Но я не повернул. Впервые в жизни я пересёк красно-белую запретительную ленту, впервые выполз из разрешённого пространства, где нельзя то и нельзя это, туда, где можно всё. Может быть, даже можно спастись… Может быть, даже…
– Смотри, один уходит! – раздалось вверху.
Я замер на мгновение, а потом с облегчением перевернулся на спину. Теперь можно и это. Теперь можно ни о чём не думать и ничего не бояться. Потому что произошло самое страшное.
Над парапетом показалась рука Охотника, и сейчас же тяжёлая плотная сеть накрыла меня с головой. Странно, она совсем не давала тепла…
...
«…Многие промышленники, Охотясь из года в год, приноравливаются выманивать зверя на манок, или вабить. Опытный вабильщик, заняв с раннего вечера позицию вблизи логова и передушив прежде щенят, чтобы не разбежались, выманивает матку прямо под выстрел или в сеть…»
(Л.П. Савватеев. «Наставление московскому охотнику»)
– Да всякое, конечно, бывало, – Лариса отодвинула чашку, потянула из пачки белую соломину «Эссе». – И ругались, и посуду били. Один раз я даже уезжала из-за неё к маме и вещи перевозила…
– Да ну?! – Светка, сидевшая далеко, за компьютером, вытянула тощую шею на полметра лишних, чтобы не пропустить ни словечка. – Как же это ты? Расскажи!
– Да что там рассказывать… – Лариса пустила дым в потолок. – Поживёшь со свекровью – сама узнаешь. Попила мне кровушки…
Она снова затянулась и замолчала надолго, будто пробовала на вкус не ментоловый дым, а воспоминания.
– И всё-таки с ней было легче. Славка накормлен, одет-обут, сидит с бабушкой, а не с этими тварями-няньками. С работы приходишь – ужин на столе… А как похоронили бабушку, как взялась я посуду мыть на поминках – вот, думаю, вся жизнь моя теперь так и пойдёт: готовь да посуду мой…
– Да уж, теперь только это, – покивала многоопытная Вера Сергеевна, – да стирка, да уборка, да за дитём ходи. А в школу пойдёт – ещё труднее будет.
– А твой-то что? – снова встряла Света, поднимая маленькую, как у змеи, головку над монитором. – Совсем не помогает, что ли? Запряги!
Лариса молча задавила окурок в пепельнице.
– Да, запряжёшь их! – Вера Сергеевна гневно звякнула чашкой. – На мужиков где сядешь, там и слезешь.
Света вдруг зарделась и стыдливо упрятала головку за компьютер. Видимо, Вера Сергеевна невзначай задела интимное.
На столе у Ларисы мобильник пропел серенаду.
– Ну вот, лёгок на помине!
Лариса, утвердив на лице скептическое выражение, взяла трубку.
– Да, Андрей! Чего тебе?
– Мама! А ты скоро придёшь? – прокричал ей в ухо детский голос.
– Славик?! – удивилась она. – Ты с папой?
– Папа на работе! – доложил детский голос. – Папа забыл дома свой могильный телефон!
– Не могильный, а мобильный, – поправила Лариса.
– Не могильный, а могильный, – старательно повторил Славик.
Лариса смотрела на коллег выразительно-скорбными глазами.
– Зачем ты звонишь, Славик? Маме надо работать!
– Я хочу на улицу!
– Потерпи. Вот я приду – и пойдём гулять.
– А ты когда придёшь?
– Через три часа, ещё работы полно…
– А через три часа – это скоро?
– Всё, хватит болтать! Деньги тратятся. Положи телефон и больше ничего не нажимай! Понял меня?
– Понял! А папе можно позвонить?
– Я кому сказала, оставь телефон в покое! И телевизор не трогай!
Лариса положила трубку и снова закурила.
– Могильный… Это он после похорон слова путает. Всё спрашивает, зачем бабушка переехала в могилу, может, мы ей надоели…
– Только там и отдохнём… – вздохнула Вера Сергеевна. – И как он номер набрал? Я до сих пор в этих кнопках путаюсь!
– Ой! – Лариса махнула на неё сигаретой. – Дети с техникой в сто раз лучше нас управляются! Прямо беда! Сам телевизор в сеть включает и пультом щёлкает. Уж и затычки на розетку ставили, и чего только не делали – бесполезно!
– У моих знакомых, – Света вынырнула из-за монитора, – сынишка до стиральной машины добрался. Один раз только видел, как мама кнопки нажимает, и на другой день все половики выстирал, замшевые сапоги и кота.
– Живой? – поинтересовалась Вера Сергеевна.
– Ну, вы скажете! – Света возмущённо выгнула шею. – Что ж, убить ребенка из-за какой-то стиралки?! Новую купили.
– Да я про кота!
– А! Про кота не знаю. У них сейчас дог.
Снова грянула серенада. Лариса схватила трубку.
– Славик! Я же просила тебя не звонить! Ну что ты, не можешь занятие дома найти?!
– А я уже не дома! – проквакал детский голосок в трубке. – Я пошёл гулять!
– Что?! – Лариса так резко вскочила, что уронила стул. – Как это гулять?! Кто тебе дверь открыл?!
– Я сам! – гордо сообщил Славик. – Папа ключи тоже забыл.
– Я убью этого папу… – прошептала Лариса, закрыв глаза. – Славик! Немедленно вернись домой!
– А где наш дом? – поинтересовался Славик.
Трубка дрожала возле Ларисиного уха, задевая серебряную сережку.
– Ты во дворе, да? Там, где качели?
– Нет, я на улице. Тут машины.
– Стой! – Лариса поперхнулась криком. – Стой на месте, сынок! Стой и не шевелись!
– Я стою, стою, – успокоил Славик. – Тут красный свет горит…
– Пожалуйста, не переходи дорогу, Славик! Жди мамочку! Я уже бегу к тебе!
Лариса, не отрывая трубку от уха, бросилась к выходу.
– А теперь зелёный, – доложил Славик. – Мама, я иду тебя встречать!
– Нет! – Голос её вспугнул коридорную тишину.
Лариса пробежала мимо проснувшегося вахтёра и застучала каблуками на лестнице.
– Не надо меня встречать! Стой на месте, я сказала!
– Я не могу больше говорить, – сказал Славик. – Деньги тратятся.
– Не надо! Не выключай телефон!
Но он уже отключился.
Лариса выскочила на улицу. Ловить машину? Нет, тут всего один квартал – пешком быстрее. Не обращая внимания на дико косящихся прохожих, она побежала в направлении группы шестнадцатиэтажек, островком сгрудившихся посреди автомобильных водоворотов.
На ходу она тыкала пальцем в кнопки телефона. Слё– зы застилали глаза. Только бы он не отключил телефон совсем!
– Алло, – сказал Славик. – Это кто?
– Славочка! Это я! – затараторила Лариса. – Пожалуйста, больше не выключай телефон! Держи его всё время возле ушка, чтобы слышать мамочку! Я бегу к тебе, малыш! Я уже близко!
– Где ты, мама? Я тебя не вижу!
– Скоро, скоро увидишь! Я совсем рядом, на соседней улице!
– Это хорошо, – сказал Славик со странным удовлетворением.
Лариса даже испугалась этого неожиданно спокойного голоса.
– Славик! Славик! Ты слышишь?
– Слышу, не волнуйся.
Она пересекла поток машин, окаменевший в минутной пробке, и побежала вдоль квартала старых домов, разевавших на неё удивлённые арки подворотен.
– Сыночка! Где ты стоишь? Посмотри вокруг, что ты видишь?
– Да здесь я, – так же спокойно сказал Славик. – Во дворе магазина. Сверни направо в арку и меня увидишь.
Направо? Лариса споткнулась на ровном месте. Откуда Славик знает, где право?
– Славик! Это ты? – неуверенно спросила она.
– Да, мамочка, это я! – сейчас же захныкал Славик. – Иди скорее! Мне страшно!
Лариса снова пустилась бегом.
Кажется, вот эта арка ведёт к магазину. Сюда.
В тёмном проёме виднелись габаритные огни и распахнутые створки автофургона. Возле него, спиной к Ларисе, стоял дюжий грузчик и разговаривал по телефону. Фургон перегораживал арку от стены до стены, не оставляя прохода.
– Позвольте пройти! – Лариса задыхалась.
– Нечего тут ходить, – хрипнул грузчик, не отрываясь от телефона. – Не видишь – грузимся?
– У меня там ребёнок! – крикнула Лариса.
– Нету там никакого ребёнка, – спина грузчика выражала полное равнодушие.
Лариса вдруг испугалась. Славик в трубке давно молчал.
– Славик! – позвала она, – Ты слушаешь? Я уже здесь, совсем рядом! Подожди минутку!
– Да, мамочка, я жду! – громко раздался голос Славика. – Не беспокойся! Лезь в кузов!
Грузчик обернулся, и Лариса сразу всё поняла. Он говорил в телефон детским голосом, но губы его совсем не шевелились. Да и не было у него никаких губ. Лариса бессильно закрылась рукой от надвигавшейся на неё оскаленной пасти Охотника…
* * *
Бешеная тряска наконец прекратилась. Аркаша полежал ещё немного, приходя в себя, потом осторожно сел. Избитое тело болело каждой косточкой, но сильнее всего саднило плечо. Аркаша застонал было тихонько, но сразу замолчал. В темноте явственно послышался шорох.
– Кто тут?
– Свои, – раздалось у него над самым ухом.
– Кто свои? – испуганно завертелся Аркаша.
– «Кто»! Люди! – сказали в темноте. – Да не вертись ты! Тут и так тесно.
Кто-то оттолкнул Аркашину ногу.
– А где это мы?
– Кабы знать! Поймали вот и посадили в клетку.
– Кто поймал?
– Кабы знать!
Аркаша мучительно пытался вспомнить, что произошло. Вечер обрывался в голове клёпаными ажурными конструкциями какого-то цеха или склада… ах, да! «Ангар-18», удары хип-хопа, стаканчик абсента, за ним – второй, а вот дальше… слепящий свет прожектора и странный, горелый запах – больше ничего не вспоминалось. Нет, нет, что-то было ещё! Там, за прожектором, маячили две тёмные неподвижные фигуры…
– Я думаю, нас захватили пришельцы, – произнёс в темноте тихий голос, – и перенесли с Земли на летающую тарелку.
– Какая уж там тарелка! – возразил голос по соседству. – Клетка, она клетка и есть. Только частая, вроде корзины, что ли. Сам пощупай!
– Это неважно, – спорил тихий, – нас усыпили и перенесли сюда, чтобы доставить на их планету.
– Кого это усыпили?! – возмутился Аркашин сосед. – Мне железякой ногу защемило, прямо посреди улицы! Да так хряснуло, что не скоро ещё засну, пожалуй… А потом взяли за шкирку – и в мешок.
За спиной Аркаши послышался сдавленный женский плач.
– А когда нас отпустят домой? – спросил детский голос.
Женщина всхлипнула, справляясь с собой, и ласково произнесла:
– Скоро, маленький, скоро!
– Сколько нас тут? – спросил Аркаша.
– Девятым будешь, – отозвался сосед. – Тебя где взяли?
– В ночном клубе.
– На Краснопресненской?
– Нет, в Марьино.
Сосед покряхтел, тяжело ворочаясь.
– По всей Москве собирают.
Аркаша, закусив губу от боли, потрогал горевшее огнём плечо. Ткань была мокрой. Он лизнул ладонь. Кровь. Но пахло почему-то псиной.
– Я ничего не помню!
– Та же беда, – сосед плюнул. – Видел ведь их, сволочей, вблизи – и как отшибло! Кто, сколько…
– Я же говорю – пришельцы! – упорно гундел тихий голос. – Нам стёрли память, чтобы мы не могли о них рассказать. И это, между прочим, добрый знак. Значит, отпустят. Наверное…
– Да на кой ляд мы им нужны?!
– Для опытов, – мрачно хохотнул кто-то в отдалении.
– Ой, ну что вы такое говорите?! – женщина опять заплакала.
– Я думаю, они хотят установить с нами контакт, – настаивал тихий. – Мы – представители человечества и должны вести себя достойно… – он помолчал, – тогда, может, и обойдётся…
– Как это – достойно? – спросил Аркаша.
Его здорово мутило от боли, от выпитого за ночь, но больше – от страха.
– Не знаю как, – вздохнул тихий. – Как разумные существа.
– Существа-то из нас теперь хреновые, – сказал сосед. – Кого хочешь в клетку посади – так ум за разум зайдёт.
– Выпустите нас! Кто-нибудь! – в отчаянии закричала женщина. – Я не могу больше!
– Тихо там! – оборвал её Аркашин сосед. – Бабьих истерик только не хватало! И правда подумают, что тут мартышки бессмысленные! – он привалился к Аркаше, перекладывая больную ногу поудобнее. – Образованный-то правильно говорит. Показать надо распальцовочку, пусть знают, что мы люди достойные, не шушера какая-нибудь. За нас, если что, и войска впрягутся. Долбанут ракетой, так что от ихней тарелки и каёмки не останется! – Он заметно оживился от собственных слов. – Слышь, ты, друг! Чего затих? Давай расскажи, что там с этими существами-то? Как нам себя разумными заявить?
– Ну, можно изобразить геометрические фигуры, – заговорил тихий голос, – начертить теорему Пифагора…
– Пифагора… – расстроился сосед. – Шутишь, парень! Тут своего-то пифагора не видно, не то что теорему. Да и чем его чертить? На чём?
– Не знаю. В общем, нужно продемонстрировать, что нам знакомы науки и искусства.
– Искусства? Это ближе. Какие ж могут быть искусства – в темноте?
– Музыка, – сказал Аркаша. В голове его всё ещё пульсировал ночной хип-хоп.
– Правильно! – подхватили с другой стороны. – Давайте споём «Ой, мороз, мороз»!
– Не годится, – отклонил хромой сосед. – Подумают, что жалуемся, отопление врубят, а тут и так дышать нечем. Надо посолиднее что-нибудь, вдруг они и правда – пришельцы?..
И тогда Аркаша, обхватив голову исцарапанными, истерзанными руками, похмельным, срывающимся голосом затянул:
– «Земля в иллюминаторе… Земля в иллюминаторе… Земля в иллюминаторе – видна…»
Его поддержал всхлипывающий женский голос, потом присоединился ещё кто-то:
– «А звёзды тем не менее, а звёзды тем не менее всё ближе, но всё так же холодны…»
– Братцы! Кто-то идёт! – сказал вдруг хромой. – Слышите?
Сейчас же все увидели отблески голубоватого света на прутьях клетки. Откуда-то издалека доносился звук тяжёлых неторопливых шагов.
– А ну, наддай, славяне! – гаркнул сосед. – Дружно, хором!
И девять окрепших надеждой голосов грянули навстречу приближающимся шагам:
– «И снится нам не рокот космодрома! Не эта ледяная синева! А снится нам…»
...
«…При свежевании мелкого зверя шкурка разрезается не по всей длине, а только со внутренней стороны задних ног до копчика, после чего легко снимается целиком, от крюка – вниз, к голове – так называемым „чулком“. Снятая шкурка тщательно протирается с внутренней стороны, после чего её можно сушить. При этом нужно следить, чтобы шкурка не была слишком сильно натянута на распялке, ни в длину, ни в ширину. Тогда она сохранит свои природные размеры и добротную прочность…»
(Л.П. Савватеев. «Наставление московскому охотнику»)
1 2 3
– Смотри, один уходит! – раздалось вверху.
Я замер на мгновение, а потом с облегчением перевернулся на спину. Теперь можно и это. Теперь можно ни о чём не думать и ничего не бояться. Потому что произошло самое страшное.
Над парапетом показалась рука Охотника, и сейчас же тяжёлая плотная сеть накрыла меня с головой. Странно, она совсем не давала тепла…
...
«…Многие промышленники, Охотясь из года в год, приноравливаются выманивать зверя на манок, или вабить. Опытный вабильщик, заняв с раннего вечера позицию вблизи логова и передушив прежде щенят, чтобы не разбежались, выманивает матку прямо под выстрел или в сеть…»
(Л.П. Савватеев. «Наставление московскому охотнику»)
– Да всякое, конечно, бывало, – Лариса отодвинула чашку, потянула из пачки белую соломину «Эссе». – И ругались, и посуду били. Один раз я даже уезжала из-за неё к маме и вещи перевозила…
– Да ну?! – Светка, сидевшая далеко, за компьютером, вытянула тощую шею на полметра лишних, чтобы не пропустить ни словечка. – Как же это ты? Расскажи!
– Да что там рассказывать… – Лариса пустила дым в потолок. – Поживёшь со свекровью – сама узнаешь. Попила мне кровушки…
Она снова затянулась и замолчала надолго, будто пробовала на вкус не ментоловый дым, а воспоминания.
– И всё-таки с ней было легче. Славка накормлен, одет-обут, сидит с бабушкой, а не с этими тварями-няньками. С работы приходишь – ужин на столе… А как похоронили бабушку, как взялась я посуду мыть на поминках – вот, думаю, вся жизнь моя теперь так и пойдёт: готовь да посуду мой…
– Да уж, теперь только это, – покивала многоопытная Вера Сергеевна, – да стирка, да уборка, да за дитём ходи. А в школу пойдёт – ещё труднее будет.
– А твой-то что? – снова встряла Света, поднимая маленькую, как у змеи, головку над монитором. – Совсем не помогает, что ли? Запряги!
Лариса молча задавила окурок в пепельнице.
– Да, запряжёшь их! – Вера Сергеевна гневно звякнула чашкой. – На мужиков где сядешь, там и слезешь.
Света вдруг зарделась и стыдливо упрятала головку за компьютер. Видимо, Вера Сергеевна невзначай задела интимное.
На столе у Ларисы мобильник пропел серенаду.
– Ну вот, лёгок на помине!
Лариса, утвердив на лице скептическое выражение, взяла трубку.
– Да, Андрей! Чего тебе?
– Мама! А ты скоро придёшь? – прокричал ей в ухо детский голос.
– Славик?! – удивилась она. – Ты с папой?
– Папа на работе! – доложил детский голос. – Папа забыл дома свой могильный телефон!
– Не могильный, а мобильный, – поправила Лариса.
– Не могильный, а могильный, – старательно повторил Славик.
Лариса смотрела на коллег выразительно-скорбными глазами.
– Зачем ты звонишь, Славик? Маме надо работать!
– Я хочу на улицу!
– Потерпи. Вот я приду – и пойдём гулять.
– А ты когда придёшь?
– Через три часа, ещё работы полно…
– А через три часа – это скоро?
– Всё, хватит болтать! Деньги тратятся. Положи телефон и больше ничего не нажимай! Понял меня?
– Понял! А папе можно позвонить?
– Я кому сказала, оставь телефон в покое! И телевизор не трогай!
Лариса положила трубку и снова закурила.
– Могильный… Это он после похорон слова путает. Всё спрашивает, зачем бабушка переехала в могилу, может, мы ей надоели…
– Только там и отдохнём… – вздохнула Вера Сергеевна. – И как он номер набрал? Я до сих пор в этих кнопках путаюсь!
– Ой! – Лариса махнула на неё сигаретой. – Дети с техникой в сто раз лучше нас управляются! Прямо беда! Сам телевизор в сеть включает и пультом щёлкает. Уж и затычки на розетку ставили, и чего только не делали – бесполезно!
– У моих знакомых, – Света вынырнула из-за монитора, – сынишка до стиральной машины добрался. Один раз только видел, как мама кнопки нажимает, и на другой день все половики выстирал, замшевые сапоги и кота.
– Живой? – поинтересовалась Вера Сергеевна.
– Ну, вы скажете! – Света возмущённо выгнула шею. – Что ж, убить ребенка из-за какой-то стиралки?! Новую купили.
– Да я про кота!
– А! Про кота не знаю. У них сейчас дог.
Снова грянула серенада. Лариса схватила трубку.
– Славик! Я же просила тебя не звонить! Ну что ты, не можешь занятие дома найти?!
– А я уже не дома! – проквакал детский голосок в трубке. – Я пошёл гулять!
– Что?! – Лариса так резко вскочила, что уронила стул. – Как это гулять?! Кто тебе дверь открыл?!
– Я сам! – гордо сообщил Славик. – Папа ключи тоже забыл.
– Я убью этого папу… – прошептала Лариса, закрыв глаза. – Славик! Немедленно вернись домой!
– А где наш дом? – поинтересовался Славик.
Трубка дрожала возле Ларисиного уха, задевая серебряную сережку.
– Ты во дворе, да? Там, где качели?
– Нет, я на улице. Тут машины.
– Стой! – Лариса поперхнулась криком. – Стой на месте, сынок! Стой и не шевелись!
– Я стою, стою, – успокоил Славик. – Тут красный свет горит…
– Пожалуйста, не переходи дорогу, Славик! Жди мамочку! Я уже бегу к тебе!
Лариса, не отрывая трубку от уха, бросилась к выходу.
– А теперь зелёный, – доложил Славик. – Мама, я иду тебя встречать!
– Нет! – Голос её вспугнул коридорную тишину.
Лариса пробежала мимо проснувшегося вахтёра и застучала каблуками на лестнице.
– Не надо меня встречать! Стой на месте, я сказала!
– Я не могу больше говорить, – сказал Славик. – Деньги тратятся.
– Не надо! Не выключай телефон!
Но он уже отключился.
Лариса выскочила на улицу. Ловить машину? Нет, тут всего один квартал – пешком быстрее. Не обращая внимания на дико косящихся прохожих, она побежала в направлении группы шестнадцатиэтажек, островком сгрудившихся посреди автомобильных водоворотов.
На ходу она тыкала пальцем в кнопки телефона. Слё– зы застилали глаза. Только бы он не отключил телефон совсем!
– Алло, – сказал Славик. – Это кто?
– Славочка! Это я! – затараторила Лариса. – Пожалуйста, больше не выключай телефон! Держи его всё время возле ушка, чтобы слышать мамочку! Я бегу к тебе, малыш! Я уже близко!
– Где ты, мама? Я тебя не вижу!
– Скоро, скоро увидишь! Я совсем рядом, на соседней улице!
– Это хорошо, – сказал Славик со странным удовлетворением.
Лариса даже испугалась этого неожиданно спокойного голоса.
– Славик! Славик! Ты слышишь?
– Слышу, не волнуйся.
Она пересекла поток машин, окаменевший в минутной пробке, и побежала вдоль квартала старых домов, разевавших на неё удивлённые арки подворотен.
– Сыночка! Где ты стоишь? Посмотри вокруг, что ты видишь?
– Да здесь я, – так же спокойно сказал Славик. – Во дворе магазина. Сверни направо в арку и меня увидишь.
Направо? Лариса споткнулась на ровном месте. Откуда Славик знает, где право?
– Славик! Это ты? – неуверенно спросила она.
– Да, мамочка, это я! – сейчас же захныкал Славик. – Иди скорее! Мне страшно!
Лариса снова пустилась бегом.
Кажется, вот эта арка ведёт к магазину. Сюда.
В тёмном проёме виднелись габаритные огни и распахнутые створки автофургона. Возле него, спиной к Ларисе, стоял дюжий грузчик и разговаривал по телефону. Фургон перегораживал арку от стены до стены, не оставляя прохода.
– Позвольте пройти! – Лариса задыхалась.
– Нечего тут ходить, – хрипнул грузчик, не отрываясь от телефона. – Не видишь – грузимся?
– У меня там ребёнок! – крикнула Лариса.
– Нету там никакого ребёнка, – спина грузчика выражала полное равнодушие.
Лариса вдруг испугалась. Славик в трубке давно молчал.
– Славик! – позвала она, – Ты слушаешь? Я уже здесь, совсем рядом! Подожди минутку!
– Да, мамочка, я жду! – громко раздался голос Славика. – Не беспокойся! Лезь в кузов!
Грузчик обернулся, и Лариса сразу всё поняла. Он говорил в телефон детским голосом, но губы его совсем не шевелились. Да и не было у него никаких губ. Лариса бессильно закрылась рукой от надвигавшейся на неё оскаленной пасти Охотника…
* * *
Бешеная тряска наконец прекратилась. Аркаша полежал ещё немного, приходя в себя, потом осторожно сел. Избитое тело болело каждой косточкой, но сильнее всего саднило плечо. Аркаша застонал было тихонько, но сразу замолчал. В темноте явственно послышался шорох.
– Кто тут?
– Свои, – раздалось у него над самым ухом.
– Кто свои? – испуганно завертелся Аркаша.
– «Кто»! Люди! – сказали в темноте. – Да не вертись ты! Тут и так тесно.
Кто-то оттолкнул Аркашину ногу.
– А где это мы?
– Кабы знать! Поймали вот и посадили в клетку.
– Кто поймал?
– Кабы знать!
Аркаша мучительно пытался вспомнить, что произошло. Вечер обрывался в голове клёпаными ажурными конструкциями какого-то цеха или склада… ах, да! «Ангар-18», удары хип-хопа, стаканчик абсента, за ним – второй, а вот дальше… слепящий свет прожектора и странный, горелый запах – больше ничего не вспоминалось. Нет, нет, что-то было ещё! Там, за прожектором, маячили две тёмные неподвижные фигуры…
– Я думаю, нас захватили пришельцы, – произнёс в темноте тихий голос, – и перенесли с Земли на летающую тарелку.
– Какая уж там тарелка! – возразил голос по соседству. – Клетка, она клетка и есть. Только частая, вроде корзины, что ли. Сам пощупай!
– Это неважно, – спорил тихий, – нас усыпили и перенесли сюда, чтобы доставить на их планету.
– Кого это усыпили?! – возмутился Аркашин сосед. – Мне железякой ногу защемило, прямо посреди улицы! Да так хряснуло, что не скоро ещё засну, пожалуй… А потом взяли за шкирку – и в мешок.
За спиной Аркаши послышался сдавленный женский плач.
– А когда нас отпустят домой? – спросил детский голос.
Женщина всхлипнула, справляясь с собой, и ласково произнесла:
– Скоро, маленький, скоро!
– Сколько нас тут? – спросил Аркаша.
– Девятым будешь, – отозвался сосед. – Тебя где взяли?
– В ночном клубе.
– На Краснопресненской?
– Нет, в Марьино.
Сосед покряхтел, тяжело ворочаясь.
– По всей Москве собирают.
Аркаша, закусив губу от боли, потрогал горевшее огнём плечо. Ткань была мокрой. Он лизнул ладонь. Кровь. Но пахло почему-то псиной.
– Я ничего не помню!
– Та же беда, – сосед плюнул. – Видел ведь их, сволочей, вблизи – и как отшибло! Кто, сколько…
– Я же говорю – пришельцы! – упорно гундел тихий голос. – Нам стёрли память, чтобы мы не могли о них рассказать. И это, между прочим, добрый знак. Значит, отпустят. Наверное…
– Да на кой ляд мы им нужны?!
– Для опытов, – мрачно хохотнул кто-то в отдалении.
– Ой, ну что вы такое говорите?! – женщина опять заплакала.
– Я думаю, они хотят установить с нами контакт, – настаивал тихий. – Мы – представители человечества и должны вести себя достойно… – он помолчал, – тогда, может, и обойдётся…
– Как это – достойно? – спросил Аркаша.
Его здорово мутило от боли, от выпитого за ночь, но больше – от страха.
– Не знаю как, – вздохнул тихий. – Как разумные существа.
– Существа-то из нас теперь хреновые, – сказал сосед. – Кого хочешь в клетку посади – так ум за разум зайдёт.
– Выпустите нас! Кто-нибудь! – в отчаянии закричала женщина. – Я не могу больше!
– Тихо там! – оборвал её Аркашин сосед. – Бабьих истерик только не хватало! И правда подумают, что тут мартышки бессмысленные! – он привалился к Аркаше, перекладывая больную ногу поудобнее. – Образованный-то правильно говорит. Показать надо распальцовочку, пусть знают, что мы люди достойные, не шушера какая-нибудь. За нас, если что, и войска впрягутся. Долбанут ракетой, так что от ихней тарелки и каёмки не останется! – Он заметно оживился от собственных слов. – Слышь, ты, друг! Чего затих? Давай расскажи, что там с этими существами-то? Как нам себя разумными заявить?
– Ну, можно изобразить геометрические фигуры, – заговорил тихий голос, – начертить теорему Пифагора…
– Пифагора… – расстроился сосед. – Шутишь, парень! Тут своего-то пифагора не видно, не то что теорему. Да и чем его чертить? На чём?
– Не знаю. В общем, нужно продемонстрировать, что нам знакомы науки и искусства.
– Искусства? Это ближе. Какие ж могут быть искусства – в темноте?
– Музыка, – сказал Аркаша. В голове его всё ещё пульсировал ночной хип-хоп.
– Правильно! – подхватили с другой стороны. – Давайте споём «Ой, мороз, мороз»!
– Не годится, – отклонил хромой сосед. – Подумают, что жалуемся, отопление врубят, а тут и так дышать нечем. Надо посолиднее что-нибудь, вдруг они и правда – пришельцы?..
И тогда Аркаша, обхватив голову исцарапанными, истерзанными руками, похмельным, срывающимся голосом затянул:
– «Земля в иллюминаторе… Земля в иллюминаторе… Земля в иллюминаторе – видна…»
Его поддержал всхлипывающий женский голос, потом присоединился ещё кто-то:
– «А звёзды тем не менее, а звёзды тем не менее всё ближе, но всё так же холодны…»
– Братцы! Кто-то идёт! – сказал вдруг хромой. – Слышите?
Сейчас же все увидели отблески голубоватого света на прутьях клетки. Откуда-то издалека доносился звук тяжёлых неторопливых шагов.
– А ну, наддай, славяне! – гаркнул сосед. – Дружно, хором!
И девять окрепших надеждой голосов грянули навстречу приближающимся шагам:
– «И снится нам не рокот космодрома! Не эта ледяная синева! А снится нам…»
...
«…При свежевании мелкого зверя шкурка разрезается не по всей длине, а только со внутренней стороны задних ног до копчика, после чего легко снимается целиком, от крюка – вниз, к голове – так называемым „чулком“. Снятая шкурка тщательно протирается с внутренней стороны, после чего её можно сушить. При этом нужно следить, чтобы шкурка не была слишком сильно натянута на распялке, ни в длину, ни в ширину. Тогда она сохранит свои природные размеры и добротную прочность…»
(Л.П. Савватеев. «Наставление московскому охотнику»)
1 2 3