальное, когда мой сотрапезник отвернулся, отправил в
специальный карман для отходов, расположенный на плече скафандра, и как
только Джонни расправился со своей порцией - ненамного большей, чем моя, - и
я поднялся на ноги, давая понять, что того же жду и от него. Он даже не
пошевелился.
- Теперь мы должны отдохнуть часок, - заявил он.
,
- О кей, - отозвался я. - Только отдыхать тебе придется в одиночестве. Меня
ждет дело. - Я зашагал прочь по пятнистому снегу, и отошел уже шагов на
десять, когда мимо галопом промчалась гигантская шавка, развернулась и
преградила мне дорогу. Я попытался обойти ее справа, но пес снова встал на
моем пути. То же самое произошло и при левом повороте.
- Отдохни, Карл Паттон, - произнес сзади Голиаф. Он улегся на спину и
заложил руки под голову, закрыв глаза. Что ж, ладно, если я не могу
заставить его продолжать путь, я могу не давать ему заснуть. Я вернулся и
сел рыдом с ним.
- Глухомань здесь, - сказал я. Он ничего не ответил.
- Такое впечатление, что здесь отродясь никто не бывал, - добавил я. - Даже
мятой жестянки из-под пива не видно. - Это тоже не возымело успеха. - Чем,
интересно, ты кормишься здесь? - спросил я. - Из чего делаешь сыр и хлеб?
Он открыл глаза.
- Из сердцевины дерева-друга. Ее размалывают в муку или делают массу и
сквашивают.
- Неплохо, - заметил я. - Но уж вино-то наверняка привозное.
- Вино нам дают плоды того же самого дерева. - Он так произнес это "нам",
словно дома его ждали жена, шестеро ребятишек и недочитанная книга.
- Сначала, наверное, было очень тяжело, - сказал я. - Если вся планета
такова, то трудно даже представить себе, как твои предки ухитрились выжить.
- Они боролись, - ответил великан так, будто это объясняло все.
- Но ведь больше незачем бороться, - возразил я. - Ты можешь преспокойно
покинуть эти скалы и беззаботно зажить под каким-нибудь не очень ярким
солнцем.
Великал задумчиво смотрел в небо.
- У нас есть легенда о месте, где воздух мягок, и прямо из земли растут
сочные фрукты. Я думаю, мне бы там не понравилось.
- Почему же? Тебе кажется, что это особый шик - выжить, преодолевая
трудности?
Он повернул голову и взглянул на меня.
- А ведь на самом деле это ты испытываешь трудности, Карл Паттон. Я-то у
себя дома, а ты страдаешь от холода и усталости в мире, чужом для тебя.
Я что-то проворчал себе под нос. Джонни Гром так выворачивал смысл, что мои
собственные слова рикошетом попадали в меня же.
- Я слышал, здесь существует весьма кровожадная разновидность животных, -
сказал я. - Что-то я до сих пор ни одного не стречал...
- Скоро встретишь.
- Тебе интуиция подсказывает, или...
- Нас уже несколько часов преследует стая снежных скорпионов. Когда мы
выйдем на открытое место, ты их увидишь.
- Откуда ты знаешь?
- Так говорит мне Вула.
Я взглянул на огромную псину, которая развалилась на земле, положив голову
на лапы. Псина выглядела усталой.
- А откуда у вас взялись собаки?
- У нас всегда были собаки.
- Наверное, в первом корабле была пара, - предположил я. - Или, может быть,
замороженные эмбрионы. Скорее всего, так оно и было. Переселенцы наверняка
везли с собой зародышей разных животных.
- Вула из породы военных псов. Ее предком был могучий Стэндфаст, который
одолел псов Короля Руна на Поле Сломанного Клинка.
- Вы что же - воевали?
Он ничего не ответил. Я фыркнул.
- Я-то думал, что тратя такие колоссальные усилия, только лишь, чтобы
выжить, вы не слишком дешево ценили свои жизни.
- Что стоит жизнь без правды? Король Рун сражался за свои убеждения. Принц
Дал сражался за свои.
- И кто же победил?
- Они бились двадцать часов, и когда принц Дал упал, король Рун отступил
назад и убедил его подняться. Но в конце концов Дал сломал королю спину.
- Ну, так значит... разве это послужило доказательством его правоты?
- Какое значение имеет, во что верит человек, Карл Паттон, если он верит в
это всем сердцем и дущой?
- Чушь. Фактам безразлично, кто убежден в них.
Тут великан сел и указал рукой на мерцающие вдали белые вершины.
- Правы горы, - произнес он. Затем взглянул в небо, где в вышине крепостными
стенами громоздились темно-пурпурные облака. - Небо право. И эта правота
значит гораздо больше, чем факты скал и газа.
- Никак не могу вникнуть в твои поэтические доводы. - сказал я. - Я знаю
одно - вкусно есть, спать в мягкой постели и пользоваться всем самым лучшим,
- это хорошо. А тот, кто утверждает обратное, либо несчастный, либо дурак.
- А что такое "самое лучшее", Карл Паттон? Разве может быть лучше ложе, чем
усталость? Лучшая приправа, чем аппетит?
- Ты, видно, вычитал это в книге...
- Если ты преклоняешься перед легкой роскошью, о которой ты говорил, то
почему же ты здесь?
- О, это проще некуда. Чтобы заработать денег на все остальное.
- И потом... если ты не погибнешь на этом пути - неужели ты вернешься туда,
на свой прелестный мирок, и будешь поедать сочные плоды, взращенные кем-то
другим?
- Конечно, - ответил я. - А почему бы и нет? - Тут я почувствовал, что слова
мои - слова безумца, и не понял, почему. Это окончательно вывело меня из
равновесия. Но спорить я не стал и сделал вид, что уснул.
* * *
Через четыре часа мы добрались до вершины длинного холма, и перед нами
предстала целая тысяча миль леса и ледника - пространство, достойно
соответствующее масштабам мира под названием Вэнгард.
Мы уже девять часов были в пути, и, не смотря на все хитроумные
приспособления, я начал уставать. Верзила же выглядел как новенький. Он
поднес к глазам ладонь, защищаясь от солнца, которое было каким-то странно
маленьким и пронзительно ярким, как пред бурей, и указал на пик, отделенный
от нас долиной. До него было примерно с милю или две.
- Там мы будем ночевать, - сказал он.
- Это же в стороне от нашего пути, - заметил я. - Почему бы нам не
заночевать прямо здесь?
- Нам нужна крыша над головой и очаг. Холгримм ничего не будет иметь против.
- Какой еще Холгримм?
- Там находится его дом.
Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки. Так бывает, когда в
ваш разговор вдруг вмешивается привидение. Не то, чтобы я боялся привидений,
просто так считается среди людей.
Остаток пути мы проделали в молчании. Вула подолгу принюхивалась и фыркала
все чаще по мере того, как мы приближались к хижине, сложенной из бревен,
когда-то обтесанных, а теперь потемневших. Крыша была высокой, черепичной, в
окна были вставлены разноцветные стекла в свинцовых переплетах. Перед домом
великан некоторое время постоял, опираясь на свой посох и прислушиваясь. Дом
как будто хорошо сохранился. Но ведь и сложен он был из тех же скал и
деревьев, что стояли вокруг. Ничто иное не выдержало бы схватки с природой.
- Знаешь, Карл Паттон, - сказал великан, - Мне кажется, будто вот-вот
послышится голос Холгримма, и он гостеприимно распахнет дверь, приглашая нас
войти.
- Да, если бы он был жив, - отозвался я и прошел мимо него ко входу. Такая
дверь из темно-пурпурного дерева вполне могла бы служить воротами в Собор
Парижской Богоматери. Обеими руками я потянул на себя огромную железную
ручку - дверь не шелохнулась. Джонни Гром открыл ее буквально мизинцем.
В большой комнате было холодно. Покрывшая пол изморозь хрустела у нас под
ногами. В полумраке я заметил развешанные по стенам шкуры, отливающие
зеленым, красным и золотым мехом словно хвосты павлинов. Были здесь и
другие трофеи: огромный череп с трехфутовым клювом и похожими на урыль из
слоновой крсти ветвистыми рогами, кончики которых были выгнуты вперед и
остры, как кинжалы. Была обтянутая кожей голова, состоявшая из одних
челюстей и зубов, и потемневший от времени боевой топор с рукояткой длиной
футов десять и затейливым лезвием. Посреди комнаты стоял длинный стол, до
которого, наверное, в свое время доходило тепло от очага, огромного, как
городская квартира. Стол был накрыт, я заметил отблеск дневного света на
кубках, тарелках, приборах. Вокруг стола были расставлены кресла с высокими
спинками, и в кресле во главе стола, лицом ко мне с мечом в руке восседал
седобородый гигант. Пес завыл, и это вполне соответствовало охватившему меня
чувству.
- Холгримм ждет нас, - мягко произнес позади меня Джонни. Он двинулся
вперед, я за ним, переборов, наконец, оцепенение. Вблизи я различил мелкие
кристаллики инея, сплошь покрывшие тело сидящего гиганта. Они отблескивали в
бороде, на тыльных сторонах ладоней, на веках.
Кристаллики льда покрывали и стол, и тарелки, и гладкое дерево кресел. Когти
Вулы, следовавшей за хозяином, громко стучали по широченным доскам пола.
- Разве вы не хороните своих мертвых? - выдавил я, слегка запинаясь.
- Так его посадила женщина. По собственной воле. Он так пожелал, когда
понял, что смерть уже рядом.
- Но почему?
- Это тайна, которую знает один лишь Холгримм.
- Может, нам лучше выйти наружу? - предложил я. - А то это место напоминает
мне морг.
- Огонь исправит дело...
- Но тогда растает и наш приятель. Лично я предпочел бы, чтобы он оставался
так, как есть.
- Мы разведем небольшой огонь, чтобы разогреть пищу, и чтобы были угли,
возле которых можно провести ночь.
В ящике возле входной двери нашлись дрова, темно-красные, твердые, как
камень, и уже наколотые до нужной толщины. Нужной, естественно, моему
компаньону. Он орудовал восьмифутовыми поленьями толщиной не менее
восемнадцати дюймов так, словно это были хлебные палочки. Наверное, дерево
было пропитано эфирными маслами: дрова с ревом заполыхали от первой же
спички, распространяя по дому запахи мяты и камфары. Большой Джонни
сварганил какое-то пойло из горячего вина и тягучего сиропа, который
обнаружил в кувшине на столе - из кувшина пришлось выламывать заледеневшие
куски. Когда напиток поспел, он протянул мне с полгаллона. Штука оказалась
крепкой, но приятной на вкус, сначала слегка отдающей скипидаром, но затем
оказавшейся сущей амброзией. Еще у нас был хлеб, сыр и суп, который он
разогрел в большом котле над очагом. Я наелся до отвала и еще кое-что
отправил в наплечный карман. Мой высокий друг ограничился совершенно
спартанской порцией и перед тем, как выпить, обернулся к нашему хозяину и
поднял кубок в его честь.
- Сколько же времени он так сидит? - спросил я.
- Десять местных лет, - он помолчал и добавил: - Это более ста стандартных
лет Лиги.
- Он был твоим другом?
- Мы сражались, но потом снова вместе пили вино. Да, пожалуй, он был мне
другом.
- Девять лет. Дом Холгримма был, наверное, самым последним, куда проникла
чума.
- А почему же она не убила и тебя?
Он покачал головой.
- Вселенная тоже умеет шутить.
- Каково же это было, когда все кругом начали умирать...
Великан обхватил свою чашу руками и уставился мимо меня в огонь.
- Сначала никто ничего не понимал. Ведь мы здесь вообще не знали болезней.
Нашими единственными врагами были ледяные волки, лавины и смертельный холод.
А это было что-то совершенно новое - враг, которого мы не видели. Некоторые
так и умерли, удивляясь, другие очертя голову бросились в леса, но и там их,
в конце концов, постиг тот же удел. Оксандра убил своих сыновей и дочерей
прежде, чем их прикончила удушливая смерть. Иошал стоял на снегу, вращая над
головой свой боевой топор и выкрикивая небу угрозы, пока не упал, и больше
уже не поднялся.
- А что стало с твоей семьей?
- Сам видишь.
- Что?
- Холгримм был моим отцом.
* * *
Мы спали, закутавшись в шкуры, которые Джонни Гром снял со стен и размягчил
над огнем. Насчет тепла он оказался прав. Огромное пламя растопило иней
только внутри правильного десятифутового полукруга, но даже не коснулось
остальной комнаты.
За порогом все еще стоял ранний полдень, когда мы снова двинулись в путь. Я
шел так быстро, как только мог. После восьми часов ходьбы по сильно
пересеченной местности, непрерывно поднимающейся вверх, великан предложил
передохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8