Я все время встречаю ее в лесу. Она пришла бы в мою хижину, если бы не собаки, которые могут разорвать ее на куски. Их она боится больше, чем меня, несмотря на все мои угрозы. Я сердился на нее за Мэриен, хотя сам был виноват больше, старался избегать ее и долго с ней не разговаривал. Она разозлилась и грозила отомстить. Однажды ночью я ехал из Суомпвилла, как раз в такое же время, как сейчас, - только тогда было темно, как в горшке с дегтем. Я выехал сюда, на поляну, как вдруг моя старая кляча рванулась вперед, и меня сзади что-то сильно кольнуло. Кто-то ударил меня ножом чуть повыше бедра, и кровь так и потекла ручьем. Я узнал, кто это сделал, только утром, когда вернулся и нашел здесь следы мокасин.
- Следы Су-ва-ни?
- Конечно. Мне они хорошо известны. Я не раз видел их на берегу Илистой речки.
- Вы приняли какие-нибудь меры, чтобы наказать ее?
- Нет... не принял.
- Почему же? Я думаю, было бы благоразумнее это сделать, хотя бы для того, чтобы подобные нападения больше не повторялись.
- Сказать по правде, мне было стыдно. Поступи так мужчина, я бы, конечно, отплатил ему. Но все говорят, что девушка влюблена в меня, - конечно, по-своему, на индейский лад, - и мне не хочется ей мстить. Да и, кроме того, я сам во всем виноват: не надо мне было шутить с ней.
- И вы полагаете, что она перестанет преследовать вас?
- Не знаю. Особенно после того, что случилось сейчас. Су-ва-ни опять грозила мне уходя. Я было решил, что она уже не думает о мести, ведь она знает, что мне все известно. Я сам сказал ей об этом при первой же встрече. Она вроде как бы обрадовалась, что я не донес на нее в полицию. Она сказала, что Белый Орел - так называют меня люди ее племени; их тут еще осталось несколько человек - великодушен. Она вроде как обещала, что не будет больше меня беспокоить, но я ей не очень верю. Вот почему, сэр, я просил вас не отъезжать далеко.
- По-моему, вам следует быть начеку. Видимо, эта индианка довольно вспыльчивая девица, и, судя по вашему рассказу, от нее можно всего ожидать. И, кроме того, она чрезвычайно странно проявляет свою любовь к вам. Конечно, вы дали ей повод.
- Что правда, то правда, сэр.
- Однако это недостаточное оправдание для ее поведения. Я вижу, вы несчастливы в любви. Одна любит вас чересчур пылко, а другая, по-видимому, недостаточно. Но как же вы не постарались увидеть ее еще раз? Я имею в виду Мэриен.
- Видите ли, я не в очень хороших отношениях с Хиком Холтом, и мне было неловко пойти к нему. Кроме того, я решил держаться подальше от Мэриен, пока она не успокоится и не поймет, что я только шутил с индианкой.
- Вполне естественно.
- А через две недели я узнал, что она уехала. Я ни от кого не мог добиться, почему. Никто не знал, зачем и куда. Это было известно только Холту, а он умеет держать язык за зубами. Теперь я это знаю, и мне легче было бы услышать, что она умерла.
Охотник тяжело вздохнул, и я понял, что его грустный рассказ окончен.
Я ничего не сказал, так как видел, что моему спутнику сейчас слишком тяжело продолжать этот разговор, и мы молча поехали по тропе через поляну.
Перед тем как снова углубиться в лес, охотник вдруг остановил свою лошадь и устремил пристальный взгляд на противоположную сторону поляны. На что он смотрел? Нигде не было ничего примечательного. Но последовавшие за тяжким вздохом слова объяснили мне его странное поведение.
- Там, - воскликнул он, указывая на место, где тропинка выходила из леса, - там я в последний раз видел Мэриен!
Глава XVI
ТРЕВОЖНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ
На протяжении первой полумили после поляны тропинка была настолько широка, что мы снова могли ехать рядом. Но, несмотря на это, никто из нас не проронил ни слова. После встречи с индианкой мой спутник стал еще более печальным. Он ехал, опустив голову на грудь, и, казалось, не замечал, ни где он находится, ни куда он едет. Я молчал, зная, как бесполезны в таких случаях утешения.
У меня самого мысли были невеселые. Правда, сердце мое было свободно и я не терзался любовными муками, но будущее рисовалось мне в довольно мрачных красках. То, что я узнал о скваттере Холте, не могло не обеспокоить меня. Несколько раз я порывался рассказать охотнику о своем деле.
"Почему бы мне этого не сделать? - думал я. - Как искренне и честно он доверил мне свою печальную и самую сокровенную сердечную тайну! Почему бы мне не ответить ему доверием на доверие, тем более что моя тайна далеко не так важна?"
Я уже упоминал, почему я не сделал этого раньше. Теперь я уже не сомневался, что он будет скорее моим союзником. Во всяком случае, я был уверен, что могу рассчитывать хотя бы на дружеский совет, который был бы для меня очень ценен. Я уже собрался сказать ему о цели моего приезда и просить его помощи, когда он вдруг остановил лошадь и повернулся ко мне. Я тоже придержал коня.
- Дорога здесь разветвляется, - сказал он. - Левая тропинка ведет к вырубке Холта, а правая - к моей хижине.
- В таком случае, позвольте мне поблагодарить вас за любезную услугу и попрощаться с вами, - ответил я.
- Нет, сэр, погодите прощаться. Я провожу вас до места, откуда видна хижина Холта. Проводить вас до самого дома мне неудобно - я уже говорил вам, что мы с ним не в ладах.
- Но я не могу допустить, чтобы вы делали крюк, особенно в столь поздний час. Я сам немного следопыт и как-нибудь найду дорогу.
- Нет, сэр! Тут есть места, где тропинка прерывается. Вы можете заблудиться. Она проходит в такой глухой чаще, что туда не проникает даже свет луны. Кроме того, это место опасное, потому что рядом большое болото. А поздний час меня не пугает - я, бывает, ложусь еще позднее. От хижины скваттера есть другая дорога - вдоль ручья, - по которой можно проехать к моему дому. Но я остановился не для того, чтобы попрощаться с вами.
"Для чего же?" - подумал я, стараясь понять, с какой целью он начал разговор.
- Вы не обидитесь, - продолжал охотник другим тоном, - если я вам задам один вопрос?
- Конечно, нет.
- Вы уверены, что сможете переночевать у Холта?
- Сказать по правде, нет. Но это неважно. Со мной мой старый плащ и седло. Спать под открытым небом мне приходилось сотни раз, так что это будет не впервые.
- Я вас спрашиваю вот почему. Если вас не приютит Холт, то в моей хижине для вас найдется медвежья шкура, если вы ею не побрезгаете.
- Вы очень добры, и, возможно, мне придется воспользоваться вашей любезностью. Должен сказать, я не очень рассчитываю на ласковый прием у вашего соседа.
- Да?.. Но...
Тут мой спутник замялся, как бы размышляя и словно не решаясь меня о чем-то спросить.
- Мне очень неудобно, - продолжал он после небольшой паузы, - но я хотел бы задать вам еще один вопрос, который все время вертится у меня на языке.
- Я буду рад ответить на любой вопрос, который вы найдете нужным мне задать.
- Если бы не ваше разрешение, я никогда не осмелился бы на это. Вас об этом уже спрашивали сегодня вечером, и я слышал, как вы ответили.
- Что за вопрос вы имеете в виду?
- По какому делу вы хотите видеть Хика Холта? Можете быть уверены, сэр, что я спрашиваю не из любопытства.
- Расскажу вам все с удовольствием. Более того: я сам собирался посвятить вас в свои дела, прежде чем расстаться, и хотел заодно просить вашего совета.
И без дальнейших предисловий я рассказал охотнику, зачем еду на Илистую речку. Он выслушал меня, ни разу не перебив. По выражению его лица я понял, что у меня очень мало шансов на миролюбивое соглашение со скваттером.
- Знаете, - сказал он, когда я кончил свой рассказ, - я догадывался, что вы приехали сюда за этим. Вот почему я и сказал вам, что я не стал бы покупать эту землю у него за спиной.
- Почему? - возразил я не без некоторого беспокойства, вспомнив, что говорил мой нэшвиллский друг о щекотливом "праве первой покупки".
- Видите ли, сэр, я уже говорил вам, что с Холтом лучше не связываться, особенно в таком деле.
- Вы имеете в виду его право первой покупки?
- Нет, я говорю не о том. Холт не собирается ни предъявлять свои права, ни покупать землю по той причине, что у него нет за душой ни гроша.
- На что же он живет?
- На то же, на что и я. В наших местах очень много медведей, оленей и другой дичи. Леса полны белок, опоссумов и диких индеек. А если надоест дичь чего со мной никогда не случается, - можно ловить рыбу. Кроме того, на своей вырубке он выращивает кукурузу.
- Ну, а как же одежда и другие необходимые вещи, которых нельзя найти в лесу?
- Одежду можно достать в Суомпвилле - выменять на шкуры или оленину. Так же и порох, свинец, кофе и табак. Ну, и виски, конечно. Его-то Холт больше всего и любит... Но скажите, сэр, - продолжал охотник, внезапно меняя тон и предмет разговора, - неужели вы поедете к скваттеру по вашему делу сейчас, ночью?
- По-видимому, я действительно выбрал неподходящий час. Об этом я и не подумал.
- Кроме того, - прибавил мой спутник, - есть еще одно обстоятельство. Если Холт не изменил своей привычке, вряд ли он будет любезен с вами в такое позднее время. Я его давно не видел, но думаю, что он так же любит выпить, как и раньше. Ведь Хик не ляжет, не приложившись к бутылке. Десять против одного, что вы его сейчас найдете вдребезги пьяным.
- Действительно, я могу оказаться в весьма неловком положении.
- Вам не следует ехать сейчас к Холту, - продолжал убеждать меня охотник. - Вы можете переночевать у меня, а с восходом солнца отправиться к нему. Утром вам будет легче с ним объясниться. Я, конечно, не могу предоставить вам большие удобства и хороший ужин, но в моем доме всегда есть кусок оленины, найдется и кофе на заварку, и ломоть-другой хлеба. И ваш конь тоже голодным не останется.
- Благодарю вас! - воскликнул я, крепко пожимая его руку. - Я принимаю ваше приглашение.
- Ну, так едем.
Мы свернули направо и, проехав около двух миль, приблизились к поляне, на которой стояла бревенчатая хижина. Это было жилище охотника.
Как оказалось, он жил совершенно один, и шесть огромных собак были единственными живыми существами, разделявшими его одиночество. Они встретили нас радостным лаем. Примитивная конюшня, рассчитанная на одну лошадь, стояла рядом с хижиной. Она была предоставлена моему скакуну. Свою клячу хозяин пустил в лес ночевать среди деревьев, к чему она уже была приучена.
Эту ночь я провел в маленькой хижине, на медвежьей шкуре. На ужин была холодная оленина, кукурузный хлеб и кофе, а после него - трубка. Но вся эта незатейливая простота более чем скрашивалась искренним радушием моего хозяина - молодого охотника Френка Уингроува.
Глава XVII
ИНДЕЙСКОЕ ЛЕТО
Когда утром, покинув хижину моего гостеприимного хозяина, я отправился дальше по долине Илистой речки, передо мной развернулась восхитительная картина.
Был октябрь, время года, называемое индейским летом, та чудесная пора, когда солнце в последний раз бросает на землю прощальные лучи и деревья, словно вспыхивая от них, загораются красной и желтой листвой.
Но в это время года дремучий лес становится жертвой губительных ураганов. Они проносятся над ним, вырывая деревья с корнями, и на своем пути ломают и сметают все. После них не найти ни ствола, ни пня, ни молодой поросли. Даже могучие лесные исполины не могут устоять против их напора. Безжалостно вырванные из родной почвы, они лежат бесконечными рядами, и земля еще льнет к их обнажившимся корням, а зеленеющие вершины медленно увядают и гибнут. Печальное зрелище представляет собой поверженный лес! Он напоминает громадное поле сражения, на котором сомкнутые ряды солдат все разом полегли от смертоносного залпа картечи, и ни один из них не остался в живых, чтобы позаботиться о телах убитых, похоронить или убрать их. Подобно полю сражения, он становится приютом для волков и других диких зверей. Тут они находят надежное убежище от преследования охотника и его собак. Здесь черная медведица учит своих косолапых детенышей взбираться на древесные стволы. Здесь прячутся рысь и пума и бродит по протоптанной им тропинке енот. Хитрый опоссум осторожно крадется по рухнувшему дереву или спит под перепутанными сухими корнями, а тощий бурый волк надрывно воет или хрипло лает на полночную луну.
Но проходит несколько лет, и эта мрачная картина становится отраднее. Нежный подлесок скрывает скелеты мертвых деревьев, разрастаются кусты и появляются травы, часто совсем иные, чем те, что были здесь прежде. И на месте недавнего запустения все пышно зеленеет и цветет, услаждая и радуя взор. Молодые деревья и кусты, покрывающие теперь землю, выделяются на более темном фоне окружающего леса. Так долго царившее здесь зловещее безмолвие нарушается. Хотя и слышатся еще иногда дикие, пронзительные крики пумы или отдаленный вой волков, но они заглушаются непрерывным пением иволги и алого кардинала, трелью зяблика и звонкоголосых дроздов, слетающихся сюда, словно сговорившись, чтобы давать концерты в этом восхитительном лесном уголке.
* * *
Именно такой уголок предстал передо мной, когда я, покинув хижину охотника, поехал по тропинке, вившейся в тени мрачных раскидистых деревьев, до того места, где она внезапно оборвалась. Для меня это не было неожиданностью. Молодой охотник предупреждал меня, что тропинка, ведущая к хижине Холта, жившего в двух милях вниз по реке, идет через бурелом, и я ожидал увидеть ряды поваленных бурей засохших деревьев. Каково же было мое удивление, когда при выезде из лесного мрака передо мной раскинулась великолепная, ласкающая взор панорама!
Как я уже говорил, было то время года, когда американский лес одевается в свой самый роскошный наряд и краски его настолько разнообразны и ослепительны, что даже листья кажутся цветами. Сквозь бледно-золотистую листву молодых буков просвечивает солнце, увядающий клен становится багряным, сумах - темно-алым, а сассафрас - ярко-красным. Лиловые гроздья дикого винограда, золотые ягоды персимоны - виргинского лотоса - и плоды маклюры отягощают ветви. Неудивительно, что я был так потрясен восхитительным и неожиданным зрелищем, неудивительно, что я остановился и долго не мог оторвать глаз от окружавшей меня красоты. Сердце билось от восторга, я слушал жужжание пчел и радостный хор птиц, поднимавшийся к небесам, и душу охватывала радость при мысли, что в этом прекрасном краю я обрету свой дом.
Глава XVIII
КРАСАВИЦА ЛЕСНОЙ ГЛУШИ
В течение некоторого времени я предавался мечтательному созерцанию окружавшей меня природы, затем тронул поводья и поехал дальше. Молодой охотник предупредил меня, что путь будет извилистый и трудный. По его словам, ураганом была захвачена полоса в триста ярдов шириной, но, чтобы пересечь ее, мне придется проехать расстояние вдвое большее. Направление ветра было перпендикулярно тропе, и поэтому рухнувшие деревья упали поперек ее. Наваленные друг на друга, они загромождали дорогу, словно барьеры для скачек с препятствиями. Через некоторые из них лошадь могла перешагнуть, через другие перепрыгнуть, но местами встречались такие груды стволов, что высота их достигала моему коню по грудь. Прыжок с разгона через барьер с пятью брусьями был бы пустяком по сравнению с преодолением такого чудовищного препятствия. Должен сказать, что прыгать верхом через толстые бревна вообще довольно опасно, особенно когда нет места для разгона. Если лошадь заденет бревно подковой, она упадет и сломает шею либо себе, либо всаднику.
Так как торопиться мне было некуда, я начал медленным шагом пробираться сквозь этот запутанный лабиринт рухнувших деревьев.
Мне оставалось не более пятидесяти ярдов до леса, но даже на таком небольшом расстоянии глаз безуспешно пытался проникнуть в его мрачную глубину. Я собирался поздравить себя с тем, что все препятствия остались позади, как вдруг заметил, что между мною и лесом лежит еще один огромный ствол. Приблизившись к нему, я увидел, что дорога разветвляется на две боковые тропинки. Одна огибала вершину дерева, а другая - огромные корни. Земля еще не осыпалась с них, и они вздымались на добрых десять футов. Примерная же толщина ствола была не более пяти. Мне предстояло выбрать, по какой тропинке ехать, что, в сущности, не имело значения, так как обе они вновь сходились по ту сторону дерева. Подумав, я решил не ехать ни по одной из них. Надо сказать, что одной из причин, побудивших меня поселиться в лесу, была страсть к охоте. Я считал, что чем скорее мой конь научится брать барьеры, тем успешнее и интереснее будет моя охота. Дело это являлось для него совершенно новым, и ему необходима была некоторая тренировка. Лежавшее поперек моего пути дерево свалилось далеко от других, и с каждой его стороны имелось большое свободное пространство, достаточное для разгона. Таким образом, я имел полную возможность дать моему арабу первый урок. Я уже собрался пришпорить коня, как вдруг услышал топот копыт, доносившийся из леса, и, пристально вглядевшись в его чащу, увидел, что кто-то едет по тропинке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
- Следы Су-ва-ни?
- Конечно. Мне они хорошо известны. Я не раз видел их на берегу Илистой речки.
- Вы приняли какие-нибудь меры, чтобы наказать ее?
- Нет... не принял.
- Почему же? Я думаю, было бы благоразумнее это сделать, хотя бы для того, чтобы подобные нападения больше не повторялись.
- Сказать по правде, мне было стыдно. Поступи так мужчина, я бы, конечно, отплатил ему. Но все говорят, что девушка влюблена в меня, - конечно, по-своему, на индейский лад, - и мне не хочется ей мстить. Да и, кроме того, я сам во всем виноват: не надо мне было шутить с ней.
- И вы полагаете, что она перестанет преследовать вас?
- Не знаю. Особенно после того, что случилось сейчас. Су-ва-ни опять грозила мне уходя. Я было решил, что она уже не думает о мести, ведь она знает, что мне все известно. Я сам сказал ей об этом при первой же встрече. Она вроде как бы обрадовалась, что я не донес на нее в полицию. Она сказала, что Белый Орел - так называют меня люди ее племени; их тут еще осталось несколько человек - великодушен. Она вроде как обещала, что не будет больше меня беспокоить, но я ей не очень верю. Вот почему, сэр, я просил вас не отъезжать далеко.
- По-моему, вам следует быть начеку. Видимо, эта индианка довольно вспыльчивая девица, и, судя по вашему рассказу, от нее можно всего ожидать. И, кроме того, она чрезвычайно странно проявляет свою любовь к вам. Конечно, вы дали ей повод.
- Что правда, то правда, сэр.
- Однако это недостаточное оправдание для ее поведения. Я вижу, вы несчастливы в любви. Одна любит вас чересчур пылко, а другая, по-видимому, недостаточно. Но как же вы не постарались увидеть ее еще раз? Я имею в виду Мэриен.
- Видите ли, я не в очень хороших отношениях с Хиком Холтом, и мне было неловко пойти к нему. Кроме того, я решил держаться подальше от Мэриен, пока она не успокоится и не поймет, что я только шутил с индианкой.
- Вполне естественно.
- А через две недели я узнал, что она уехала. Я ни от кого не мог добиться, почему. Никто не знал, зачем и куда. Это было известно только Холту, а он умеет держать язык за зубами. Теперь я это знаю, и мне легче было бы услышать, что она умерла.
Охотник тяжело вздохнул, и я понял, что его грустный рассказ окончен.
Я ничего не сказал, так как видел, что моему спутнику сейчас слишком тяжело продолжать этот разговор, и мы молча поехали по тропе через поляну.
Перед тем как снова углубиться в лес, охотник вдруг остановил свою лошадь и устремил пристальный взгляд на противоположную сторону поляны. На что он смотрел? Нигде не было ничего примечательного. Но последовавшие за тяжким вздохом слова объяснили мне его странное поведение.
- Там, - воскликнул он, указывая на место, где тропинка выходила из леса, - там я в последний раз видел Мэриен!
Глава XVI
ТРЕВОЖНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ
На протяжении первой полумили после поляны тропинка была настолько широка, что мы снова могли ехать рядом. Но, несмотря на это, никто из нас не проронил ни слова. После встречи с индианкой мой спутник стал еще более печальным. Он ехал, опустив голову на грудь, и, казалось, не замечал, ни где он находится, ни куда он едет. Я молчал, зная, как бесполезны в таких случаях утешения.
У меня самого мысли были невеселые. Правда, сердце мое было свободно и я не терзался любовными муками, но будущее рисовалось мне в довольно мрачных красках. То, что я узнал о скваттере Холте, не могло не обеспокоить меня. Несколько раз я порывался рассказать охотнику о своем деле.
"Почему бы мне этого не сделать? - думал я. - Как искренне и честно он доверил мне свою печальную и самую сокровенную сердечную тайну! Почему бы мне не ответить ему доверием на доверие, тем более что моя тайна далеко не так важна?"
Я уже упоминал, почему я не сделал этого раньше. Теперь я уже не сомневался, что он будет скорее моим союзником. Во всяком случае, я был уверен, что могу рассчитывать хотя бы на дружеский совет, который был бы для меня очень ценен. Я уже собрался сказать ему о цели моего приезда и просить его помощи, когда он вдруг остановил лошадь и повернулся ко мне. Я тоже придержал коня.
- Дорога здесь разветвляется, - сказал он. - Левая тропинка ведет к вырубке Холта, а правая - к моей хижине.
- В таком случае, позвольте мне поблагодарить вас за любезную услугу и попрощаться с вами, - ответил я.
- Нет, сэр, погодите прощаться. Я провожу вас до места, откуда видна хижина Холта. Проводить вас до самого дома мне неудобно - я уже говорил вам, что мы с ним не в ладах.
- Но я не могу допустить, чтобы вы делали крюк, особенно в столь поздний час. Я сам немного следопыт и как-нибудь найду дорогу.
- Нет, сэр! Тут есть места, где тропинка прерывается. Вы можете заблудиться. Она проходит в такой глухой чаще, что туда не проникает даже свет луны. Кроме того, это место опасное, потому что рядом большое болото. А поздний час меня не пугает - я, бывает, ложусь еще позднее. От хижины скваттера есть другая дорога - вдоль ручья, - по которой можно проехать к моему дому. Но я остановился не для того, чтобы попрощаться с вами.
"Для чего же?" - подумал я, стараясь понять, с какой целью он начал разговор.
- Вы не обидитесь, - продолжал охотник другим тоном, - если я вам задам один вопрос?
- Конечно, нет.
- Вы уверены, что сможете переночевать у Холта?
- Сказать по правде, нет. Но это неважно. Со мной мой старый плащ и седло. Спать под открытым небом мне приходилось сотни раз, так что это будет не впервые.
- Я вас спрашиваю вот почему. Если вас не приютит Холт, то в моей хижине для вас найдется медвежья шкура, если вы ею не побрезгаете.
- Вы очень добры, и, возможно, мне придется воспользоваться вашей любезностью. Должен сказать, я не очень рассчитываю на ласковый прием у вашего соседа.
- Да?.. Но...
Тут мой спутник замялся, как бы размышляя и словно не решаясь меня о чем-то спросить.
- Мне очень неудобно, - продолжал он после небольшой паузы, - но я хотел бы задать вам еще один вопрос, который все время вертится у меня на языке.
- Я буду рад ответить на любой вопрос, который вы найдете нужным мне задать.
- Если бы не ваше разрешение, я никогда не осмелился бы на это. Вас об этом уже спрашивали сегодня вечером, и я слышал, как вы ответили.
- Что за вопрос вы имеете в виду?
- По какому делу вы хотите видеть Хика Холта? Можете быть уверены, сэр, что я спрашиваю не из любопытства.
- Расскажу вам все с удовольствием. Более того: я сам собирался посвятить вас в свои дела, прежде чем расстаться, и хотел заодно просить вашего совета.
И без дальнейших предисловий я рассказал охотнику, зачем еду на Илистую речку. Он выслушал меня, ни разу не перебив. По выражению его лица я понял, что у меня очень мало шансов на миролюбивое соглашение со скваттером.
- Знаете, - сказал он, когда я кончил свой рассказ, - я догадывался, что вы приехали сюда за этим. Вот почему я и сказал вам, что я не стал бы покупать эту землю у него за спиной.
- Почему? - возразил я не без некоторого беспокойства, вспомнив, что говорил мой нэшвиллский друг о щекотливом "праве первой покупки".
- Видите ли, сэр, я уже говорил вам, что с Холтом лучше не связываться, особенно в таком деле.
- Вы имеете в виду его право первой покупки?
- Нет, я говорю не о том. Холт не собирается ни предъявлять свои права, ни покупать землю по той причине, что у него нет за душой ни гроша.
- На что же он живет?
- На то же, на что и я. В наших местах очень много медведей, оленей и другой дичи. Леса полны белок, опоссумов и диких индеек. А если надоест дичь чего со мной никогда не случается, - можно ловить рыбу. Кроме того, на своей вырубке он выращивает кукурузу.
- Ну, а как же одежда и другие необходимые вещи, которых нельзя найти в лесу?
- Одежду можно достать в Суомпвилле - выменять на шкуры или оленину. Так же и порох, свинец, кофе и табак. Ну, и виски, конечно. Его-то Холт больше всего и любит... Но скажите, сэр, - продолжал охотник, внезапно меняя тон и предмет разговора, - неужели вы поедете к скваттеру по вашему делу сейчас, ночью?
- По-видимому, я действительно выбрал неподходящий час. Об этом я и не подумал.
- Кроме того, - прибавил мой спутник, - есть еще одно обстоятельство. Если Холт не изменил своей привычке, вряд ли он будет любезен с вами в такое позднее время. Я его давно не видел, но думаю, что он так же любит выпить, как и раньше. Ведь Хик не ляжет, не приложившись к бутылке. Десять против одного, что вы его сейчас найдете вдребезги пьяным.
- Действительно, я могу оказаться в весьма неловком положении.
- Вам не следует ехать сейчас к Холту, - продолжал убеждать меня охотник. - Вы можете переночевать у меня, а с восходом солнца отправиться к нему. Утром вам будет легче с ним объясниться. Я, конечно, не могу предоставить вам большие удобства и хороший ужин, но в моем доме всегда есть кусок оленины, найдется и кофе на заварку, и ломоть-другой хлеба. И ваш конь тоже голодным не останется.
- Благодарю вас! - воскликнул я, крепко пожимая его руку. - Я принимаю ваше приглашение.
- Ну, так едем.
Мы свернули направо и, проехав около двух миль, приблизились к поляне, на которой стояла бревенчатая хижина. Это было жилище охотника.
Как оказалось, он жил совершенно один, и шесть огромных собак были единственными живыми существами, разделявшими его одиночество. Они встретили нас радостным лаем. Примитивная конюшня, рассчитанная на одну лошадь, стояла рядом с хижиной. Она была предоставлена моему скакуну. Свою клячу хозяин пустил в лес ночевать среди деревьев, к чему она уже была приучена.
Эту ночь я провел в маленькой хижине, на медвежьей шкуре. На ужин была холодная оленина, кукурузный хлеб и кофе, а после него - трубка. Но вся эта незатейливая простота более чем скрашивалась искренним радушием моего хозяина - молодого охотника Френка Уингроува.
Глава XVII
ИНДЕЙСКОЕ ЛЕТО
Когда утром, покинув хижину моего гостеприимного хозяина, я отправился дальше по долине Илистой речки, передо мной развернулась восхитительная картина.
Был октябрь, время года, называемое индейским летом, та чудесная пора, когда солнце в последний раз бросает на землю прощальные лучи и деревья, словно вспыхивая от них, загораются красной и желтой листвой.
Но в это время года дремучий лес становится жертвой губительных ураганов. Они проносятся над ним, вырывая деревья с корнями, и на своем пути ломают и сметают все. После них не найти ни ствола, ни пня, ни молодой поросли. Даже могучие лесные исполины не могут устоять против их напора. Безжалостно вырванные из родной почвы, они лежат бесконечными рядами, и земля еще льнет к их обнажившимся корням, а зеленеющие вершины медленно увядают и гибнут. Печальное зрелище представляет собой поверженный лес! Он напоминает громадное поле сражения, на котором сомкнутые ряды солдат все разом полегли от смертоносного залпа картечи, и ни один из них не остался в живых, чтобы позаботиться о телах убитых, похоронить или убрать их. Подобно полю сражения, он становится приютом для волков и других диких зверей. Тут они находят надежное убежище от преследования охотника и его собак. Здесь черная медведица учит своих косолапых детенышей взбираться на древесные стволы. Здесь прячутся рысь и пума и бродит по протоптанной им тропинке енот. Хитрый опоссум осторожно крадется по рухнувшему дереву или спит под перепутанными сухими корнями, а тощий бурый волк надрывно воет или хрипло лает на полночную луну.
Но проходит несколько лет, и эта мрачная картина становится отраднее. Нежный подлесок скрывает скелеты мертвых деревьев, разрастаются кусты и появляются травы, часто совсем иные, чем те, что были здесь прежде. И на месте недавнего запустения все пышно зеленеет и цветет, услаждая и радуя взор. Молодые деревья и кусты, покрывающие теперь землю, выделяются на более темном фоне окружающего леса. Так долго царившее здесь зловещее безмолвие нарушается. Хотя и слышатся еще иногда дикие, пронзительные крики пумы или отдаленный вой волков, но они заглушаются непрерывным пением иволги и алого кардинала, трелью зяблика и звонкоголосых дроздов, слетающихся сюда, словно сговорившись, чтобы давать концерты в этом восхитительном лесном уголке.
* * *
Именно такой уголок предстал передо мной, когда я, покинув хижину охотника, поехал по тропинке, вившейся в тени мрачных раскидистых деревьев, до того места, где она внезапно оборвалась. Для меня это не было неожиданностью. Молодой охотник предупреждал меня, что тропинка, ведущая к хижине Холта, жившего в двух милях вниз по реке, идет через бурелом, и я ожидал увидеть ряды поваленных бурей засохших деревьев. Каково же было мое удивление, когда при выезде из лесного мрака передо мной раскинулась великолепная, ласкающая взор панорама!
Как я уже говорил, было то время года, когда американский лес одевается в свой самый роскошный наряд и краски его настолько разнообразны и ослепительны, что даже листья кажутся цветами. Сквозь бледно-золотистую листву молодых буков просвечивает солнце, увядающий клен становится багряным, сумах - темно-алым, а сассафрас - ярко-красным. Лиловые гроздья дикого винограда, золотые ягоды персимоны - виргинского лотоса - и плоды маклюры отягощают ветви. Неудивительно, что я был так потрясен восхитительным и неожиданным зрелищем, неудивительно, что я остановился и долго не мог оторвать глаз от окружавшей меня красоты. Сердце билось от восторга, я слушал жужжание пчел и радостный хор птиц, поднимавшийся к небесам, и душу охватывала радость при мысли, что в этом прекрасном краю я обрету свой дом.
Глава XVIII
КРАСАВИЦА ЛЕСНОЙ ГЛУШИ
В течение некоторого времени я предавался мечтательному созерцанию окружавшей меня природы, затем тронул поводья и поехал дальше. Молодой охотник предупредил меня, что путь будет извилистый и трудный. По его словам, ураганом была захвачена полоса в триста ярдов шириной, но, чтобы пересечь ее, мне придется проехать расстояние вдвое большее. Направление ветра было перпендикулярно тропе, и поэтому рухнувшие деревья упали поперек ее. Наваленные друг на друга, они загромождали дорогу, словно барьеры для скачек с препятствиями. Через некоторые из них лошадь могла перешагнуть, через другие перепрыгнуть, но местами встречались такие груды стволов, что высота их достигала моему коню по грудь. Прыжок с разгона через барьер с пятью брусьями был бы пустяком по сравнению с преодолением такого чудовищного препятствия. Должен сказать, что прыгать верхом через толстые бревна вообще довольно опасно, особенно когда нет места для разгона. Если лошадь заденет бревно подковой, она упадет и сломает шею либо себе, либо всаднику.
Так как торопиться мне было некуда, я начал медленным шагом пробираться сквозь этот запутанный лабиринт рухнувших деревьев.
Мне оставалось не более пятидесяти ярдов до леса, но даже на таком небольшом расстоянии глаз безуспешно пытался проникнуть в его мрачную глубину. Я собирался поздравить себя с тем, что все препятствия остались позади, как вдруг заметил, что между мною и лесом лежит еще один огромный ствол. Приблизившись к нему, я увидел, что дорога разветвляется на две боковые тропинки. Одна огибала вершину дерева, а другая - огромные корни. Земля еще не осыпалась с них, и они вздымались на добрых десять футов. Примерная же толщина ствола была не более пяти. Мне предстояло выбрать, по какой тропинке ехать, что, в сущности, не имело значения, так как обе они вновь сходились по ту сторону дерева. Подумав, я решил не ехать ни по одной из них. Надо сказать, что одной из причин, побудивших меня поселиться в лесу, была страсть к охоте. Я считал, что чем скорее мой конь научится брать барьеры, тем успешнее и интереснее будет моя охота. Дело это являлось для него совершенно новым, и ему необходима была некоторая тренировка. Лежавшее поперек моего пути дерево свалилось далеко от других, и с каждой его стороны имелось большое свободное пространство, достаточное для разгона. Таким образом, я имел полную возможность дать моему арабу первый урок. Я уже собрался пришпорить коня, как вдруг услышал топот копыт, доносившийся из леса, и, пристально вглядевшись в его чащу, увидел, что кто-то едет по тропинке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33