Пьецух Вячеслав
Рука
Вячеслав Пьецух
Рука
1
В самом начале ноября 1992 года мастер производственного обучения Яша Мугер познакомился в привокзальной пивной с чемпионом Донецкой области по ручной борьбе, которого все называли не по имени, а по кличке; кличка была - Бидон. Хотя оба оставались сравнительно в своем виде, проговорили всего-навсего полчаса и вообще родственного между ними нашлось так немного, что, можно сказать, родственного не было ничего, они, бог весть почему, сошлись, и в конце концов Бидон пригласил Якова попариться в частной баньке. Якова потому это предложение обольстило, что о существовании таковых он даже не подозревал.
Банька находилась примерно в пяти минутах ходьбы от Северного вокзала, но располагалась так нарочито скрытно, что в другой раз найти ее без провожатых было бы мудрено. Сначала следовало поворотить с Железнодорожного проспекта в затхлую подворотню, затем миновать замкнутый, мрачный двор, который был уставлен мусорными контейнерами, источавшими кислый смрад, затем пересечь небольшой пустырь, захламленный какими-то ржавыми конструкциями, обветшавшими бетонными блоками и сносившимися покрышками, затем войти в одноэтажное кирпичное здание с решетками вместо окон, спуститься по металлической лестнице три пролета, толкнуть массивную дверь, обитую листовой сталью, за нею еще одну - красного дерева с позолотой, и только тогда в ноздри посетителю ударял сладостный банный дух. Общее впечатление было такое: словно вы в гостях у Хозяйки Медной горы, или вы волшебным образом угодили в гольф-клуб где-нибудь на Багамах, или вам просто снится прекрасный сон. Это впечатление потому охватывало всякого новичка, что стены тут были обшиты карельской березой, потолки в сенях и предбаннике обтянуты красным штофом, бассейн выложен крупной зеркальной плиткой, что там и сям стояли мягкие кожаные диваны, существовали для услуг массажистка Вера, молодой холуй в резиновом фартуке и официант при галстуке бабочкой, что на закуску подавали спаржу и запеченного судака. Перечисленные обстоятельства произвели на Якова такое сильное впечатление, что ему почему-то захотелось одновременно бросить курить и пить. А пил он, заметим, крепко; Яша по национальности был еврей, но, как бы это выразиться... не очень, то есть он настолько заматерел в русских нормах житья-бытья, что мог часами говорить о переселении душ, опять же крепко пил горькую и помаленьку таскал со своего завода измерительный инструмент.
Кроме причудливого желания покончить с алкоголем и табаком, в Якове вдруг пробудилось острое чувство злобы; ему было донельзя досадно, что вот одни роскошествуют в частных баньках, а другие, чтобы только свести концы с концами, вынуждены приворовывать измерительный инструмент. Правда, Яше ощутительно полегчало, когда он приметил ярко-рыжего таракана, прошмыгнувшего между серебряной солонкой и баночкой финикового варенья, тем не менее он напился и с досады решил как-нибудь насолить Бидону, например, овладев в парной массажисткой Верой. Массажистка, однако, сразу его отвадила, скомандовав:
- От винта!
И Яков озлобился еще пуще.
- Не понимаю, - с горькой усмешкой говорил он, - зачем это некоторые таскаются по пивным, когда в их распоряжении имеются целые подземные дворцы, французское шампанское и прислуга?..
- Да вот, все никак не могу отстать от старых привычек, - простодушно сказал Бидон. - Ты не поверишь: я даже иногда одеколон пью, с бичами в канализационных люках ночую, телок на вокзале снимаю по старым деньгам за три рубля!
- Если тебе так дорога прежняя жизнь, то к чему этот дорогостоящий романтизм?
- А из принципа! - почти закричал Бидон. - Если наши тузы кремлевские живут в хоромах с зеркальными стеклами, на "кадиллаках" ездят, харчуются чуть ли не у "Максима", то почему, собственно, я должен прозябать в своем низменном естестве?! Они что, умнее Иммануила Канта или по-древнегречески говорят? По моим сведениям, отнюдь... Просто-напросто валяют ребята дурака и, вроде меня, помаленьку обирают мирное население. Я, если честно, по-древнегречески тоже не говорю.
- Ну, положим, это еще не повод для того, чтобы встать на неправедную стезю.
- Очень даже повод, как ты, Яков, этого не поймешь! Почему, по-твоему, люди в политику лезут, сотни миллионов лепят из воздуха, на Северный полюс идут пешком? Я тебе скажу, почему: потому что они по-древнегречески не говорят... А которые говорят, - тем вообще ничего не нужно.
Яша Мугер в эту логику не проник, посему он решил, что Бидон строит над ним насмешки, и вызвал его из мстительного чувства на поединок. Ручной борьбой Яков сроду не занимался, но малый он был крепкий и однажды на пари прокусил насквозь николаевский пятачок.
Понятное дело, сил своих Яков не рассчитал; продержался он только секунд пятнадцать, и по той причине, что никак не хотел сдаваться, радея за свое мужское достоинство и честь трудящейся бедноты, поединок закончился маленькой катастрофой: вдруг в плече у Яши что-то оборвалось, и он завопил от боли.
Впоследствии, когда Яша Мугер явился на прием к хирургу в свою районную поликлинику, оказалось, что правая ножка бицепса оторвалась от плечевого сустава и конечности, скорее всего, суждено отсохнуть. Поначалу Яков не особенно огорчился, поскольку это было своего рода ранение, полученное в борьбе за мужское достоинство и честь трудящейся бедноты, однако дня через два он уже не держал в руке молоток и поэтому в конце недели пошел сдаваться, то есть он лег в хирургическое отделение 2-й городской больницы, которая существовала при медицинском институте имени Парацельса. Об этой больнице ходила дурная слава.
2
В середине пятидесятых годов в так называемой Коровинской слободе, примыкавшей к городу с северо-западной стороны, поселился Аркадий Мячиков, отпрыск старинного дворянского рода, записанного еще в "Государевом родословце" и оставившего кое-какие следы в отечественной истории, например, один из Мячиковых упоминается в составе посольства боярина Писемского, который ездил в Англию сватать за Иоанна Грозного принцессу Марию Гастингс. Однако род с течением времени захудал, лишился почти всех вотчин и к середине XIX столетия уже считался просто интеллигентным; и прадед Аркадия Мячикова был врачом Обуховской больницы для бедных, и дед был врачом, правда, тюремным, и отец был участковым врачом, и старший брат был военно-морским врачом, но сам Аркадий семейной традицией пренебрег он окончил Ленинградскую академию художеств и года два занимался оформлением детских книжек, пока его не упекли в лагерь за то, что кота Базилио он изобразил как две капли воды похожим на Лазаря Кагановича, который тогда был одним из главных столпов сталинского режима. Аркадий отсидел в лагере восемь лет, съездил в Ленинград проведать родню, помотался по России туда-сюда и осел в Коровинской слободе; в то время ее составляли несколько немощеных, странно широких улиц, застроенных оштукатуренными бараками, совсем деревенскими избушками да изредка двухэтажными бревенчатыми домами несколько финно-угорской архитектуры, и только в шестидесятые годы тут покрыли асфальтом улицу Карла Либкнехта и построили квартал мрачных, неказистых пятиэтажек, кое-как, словно через душу, слепленных из силикатного кирпича; населял слободу искони люд бедный и озорной.
С работой Аркадию Мячикову сначала не повезло - за неблагонадежность его взяли только приемщиком стеклотары, однако со временем он нашел себе необременительную должность стрелка военизированной охраны на хлебозаводе и стал подрабатывать своим ремеслом, именно он исполнял к большевистским праздникам транспаранты по кумачу. Впоследствии ему дали комнату в одной из неказистых пятиэтажек, и он зажил совсем безбедно.
Как раз на другие сутки пребывания Яши Мугера во 2-й городской больнице Аркадий Мячиков лежал у себя в комнате на диване, читал "Жизнь и нравы насекомых" Фабра, краем уха прислушивался к гармошке, на которой пиликал пьяный сосед-шофер, да время от времени поглядывал за окошко. Погода в тот день стояла в высшей степени ноябрьская, то есть пакостная, и за окошком бежали тучи по грязно-голубому небу, отдававшему в цвет милицейской формы, тучи какие-то скукожившиеся, словно им самим было зябко, шел мелкий снег вперемешку с дождиком и гулял отсыревший ветер, который то и дело стучал форточкой, обычно запираемой при помощи большой канцелярской скрепки; мало-помалу погода вогнала Аркадия в такое оцепенение, что даже форточкой заняться было невмоготу.
Около двух часов пополудни к Мячикову зашел старый его приятель Сергей Попов. Этот Попов отродясь нигде не работал, жил бог знает чем и почти каждый день приходил играть в "гусарский" преферанс по десяти рублей вист; не исключено, что на карточный выигрыш он и жил, поскольку Аркадий каждый раз нарочно ему проигрывал что-нибудь по тысяче целковых, а то и более, впрочем, у Попова был свой талант, доставлявший ему некоторые средства, он был превосходный ветеринар по собачьей части, даром что не имел специального образования, да и вообще никакого образования не имел, поэтому вернее его следовало бы назвать знахарем, ведьмаком; собак он пользовал травами, заговорами, сложными снадобьями, иной раз включавшими в себя совсем уж экзотический элемент, вроде отвара из цветков лотоса или толченой яшмы, в ста случаях из ста вылечивал энтерит и умел лаять на разные голоса; немудрено, что собаки по наитию перед Поповым благоговели, и даже вконец озверевшие кавказские овчарки, воспитанные в ненависти ко всякому чужаку, завидев его, сразу пластались ниц и жалобно стенали, как месячные щенки.
Войдя в комнату, Попов немного походил от окна к двери, возле которой была прибита вешалка, а с другой стороны стояли напольные часы, найденные хозяином на помойке, потом сел за стол и вынул из кармана колоду карт. Мячиков поднялся с дивана и сел напротив. Когда карты были сданы, Попов сказал ритуальную шутку, без которой не обходился ни один роббер:
- Знал бы прикуп, жил бы в Сочи.
- А в Сочи сейчас, наверное, - отозвался на шутку Мячиков, - солнце сияет, синее море плещется, кипарисы голубеют, а главное, температура воздуха, я так думаю, градусов двадцать пять.
- В ноябре у нас даже в Сочи погода дрянь. Вообще я отказываюсь понимать наших далеких предков: какой черт их дернул поселиться в этом проклятом крае?! Ведь и почвы тут по преимуществу сиротские, и растительность никчемная в сравнении с финиковыми пальмами, и климат поганый - климат, я бы сказал, восемь месяцев в году откровенно работает против нас. Чего уж тут удивляться, что у нас безалаберный народ, угорелая государственность и вечная хозяйственная разруха!..
- Я скажу больше, - поддержал приятеля Мячиков, - в России, чего ни хватись, все некондиция или брак. Чай банным веником пахнет, ручки не пишут, спички не зажигаются. Кстати о спичках: спички у тебя есть?
Попов порылся в карманах и сказал:
- Есть.
- Давай поспорим на тысячу рублей, что в твоем коробке ни одна спичка не загорится?
Попов охотно согласился держать пари; восемнадцатая по счету спичка в его коробке все-таки загорелась, и Мячиков выложил на стол тысячерублевую ассигнацию, притворно изобразив движением бровей разочарование и тоску.
- Пускай даже в России каждое восемнадцатое изделие функционирует, сказал он, - все равно эта страна противопоказана для жизни и всячески враждебна по отношению к человеку, - тут ты, Сережа, прав. Только беда не в климате, а в чем-то другом, чего нам не дано понять. Ведь наш брат, русак, такой кудесник, что посели его, положим, на острове Цейлон, который Чехов, между прочим, называл земным раем, он через три года превратит этот остров в какую-нибудь сольвычегодскую чепуху. Видимо, русский человек чувствует себя хорошо, только когда чувствует себя плохо. Видимо, конструкция души у него чересчур сложная, привередливая и оттого, как правило, не в порядке, а поскольку всякая вещь ищет гармонии с внешним миром, то и русаку подавай разбитые дороги, страховидные жилища, писателя Достоевского и какого-нибудь монстра во главе государства, который гонял бы нацию в хвост и в гриву. Ну, всегда было в России плохо, а это навевает, - скажи, Сережа?! И при царе было плохо, и при большевиках плохо, и при демократах опять же плохо. Впрочем, нет; при большевиках было как раз хорошо, я даже думаю, что это самая счастливая пора в истории нашей народной жизни, несмотря на красный террор, страшную войну, рахитичную экономику и небывалое засилие дураков...
- Ну, ты тоже скажешь! - в сердцах возразил Попов; преферанс не заладился, и он поэтому был сердит. - Большевики уничтожили русского интеллигента, сельское хозяйство свели к нулю, семьдесят лет из нас делали идиотов, а ты говоришь, будто это была самая счастливая пора в истории нашей народной жизни!.. Чудак ты, ей-богу, а еще образованный человек!
- Во-первых, народной массы репрессии практически не коснулись, по тюрьмам да лагерям мыкалась одна сотая, сливочная, так сказать, часть населения империи, которая тем или иным образом участвовала в борьбе. Во-вторых, сельское хозяйство, обеспечивающее урожайность зерновых в лучшем случае сам-двенадцать, не грех было свести к нулю. В-третьих, идиотов можно делать только из тех, кто согласен, чтобы из них делали идиотов.
- Ой ли?! - с ехидцей сказал Попов.
- Мне, по крайней мере, еще в седьмом классе средней школы было ясно, что коммунистическая партия - это церковь, с тем только отклонением от шаблона, что вечное блаженство она обещала в любом случае, послезавтра и непременно с доставкой на дом. Но я сейчас не об этом. Вот как ты думаешь, почему при большевиках появились самые веселые наши песни, снималось живое и радостное кино, молодежь прямо кипела и опрометью кидалась исполнять любое дурацкое указание, исходящее от очередного кремлевского богдыхана, почему на первомайские демонстрации мы ходили, как к теще на пироги, почему вообще сравнительно расчудесная была жизнь? Злопыхатель скажет: потому что большевизм как нельзя более органичен русскому человеку, которого только при помощи кнута можно привести в христианский вид, который любит валять дурака на рабочем месте, всю жизнь витает в облаках и готов снести любое надругательство, если ему гарантирована миска вчерашних щей. Но это, конечно же, не так. Знаешь, Сережа, почему при большевиках народу жилось сравнительно весело и светло?
- Почему? - без особого интереса спросил Попов.
Мячиков сделал многозначительную паузу. Было слышно, как пиликает на гармошке сосед-шофер и стучит в оконное стекло дождь; форточка хлопнула и вернулась в исходное положение, замерев выжидательно, как живая.
- А вот почему: потому что при большевиках русскому народу жилось романтически, возвышенно плохо, то есть, в сущности, хорошо. Потому что большевики отлично поняли наш народ и оснастили его бытование прекрасной руководительной идеей или, если угодно, сказкой, которая включала в себя следующие сюжеты: мы народ избранный, самой судьбой предназначенный для того, чтобы осчастливить весь мир, от Амазонии до Аляски; сначала нужно основательно настрадаться, а затем наступит эпоха всеобщего благоденствия; настоящее ничто, будущее все; "нам нет преград ни в море, ни на суше", и слепить идеального человека, например, для нас так же просто, как выпить стакан вина. Следовательно, Россия только тогда жизнеспособна, когда она зациклена на какой-нибудь идее или, если угодно, сказке, потому что ей больше не на что уповать, а русский человек только тогда доволен и, стало быть, благонадежен, когда он сориентирован на какой-нибудь возвышенный идеал. И наоборот: в пору разочарования Россия рассыпается на глазах, будь то "Серебряный век", предваривший Октябрьский переворот, или наша так называемая посткоммунистическая эпоха; в свою очередь, русский человек превращается в злую бестию, способную на самые дикие преступления, как только он теряет свой идеальный ориентир...
- А что это у тебя, Аркадий, часы не ходят? - спросил вдруг Попов и сделал как бы слушающие глаза.
- Да в них механизма нет, - сказал Мячиков и посмотрел на свои старинные напольные часы, примостившиеся возле двери. - Ничего, пускай стоят, и так красиво. Однако вернемся к нашим баранам... Итак, поскольку Россия жизнеспособна только когда она держится на идее, постольку каждый порядочный человек, живущий в эпоху разочарования, должен спросить себя: что же дальше? Иными словами, он обязан призадуматься над тем, что он может предложить взамен идеи Третьего Рима и "самодержавия, православия, народности", лозунга "Пролетарии всех стран, соединяйтесь", наконец, взамен платформы "Не пойман, не вор", на которой зиждется наше время?..
- Я, честно говоря, сомневаюсь, что сейчас Россия нуждается в идеалах, - сказал Попов.
1 2 3 4 5 6 7