Ренуар Марк
Пятьдесят три карты
М а р к Р е н у а р
В А Л Е Н С И Я
Глава 1
Мы прибыли в Амстердам. Был тихий июльский вечер 1948
года. Мне нарочно приходится указывать год, чтобы вы не
подумали, что все, мною приведеное, вымысел, но об этом
потом.
Итак, Амстердам, лето, вечер, я стою у борта,
облокотившись на леер и смотрю в темнеющие вместе с небом
воды, в которых, как в рассплавленном золоте, переливаются
огни большого города. тихий вечер навевает сладкие, манящие
грезы, а незнакомый город обещает много интересного и
увлекательного.
Через час кончается срок моей вахты и я сойду на берег.
Но еще целый час тихого и немного грустного одиночества на
борту опустевшего судна. Из груди невольно вырывается вздох
и почему-то на память приходят слова пошленькой песенки,
которую пела маленькая юркая негритянка в портовом кабачке
на острове Борнео:
- О могучий Бип!
- Ты источник радости
- И сладости.
- Ты мой кумир.
Можно было без труда догадаться, что такое бип, так как
негритянка вертела в руках его резиновую копию и проделывала
такие манипуляции, что молодые матросы краснея, опускали
глаза. Вспоминался Бомбей с его широкими улицами, богатыми
ресторанами с темноглазыми милашками. Правда, ничего
романтического со мной в этом городе не произошло, если не
считать случая, который можно назвать трагическим, но о нем
я не хочу сейчас вспоминать - это тяжело. Мысли и
воспоминания текут рекой, заливая меня радостным ощущением
жизни, которая представляется мне сплошным праздничным
фейерверком с таким ничтожным количеством темных пятен,
которые в море огня нельзя различить.
- Фридрих, проснись!
Я очнулся. Передо мной стоял Макс Беккерс, второй
помощник капитана.
- Это смена. Ура! Я свободен.
Через десять минут я бежал уже по зыбкому трапу на
берег, на ходу, застегивая пуговицы тужурки. Я взял такси и
приказал везти себя в ... бар. Еще десять минут и я вхожу
в великолепный холл гостиницы "Америка", в которой
расположен ресторан "Супер-люкс". Нелегко описать его
роскошество, которое делало этот небольшой ресторан лучшим в
Амстердаме.
На меня дохнул нежный аромат цветов, нежные звуки джаза
обволокли одуряющей негой. Мягко ступая по толстому ковру,
ко мне подошел официант и провел к столику, на котором в
широкой хрустальной вазе высилась гора цветов. Ничего не
заказывая, я опустился на стул, отправил официанта и
осмотрелся. У стойки буфета на на жестких табуретах сидели
мужчины и женщины. Некоторые пили коктейль. Женщины, за
исключением тех, которые сидели с мужчинами, пристально
обыскивали глазами зал.
Мне хотелось побыть одному и я не стал отвечать на их
взроры. Справа от меня расположилась богатая компания. Два
юнца по 17 лет в обществе довольно милых дам, гораздо старше
возрастом, о чем-то весело болтали и громче всех хлопали,
когда джаз кончал играть. Еще два-три столика были заняты
парочками, которые довольно нескромно любезничали, пользуясь
полусумраками, а на мраморной площадке для танцев все время
вертелась одна и та же пара пара пожилых танцоров, выписывая
такие допотопные па, что вся публика в зале, наблюдавшее это
зрелище, как бы присутствовала на представлении. В общем
было скучно. Я оставил официанту доллар на столе и вышел.
На улице меня подхватил поток людей и я, не сопротивляясь,
поплыл по течению. Постепенно улицы пустели, народ пошел
победнее и я оказался в одном из невзрачных и тихих рабочих
кварталов. Не зная куда двигаться, я остановился в
нерешительности. Мимо проезжал человек на велосипеде.
- Скажите, пожалуйста, нет ли здесь поблизости бара?
Человек остановился, осмотрел меня и спросил:
- Вам нужен порядочный?
- Нет, мне все равно.
- Тогда пройдите по этой улице, - Он указал на темный
путстынный переулок направо, - И сверните за угол. Там
есть бар для матросов.
- Спасибо.
Я без труда нашел указанный бар, над которым висела
старая вывеска "Моряк". В низеньком длинном зале было много
дыма и душно. Справа, вдоль всей стены, высилась стойка
буфета, а в глубине небольшая эстрада, на которой сидел
слепой музыкант и его музыку едва можно было разобрать в
гвалте пьяных голосов. Народу было много. Я с трудом нашел
свободное место возле пожилого, бедно одетого матроса,
который тупо и бессмысленно уставился в пустую бутылку
из-под рома. Перед ним на столе лежали карты в потертой
целлофановой обертке.
Он не обратил на меня никакого внимания и продолжал
сидеть во взгляде его пьяных пустых глазах было что-то
нездоровое и я уже собрался пересесть на другое место, как
вдруг к нашему столику подошла милая, но грубо накрашенная
девушка в дешевом сиреневом платье.
- Что грустите, мальчики? - задорно воскликнула она,
блеснув черными пуговками больших зрачков.
Странный мужчина вдруг встрепенулся и, оттолкнув
перепуганную девушку, закричал:
- Пошла вон, шлюха! Жизни от вас нет! Он нехотя
выругался и, не глядя на девушку, уже тише сказал:
- Кровь вы всю мою высосали! Вампиры! Его лицо
скривила гримаса и он, уткнув лицо в руки, опустил голову на
стол.
Удивленный и озадаченный, я остался на своем месте,
надеясь разузнать поподробнее, что с ним приключилось, что
вызвало в нем такую ненависть к женщинам.
Он долго сидел, не поднимая головы. Потом вдруг резко
выпрямился и сунул мне карты:
- Возьмите. Вы молоды, это вам подойдет. Всего два
доллара. Хотите?
- А что это?
- Карты. Смотрите, какие красивые женщины, - Он
перегнул одну из карт, и я увидел изображенную на ней
светловолосую красавицу с красивыми длинными ногами,
облаченную в такую прозрачную ткань, сквозь которую,
естественно, просвечивало нежное розовое тело, прикрытое
только трусиками. Это был король треф. Я невольно
залюбовался красавицей и попробовал поднять другую карту.
- Нет, сначала скажите, возьмете за два доллара?
- Но я не видел карты.
- Это не важно. Они стоят больше, берите, не
прогадаете.
Я не знал, что ответить, карты были заурядные и уже
потрепанные по краям. Правда, середина, где были излбражены
сами женщины, как я потом убедился, была абсолютно чистая.
Покупать их я не хотел, так как в карты совсем не играл,
ценности никакой в них не видел. Человек умоляюще смотрел
на меня прямо в глаза и тихо шептал:
- Ну возьмите, для вас это ничего не стоит. Вы молоды,
вам ведь еще нравятся женщины.
Я отрицательно покачал головой, а он схватил мою руку
и, засовывая мне в ладонь карты, забормотал:
- Берите так, ничего не надо, угостите только вином и
мы квиты. Мне было непонятно то упорство, с каким
незнакомец стремился всучить мне карты. Я хотел расспросить
его об этом, но в этот момент к нам за столик подсела
безобразно толстая, азартно размалеванная девка, и хлопнув
меня по плечу, пьяно прошептала:
- Всего десять долларов, капитан, и море
удовольствий... - она не докончила фразы и с визгом
бросилась прочь от стола. Мой сосед, страшный в
гневе и иступлении, выскочил из-за стола и бросился на девку
с огромной бутылкой из-под рома. Не догнав ее, он со
злобой шепнул что-то, шлепнул бутылку об пол, и вернулся к
столу.
- Черт возьми, - выругался он, опрокидывая в рот
остатки вина из стакана, - наплодил их дьявол на нашу
голову. Ох, как я их всех ненавижу... Ну, будете брать
карты? - уже зло спросил он меня, пряча их в карман, - Hу
и не надо. - он пошарил в карманах, выгреб несколько монет
и, выбросив их на стол, собирался уходить.
- Прощай, капитан, передай привет своей маме. - Он зло
пихнул пробегавшую мимо девку, что-то буркнул ей вслед и
тяжелой походкой направился к выходу. Что-то непостижимо
загадочное было в поведении и поступках этого странного
человека и я, не в силах справиться с любопытством, окликнул
его.
Он уже был в дверях. Не сразу сообразив, что зовут
именно его, он с минуту недоуменно оглядывал зал, потом
кивнул мне головой и пошел обратно. Усевшись на свое место,
он бросил колоду снова на стол, и, в порядке предисловия,
буpкнул:
- Если есть время и охота слушать, закажи вина и
чего-нибудь пожрать.
Пока я передавал заказ он молча и сосредоточенно
разглядывал грязные ногти на своих почерневших от масла и
угля коротких пальцах правой руки, на которой красовалось
толстое литое обручальное кольцо.
Когда все, что я заказал, было уже на столе, он неспеша
налил полный стакан коньяку и, медленно смакуя, выпил его до
конца, потом долго жевал буженину, постоянно вытирая рот
рукой, и, наконец, придвинувшись ко мне вплотную, тихо
заговорил:
- В 1945 году я после эвакуации из Франции осел в
маленьком городке Эбель, который находился недалеко от
кельна, через год я завел свое дело и имел уже достаточно
средств, чтобы обзавестись семьей. К счастью, подвернулась
хорошая возможность, я вскоре стал мужем маленькой Элизы,
дочери военного, владевшего заводом в Кельне. Я перешел
служить к тестю и быстро пошел в гору. Через год тесть
отправил меня в алжир с важным поручением фирмы. Вот
здесь-то и начинаются чудеса, которые привели меня в жалкое
состояние. Если у вас есть время до конца выслушать, то я
готов рассказывать вам по порядку и если вы согласитесь, то
заранее предупреждаю, что я не сумасшедший и не собираюсь
врать вам, хотя история, о которой я хочу вам рассказать,
совершенно невероятная, и даже мне самому иногда кажется
просто кошмарным сном.
Я дал слово согласия, и он, осушив еще один стакан,
начал рассказывать...
Глава 2
- Через два дня, окончив все дела, я собирал вещи,
готовясь отправиться в обратный путь. Пароход до
Антверпена уходил на следующий день утром. Окончив сборы, я
пошел проститься с городом. Был полдень, стояла
нестерпимая жара, раскаленный воздух даже в тени не давал
прохлады. Но я шел по опустевшим улицам ослепительно
белых домов и у каждой колонки обливался с ног до головы
водой, которая моментально высыхыла. так я дошел до длинных
рядов парусиновых навесов, в тени которых, развалясь прямо
на земле, лежали алжирцы среди вороха разнообразной
рухляди. Это был черный рынок. Он был обнесен с двух
сторон высокими глиняными заборами, которые длинными
рядами подпирали однообразно скорченные фигуры в белом и
как бы составляли с ним единое целое. Я прошел по
рядам, рассматривая товары. Чего тут только не было.
Начиная от старых дырявых туфель и до дорогих золотых и
серебряных сосудов. Возле груды старого разнообразного
хлама лежал на земле индус и, облизывая языком сухие
потрескавшиеся губы, перебирал четки. Когда я поравнялся с
ним, он поднял вверх руки и крикнул по-французски:
- Месье, хотите женщин?
Я ничего не понял, но подошел к нему. А он, решив, что
я согласен, вскочил с земли и, пошарив в своих карманах,
извлек колоду карт, завернутую в целлофановую бумагу.
- Посмотрите это! - сказал он, протягивая мне карты.
Они были уже не новые, но и не очень потрепанные. На
каждой из 53 карт была изображена женщина и каждая по-своему
великолепна. Я рассматривал их с нескрываемым
удовольствием, а индус, придвинувшись ко мне поближе, шептал
на ухо:
- Месье, каждая из них придет к вам ночью. Эти женщины
созданы для любви, и они ее знают во всех тонкостях, о
которых мы, земные, не имеем никакого понятия. Я слушал его
сумасшедшую болтовню и смотрел карты.
- Вы мне не верите?! - Спросил он, заглядывая мне в
глаза, - Я не вру.
Он потянул меня за рукав и, глядя куда-то вдаль
сумасшедшим взглядом, приглушенным голосом сказал, вытянув
вперед правую руку:
- Она подарит вам самые сладкие ласки, самые приятные
поцелуи и самую пламенную плоть. Она заставит вас забыть
весь мир и даст вам возможность постичь истинное наслаждение
в любви. Я не верил ни одному его слову, но меня поражали
артистические таланты этого базарного продавца. И когда я
стал вторично пересматривать карты, женщины показались мне
более одухотворенными и еще более прекрасными. Я решил
купить карты, чтобы при случае рассказать эту странную
историю дома и проиллюстрировать ее картами. Как бы угадав
мою мысль, индус бросил, не поднимая головы:
- Два доллара.
Я расплатился, спрятал карты в карман и зашагал в
гостиницу. Портье сообщил мне, что меня около часа ожидает
какой-то господин. Я поднялся в номер и нашел там своего
старого фронтового друга Карла Бинкера. Мы радостно
облобызались и закидали друг друга вопросами. Когда первое
волнение встречи улеглось и мы уже высказали самое
интересное о себе, наступило минутное молчание. Я
разглядывал его холеное розовое лицо и мне отчетливо
припомнился вечер в Париже, когда мы с Карлом, голодные,
оборванные и грязные, бродили по пустым и грязным бульварам
перепуганного войной города и искали не еду и тепло, о
которых перед вступлением в Париж только и говорили. Такой
ли он теперь бабник, как был? И, как бы отвечая на мой
вопрос, Карл сказал:
- Хочешь, мы устроим сегодня вечер в твою честь? Будут
чудесные девчонки.
Я согласился. Через несколько минут он извинился и убежал
делать приготовления к вечеру, а я принял холодную ванну,
улегся на диван и стал еще раз просматривать карты. Томная,
сладострастная поза пикового туза привела меня в трепет, а
загадочный взгляд пиковой тройки обещал столько наслаждений,
что сердце мое стало учащенно биться. Меня восхитила
девственная свежесть полуоголенной груди девятки треф и
грация шестерки. Туз червей привел меня в сладостную
истому. У меня мелко стали дрожать руки и по телу пробежал
озноб. Я долго, не отрываясь смотрел на очаровательную
фигурку милой дамы червонного туза и вдруг мне показалось,
что она подмигнула мне левым глазом, причем я почти
физически ощутил нервное движение ее стройного тела в своей
руке.
- Это какое-то наваждение, - подумал я, все еще не в силах
отвести от красавицы взгляд, и положил ее в сторону рядом с
собой. Больше никто не вызвал у меня особого внимания, за
исключением червонного вальта с его удивительно милой
фигурой и длинными стройными ногами. Я сложил карты,
спрятал их в чемодан и стал готовиться к вечеру. Карл
заехал за мной ровно в девять на своем "Бьюике". После
десяти минут езды мы под'ехали к небольшому белому особняку,
окруженному большим садом. Узенькие дорожки сада были
посыпаны желтым песком, отчего они казались золотыми. Во
всех окнах дома горел свет и доносились раскаты музыки.
Карл провел меня в довольно просторный зал гостиной, где на
диванах и в креслах сидели около десяти гостей, мужчин и
женщин. Среди женщин были и очень привлекательные. Мужчины
всех возрастов, однообразно и элегантно одетые. С нашим
приходом все пришло в движение. Меня поочередно представили
каждому гостю и потом все шумной толпой направились в
соседнюю комнату, где были расставлены столики на четыре
персоны каждый. Вышла хозяйка дома, стройная миниатюрная
женщина с черными как смоль волосами, спускавшимися мягкими
волнами на ее оголенные плечи. Размашистое декольте
позволяло видеть ее нежно-розовые упругие округлости грудей,
разделенные узкой темной бороздкой. На ней было черное
атласное платье, достигавшее колен. Справа на платье был
такой глубокий разрез, что при ходьбе были видны голые ноги
выше чулка. Она блистала драгоценностями, красотой и
молодостью. Мы познакомились и я, как почетный гость, был
приглашен к столу. Ее звали Салина. Отец ее, богатый
американец, поощрял все прихоти дочери, считая это верхом
оригинальности своей фамилии. Она увлекалась экзотикой
дикой Африки и вот уже второй год в этом особняке
беспрерывно праздновала свою юность с многочисленными
друзьями. Одна половина столовой была свободна, и там
расположился небольшой джаз. С нами за столом села лучшая
подруга Салины маргарита граф и Карл. Ужин начался.
Звенели бокалы, звучали тосты, гремела музыка. Салина
пригласила меня танцевать буги. танцевала она страстно и
самозабвенно. Осколки ее разрезанного платья летали в
воздухе, совершенно обнажая красивые холеные ноги. Слегка
влажные от пота руки она совала мне в рукава и, охватив мои
запястья под манжетами, лихо вертелась вокруг меня,
закидывая свои ноги как можно выше. Наконец и меня захватил
ритм танца. И почти бессознательно совершал я
головокружительные па, поражая окружающих. Мы с ней,
хмельные и возбужденные, опустились прямо на пол. Нам
зааплодировали. Глядя на свежее благоухающее тело Салины, я
не удержался и прикоснулся к ее плечу рукой. Оно было
влажное и прохладное. Она с удивлением взглянула на меня,
погладила мою руку и порывисто вскочила на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13