ю праздничных хлопушек, сам микадо благословил колонистов в трудную дорогу. За время пути морем лейтенант завел среди колонистов жестокие порядки. Владея древними секретами самураев, Ямагато одним уколом вытянутого пальца укладывал на палубе замертво любого деревенского богатыря... Уже давно исчезли за кормою оазисы Южных Курил, где над полянами порхали бархатные махаоны, а корабли с переселенцами плыли все дальше на север! (Не понимаю, почему это плавание заняло у них целых три года - с 1893 по 1896 год.) Наконец, скованные стужей корабли пристали к берегам угрюмого острова Шумшу - по-японски он назывался Сюмусю. Отсюда лишь узенький пролив отделял озябших конкистадоров от русской Камчатки.
- Скоро мы будем и там! - провозгласил Ямагато...
Прошли годы. В гавани Ма?роппу сделалось тесно от обилия рыбацких шхун, на Шумшу запыхтела паром консервная фабрика. В длинных бараках, облицованных гофрированной жестью, ютились переселенцы, считавшие себя рыбаками, но которых лейтенант упрямо именовал воинами божественного микадо. Именно здесь Ямагато планировал грабительские маршруты своих флотилий в воды Камчатки и Командорских островов. На скользких морских перепутьях часто сталкивались две жестокие экспансии - японская и американская, при встречах соперников иногда возникала дикая кровавая поножовщина.
Но каждый поступок Ямагато был заранее одобрен в Токио, а каждый замысел самурая правительство подкрепляло финансами. Все складывалось замечательно для "Хоокоогидай?", пока в Японии не узнали, что на Курилах возникла своеобразная военизированная каторга. Газеты Японии, США и России писали о жестокой эксплуатации рыбаков, подчиненных законам дисциплинарной казармы. Ямагато не стал опровергать своих обвинителей. Незаметно для всех он отплыл во Владивосток, где и открыл на Кутайсовской доходную прачечную. Там у него с утра до ночи перемывали русское белье пять корейцев и восемь китайцев, тринадцать бессловесных рабов, которых он терроризировал приемами джиу-джитсу. Но иногда лейтенант сам брал корзину с бельем. На шампуньке он развозил по кораблям Тихоокеанской эскадры офицерские сорочки с накрахмаленными манжетами и щегольские воротнички с лихо загнутыми лиселями. Русские не обращали внимания на трудолюбивого и вежливого японца, зато японец хорошо разбирался в том, что происходило в каютах и на палубах кораблей.
Когда скандальный шум вокруг его имени затих, Ямагато снова вернулся на Курилы, а явный милитаризм "Хоокоогидай?" прикрыла торговая компания "Энкуисюу суисан кумиан", которая поставляла такие плотные сети, что в их ячейки не могла проскочить даже самая тощая селедка. Под вывеской этой фирмы на Шумшу-Сюмусю появились кадровые солдаты и артиллерия. Тут все было готово, чтобы, как писал Ямагато, "сделать Камчатку землею микадо, а население привести в покорность Японии"...
Шхуна снова рыскнула по ветру, сильная волна двинула ее в скулу, было слышно, как у штурвала ругаются рулевые. Рывком отворились дверцы кумирни, Будда качнулся, словно падая навстречу самураю, который при этом опять хлопнул в ладоши. Еще ничего не было решено, но вскоре должно решиться. "Вихрь, вызванный взмахом сабли" пронзал черное пространство. С верхнего дека, громыхая деревянными гэта, в каюту лейтенанта вошел боцман в желтой робе и, вежливо шипя, доложил, что слева остался Симушир, на котором не мелькнуло ни одного огонька.
- Все огни светят на Сюмусю, - ответил Ямагато...
Странно, что многое сейчас зависело от Губницкого!
Фурусава и Кабаяси, прибыв на Командоры, не замучили себя изучением у алеутов русских глагольных спряжений. Прошедшие отличную практику шпионажа в закрытой школе "Гэнь?ся", они действительно владели русским языком. Начав его освоение в Ханькоу на службе в торговой фирме Чурина, они отшлифовали чистоту произношения во Владивостоке, где японцы давно держали платную школу джиу-джитсу для офицеров русской эскадры.
Фурусава и Кабаяси вели себя в России совершенно свободно благодаря ротозейству русской контрразведки. А их мудрый начальник Мицури Тояма с цифрами в руках наглядно доказал, что еще ни один из его агентов ни разу не провалился, а все, кого он вычеркнул из своих списков, умерли естественной смертью, сделав себе харакири.
- И погребены с честью, - напомнил Тояма...
Когда "Сунгари" ушел в Петропавловск, к берегам Командорских островов причалил американский транспорт "Редондо", приписанный к порту Сан-Франциско, и Фурусава с Кабаяси сразу же заняли отведенные им каюты. "Редондо" был зафрахтован Камчатским торгово-промысловым обществом, и японцы чувствовали себя в полнейшей безопасности... Через несколько дней тайные агенты Мицури Тоямы, сразу после командорской стужи, окунулись в знойное пекло Калифорнии, японцев ослепил белый камень особняков Сан-Франциско.
В переполненном трамвае они подъехали к богатому отелю, расположенному посреди пальмовой рощи. Как и следовало ожидать, в вестибюле гостиницы их ожидал дородный господин с величавыми манерами человека, привыкшего повелевать, - это был Губницкий! Все трое молча поднялись в номер, где под потолком неустанно намахивал прохладу пропеллер электроспанкера. Но японцы еще обливались потом, и тогда Губницкий резкими жестами бросил каждому из них по вееру.
- Итак, - сказал он, - я вас слушаю...
Под линзами его очков сверкали беспокойные глаза - глаза, о которых Мицури Тояма однажды заметил, что они у Губницкого в десять раз больше его желудка. Фурусава и Кабаяси, обмахиваясь веерами, дали понять, что для захвата Камчатки уже приготовлено полмиллиона японских иен. Из этой внушительной суммы 250 000 иен выделило правительство, а другую половину собрали между собою патриоты "Хоокоогидай?".
Думай, Губницкий, думай! Полмиллиона иен на земле не валяются. Тебе, сукину сыну, начинавшему жизнь почти без штанов, тебе, который считал за благо преподавать чистописание в гимназиях Одессы, ведь тебе сейчас очень много надо... Да и стоит ли сожалеть о захудалой Камчатке, озаренной работой вулканов, если ты давно живешь и процветаешь в благодатном раю Сан-Франциско... Так думай, мерзавец, думай!
Губницкий, усмехнувшись, подлил японцам виски. Они поблагодарили его оскалом крепких зубов, и каждый щипчиками положил в свой бокал по кусочку прозрачного льда.
- Ваш добрый друг, лейтенант Ямагато, - сказал Кабаяси по-русски, сожалеет, что не мог повидаться с вами в Осаке на выставке, и спрашивал о вашем драгоценном здоровье.
Понятно, что речь шла о "здоровье" Камчатки.
- Передайте лейтенанту Ямагато, - отвечал Губницкий по-английски, - что камчатские рыбные промыслы сохранят желательный для Японии нейтралитет, а в случае, если возникнет затруднительная для Ямагато ситуация, я прибуду в Петропавловск сам...
После ухода японцев Губницкого навестил барон фон дер Бриттен, не знавший, что его коллега по дешевке продает Камчатку японцам, и потому Бриттен, придерживаясь иной ориентации, давно торговался о продаже Камчатки американцам.
Штаты, - намекнул курляндский барон, - никогда не смирятся с усилением Японии на Тихом океане, и России нет смысла терять Камчатку даром - она может получить за нес деньги, как получила их в свое время от продажи американцам Аляски... В конце концов, - умозаключил Бригген, - Россия такая обширная страна, что для нее ампутация Камчатки будет безболезненна.
"Вихрь, вызванный взмахом сабли" причалил к Шумшу. Впрочем, Ямагато прав: еще ничего не было решено.
ПРИХОДИ, КУМА, ЛЮБОВАТЬСЯ!
Был рассветный час, когда "Сунгари" вошел в Авачинскую бухту, миновав узкий пролив, стиснутый песчаной косой, и очутился в уютном ковше внутренней гавани; взору открылся Петропавловск - одна-единственная улица с двумя церквами и пятью кабаками, домишки и сараи карабкались по склонам холмов все выше. На крышах еще лежал снег. Петропавловск досматривал приятные сны.
- Сейчас мы их разбудим, - сказал капитан.
"Сунгари" издал протяжный рев, на который все собаки (а их в городе было немало) ответили бесшабашным лаем. Город проснулся. К пристани сбегались впопыхах одетые люди, чтобы встретить первый в этом году пароход, приплывший из теплых краев, где давно отцвела пахучая вишня... Матрос шмякнул с высоты борта на доски пристани тяжелый кожаный мешок.
Полетучка, - сказал он Соломину, подмигнув. "Полетучкой" здесь называли почту. Нового начальника никто не встречал - так и надо! Ведь телеграфа здесь не было, и никто на Камчатке не знал о его приезде. Приехал - ну и бес с тобою, видали мы таких...
Соломину досталось от предшественника 47 000 казенных рублей, которые были заперты в сейфе, страшная неразбериха бумаг в канцелярском шкафу и... сетка от москитов. Через день он в своем столе обнаружил еще недоеденный кусок засохшего пирога со следами зубов покойного Ошуркова - вот и все!
Андрей Петрович решил не снимать квартиру в городе, а занял две казенные комнатушки, что примыкали к канцелярии уездного правления. Напротив же присутствия размещалась винная лавка, и там до утра черти окаянные заводили граммофон:
Все пташки-канарейки
Так жалобно поют.
А нам с тобой, мой милый,
Разлуку подают.
Разлука ты, разлука,
Ра-адная ста-а-рана...
- Чтоб вы треснули со своей цивилизацией! - в сердцах говорил Соломин, но ругаться в трактир все-таки не пошел...
Не выспавшийся, он лежал в постели, закинув за голову руку с дымящейся папиросой, мучительно переживал свое положение.
В пустых комнатах звонко тикали старые ходики. "Зачем я, дурак, согласился ехать в эту дыру?.." Петропавловск расположен на той же широте, на которой лежат Оренбург, Саратов, Чернигов, Варшава и Лондон. Но разве найдется смельчак, чтобы сравнить бытие в Петропавловске с кипучею жизнью этих городов? Соломин впал в глухое оцепенение, никак не свойственное ему. Первые дни буквально тошнило от вида пустынных пристаней и серых пакгаузов, вызывали содрогание дома обывателей, давно бы упавшие набок, если бы их с гениальной сообразительностью не подперли бы бревнами.
Будь Соломин алкоголиком или ханжой, его, наверное, умилил бы ухоженный вид кабаков и храмов божиих - эти строения резко выделялись на общем мерзостном фоне запустения. Но в этот фон удивительно вписывались и памятники командору Берингу, уплывшему с Камчатки к берегам Америки, и геройским защитникам Петропавловска в Крымской кампании, когда жители отразили нападение англо-французской эскадры... Камчатка, как это ни странно, имела славное боевое прошлое!
- Ну что ж, - сказал Соломин сам себе, - существует только один способ начать - это взять и начать...
Утром он занял место в канцелярии присутствия.
- Странно! Когда во времена Екатерины в Петропавловск приплыл Лаперуз, жители дали в его честь бал - самый настоящий, с пальбою из пушек и музыкой. Я попасть на бал не рассчитывал, но со мною никто даже толком не поздоровался...
Свое недоумение он выразил пожилому чиновнику канцелярии Блинову, который ответил, что Лаперуз тут ни при чем:
- Бывало, не успеешь имя-отчество начальника затвердить, как вдруг бац! - его на материк, шлют нового. А новый-то приплыл, наорал на всех, так что мы обкламшись ходим, потом соболей чемодана два нахапал и - туда же... яблоки кушать. А мы тут загораем... Так еще подумаешь - стоит ли здороваться?
Это было сказано чересчур откровенно, и Блинов, опрятный чинуша, вызвал у Соломина симпатию.
- Но покойный-то Ошурков долго у вас пробыл.
- Знал, с кем дружбу водить.
- С кем же? - притворился Соломин наивным.
- А хотя бы с Расстригиным... Чем плох?
- А чем он хорош?
- Да тем и хорош, что плох, - намекнул Блинов. - Мимо него ни одна чернобурка на аукцион не проскочит... Извольте знать, сударь, что на Дальнем Востоке нет Мюра и Мерилиза, как в Москве, нет и Елисеева, как в Петербурге, зато есть Кунст и Альберс во Владивостоке, а эти магазинщики понимают, сколько шкур спускать с нашей Камчатки...
Так. Один факт есть. Пойдем дальше:
- Ну, а чем знаменит Папа-Попадаки?
- Этот по бобрам ударяет... чикагские господа очень уж до наших бобров охочи. Папа и семью в Чикаго держит... Кое-что уже прояснилось. Андрей Петрович сказал:
- Господин Блинов, вы, я вижу, человек прямой. Ведь не может быть, чтобы вас такое положение устраивало?
Блинов и ответил ему - откровенно:
- А кому здесь надобно мое мнение? Да и что толку, ежели я, расхрабрившись, писк издам? Тот же Расстригин с Папочкой меня, будто клопа, на стенке распнут... Потому и молчу. Я, сударь, - добавил он, воодушевясь, уже двадцать лет без передыха вот тут корячусь - и все ради сына! Когда он выйдет в драгоманы[4] при дипломатах, тогда... ну, пискну.
- А где ваш сын учится?
- Сережа-то? - расцвел старик. - Уже на третьем курсе в Институте восточных языков во Владивостоке... Не шутка!
- На каком факультете?
- На японском. Вот жду... обещал навестить.
С крыши правления, грохоча, скатилась лавина подтаявшего снега, вызвав лай ближних собак, а потом, не разобравшись, в чем тут дело, лай подхватили соседние псы, и скоро весь город минут десять насыщался собачьим браво-брависсимо. Поразмыслив, Соломин сказал, что надеется избавить камчадалов от засилья местных торгашей.
- Меховой аукцион будет проводиться честно!
Блинов не очень-то деликатно махнул рукою:
- Был тут один такой. Так же вот рассуждал.
- И что с ним потом стало?
- Да ничего особенного. С ума сошел. Когда его увозили на материк, он за каждый забор цеплялся, кричал и клялся, что он этого дела так не оставит.... Матросы его, сердешного, от Камчатки вместе с доской отклеили. С тем и уехал!
- А где он сейчас? Вылечился?
- Сейчас в Петербурге. Тайный советник. Департаментом государственных доходов ведает... Такому-то чего не жить?
Это смешно, - сказал Соломин, не улыбнувшись.
Словно почуяв, что начальник решил взяться за дело, урядник Мишка Сотенный явился сдать ему эти дела. Соломин ожидал встретить ражего дядьку с бородой до пупа и шевронами за выслугу лет до самого локтя, а перед ним предстал бойкий казак лет тридцати со смышленым лицом.
Соломин решил сразу поставить его на место:
- Ты где шлялся эти дни, не являясь ко мне?
Не робея, казак объяснил, что, пока держится твердый снежный наст, он на собаках смотался к Охотскому морю - до деревни Явино, где недавно пропал почтальон.
- Упряжка вернулась, а нарты пустые, был человек, и нет человека. Приходи, кума, любоваться!
Помня о притязаниях уездного врача Трушина на пост начальника Камчатки и зная, что в Петропавловске немало противников урядника, Соломин сменил гнев на милость:
- Ну, садись, узурпатор окаянный. Сейчас я "мокко" заварю. Ты когда-нибудь "мокко" пил?
- А как же! - последовал ответ.
-Где?
- Конешно... в Сингапуре. Бывал и в Японии, - сказал Мишка. - Жить, не спорю, и там можно. Но больно уж комары у них дикие. Летают, стервы, понизу и, ровно гадюки, хватают за ноги. Жрут так, что ажно слыхать, как они чавкают...
Пришлось удивиться и признать, что урядник человек бывалый. Во рту его, поражая воображение, сверкал золотой зуб.
- Это мне в Шанхае вставляли, - похвастал он. Помимо золота во рту, он имел на груди "Георгия".
- А за крестом ты куда ездил?
- Это мне за китайцев дали. Слыхали, чай, о "боксерах"? Они несколько ден подряд Благовещенск из-за Амура пушками обстреливали... Вот с ними и дрался.
- Не "боксеры" ли тебе и зуб выставили?
- Наш выставил... хорунжий. Я сапоги с вечера забыл наярить, а он заметил. Кэ-эк врежет! Ажно вся конюшня ходуном заходила. "Сапоги, доложил он мне, надобно чистить с вечера, чтобы утром надевать их на свежую голову..."
Знакомство состоялось, пора приступать к делу.
- Дай ключ от сейфа, - велел Соломин.
Урядник, звякнув шашкою, поскоблил в затылке.
- Помню, что таскал его на груди, вроде гайтана божьего. На ключ, можно сказать, молился. А его не стало.
- Неужели посеял?
- А хучь убейте, выходит, что посеял...
Общими усилиями отодвинули несгораемый шкаф, надеясь, что с помощью отвертки удастся отвинтить заднюю стенку. Но сейф оказался монолитен.
- Слесарь в городе сыщется?
- Да мы уж всяко! - отвечал урядник. - Ковыряли гвоздем и шилом - не открывается. Правда, один способ я знаю. Способ уже проверенный. У нас в казачьей дивизии, когда казначей запил, тоже ключ от сейфа потеряли. Но мы не растерялись. Быстро пороху в замок насылали, фитилек подпалили, потом все по канавам разбежались и крепко зажмурились. Тут как рвануло до небес - и пришла кума любоваться!
- Это не способ, - сказал Соломин. - За такой "способ" меня выкинут в отставку без права на пенсию... Как же я стану управляться с Камчаткою без копейки казенных денег?
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Богатство'
1 2 3 4 5
- Скоро мы будем и там! - провозгласил Ямагато...
Прошли годы. В гавани Ма?роппу сделалось тесно от обилия рыбацких шхун, на Шумшу запыхтела паром консервная фабрика. В длинных бараках, облицованных гофрированной жестью, ютились переселенцы, считавшие себя рыбаками, но которых лейтенант упрямо именовал воинами божественного микадо. Именно здесь Ямагато планировал грабительские маршруты своих флотилий в воды Камчатки и Командорских островов. На скользких морских перепутьях часто сталкивались две жестокие экспансии - японская и американская, при встречах соперников иногда возникала дикая кровавая поножовщина.
Но каждый поступок Ямагато был заранее одобрен в Токио, а каждый замысел самурая правительство подкрепляло финансами. Все складывалось замечательно для "Хоокоогидай?", пока в Японии не узнали, что на Курилах возникла своеобразная военизированная каторга. Газеты Японии, США и России писали о жестокой эксплуатации рыбаков, подчиненных законам дисциплинарной казармы. Ямагато не стал опровергать своих обвинителей. Незаметно для всех он отплыл во Владивосток, где и открыл на Кутайсовской доходную прачечную. Там у него с утра до ночи перемывали русское белье пять корейцев и восемь китайцев, тринадцать бессловесных рабов, которых он терроризировал приемами джиу-джитсу. Но иногда лейтенант сам брал корзину с бельем. На шампуньке он развозил по кораблям Тихоокеанской эскадры офицерские сорочки с накрахмаленными манжетами и щегольские воротнички с лихо загнутыми лиселями. Русские не обращали внимания на трудолюбивого и вежливого японца, зато японец хорошо разбирался в том, что происходило в каютах и на палубах кораблей.
Когда скандальный шум вокруг его имени затих, Ямагато снова вернулся на Курилы, а явный милитаризм "Хоокоогидай?" прикрыла торговая компания "Энкуисюу суисан кумиан", которая поставляла такие плотные сети, что в их ячейки не могла проскочить даже самая тощая селедка. Под вывеской этой фирмы на Шумшу-Сюмусю появились кадровые солдаты и артиллерия. Тут все было готово, чтобы, как писал Ямагато, "сделать Камчатку землею микадо, а население привести в покорность Японии"...
Шхуна снова рыскнула по ветру, сильная волна двинула ее в скулу, было слышно, как у штурвала ругаются рулевые. Рывком отворились дверцы кумирни, Будда качнулся, словно падая навстречу самураю, который при этом опять хлопнул в ладоши. Еще ничего не было решено, но вскоре должно решиться. "Вихрь, вызванный взмахом сабли" пронзал черное пространство. С верхнего дека, громыхая деревянными гэта, в каюту лейтенанта вошел боцман в желтой робе и, вежливо шипя, доложил, что слева остался Симушир, на котором не мелькнуло ни одного огонька.
- Все огни светят на Сюмусю, - ответил Ямагато...
Странно, что многое сейчас зависело от Губницкого!
Фурусава и Кабаяси, прибыв на Командоры, не замучили себя изучением у алеутов русских глагольных спряжений. Прошедшие отличную практику шпионажа в закрытой школе "Гэнь?ся", они действительно владели русским языком. Начав его освоение в Ханькоу на службе в торговой фирме Чурина, они отшлифовали чистоту произношения во Владивостоке, где японцы давно держали платную школу джиу-джитсу для офицеров русской эскадры.
Фурусава и Кабаяси вели себя в России совершенно свободно благодаря ротозейству русской контрразведки. А их мудрый начальник Мицури Тояма с цифрами в руках наглядно доказал, что еще ни один из его агентов ни разу не провалился, а все, кого он вычеркнул из своих списков, умерли естественной смертью, сделав себе харакири.
- И погребены с честью, - напомнил Тояма...
Когда "Сунгари" ушел в Петропавловск, к берегам Командорских островов причалил американский транспорт "Редондо", приписанный к порту Сан-Франциско, и Фурусава с Кабаяси сразу же заняли отведенные им каюты. "Редондо" был зафрахтован Камчатским торгово-промысловым обществом, и японцы чувствовали себя в полнейшей безопасности... Через несколько дней тайные агенты Мицури Тоямы, сразу после командорской стужи, окунулись в знойное пекло Калифорнии, японцев ослепил белый камень особняков Сан-Франциско.
В переполненном трамвае они подъехали к богатому отелю, расположенному посреди пальмовой рощи. Как и следовало ожидать, в вестибюле гостиницы их ожидал дородный господин с величавыми манерами человека, привыкшего повелевать, - это был Губницкий! Все трое молча поднялись в номер, где под потолком неустанно намахивал прохладу пропеллер электроспанкера. Но японцы еще обливались потом, и тогда Губницкий резкими жестами бросил каждому из них по вееру.
- Итак, - сказал он, - я вас слушаю...
Под линзами его очков сверкали беспокойные глаза - глаза, о которых Мицури Тояма однажды заметил, что они у Губницкого в десять раз больше его желудка. Фурусава и Кабаяси, обмахиваясь веерами, дали понять, что для захвата Камчатки уже приготовлено полмиллиона японских иен. Из этой внушительной суммы 250 000 иен выделило правительство, а другую половину собрали между собою патриоты "Хоокоогидай?".
Думай, Губницкий, думай! Полмиллиона иен на земле не валяются. Тебе, сукину сыну, начинавшему жизнь почти без штанов, тебе, который считал за благо преподавать чистописание в гимназиях Одессы, ведь тебе сейчас очень много надо... Да и стоит ли сожалеть о захудалой Камчатке, озаренной работой вулканов, если ты давно живешь и процветаешь в благодатном раю Сан-Франциско... Так думай, мерзавец, думай!
Губницкий, усмехнувшись, подлил японцам виски. Они поблагодарили его оскалом крепких зубов, и каждый щипчиками положил в свой бокал по кусочку прозрачного льда.
- Ваш добрый друг, лейтенант Ямагато, - сказал Кабаяси по-русски, сожалеет, что не мог повидаться с вами в Осаке на выставке, и спрашивал о вашем драгоценном здоровье.
Понятно, что речь шла о "здоровье" Камчатки.
- Передайте лейтенанту Ямагато, - отвечал Губницкий по-английски, - что камчатские рыбные промыслы сохранят желательный для Японии нейтралитет, а в случае, если возникнет затруднительная для Ямагато ситуация, я прибуду в Петропавловск сам...
После ухода японцев Губницкого навестил барон фон дер Бриттен, не знавший, что его коллега по дешевке продает Камчатку японцам, и потому Бриттен, придерживаясь иной ориентации, давно торговался о продаже Камчатки американцам.
Штаты, - намекнул курляндский барон, - никогда не смирятся с усилением Японии на Тихом океане, и России нет смысла терять Камчатку даром - она может получить за нес деньги, как получила их в свое время от продажи американцам Аляски... В конце концов, - умозаключил Бригген, - Россия такая обширная страна, что для нее ампутация Камчатки будет безболезненна.
"Вихрь, вызванный взмахом сабли" причалил к Шумшу. Впрочем, Ямагато прав: еще ничего не было решено.
ПРИХОДИ, КУМА, ЛЮБОВАТЬСЯ!
Был рассветный час, когда "Сунгари" вошел в Авачинскую бухту, миновав узкий пролив, стиснутый песчаной косой, и очутился в уютном ковше внутренней гавани; взору открылся Петропавловск - одна-единственная улица с двумя церквами и пятью кабаками, домишки и сараи карабкались по склонам холмов все выше. На крышах еще лежал снег. Петропавловск досматривал приятные сны.
- Сейчас мы их разбудим, - сказал капитан.
"Сунгари" издал протяжный рев, на который все собаки (а их в городе было немало) ответили бесшабашным лаем. Город проснулся. К пристани сбегались впопыхах одетые люди, чтобы встретить первый в этом году пароход, приплывший из теплых краев, где давно отцвела пахучая вишня... Матрос шмякнул с высоты борта на доски пристани тяжелый кожаный мешок.
Полетучка, - сказал он Соломину, подмигнув. "Полетучкой" здесь называли почту. Нового начальника никто не встречал - так и надо! Ведь телеграфа здесь не было, и никто на Камчатке не знал о его приезде. Приехал - ну и бес с тобою, видали мы таких...
Соломину досталось от предшественника 47 000 казенных рублей, которые были заперты в сейфе, страшная неразбериха бумаг в канцелярском шкафу и... сетка от москитов. Через день он в своем столе обнаружил еще недоеденный кусок засохшего пирога со следами зубов покойного Ошуркова - вот и все!
Андрей Петрович решил не снимать квартиру в городе, а занял две казенные комнатушки, что примыкали к канцелярии уездного правления. Напротив же присутствия размещалась винная лавка, и там до утра черти окаянные заводили граммофон:
Все пташки-канарейки
Так жалобно поют.
А нам с тобой, мой милый,
Разлуку подают.
Разлука ты, разлука,
Ра-адная ста-а-рана...
- Чтоб вы треснули со своей цивилизацией! - в сердцах говорил Соломин, но ругаться в трактир все-таки не пошел...
Не выспавшийся, он лежал в постели, закинув за голову руку с дымящейся папиросой, мучительно переживал свое положение.
В пустых комнатах звонко тикали старые ходики. "Зачем я, дурак, согласился ехать в эту дыру?.." Петропавловск расположен на той же широте, на которой лежат Оренбург, Саратов, Чернигов, Варшава и Лондон. Но разве найдется смельчак, чтобы сравнить бытие в Петропавловске с кипучею жизнью этих городов? Соломин впал в глухое оцепенение, никак не свойственное ему. Первые дни буквально тошнило от вида пустынных пристаней и серых пакгаузов, вызывали содрогание дома обывателей, давно бы упавшие набок, если бы их с гениальной сообразительностью не подперли бы бревнами.
Будь Соломин алкоголиком или ханжой, его, наверное, умилил бы ухоженный вид кабаков и храмов божиих - эти строения резко выделялись на общем мерзостном фоне запустения. Но в этот фон удивительно вписывались и памятники командору Берингу, уплывшему с Камчатки к берегам Америки, и геройским защитникам Петропавловска в Крымской кампании, когда жители отразили нападение англо-французской эскадры... Камчатка, как это ни странно, имела славное боевое прошлое!
- Ну что ж, - сказал Соломин сам себе, - существует только один способ начать - это взять и начать...
Утром он занял место в канцелярии присутствия.
- Странно! Когда во времена Екатерины в Петропавловск приплыл Лаперуз, жители дали в его честь бал - самый настоящий, с пальбою из пушек и музыкой. Я попасть на бал не рассчитывал, но со мною никто даже толком не поздоровался...
Свое недоумение он выразил пожилому чиновнику канцелярии Блинову, который ответил, что Лаперуз тут ни при чем:
- Бывало, не успеешь имя-отчество начальника затвердить, как вдруг бац! - его на материк, шлют нового. А новый-то приплыл, наорал на всех, так что мы обкламшись ходим, потом соболей чемодана два нахапал и - туда же... яблоки кушать. А мы тут загораем... Так еще подумаешь - стоит ли здороваться?
Это было сказано чересчур откровенно, и Блинов, опрятный чинуша, вызвал у Соломина симпатию.
- Но покойный-то Ошурков долго у вас пробыл.
- Знал, с кем дружбу водить.
- С кем же? - притворился Соломин наивным.
- А хотя бы с Расстригиным... Чем плох?
- А чем он хорош?
- Да тем и хорош, что плох, - намекнул Блинов. - Мимо него ни одна чернобурка на аукцион не проскочит... Извольте знать, сударь, что на Дальнем Востоке нет Мюра и Мерилиза, как в Москве, нет и Елисеева, как в Петербурге, зато есть Кунст и Альберс во Владивостоке, а эти магазинщики понимают, сколько шкур спускать с нашей Камчатки...
Так. Один факт есть. Пойдем дальше:
- Ну, а чем знаменит Папа-Попадаки?
- Этот по бобрам ударяет... чикагские господа очень уж до наших бобров охочи. Папа и семью в Чикаго держит... Кое-что уже прояснилось. Андрей Петрович сказал:
- Господин Блинов, вы, я вижу, человек прямой. Ведь не может быть, чтобы вас такое положение устраивало?
Блинов и ответил ему - откровенно:
- А кому здесь надобно мое мнение? Да и что толку, ежели я, расхрабрившись, писк издам? Тот же Расстригин с Папочкой меня, будто клопа, на стенке распнут... Потому и молчу. Я, сударь, - добавил он, воодушевясь, уже двадцать лет без передыха вот тут корячусь - и все ради сына! Когда он выйдет в драгоманы[4] при дипломатах, тогда... ну, пискну.
- А где ваш сын учится?
- Сережа-то? - расцвел старик. - Уже на третьем курсе в Институте восточных языков во Владивостоке... Не шутка!
- На каком факультете?
- На японском. Вот жду... обещал навестить.
С крыши правления, грохоча, скатилась лавина подтаявшего снега, вызвав лай ближних собак, а потом, не разобравшись, в чем тут дело, лай подхватили соседние псы, и скоро весь город минут десять насыщался собачьим браво-брависсимо. Поразмыслив, Соломин сказал, что надеется избавить камчадалов от засилья местных торгашей.
- Меховой аукцион будет проводиться честно!
Блинов не очень-то деликатно махнул рукою:
- Был тут один такой. Так же вот рассуждал.
- И что с ним потом стало?
- Да ничего особенного. С ума сошел. Когда его увозили на материк, он за каждый забор цеплялся, кричал и клялся, что он этого дела так не оставит.... Матросы его, сердешного, от Камчатки вместе с доской отклеили. С тем и уехал!
- А где он сейчас? Вылечился?
- Сейчас в Петербурге. Тайный советник. Департаментом государственных доходов ведает... Такому-то чего не жить?
Это смешно, - сказал Соломин, не улыбнувшись.
Словно почуяв, что начальник решил взяться за дело, урядник Мишка Сотенный явился сдать ему эти дела. Соломин ожидал встретить ражего дядьку с бородой до пупа и шевронами за выслугу лет до самого локтя, а перед ним предстал бойкий казак лет тридцати со смышленым лицом.
Соломин решил сразу поставить его на место:
- Ты где шлялся эти дни, не являясь ко мне?
Не робея, казак объяснил, что, пока держится твердый снежный наст, он на собаках смотался к Охотскому морю - до деревни Явино, где недавно пропал почтальон.
- Упряжка вернулась, а нарты пустые, был человек, и нет человека. Приходи, кума, любоваться!
Помня о притязаниях уездного врача Трушина на пост начальника Камчатки и зная, что в Петропавловске немало противников урядника, Соломин сменил гнев на милость:
- Ну, садись, узурпатор окаянный. Сейчас я "мокко" заварю. Ты когда-нибудь "мокко" пил?
- А как же! - последовал ответ.
-Где?
- Конешно... в Сингапуре. Бывал и в Японии, - сказал Мишка. - Жить, не спорю, и там можно. Но больно уж комары у них дикие. Летают, стервы, понизу и, ровно гадюки, хватают за ноги. Жрут так, что ажно слыхать, как они чавкают...
Пришлось удивиться и признать, что урядник человек бывалый. Во рту его, поражая воображение, сверкал золотой зуб.
- Это мне в Шанхае вставляли, - похвастал он. Помимо золота во рту, он имел на груди "Георгия".
- А за крестом ты куда ездил?
- Это мне за китайцев дали. Слыхали, чай, о "боксерах"? Они несколько ден подряд Благовещенск из-за Амура пушками обстреливали... Вот с ними и дрался.
- Не "боксеры" ли тебе и зуб выставили?
- Наш выставил... хорунжий. Я сапоги с вечера забыл наярить, а он заметил. Кэ-эк врежет! Ажно вся конюшня ходуном заходила. "Сапоги, доложил он мне, надобно чистить с вечера, чтобы утром надевать их на свежую голову..."
Знакомство состоялось, пора приступать к делу.
- Дай ключ от сейфа, - велел Соломин.
Урядник, звякнув шашкою, поскоблил в затылке.
- Помню, что таскал его на груди, вроде гайтана божьего. На ключ, можно сказать, молился. А его не стало.
- Неужели посеял?
- А хучь убейте, выходит, что посеял...
Общими усилиями отодвинули несгораемый шкаф, надеясь, что с помощью отвертки удастся отвинтить заднюю стенку. Но сейф оказался монолитен.
- Слесарь в городе сыщется?
- Да мы уж всяко! - отвечал урядник. - Ковыряли гвоздем и шилом - не открывается. Правда, один способ я знаю. Способ уже проверенный. У нас в казачьей дивизии, когда казначей запил, тоже ключ от сейфа потеряли. Но мы не растерялись. Быстро пороху в замок насылали, фитилек подпалили, потом все по канавам разбежались и крепко зажмурились. Тут как рвануло до небес - и пришла кума любоваться!
- Это не способ, - сказал Соломин. - За такой "способ" меня выкинут в отставку без права на пенсию... Как же я стану управляться с Камчаткою без копейки казенных денег?
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Богатство'
1 2 3 4 5