Но если американский тигр рассвирепеет, он становится неумолимым и преследует своего врага с настойчивостью, которая не знает преград.
Постояв с минуту над своим детенышем, оба ягуара снова побежали по следу похитителя.
Между тем Леон успел пробежать мост, с которого дон Пабло снял его на берег и приказал бежать что есть силы домой. А сам намерен был не бежать, а заняться кое-чем другим. Дон Пабло знал, что разъяренные животные переберутся через мост с такой же легкостью, как это сделали бы белки, и, не раздумывая, он принялся рубить его, чтобы уничтожить и оставить бездну между собой и кровожадными врагами. Он взялся за топор, все мускулы его напряглись, удары следовали с невероятной быстротой. Вот дерево уже глубоко подрублено, вот уже слышно, как оно трещит, как вдруг, к всеобщему ужасу, ягуары показываются на противоположном берегу. Дон Пабло удваивает усилия. Один ягуар уже на мосту... Вот он остановился; топор продолжает стучать. Ягуар делает прыжок, когти его раздирают кору. Он уже на середине моста, который шатается под ним... Еще удар топора, и дерево падает со скалы, увлекая с собой ягуара в пенистые волны, где он разбивается об острые выступы скалы. Это самка, меньшая из двух, исчезает в глубине пропасти. Но вот появляется самец. Он видел, как его подруга обрушилась вместе с деревом в бездну, и, казалось, понял то, что произошло здесь. Это было видно по его бешенству, по его отчаянной решимости. Быстро, единым взглядом, он измеряет расстояние, которое отделяет его от врага. Что ему теперь до опасности, которой он подвергает себя! Ягуар ни перед чем не остановится, он хочет отомстить за самку или погибнуть. И вот он немного отступает назад, останавливается, подбирается для отчаянного прыжка... Гуапо ждет его на другом берегу. Ягуар прыгает. Словно стрела, пролетает над бездной и цепляется когтями за берег. Тело его висит над пропастью, но он тем не менее уверен, что жертва не уйдет от него. Еще усилие гибкого и сильного тела - и горе индейцу, на которого обрушится этот зверь, жаждущий крови и мести! Но и Гуапо, в свою очередь, тоже бросается вперед и наносит страшному противнику удар в голову. Удар получается неудачным. Ягуар взмахнул лапой и когти вонзились в ногу индейца. Нет сомнения, что Гуапо был бы сброшен этими когтями в бездну, если бы в то же мгновение не раздался выстрел из пистолета, приставленного к самой голове зверя. Мертвый ягуар полетел в пропасть.
Дон Пабло взял на руки своего верного слугу и отнес домой, где донна Исидора перевязала глубокую рану, нанесенную ягуаром.
XXXII. Плот
Это было самое сильное из потрясений, которые испытали наши изгнанники с того времени, как поселились в лесу. Но тем не менее они были довольны последствиями, которые повлекла за собой ошибка Леона: благодаря ей они отделались от ужасного соседства, и Гуапо уверял, что теперь им нечего более опасаться ягуара, так как, вероятно, в окрестностях других не было. Но, зная бродячие наклонности этих животных, наши колонисты не могли считать себя в полной безопасности и потому решили принять все предосторожности.
Маленькие ягуары, которых Леон принял за кошек, остались на другом берегу, где без всякого сомнения скоро стали бы добычей волка, орла или коршуна, быть может, даже и муравьев. Гуапо перебрался вплавь через реку, нашел ягуарят, убил и, связав вместе, принес домой. Он собирался что-то сделать из шкур.
Однажды Леон и индеец отправились на свою обычную работу, как вдруг до них долетел какой-то шум. Они направились к тому месту, откуда доносился этот шум, и увидели на ветвях не очень высокого дерева дюжину маленьких обезьянок, которые сплелись вместе и держались одна за другую своими цепкими хвостами, по всей вероятности, для того, чтобы согреться. Леон и Гуапо бросились к ним и схватили трех или четырех, прежде чем бедные малютки успели убежать. Но колонистам удалось сохранить только одну, остальные вскоре умерли. Это было прелестное маленькое создание, настоящий саймири, или обезьяна-белка, называемая также тити. Шелковистая шерсть ее была оливково-зеленого цвета, а большие выразительные глаза то наполнялись слезами, то блестели радостью, как глаза ребенка.
Наши каскарильеры трудились еще целое лето. Хинных деревьев было в избытке, и они росли так близко, что можно было собрать много коры. Семья отличалась замечательным трудолюбием, все работали не покладая рук.
Однако эта дикая жизнь, хоть и не лишенная радостей, удовольствий и тревог, в конце концов утомила дона Пабло и его жену. Они вовсе не имели намерения окончательно поселиться в лесу. Только страх казни заставил их искать себе здесь убежища, и если бы не обилие хинных деревьев, которые давали им возможность приобрести определенное состояние, то они постарались бы пройти этот лес как можно быстрее и даже не подумали бы о том, чтобы поселиться в нем. Не только желание возвратиться к цивилизованной жизни побуждало их поскорее покинуть монтанью, но и постоянные опасности, которые угрожали здесь детям: ягуары, пумы, змеи; даже люди могли внезапно появиться здесь и принести гибель. Правда, до сих пор изгнанники не встречали следов индейцев; но здесь случается иногда, что отдельные племена живут годами по соседству друг с другом, совершенно не подозревая об этом. Вот почему колонисты никак не могли быть уверены, что индейцы внезапно не нападут на них, и потому жили в постоянном беспокойстве. Все это подтолкнуло дона Пабло к решению: как только наступит весна, построить плот и спуститься на нем по течению этой большой реки. Гуапо никогда не поднимался и не спускался по ней; но после некоторых наблюдений он вспомнил те рассказы, которые слышал от индейцев своего племени, и сказал, что эта река, должно быть, Пурус, который впадает в Великую реку между устьями Мадеры и Коари.
Итак, еще несколько месяцев, и вся семья тронется в путь, в надежде снова войти в общество, откуда она так жестоко была изгнана. Но наши беглецы не сидели сложа руки в течение этих последних месяцев, несмотря на то, что нельзя было собирать кору в это время. Они нашли другое сырье для промышленности лианы smilax oflicinalis, которые густо росли на берегах реки. Из этих лиан производят сарсапарель; и дон Пабло, осмотрев несколько найденных корней, пришел к выводу, что это растение принадлежит к самой лучшей породе; как и хинных деревьев, существует много видов лиан, и из них вырабатывают сарсапарель различного качества. Smilax, о котором мы говорим, лиана цепкая, которая пускает много длинных корней толщиной с гусиное перо. Все дело тех, кто собирает сарсапарель, состоит в том, чтобы рыть землю и вытаскивать из нее эти корни, которые затем высушиваются и связываются в пучки. Этим и занимались дон Пабло, Леон и Гуапо до самого дня отъезда; они работали с таким усердием, что к концу зимы в обширном сарае, который был выстроен для сохранения хинной коры и куда складывали также заготовленную ваниль и сарсапарель, не осталось ни одного свободного уголка.
Но перед тем как отправиться в путешествие, которое сулило новые опасности и исход которого никто не мог предвидеть, дон Пабло послал своего верного слугу в горы, чтобы разузнать там, не произошло ли в перуанских делах перемен, которые позволили бы изгнанникам вернуться на родину. Гуапо отправился к хижине своего друга вакеро, который жил в пуне и обещал следить за политическими событиями. Но, увы, не было никакой надежды на возможность возвратиться. Страной управляли тот же вице-король, тот же совет, и голова дона Пабло по-прежнему была оценена как голова злодея. Когда Гуапо принес эти вести, не оставалось ничего иного, как готовиться к отъезду, и изгнанники приступили к постройке плота. Стволы цеибы, из которых он должен был состоять, были уже срублены заранее. Теперь их связали вместе и поставили на них просторный шалаш, удобный, как и дом: он был сделан из бамбука и пальм и покрыт листьями буссу. Потом выдолбили маленький челнок, который должен был служить шлюпкой, а два другие побольше, были привязаны к обоим сторонам плота, чтобы поддерживать его. Кладь была заботливо распределена по всей оставшейся свободной поверхности плота, после чего ее прикрыли листьями пальм, как брезентом; все было готово к отплытию.
Что же касается лошади и мула, которые так хорошо несли свою службу, - то взять их с собой было невозможно. Мула, это доброе животное, которое оказало столько услуг и так ловко лягнуло оцелота, решили подарить пастуху пуны, куда Гуапо и отвел его. Оставалась еще лошадь.
Долго рассуждали, что с ней делать. Конечно, не пройдет и недели, как она станет добычей хищных зверей, если ее бросить здесь. Гуапо настоял на своем: лошадь была жирна, как кабан, благодаря орехам мурумуру она достигла такого состояния, когда индейцы находят лошадиное мясо вкусным, - и Гуапо убил ее. Правду сказать, сделано это было не без горести и колебаний: но в конце концов сарбакан и кураре были пущены в ход; с бедного животного содрали шкуру, а мясо разрезали на куски и высушили, потом снесли на плот, чтобы оно послужило пищей во время путешествия.
Наконец семья покинула дом, захватив с собой все, что смогла, из утвари. Дойдя до конца долины, изгнанники оглянулись, чтобы сказать последнее "прости" своему убежищу После этого они пошли дальше. Леона несла на плече общего любимца - маленького саймири; подошли к плоту, и несколько минут спустя он понесся по водам Пуруса.
XXXIII. Брат-спаситель
Река текла со скоростью четыре мили в час, и нашим путешественникам надо было только держаться середины, чтобы плыть с этой скоростью; благодаря широкому веслу, которое было прикреплено сзади и служило рулем, они без труда справлялись со своей задачей. Дон Пабло и Гуапо поочередно сменялись у руля; некоторое напряжение возникало, когда приходилось огибать какой-нибудь выдавшийся полуостров или избегать опасного водоворота. Тогда работали оба вместе. Когда же плот спокойно скользил по реке, вся семья сидя любовалась открывающимися все новыми и новыми пейзажами. Часы проходили незаметно в этих наблюдениях и разговорах, которые вызывала каждая возникающая картина. Иногда внимание привлекали громадные пальмы, возвышавшиеся на берегу реки; их сменяли высокие лесные деревья, покрытые лианами, которые, точно чудовищные змеи, обвивались вокруг исполинских стволов. Потом густые кустарники длинными ветвями спускались иногда к самой реке и были так непроходимы, что негде было и ступить по берегу. А там - песчаные отмели, острова, иные почти обнаженные, маленькие, другие - побольше, покрытые густым лесом... Хотя вообще местность была не очень гористая, все же время от времени попадались небольшие холмы, множество животных, птиц и деревьев таких пород, которых до сих пор путешественники еще не встречали, увеличивали разнообразие пейзажа и вызывали новый интерес.
К вечеру путешественники успели проплыть около двадцати миль и остановились для ночлега. Берег в том месте, которое они выбрали, зарос густым лесом, состоявшим из громадных деревьев, которые возвышались словно колонны; под мрачными сводами раздавались крики цепкохвостых обезьян, смешанные с голосами всевозможных ночных зверей, которыми были переполнены эти места. Обезьяны не пугали путешественников; но крики ягуара ясно слышались в звуках этого концерта и наводили ужас. Гуапо подбросил побольше дров в костер, который был разведен, чтобы сварить ужин, потом зажег еще целый ряд огней, расположив их полукругом, так, чтобы краями своими эта дуга упиралась в реку, в середине огненного полукруга путешественники развесили свои гамаки. Но даже огромные костры иногда не могут отогнать ягуара; поэтому дон Пабло решил, что мужчинам придется поочередно бодрствовать возле спящей семьи. Первым доверили дежурить Леону, который не один раз доказал уже, что был храбр. Через два часа его должен был сменить Гуапо, после которого наступала очередь дона Пабло ему предстояло бодрствовать до рассвета. При малейшей опасности дежурные должны были сразу же разбудить всех.
Леон уселся возле гамака, в котором спала сестра; слабая девочка нуждалась, как ему казалось, в особом покровительстве. Возле мальчика лежали два заряженных пистолета, чтобы в случае нападения зверя он мог бы пустить их в дело. Все были уверены, что Леон сможет это сделать вполне хладнокровно и вместе с тем умело.
Прошло около получаса, как мальчик заступил на свой пост. Он посматривал то на реку, то на темный лес, который время от времени словно оживлялся, и тогда с новой силой продолжался адский концерт. Потом вдруг все это сменилось глубоким молчанием. В такие мгновения и раздавался жалобный крик хищной птицы, которая именно поэтому и получила поэтическое название anima perdida (погибшая душа).
Несмотря на шум леса и реки, Леон чувствовал, что дрема понемногу одолевает его. Он с наслаждением лег бы на землю и уснул, забыв обо всех опасностях, нисколько не заботясь ни о змеях, ни о пауках, ни о скорпионах. Трудно выразить словами, до какой степени сильно могущество этой настоятельной потребности в сне; под ее влиянием человек становится безразличным к опасностям, даже если и сознает их. Леон ничего не боялся сам, но он помнил, что оберегает других, и старался не обмануть их доверия. Мальчик быстро встал, протер глаза, пошел к реке, освежился водой и снова сел возле сестры. Но вот он опять начал дремать, голова его уже склонилась на грудь, как вдруг Леона вскрикнула. Крик этот сразу разогнал сонливость мальчика. Он поднял глаза, ему показалось, будто гамак слегка покачивается; но Леона лежала совершенно неподвижно и спала.
- Бедная сестра, - вполголоса проговорил мальчик, - вероятно, ей снятся змеи или ягуары! Уж не разбудить ли ее? Нет, она так глубоко спит.
И он продолжал смотреть на гамак, внутри которого ему не все было видно с того места, где он сидел. Но вот маленькая ножка девочки высунулась из гамака; она была обнажена, и Леон с удивлением заметил, что какая-то красная нить тянулась от большого пальца и по всей стопе. Мальчик присмотрелся и в ужасе вскочил; эта красная нить могла быть только сочившейся кровью. Первой мыслью Леона было позвать на помощь, но благоразумие остановило его. Кто знает, быть может, шум разъярит то неизвестное существо, которое залезло в гамак, и оно, пожалуй, нанесет своей жертве еще более опасную рану. Лучше, сохраняя тишину, подстеречь врага и при удобном случае убить.
Леон осторожно поднялся и, стараясь не шуметь, склонился над гамаком.
XXXIV. Вампир
Голова Леона коснулась головы девочки, он слышал ее ровное дыхание. С беспокойством осматривал он гамак, складки одеяла; но нигде не замечал ничего такого, что могло бы объяснить появление кровавой полоски на ноге сестры.
"Быть может, змея, - подумал он. - О Боже мой, что, если это была коралловая змея или маленькая ехидна?"
Встревоженный этими мыслями, он вдруг услышал едва уловимое хлопанье крыльев и слабое колебание воздуха.
Мальчик скорее чувствовал, чем слышал, что над самой его головой, порой даже слегка касаясь волос, что-то то появляется, то исчезает во мраке. Неужели птица?
И вдруг он весь задрожал: отвратительное создание, мелькнувшее у него перед глазами, распростерло крылья над ногой Леоны и с жадностью стало сосать кровь; белые зубы хищника блестели, а злые маленькие глазки, отражавшие пламя костров, словно искрились в темноте. При свете костров можно было даже различить рыжие волосы, покрывавшие его тело, и большие перепончатые крылья. Это был вампир-кровосос. Но как ни отвратительно это создание, Леон почувствовал облегчение, узнав его. Вампир не ядовит, и раны, нанесенные им, могут быть опасны только вследствие потери крови. Леон, однако, схватил пистолет и выстрелил, прицелившись в голову животного. Оно упало с резким криком. Выстрел и крик разбудили семью. Увидя кровь на ноге Леоны, все очень испугались, но, поняв, в чем дело, успокоились; ранку сразу перевязали: дня два или три девочка еще чувствовала небольшую боль, но этим и ограничились неприятные последствия.
Известно, что вампир не причиняет смерти непосредственно и сразу; жертвы его погибают только при повторяющихся нападениях из-за потери крови. Небольшое количество крови, которое высасывает вампир в один прием, чуть заметно ослабляет животное. Но ранка остается открытой, и так как кровососание повторяется несколько ночей подряд, то оно и становится в конце концов смертельным для жертвы вампира. Тысячи быков и лошадей ежедневно умирают таким образом на обширных пастбищах Южной Америки. Они угасают, так и не узнав, кто же тот враг, который умерщвляет их, потому что ранка, нанесенная им, не причиняет жертве ни малейшей боли. Очень редко случается, чтобы вампир разбудил животное, из которого пьет кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Постояв с минуту над своим детенышем, оба ягуара снова побежали по следу похитителя.
Между тем Леон успел пробежать мост, с которого дон Пабло снял его на берег и приказал бежать что есть силы домой. А сам намерен был не бежать, а заняться кое-чем другим. Дон Пабло знал, что разъяренные животные переберутся через мост с такой же легкостью, как это сделали бы белки, и, не раздумывая, он принялся рубить его, чтобы уничтожить и оставить бездну между собой и кровожадными врагами. Он взялся за топор, все мускулы его напряглись, удары следовали с невероятной быстротой. Вот дерево уже глубоко подрублено, вот уже слышно, как оно трещит, как вдруг, к всеобщему ужасу, ягуары показываются на противоположном берегу. Дон Пабло удваивает усилия. Один ягуар уже на мосту... Вот он остановился; топор продолжает стучать. Ягуар делает прыжок, когти его раздирают кору. Он уже на середине моста, который шатается под ним... Еще удар топора, и дерево падает со скалы, увлекая с собой ягуара в пенистые волны, где он разбивается об острые выступы скалы. Это самка, меньшая из двух, исчезает в глубине пропасти. Но вот появляется самец. Он видел, как его подруга обрушилась вместе с деревом в бездну, и, казалось, понял то, что произошло здесь. Это было видно по его бешенству, по его отчаянной решимости. Быстро, единым взглядом, он измеряет расстояние, которое отделяет его от врага. Что ему теперь до опасности, которой он подвергает себя! Ягуар ни перед чем не остановится, он хочет отомстить за самку или погибнуть. И вот он немного отступает назад, останавливается, подбирается для отчаянного прыжка... Гуапо ждет его на другом берегу. Ягуар прыгает. Словно стрела, пролетает над бездной и цепляется когтями за берег. Тело его висит над пропастью, но он тем не менее уверен, что жертва не уйдет от него. Еще усилие гибкого и сильного тела - и горе индейцу, на которого обрушится этот зверь, жаждущий крови и мести! Но и Гуапо, в свою очередь, тоже бросается вперед и наносит страшному противнику удар в голову. Удар получается неудачным. Ягуар взмахнул лапой и когти вонзились в ногу индейца. Нет сомнения, что Гуапо был бы сброшен этими когтями в бездну, если бы в то же мгновение не раздался выстрел из пистолета, приставленного к самой голове зверя. Мертвый ягуар полетел в пропасть.
Дон Пабло взял на руки своего верного слугу и отнес домой, где донна Исидора перевязала глубокую рану, нанесенную ягуаром.
XXXII. Плот
Это было самое сильное из потрясений, которые испытали наши изгнанники с того времени, как поселились в лесу. Но тем не менее они были довольны последствиями, которые повлекла за собой ошибка Леона: благодаря ей они отделались от ужасного соседства, и Гуапо уверял, что теперь им нечего более опасаться ягуара, так как, вероятно, в окрестностях других не было. Но, зная бродячие наклонности этих животных, наши колонисты не могли считать себя в полной безопасности и потому решили принять все предосторожности.
Маленькие ягуары, которых Леон принял за кошек, остались на другом берегу, где без всякого сомнения скоро стали бы добычей волка, орла или коршуна, быть может, даже и муравьев. Гуапо перебрался вплавь через реку, нашел ягуарят, убил и, связав вместе, принес домой. Он собирался что-то сделать из шкур.
Однажды Леон и индеец отправились на свою обычную работу, как вдруг до них долетел какой-то шум. Они направились к тому месту, откуда доносился этот шум, и увидели на ветвях не очень высокого дерева дюжину маленьких обезьянок, которые сплелись вместе и держались одна за другую своими цепкими хвостами, по всей вероятности, для того, чтобы согреться. Леон и Гуапо бросились к ним и схватили трех или четырех, прежде чем бедные малютки успели убежать. Но колонистам удалось сохранить только одну, остальные вскоре умерли. Это было прелестное маленькое создание, настоящий саймири, или обезьяна-белка, называемая также тити. Шелковистая шерсть ее была оливково-зеленого цвета, а большие выразительные глаза то наполнялись слезами, то блестели радостью, как глаза ребенка.
Наши каскарильеры трудились еще целое лето. Хинных деревьев было в избытке, и они росли так близко, что можно было собрать много коры. Семья отличалась замечательным трудолюбием, все работали не покладая рук.
Однако эта дикая жизнь, хоть и не лишенная радостей, удовольствий и тревог, в конце концов утомила дона Пабло и его жену. Они вовсе не имели намерения окончательно поселиться в лесу. Только страх казни заставил их искать себе здесь убежища, и если бы не обилие хинных деревьев, которые давали им возможность приобрести определенное состояние, то они постарались бы пройти этот лес как можно быстрее и даже не подумали бы о том, чтобы поселиться в нем. Не только желание возвратиться к цивилизованной жизни побуждало их поскорее покинуть монтанью, но и постоянные опасности, которые угрожали здесь детям: ягуары, пумы, змеи; даже люди могли внезапно появиться здесь и принести гибель. Правда, до сих пор изгнанники не встречали следов индейцев; но здесь случается иногда, что отдельные племена живут годами по соседству друг с другом, совершенно не подозревая об этом. Вот почему колонисты никак не могли быть уверены, что индейцы внезапно не нападут на них, и потому жили в постоянном беспокойстве. Все это подтолкнуло дона Пабло к решению: как только наступит весна, построить плот и спуститься на нем по течению этой большой реки. Гуапо никогда не поднимался и не спускался по ней; но после некоторых наблюдений он вспомнил те рассказы, которые слышал от индейцев своего племени, и сказал, что эта река, должно быть, Пурус, который впадает в Великую реку между устьями Мадеры и Коари.
Итак, еще несколько месяцев, и вся семья тронется в путь, в надежде снова войти в общество, откуда она так жестоко была изгнана. Но наши беглецы не сидели сложа руки в течение этих последних месяцев, несмотря на то, что нельзя было собирать кору в это время. Они нашли другое сырье для промышленности лианы smilax oflicinalis, которые густо росли на берегах реки. Из этих лиан производят сарсапарель; и дон Пабло, осмотрев несколько найденных корней, пришел к выводу, что это растение принадлежит к самой лучшей породе; как и хинных деревьев, существует много видов лиан, и из них вырабатывают сарсапарель различного качества. Smilax, о котором мы говорим, лиана цепкая, которая пускает много длинных корней толщиной с гусиное перо. Все дело тех, кто собирает сарсапарель, состоит в том, чтобы рыть землю и вытаскивать из нее эти корни, которые затем высушиваются и связываются в пучки. Этим и занимались дон Пабло, Леон и Гуапо до самого дня отъезда; они работали с таким усердием, что к концу зимы в обширном сарае, который был выстроен для сохранения хинной коры и куда складывали также заготовленную ваниль и сарсапарель, не осталось ни одного свободного уголка.
Но перед тем как отправиться в путешествие, которое сулило новые опасности и исход которого никто не мог предвидеть, дон Пабло послал своего верного слугу в горы, чтобы разузнать там, не произошло ли в перуанских делах перемен, которые позволили бы изгнанникам вернуться на родину. Гуапо отправился к хижине своего друга вакеро, который жил в пуне и обещал следить за политическими событиями. Но, увы, не было никакой надежды на возможность возвратиться. Страной управляли тот же вице-король, тот же совет, и голова дона Пабло по-прежнему была оценена как голова злодея. Когда Гуапо принес эти вести, не оставалось ничего иного, как готовиться к отъезду, и изгнанники приступили к постройке плота. Стволы цеибы, из которых он должен был состоять, были уже срублены заранее. Теперь их связали вместе и поставили на них просторный шалаш, удобный, как и дом: он был сделан из бамбука и пальм и покрыт листьями буссу. Потом выдолбили маленький челнок, который должен был служить шлюпкой, а два другие побольше, были привязаны к обоим сторонам плота, чтобы поддерживать его. Кладь была заботливо распределена по всей оставшейся свободной поверхности плота, после чего ее прикрыли листьями пальм, как брезентом; все было готово к отплытию.
Что же касается лошади и мула, которые так хорошо несли свою службу, - то взять их с собой было невозможно. Мула, это доброе животное, которое оказало столько услуг и так ловко лягнуло оцелота, решили подарить пастуху пуны, куда Гуапо и отвел его. Оставалась еще лошадь.
Долго рассуждали, что с ней делать. Конечно, не пройдет и недели, как она станет добычей хищных зверей, если ее бросить здесь. Гуапо настоял на своем: лошадь была жирна, как кабан, благодаря орехам мурумуру она достигла такого состояния, когда индейцы находят лошадиное мясо вкусным, - и Гуапо убил ее. Правду сказать, сделано это было не без горести и колебаний: но в конце концов сарбакан и кураре были пущены в ход; с бедного животного содрали шкуру, а мясо разрезали на куски и высушили, потом снесли на плот, чтобы оно послужило пищей во время путешествия.
Наконец семья покинула дом, захватив с собой все, что смогла, из утвари. Дойдя до конца долины, изгнанники оглянулись, чтобы сказать последнее "прости" своему убежищу После этого они пошли дальше. Леона несла на плече общего любимца - маленького саймири; подошли к плоту, и несколько минут спустя он понесся по водам Пуруса.
XXXIII. Брат-спаситель
Река текла со скоростью четыре мили в час, и нашим путешественникам надо было только держаться середины, чтобы плыть с этой скоростью; благодаря широкому веслу, которое было прикреплено сзади и служило рулем, они без труда справлялись со своей задачей. Дон Пабло и Гуапо поочередно сменялись у руля; некоторое напряжение возникало, когда приходилось огибать какой-нибудь выдавшийся полуостров или избегать опасного водоворота. Тогда работали оба вместе. Когда же плот спокойно скользил по реке, вся семья сидя любовалась открывающимися все новыми и новыми пейзажами. Часы проходили незаметно в этих наблюдениях и разговорах, которые вызывала каждая возникающая картина. Иногда внимание привлекали громадные пальмы, возвышавшиеся на берегу реки; их сменяли высокие лесные деревья, покрытые лианами, которые, точно чудовищные змеи, обвивались вокруг исполинских стволов. Потом густые кустарники длинными ветвями спускались иногда к самой реке и были так непроходимы, что негде было и ступить по берегу. А там - песчаные отмели, острова, иные почти обнаженные, маленькие, другие - побольше, покрытые густым лесом... Хотя вообще местность была не очень гористая, все же время от времени попадались небольшие холмы, множество животных, птиц и деревьев таких пород, которых до сих пор путешественники еще не встречали, увеличивали разнообразие пейзажа и вызывали новый интерес.
К вечеру путешественники успели проплыть около двадцати миль и остановились для ночлега. Берег в том месте, которое они выбрали, зарос густым лесом, состоявшим из громадных деревьев, которые возвышались словно колонны; под мрачными сводами раздавались крики цепкохвостых обезьян, смешанные с голосами всевозможных ночных зверей, которыми были переполнены эти места. Обезьяны не пугали путешественников; но крики ягуара ясно слышались в звуках этого концерта и наводили ужас. Гуапо подбросил побольше дров в костер, который был разведен, чтобы сварить ужин, потом зажег еще целый ряд огней, расположив их полукругом, так, чтобы краями своими эта дуга упиралась в реку, в середине огненного полукруга путешественники развесили свои гамаки. Но даже огромные костры иногда не могут отогнать ягуара; поэтому дон Пабло решил, что мужчинам придется поочередно бодрствовать возле спящей семьи. Первым доверили дежурить Леону, который не один раз доказал уже, что был храбр. Через два часа его должен был сменить Гуапо, после которого наступала очередь дона Пабло ему предстояло бодрствовать до рассвета. При малейшей опасности дежурные должны были сразу же разбудить всех.
Леон уселся возле гамака, в котором спала сестра; слабая девочка нуждалась, как ему казалось, в особом покровительстве. Возле мальчика лежали два заряженных пистолета, чтобы в случае нападения зверя он мог бы пустить их в дело. Все были уверены, что Леон сможет это сделать вполне хладнокровно и вместе с тем умело.
Прошло около получаса, как мальчик заступил на свой пост. Он посматривал то на реку, то на темный лес, который время от времени словно оживлялся, и тогда с новой силой продолжался адский концерт. Потом вдруг все это сменилось глубоким молчанием. В такие мгновения и раздавался жалобный крик хищной птицы, которая именно поэтому и получила поэтическое название anima perdida (погибшая душа).
Несмотря на шум леса и реки, Леон чувствовал, что дрема понемногу одолевает его. Он с наслаждением лег бы на землю и уснул, забыв обо всех опасностях, нисколько не заботясь ни о змеях, ни о пауках, ни о скорпионах. Трудно выразить словами, до какой степени сильно могущество этой настоятельной потребности в сне; под ее влиянием человек становится безразличным к опасностям, даже если и сознает их. Леон ничего не боялся сам, но он помнил, что оберегает других, и старался не обмануть их доверия. Мальчик быстро встал, протер глаза, пошел к реке, освежился водой и снова сел возле сестры. Но вот он опять начал дремать, голова его уже склонилась на грудь, как вдруг Леона вскрикнула. Крик этот сразу разогнал сонливость мальчика. Он поднял глаза, ему показалось, будто гамак слегка покачивается; но Леона лежала совершенно неподвижно и спала.
- Бедная сестра, - вполголоса проговорил мальчик, - вероятно, ей снятся змеи или ягуары! Уж не разбудить ли ее? Нет, она так глубоко спит.
И он продолжал смотреть на гамак, внутри которого ему не все было видно с того места, где он сидел. Но вот маленькая ножка девочки высунулась из гамака; она была обнажена, и Леон с удивлением заметил, что какая-то красная нить тянулась от большого пальца и по всей стопе. Мальчик присмотрелся и в ужасе вскочил; эта красная нить могла быть только сочившейся кровью. Первой мыслью Леона было позвать на помощь, но благоразумие остановило его. Кто знает, быть может, шум разъярит то неизвестное существо, которое залезло в гамак, и оно, пожалуй, нанесет своей жертве еще более опасную рану. Лучше, сохраняя тишину, подстеречь врага и при удобном случае убить.
Леон осторожно поднялся и, стараясь не шуметь, склонился над гамаком.
XXXIV. Вампир
Голова Леона коснулась головы девочки, он слышал ее ровное дыхание. С беспокойством осматривал он гамак, складки одеяла; но нигде не замечал ничего такого, что могло бы объяснить появление кровавой полоски на ноге сестры.
"Быть может, змея, - подумал он. - О Боже мой, что, если это была коралловая змея или маленькая ехидна?"
Встревоженный этими мыслями, он вдруг услышал едва уловимое хлопанье крыльев и слабое колебание воздуха.
Мальчик скорее чувствовал, чем слышал, что над самой его головой, порой даже слегка касаясь волос, что-то то появляется, то исчезает во мраке. Неужели птица?
И вдруг он весь задрожал: отвратительное создание, мелькнувшее у него перед глазами, распростерло крылья над ногой Леоны и с жадностью стало сосать кровь; белые зубы хищника блестели, а злые маленькие глазки, отражавшие пламя костров, словно искрились в темноте. При свете костров можно было даже различить рыжие волосы, покрывавшие его тело, и большие перепончатые крылья. Это был вампир-кровосос. Но как ни отвратительно это создание, Леон почувствовал облегчение, узнав его. Вампир не ядовит, и раны, нанесенные им, могут быть опасны только вследствие потери крови. Леон, однако, схватил пистолет и выстрелил, прицелившись в голову животного. Оно упало с резким криком. Выстрел и крик разбудили семью. Увидя кровь на ноге Леоны, все очень испугались, но, поняв, в чем дело, успокоились; ранку сразу перевязали: дня два или три девочка еще чувствовала небольшую боль, но этим и ограничились неприятные последствия.
Известно, что вампир не причиняет смерти непосредственно и сразу; жертвы его погибают только при повторяющихся нападениях из-за потери крови. Небольшое количество крови, которое высасывает вампир в один прием, чуть заметно ослабляет животное. Но ранка остается открытой, и так как кровососание повторяется несколько ночей подряд, то оно и становится в конце концов смертельным для жертвы вампира. Тысячи быков и лошадей ежедневно умирают таким образом на обширных пастбищах Южной Америки. Они угасают, так и не узнав, кто же тот враг, который умерщвляет их, потому что ранка, нанесенная им, не причиняет жертве ни малейшей боли. Очень редко случается, чтобы вампир разбудил животное, из которого пьет кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18