- А теперь к делу, - строго сказал Робинзон Папава. - С фальшивыми документами пока действительно плохо, но зато с оружием хорошо. - И он выставил на стол маленький чемоданчик, который когда-то назывался "балеткой": в чемоданчике оказались два обреза, немецкий кинжал с гравировкой по лезвию и стартовый пистолет.
- Ну хорошо... - сказал Яша Мугер, - а грабить-то кого будем? Наверное, все-таки не старушек?
Робинзон в ответ:
- Грабить будем акционерное общество "Капитал". Есть у нас в городе такое акционерное общество - "Капитал", которое располагается в бывшем Дворце культуры. Чем оно занимается, - хрен его знает, да это для нас и не важно, хотя оно, скорее всего, ворует. Главное, установлено: деньги в сейфе есть, и деньги огромные, сейф стоит в кабинете у президента, кабинет президента находится на втором этаже, охрана на входе только два человека, в пять минут седьмого в помещении акционерного общества остаются лишь охранники, секретарша президента и президент.
- Вот если бы у нас была небольшая электронная бомба, - размечтался Ваня Сорокин, - тогда мы грабанули бы это самое общество без проблем. Вы хоть знаете, что такое электронная бомба? Ну, это что-то отдельное! Представьте себе эффект: все цело - деньги, обувь, канцелярские принадлежности, а человека эта бомба разваливает до атомарного состояния...
Робинзон Папава сказал:
- Уймись! Не надо никакой электронной бомбы, просто в пять минут седьмого мы заходим в помещение акционерного общества "Капитал", Александр берет на мушку охранников, которые наверняка сразу описаются от страха, Яша припугнет секретаршу стартовым пистолетом, а мы с Иваном заходим в кабинет к президенту и говорим ему сакраментальную фразу: "Жизнь или кошелек". Я подозреваю, что он выберет все же не кошелек.
- Ну, конечно! - с ядовитым выражением в голосе сказал Яша. - А про женские чулки, которые налетчики на головы надевают, вы, растяпы, разумеется, позабыли!
Об этой непременной детали снаряжения действительно позабыли; тогда Яша Мугер отправился переговорить со старухой Красоткиной и через несколько минут победительным жестом предъявил приятелям штопаные-перештопаные фильдекосовые чулки. После того как компания обменялась мнениями на их счет, вроде "сколько же этой карге лет, если она в молодости носила такие архиерейские принадлежности", или "небогато живет старушка", Яша Мугер справился у Папавы, когда решено совершить налет.
- А чего тянуть кота за хвост, - сказал решительно Робинзон, - сегодня же и пойдем.
- Как сегодня?! - с испугом в голосе молвил Яша и побледнел.
Разбой со стрельбой, погонями, дележом и разгульным бытом рисовался ему малоправдоподобной, по крайней мере, отдаленной во времени перспективой, и когда необходимость совершить уголовное преступление, то есть нечто страшное, выходящее за рамки обыкновения, сделалась действительной злобой дня, как необходимость поужинать или забыться сном, Якову стало так мучительно не по себе, что он даже почувствовал колотье в правой руке, которой у него не было вот уж какие сутки. Однако и на попятный двор отступать было нельзя, неудобно, как-то не по-мужски, и, по пословице "Назвался груздем, полезай в кузов", Яша покорно собрался, когда компания стала подниматься из-за стола, потом покорно плелся вдоль улицы Брута, когда приятели, подбадривая друг друга глупыми шутками, направлялись к остановке 2-го трамвая, потом покорно ехал в заднем вагоне, печально глядя в замызганное окошко, и только за несколько минут до остановки "Дворец культуры" попросил Ваню Сорокина чего-нибудь рассказать. Ваня завел речь о преимуществах параглайдера перед каким угодно иным летательным аппаратом.
У главного подъезда Дворца культуры имелся небольшой тамбур; набившись в него, налетчики напялили на головы старухины фильдекосовые чулки, разобрали оружие и ввалились всей компанией в вестибюль. Не сказать точно, к счастью или к несчастью, но по случаю окончания рабочего дня охрана была пьяна; когда Александр Маленький поместился возле телефона и направил на парней ствол своего обреза, они нимало не устрашились, а только дали понять, что не станут мешать налетчикам, и мирно продолжили какой-то, видимо, недавно начатый разговор:
- Вообще Верка баба хорошая не ехидная, но иногда на нее находит. Я ее спрашиваю: "Ты кто такая есть-то?"
- А она что?
- Она говорит: "Ассирийка". Я спрашиваю: "По кому?"
- А она что?
- Она отвечает: "По образованию". Я говорю: "В таком случае давай я по-быстрому оттолкнусь".
- А она что?
- Она говорит: "Не, меня это предложение не окрыляет".
Тем временем Папава, Сорокин и Мугер, поднявшись на второй этаж по мраморной лестнице и повернув направо по коридору, уже приближались к приемной президента акционерного общества "Капитал". Ваня Сорокин говорил:
- Все бы хорошо, только через эти архиерейские чулки ни хрена не видно, того и гляди лоб себе расшибешь. Лучше бы, конечно, иметь приборы ночного виденья: и морда закрыта, и видишь все в темноте, как кошка...
Робинзон Папава сказал:
- Уймись.
В конце коридора, за массивными дубовыми дверями, приятелям открылась обширная приемная президента: слева была подвижная панель матового стекла, обозначавшая вход в кабинет хозяина, посреди приемной стоял круглый диван, из которого росла финиковая пальма, в правом углу за роскошным канцелярским столом сидела миловидная девушка и что-то печатала на машинке. Яша Мугер, блюдя свою роль, подошел к ней, сказал чужим голосом где-то когда-то слышанные слова:
- Спокойно, это ограбление!
И вытащил из кармана стартовый пистолет.
Девушка взвизгнула и закрыла лицо руками. Папава с Сорокиным вдвоем тронули легко поддавшуюся панель, обнажили оружие и вошли.
В глубине кабинета, у большого окна, оперевшись филейной частью о подоконник и сложив на груди руки, стоял Бидон. Смотрел он на налетчиков спокойно, даже с легкой, спрашивающей улыбкой, точно ожидая, что они вот-вот его рассмешат.
- Ну, что хорошего скажете? - справился он без особого интереса.
- Гони наличность, - сказал Папава, поигрывая кинжалом, - а то мы тебя уроем!
- Чиво-чиво?! - откликнулся Бидон с очень сложным выражением в голосе: тут звучало и неподдельное удивление, и острастка, и начатки злости, и уверенность в неистребимости своей плоти.
- Я говорю, наличность гони, а то мы тебя уроем...
Бидон ответил:
- Поди умойся.
В воздухе повисло что-то угрожающее, какое-то образовалось ясно ощущаемое опасное электричество, чреватое разрядом немалой убойной силы.
Робинзон сказал:
- А чего ты возмущаешься-то? Чем ты, собственно, недоволен?! Мы что, на честно заработанные гроши покушаемся, что ли? Мы покушаемся на средства, которые ты намыл у трудящегося народа и разных незадачливых простаков!
- А их никто не заставлял отдавать свои честно заработанные гроши, возразил Бидон. - Мы, слава Богу, живем в свободном государстве, хочешь канавы рой, хочешь песни пой, - это теперь свободно.
Ваня Сорокин сказал:
- Ты давай сворачивай эту буржуазную пропаганду! Как писал один француз, свобода в эксплуататорском обществе состоит в том, что миллионер и бездомный вольны ночевать под мостом Пон-неф. А у вас, бандитов глубоко российского происхождения, свобода заключается в том, чтобы ограбить народ, перевести деньги в доллары и эмигрировать в Гондурас.
- Ишь ты, Шопенгауэр какой нашелся! - съязвил Бидон. - Ну ладно, некогда мне тут с вами философствовать, пошли вон!
- А я говорю, - уже закипая, сказал Робинзон Папава, - гони наличность, не то мы тебя уроем!
- А я говорю, поди умойся! - сказал Бидон.
Засим наступило неприятное, даже отчасти мучительное молчание. Налетчики чувствовали себя оскорбленными, и вдвойне оскорбленными потому, что на их стороне была сила оружия, между тем президент акционерного общества "Капитал" третировал их как мальчишек и позволял себе самый обидный тон. Всем было очевидно, что просто так разойтись нельзя; и хотелось бы разойтись в разные стороны, даже очень хотелось бы, да нельзя.
Ваня Сорокин сказал Бидону:
- Ты это... стань-ка лицом к окну.
Бидон почему-то безропотно сделал то, что от него потребовали, но, правда, умудрился выразить спиной презрение к Ваниному обрезу.
Раздался выстрел. Зазвенели мелко висюльки хрустальной люстры, кабинет наполнился кислым пороховым дымом, а Бидон стал медленно сползать на пол, неловко цепляясь пальцами за стекло.
- Ну, психический... - проговорил он и растянулся под окном, заливаясь темной венозной кровью.
9
Ближе к вечеру того дня Сергей Попов зашел за Мячиковым по пути к дому N_17 по улице Брута, куда он направлялся, чтобы вдругорядь осмотреть говорящую собаку в расчете на добавочный гонорар. Уже третьи сутки стоял морозец, прихвативший непролазную уличную грязь, но зато там и сям образовались ледяные кривоугольники и овалы, так что приятели вынуждены были сразу же взяться под руки и всю дорогу до улицы Брута предупредительно поддерживали друг друга.
- В том-то все и дело, - говорил Мячиков, - что русский человек ведет себя, как дитя малое, если отнять у него символ веры и, так сказать, бросить на волю волн.
Попов нехотя возражал:
- Так это любой человек начнет безобразничать, если освободить его от моральных установлений, будь он хоть американец, хоть папуас.
- Не скажи... У американцев есть две непоколебимые святыни: семья и деньги; у папуасов - культ предков, родство с природой; и никакое "триумфальное шествие советской власти" от этих моральных установлений их не освободит. А у русского что есть? да практически ничего!.. В самые ударные сроки отбрехались от греко-российского православия, которое исповедовали тысячу лет, Третий Рим император Петр Великий снес в самом начале своего царствования, еще последние московские римляне в школу не пошли, со святой Русью большевики покончили в две недели, только одну ночь и одно утро нужно было в воздух пострелять, чтобы социалистическому способу производства пришел конец. Что же остается? родство с природой? Вроде бы не похоже, потому что русский человек любит реки поворачивать вспять. Культ предков? Поглядите на наши кладбища - это срам. Деньги? Да он лучше весь свой век на печке бесплатно пролежит и будет питаться картофельной шелухой! Семья? Уж какая тут семья, если ему регулярно не на что похмелиться...
- Я что-то не пойму, - как бы с подвохом завел Попов, - вот ты, Аркадий, говоришь, что самозабвенно Россию любишь, а сам всю дорогу костишь ее почем зря. Как выражается наша сумасшедшая старушка, "это же парадокс"...
- Видишь ли, Сережа, я, наверное, другую Россию люблю, не эту. В моей России живет Александр Блок, повсюду светятся женские лица какой-то глубинной, поразительной красоты, носится со своей идеей воскрешения всех умерших Николай Федоров, люди, утонченные до полной беззащитности перед жизнью, ночи напролет говорят о просодии и цезуре. А в другой России бесчинствует спившееся пастушество, никто не знает, что хорошо, что плохо, торчат, словно колонии больших и малых поганок, деревни и города, все покупается и все продается за литр водки. Таким образом, в одной России мы живем, как декабристы в Бурятии, а другую носим в себе, как сердце. Пускай первая будет - Россия-А, а вторая - Россия-Б.
- Вот что я тебе скажу: ты не Россию любишь, а какую-то формулу, выведенную из книжек, хотя бы потому, что Россию как таковую любить нельзя. И в части разделения ее на два самостоятельных княжества ты не прав, - просто русская жизнь слишком богата и многогранна, до того, то есть, богата и многогранна, что она не укладывается в эту... как ее, что-то вроде чертежа?
- В схему.
- Ну да, не укладывается в схему. Потому что в русской жизни всему найдется место - и подвигу, и вымогательству, и праведникам, и жулью.
Мячиков согласился:
- Это, конечно, так. Но, положим, лицо Германии все-таки составляет определенный человеческий тип, собирательный, что называется, образ немца. Предположительно, это будет холодный мыслитель и в то же время практик, хотя практик чувствительный и по обстоятельствам добродушный. Предположительно, это будет симбиоз Мартина Лютера, Отто фон Бисмарка и "Страданий молодого Вертера" с добавлением стальной крошки. А кто составляет лицо России? По идее - помесь Николая Федорова с математиком Лобачевским, плюс, Акакий Акакиевич от первой страницы до последней с добавлением порции кислых щей. Но ведь как бородавка под глазом, как третье ухо на макушке, в этот собирательный портрет затешется Стенька Разин, тоже очень российский тип, жулик Отрепьев, палач Шешковский, верноподданнейший хулитель Карамзин, мрачные народолюбцы из "Черного передела", юродивый Иван Яковлевич, у которого причащались московские аристократки, эсер Азеф, даром что был еврей, пламенный циник Ульянов-Ленин - и в результате получится, что лица у народа нет, а есть что-то грузно-бесформенное, желеобразное, готовое податься в любую сторону от малейшего ветерка, поползновения, перекоса...
Где-то неподалеку выпалили из охотничьего ружья: пуф-ф - грянул нестрашный выстрел, ах-ах-ах - разлетелось эхо, путаясь меж домов.
Уже наступили сумерки. Приветным светом загорелись редкие магазины, стылый ветер, какого никогда не бывает днем, мерно раскачивал провода, в скверике напротив кафе "Полет" что-то пела под гитару компания молодежи, прохожие сосредоточенно, даже самоуглубленно, противоборствовали гололеду, на трамвайной остановке дрались две молодые женщины: одна из них, что потолще, орудовала авоськой, из которой при каждом взмахе высыпалась толика огурцов, другая же, что потоньше, вцепилась противнице в волосы и примерно через каждые пятнадцать секунд наносила ей удар головой в лицо; в воздухе почему-то пахло копченой сельдью.
- Интересно, чего они не поделили?.. - указав рукой в сторону схватки, спросил Попов.
- То есть я хочу сказать, что у нас в России исстари наблюдается этот разброд, - гнул свое Мячиков, - эта вредная пестрота свычаев и обычаев, идеалов и методик, понятий о добре и зле, поэтому, конечно, неудивительно, что наше драгоценное отечество - единственная страна в мире, где может произойти все что угодно, от социалистической революции до взятия Москвы патриотически настроенными кругами, что, с другой стороны, наше драгоценное отечество - единственная страна в мире, где всегда что-нибудь происходит, а на поверку ничего не происходит, ну решительно ничего!.. А все почему: потому что Россия - воз, который, по дедушке Крылову, тащат в разные стороны лебедь, рак и щука, потому что за полторы тысячи лет своего существования русский народ исхитрился не выработать свод единых и непоколебимых моральных норм.
Попов поинтересовался, впрочем, похоже, только того ради поинтересовался, чтобы по-товарищески поддержать начатую беседу:
- И какой ты видишь выход из положения?
- А никакого выхода я не вижу! В принципе Россия-Б должна была бы подчинить себе Россию-А, но дело в том, что Россия-Б отправлять государственность неспособна, а Россия-А способна отправлять ее в самом превратном смысле. Только на то и приходится уповать, что в России воссияет новый общечеловеческий идеал, народится какая-то небывалая общественно-нравственная религия, которую примет и труженик, и криминалитет, и мыслитель, и диссидентура, и деградант.
- И почему у нас действительно все не как у людей, - посетовал Попов и сделал протяжный вздох. - Фигурально выражаясь, в нормальной стране все болезни лечат аспирином, а у нас требуется как минимум синильная кислота. Ну что такое твоя новая общественно-нравственная религия, как не синильная кислота?!
- Ты что имеешь в виду?
- Я то имею в виду, что в любой нормальной стране хватит двадцати хороших политиков и экономистов, чтобы обустроить общество на более-менее социалистический лад, включая сюда всеобщее среднее образование и демократические цены на продовольственные продукты. А в России для этого нужно провернуть три революции, закабалить крестьянство и вырезать полстраны. Я поэтому и говорю, что у нас все не как у людей, точно мы живем на другой планете.
- В России потому все не как у людей, что у русского человека 62-я, предельно вредная группа крови.
- А чего 62-я, а, положим, не 25-я?
- Потому что русская кровь претерпела примерно столько посторонних вливаний от варягов, хазар, монголов и прочих воинственных чужаков. Немец он и есть немец, без примесей и прикрас, ну разве что мы им в последнюю войну накапали немного славянской крови - то-то они сдуру у себя половину Турции расселили, - у русака же в жилах вавилонское столпотворение, а не кровь. Да еще она у него насквозь, то есть на много поколений назад и вперед, протравлена алкоголем. У новорожденного младенца возьми кровь: она будет на треть состоять из молдавского портвешка!
- Хорошо, а чего у нас так безобразно пьют?
- Наверное, потому, что холодно, потому что у нас восемь месяцев в году стоит без малого арктическая зима.
1 2 3 4 5 6 7