– Как его – за что? Заложники!
Сергей прикрыл глаза. Как наяву перед его мысленным взором встал листок с квадратиками. И теперь Сергей четко увидал – в последнем была заключена словно в плоской клетке именно его фамилия. Ну и пусть! Он уже знал это, пусть! Листок пропал.
Надо бежать! Надо бежать! В мозгу стучала одна тяжелая мысль. Но куда бежать? Как? Сергей отмахивался от прилипучей мысли. Никуда он больше не побежит! Все! Хватит!
На следующую ночь увели оставшихся. Люди выползали из камеры тенями, многих несли, поддерживали. Никто не боялся смерти. Каждый знал, что его ожидает. И каждый знал, что в его собственной смерти есть его собственная вина, ведь все можно было предотвратить, можно было стать на пути непреодолимой людской преградой, остановить мутный поток, да и какой там поток, это потом поток, а по началу – мутный ручеек. Но не встали, не предотвратили, предпочли отсидеться в тиши. Что ж, теперь пришла пора расплаты. И не жаль было умирать уже убитым. Жаль было, что мертвые опыта не передают. А у живых его нету!
Сергея не взяли.
Дед Кулеха сбросил зипунишко, подтолкнул босой ногой к остающемуся.
– Бери! Пригодится! – Он махнул рукой, отвернулся. – Прощевай, что ли!
– Прощай, старик, – выдавал из себя Сергей. А потом заорал ни с того ни с сего охране: – Деда отпустите, сволочи, за что старца немощного убивать?! Палачи!!!
Ударом приклада ему вышибли последние зубы, свернули челюсть. И ушли.
Кроваво-багровой тенью застыл в углу опустевшей камеры жуткий четырехногий карлик со студенистым лицом, затряслась тень, задрожала. «Дело сдали в архив» – вспомнилось вдруг Сергею. Да, так и бывает: жил человек, дышал, любил, мечтал о чем-то, а потом – бац! и дело сдают в архив.
Четырехпалый рычал, понемногу наливаясь звериной яростью, раздражением, злобой. Сергей не боялся убийцу-оператора. Он отвернулся и принялся потихоньку вправлять выбитую челюсть. Ничего у него не получалось. Тогда он вдруг сам взъярился и с силой врезал кулаком по челюсти, справа налево! Что-то хрустнуло, ожгло нестерпимой болью и... челюсть заняла положенную ей позицию.
Почему они его оставили? Почему?! Чем он хуже или лучше того же деда Кулехи? Ну чем?!
Утром принесли четверть ведра помоев. Сергей встал, подошел ближе к жестянке и почти без размаха резко саданул в мятый бок с двумя корявыми красными буквами. Ведро врезалось в стену, сплющилось, помои вылились.
И опять его били. На этот раз по-простецки, кулаками. Но били от души. Поднимали – и били. Он падал снова. И снова поднимали – и били.
Потом ушли.
А у него от виска к виску, как когда-то очень давно, еще в прошлой жизни, лупило без передышки:
Горит под ногами Россия-страна...
Зачем нам, поручик, чужая земля...
Раздайте патроны............................
.................................надеть ордена!
И это было пыткой! Все видеть, все понимать, осознавать... и быть бессильным что-то переменить! Он катался по полу, не чувствуя боли, растравляя раны. Не помогало. Тогда он подполз к стене и стал биться об нее головой – он хотел проломить череп, пробить самую тоненькую кость, там, у висков. Тщетно!
Тогда он перебрался под зарешеченное окошко. Привалился спиной к неровной кладке. И стал ждать.
Прошел бесконечный день.
А ночью постучали.
– Позвольте вас побеспокоить? – донесся из-за железной двери сиропный голос. – Можно?!
– Можно! – ответил Сергей на полном серьезе. Он знал, кто пришел за ним и что будет дальше. Он не знал только – как все это будет.
Дверь медленно, со скрипом отворилась, и в камеру беззвучно вошел черный человек в пенсне, черной кожаной куртке, черной портупее, черных сапогах и черных штанах. Он приторно улыбался, топорща черненькие усики.
– И-ех, молодой человек, – протянул он по-отечески, – юный мой друг! Как же это вы в бега-то решили податься? Как же решились на такое предприятие? Нехорошо-с! Не-хо-ро-шо-с! Мы к вам со всем нашим расположением, а вы...
– Хватит паясничать! – оборвал черного Сергей.
– Как грубо! Как неинтеллигентно! Фу-у!
Сергей скривился.
– Вам хотелось бы, чтоб с палачами обходились интеллигентно и вежливо, так? – спросил он.
– Не то слово, молодой человек, не то слово! Вы все витаете где-то! А мы делаем работу – грязную, черную, неблагодарную, но необходимейшею! Для вашей же пользы!
– Ну, спасибо, – Сергей чуть склонил голову. – Давайте, делайте свою работу!
– Экий вы нетерпеливый, – черный заелозил под своей блестящей и хрустящей кожей – так и казалось, что именно эта черная кожа его собственная, натуральная, а на лицо и на руки натянуты беленькая маска и беленькие перчаточки. – Успеется, мой юный друг! У нас с вами еще масса времени! – Голос его из сиропного стал вдруг гнусавым.
И это не ускользнуло от Сергея. Он приподнялся повыше у стены. Всмотрелся.
– Откуда вы? – спросил он неожиданно.
– То есть? – не понял черный.
– Откуда вы пришли к нам?
– Если вы имеете ввиду меня, молодой человек,– проговорил черный, – так я родился здесь, на этой земле, ниоткуда я не приходил.
Сергей замотал головой.
– Я не про ваше тело, не про вашу плоть, которая, может быть, и на самом деле рождена на этой земле. Откуда пришло то, что сидит в вас, что властвует над вашей плотью?! Отве– чайте! Или вы боитесь меня?
Черный меленько и тихо рассмеялся, подергал себя за бородку-клинышек. Он явно никуда не спешил.
– Вы бредите, юноша, – сказал он, перебарывая нутряной смех, – вам никто еще не говорил, что вы все время бредите, нет?
– Оставьте, нечего придуриваться! – сорвался Сергей.
Ему и самому все казалось бредом. Да наверное это и было все бредом! Вся жизнь, все происходившее в этом кровавом жесточайшем веке было одним сплошным чудовищным бредом.
Ему не хотелось разговаривать с черным. Но жгло, жгло в груди. И душа, и разум требовали ответа – хотя бы ненадолго, хотя бы перед казнью, перед смертью.
Непонятно откуда под черным взялся массивный дубовый табурет с теми же двумя красными буквами на ножке. И теперь черный сидел. Сергей всматривался в него до боли, до рези в глазах. И то ли он натурально бредил, то ли глаза подводили от напряжения, но показалось ему, что из всех карманов и карманчиков, изо всех дыр и дырочек кожаной амуниции черного сочится слизистая зелень, вытягивается махрами, тянется вниз .хлипкими тягучими сосульками. Вот заколыхались вместо усов и бородки гнусные отрепья-водоросли, вытянулись на стебельках мутные глаза-буркалы... Сергею стало нехорошо. Он мотнул головой – и все пропало. Перед ним сидел обычный человек лет под пятьдесят в черной коже, и никакой зелени! Свой! Местный! Не инопанетянин, нет! И все же не свой, точно – не свой! Сергей вовремя осекся, поймав изучающий взгляд изпод стеклышек пенсне, этакий мудрый взгляд прищуренных глазок-локаторов.
– И все равно – вы оттуда! – упрямо заявил он. – Здесь просто нет, здесь просто не может быть носителей такой лютой, нечеловеческой злобы!
Сергей взглянул в угол, на тень. Но тени в углу не было – раскоряченный четырехпалый уродец со студенистым лицом исчез бесследно, хотя еще совсем недавно он там стоял, трясся, ронял в грязь клочья пены, выгибал гребнистую спину. Пропал? Ну и черт с ним! Сергей отвернулся.
– Эхе-хе-хе, – устало и понимающе выдохнул черный, – вы, молодой человек, теоретик прямо. Подо все вам надо базу подвести, все надо обосновать! Экий вы право! Ну да ладно, считайте, как вам в голову взбредет, принимайте нас за кого угодно. И уж коли вы пришли к выводу, что в ту самую глину, из которой вас слепили, вдохнули нечто нематериальное божественные силы, так стало быть...
Сергей оборвал черного грубо и резко, он не хотел, чтоб тот сам завершил начатого.
– Стало быть во всех вас вдохнул свое смрадное естество сам дьявол, вот к какому выводу я пришел! – заявил он.
– Ну и что это меняет? – спросил черный, кривя губы.
– Как это, что, не понимаете?!
– Что это меняет в нашем раскладе, молодой человек?!
– В вашем – ничего! Вы наверху и вы сделаете свое дело. Но и с вами обойдутся не лучше! Вы пришли сюда с совершенно четкой целью, вы возжелали уничтожить этот мир, полностью и целиком, дотла! И на его пепле, вы собирались строить свой. Но, во-первых, вы никогда ничего не построите, вы просто не умеете строить, вам не дано созидать! Вы можете лишь громить, убивать, взрывать... Но и погубить этого мира вам не под силу! Вы захлебнетесь в своей злобе, в своей ненависти, вы захлебнетесь в крови ваших жертв. И вы сами станете жертвами! Только никто вас не назовет так! Вас проклянут, и могил ваших не останется! Смрадный дух из вашей плоти вернется в преисподнюю, в тот мир, откуда вы явились сюда. И примут вас там подобающим образом! Слушайте, не надо морщиться, вы сами затеяли это дело! И все камни, брошенные вами, падут на вас же! А во-вторых, я вам скажу следующее, а вы там при случае передайте кому надо. Ни хрена у них не получится, ни хрена! Потому, что эти ваши миры отражения Нашего Мира, точнее, отражения всего грязного, подлого, гнусного, мерзкого, что есть в Нашем Мире. Ваша Вселенная – это конденсатор нашей глупости и нашей злобы. Именно так! А когда вся эта дрянь начинает переполнять ваши отраженные миры, когда она начинает переть через край и вы сами уже не в состоянии ее поглощать в себя, она выплескивается к нам, она заливает Наш Мир – и горят села и города, льется кровь, разлагаются трупы на полях и в подвалах, свистят над плахами топоры и гильотины, грабятся дворцы и храмы, сокрушаются идеалы и сбрасываются колокола с колоколен. Злоба и ненависть прокатывается девятым валом, заражая души людей, проникая в их головы, бросая отца на сыновей, брата на братьев, детей на мать – и это все вы, это все ваш мир! Не делайте вида, что не понимаете!
– Вы просто бредите! – зло вставил черный, нахмурился. Ему не нравилось, ему очень не нравилось то, что приходилось выслушивать.
А из Сергея несло. Его прорвало будто. Он даже не заметил, как в камеру вошли четверо мутноглазых в шинелях и с винтовками в руках. Они встали у стены и принялись о чем-то говорить меж собой, они не слышали его, казалось, это вообще глухонемые.
– Этот мир бесконечно древнее вашего. Добро этого мира бесконечно сильнее вашей непомерной злобы! Не обманывайте себя, не прельщайтесь видимым! Просто ваш напор, ваша неукротимая кровавая ярость ошеломили всех, все застыли с разинутыми ртами, в растерянности, в столбняке... Но столбняк этот пройдет, и вас просто сметет с Земли, вас смоет первою же волной, смоет в вашу адскую пропасть!
– Ну ладно, хватит! – оборвал его черный и встал, ударив себя ладонью по черному блестящему колену. – Пора и за дело браться. Встать!!!
Сергей вздрогнул.
– Встать, сволочь!!!
Перемена была разительной. Лицо черного окаменело, налилось непонятно откуда взявшейся властностью, надменностью.
Двое мутноглазых подскочили к Сергею, ухватили его под руки, вздернули, поставили на ноги, сопровождая каждое движение ударами прикладов. Но Сергея уже бесполезно было бить. Он смотрел прямо в глаза черному. И во взгляде его была уверенность и сила.
– Здесь бы прикончить гада! – предложил один мутноглазый. – Ох, прям руки чешутся!
– Ето точно! – поддержал его другой. – Чем большей контры спровадим на тот свет, тем быстрее счастливая жизня зачнется, точняк, сам слыхал!
Нет, Сергей не смотрел на этих замороченных, оболваненных глухонемых. Он не пытался им что-то доказывать или объяснять – сейчас все одно не поймут, жертва не бывает, не может быть пророком или глашатаем, жертва – она и есть жертва.
– Наверх! – Черный взмахнул пистолетом. И вышел первым.
Сергея выволокли во двор. Он просто захлебнулся чистым ночным воздухом. Хотя нет, не ночным, уже светало понемногу, близилось утро.
Где-то вдалеке выла одинокая бездомная собака – выла безнадежно тоскливо, страшно выла. Но Сергею не было страшно. Ему было грустно. Вспомнилось есенинское: «Черный человек, черный человек...» Все было! Все уже давно было! Сколькие прошли через это!'Будут считать когда-нибудь? Будут! Но сосчитать не смогут, ибо бездонны страшные дыры и скользки их края – не подступишься. «Черный человек!»
Напуганная людьми, сорвалась с деревьев большущая стая воронья. Сорвалась черным галдящим облаком и унеслась на вой. А вскоре ветер донес истошные визги забиваемой, разрываемой черными клювами собаки. Стая знала, что ей делать.
Вот откуда все пошло, подумалось Сергею, вот откуда! Обнаглевшее воронье и крысы! Крысы и воронье, отожравшиеся на трупах. Прямо-таки новая порода, эдакие сверхкрысы и сверхворонье, вскормленное человечинкой? Он еле поспевал за конвоирами, за черным человеком. Его били в спину прикладами, материли. Да только зря старались, не понимали – ему все равно.
– К стенке!!! – скомандовал черный.
И Сергея ткнули лицом в каменную обшарпанную стену, прямо возле мусорного бака, из которого торчал жирный голый хвост. Сергей тут же развернулся лицом к палачам. Его тянуло сказать, выкрикнуть им в лица что-нибудь этакое, дерзкое. Но он сознавал – пошло, невыносимо пошло заимствовать дешевые слова из дешевых фильмов. Лучшие слова – молчание. И он молчал.
Черный подошел ближе, прищурился, нагло улыбнулся.
– Вот видете, а вы все волновались! – прогнусавил он сиропно. – Все переживали! Экий вы, батенька, недоверчивый! А ведь вам еще там, в Колодце, ясно сказали – все, игра окончена, теперь вами займутся профессионалы! Вы что ж это, любезный, не поверили, что ли?! Это было опрометчиво с вашей стороны!
Сергей обомлел. Они! Точно, они! Он не ошибся. Они "его устраняют с пути, убирают с дороги, он слишком много знает, он им опасен! Они не волокут его к страшной подземной дыре! Они хотят прикончить его здесь, убедиться, что он мертв, и еще разок послать пулю в затылок. А может, стоило... Нет! Нет!! Нет!!! Вся эта наносная грязь, все кровавые и черные корки, ошметки коростой сползали с него, уже сползли, он избавился от них, он освободился, и он не даст грязи налипнуть вновь. Пусть уж лучше глина уйдет в глину! Пусть душа поднимется над пытками, расстрелами, казнями, грабежами, предательствами, пусть она увидит все это свысока, увидит и простит... А может, и не простит. Он не знал еще. Но пусть!
– Стрелять по моей команде, – предупредил черный и как в тот раз вытащил платочек.
Один из мутноглазых пьяно рыгнул, палец сорвался с крючка и пуля впилась Сергею в плечо. Будто ломом ударили. Он отшатнулся к стене.
– Или не стрелять? – спросил вдруг черный и лукаво, хитро улыбнулся, щуря глаза под стеклышками пенсне.
– Стрелять! – процедил Сергей.
И еще три пули впились в тело. Но не опрокинули его и не убили. Сергей зажал ладонью горло, из которого хлестала кровь, стиснул остатки зубов, до боли закусывая губы. Ноги подкашивались. Стая воронья гомонила над самой головой. Из бака вместо голого хвоста высовывались целых три усатеньких мордочки. Все ждали, ждали его смерти. А он не хотел умирать. Он держался за жизнь, эту страшную гиблую жизнь, как за последнюю соломинку. И глаза его видели восходящее солнце – не было никакого зарева, солнце вставало чистое и светлое, весеннее. Его лучи вливали силы в истерзанное, простреленное тело.
– Пли!!! – взмахнул платочком черный.
Пока пули летели, в тысячные доли мига, Сергей успел вспомнить ту синюшную спину с ранами-волдырями. Он даже сосчитал их – шесть, точно – шесть. Он повернул голову к черному и увидал, как тот в упор палит в него из своего маузера, запихнув слабосильный наган за ремень. Пенсне свалилось с крутого носа, открыло страшные бездонные и вместе с тем совсем не умные, а просто необычайно живые, бегающие глазки. И в глазах этих стоял страх, страх разоблаченного, раздетого передо всеми шамана-охмурялы. Ради одного лишь вида этих испуганно-злобных глаз стоило умереть. А пули все летели. Сергей рассмотрел и глухонемых. И ему показалось, что он их хорошо знает. Да, вон тот, что справа, вылитый сержант с узкими глазками и рысьими ушами. Рядом с ним – начальничек-алкаш с обвисшей безвольной губой. Еще один – бритый из пыточного подвала, как его, Мартыний, что ли? А крайний слева – мужик из очереди, сосед-зашибала. Все одинаковые, все до боли и омерзения похожие! А пули все летели. Сергей поднял глаза – из окна на третьем этаже грозил ему красным пальцем несгибаемый борец и каторжанин товарищ Генрих. Из подворотни скалились два кругломордых китайца, чуть дальше все тронуло во мраке, ужасе, разрухе, голоде, крови, трупах, пожарах...
На этот раз все пули вошли в грудь. А вышли из спины. Сергей почувствовал, как его проткнуло шестью ломами. Все закружилось перед глазами, поплыло. Но он остановил усилием воли мельтешение. Он не упал на грязную и мокрую весеннюю землю. Он начал проваливаться в бездонную черную пропасть. Он летел в бесконечный мрачный колодец, на самое дно его. Он возвращался к себе.
И когда его швырнуло всем телом о мокрый, покрытый семечной шелухою и окурками асфальт, он еще был жив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32