- Что делать
станем?
Некоторое время старейшины степенно молчали, потом Туран, пожилой
охотник из низового селения, произнес:
- Нечего тут делать. За рекой много всякой пакости бродит, что ж,
из-за каждого караул кричать? Подстрелили ползуна - и ладно. Опять поползут
- снова подстрелим. А в открытую они не сунутся, куда им, худосочным,
против нас. Рыбаков, конечно, оповестим, охотников. само собой, а больше
ничего не нужно. Это еще не беда, это полбеды.
- Настоящим человеком он быть не может? - скорее для порядка спросил
Бойша. - Оружие у него незнакомое, у чужих такого нет.
- Заточено плохо, - как бы сам себе возразил Стакн.
- Куда ему в человеки... - прогудел кто-то.
- Хочу сказать я, - раздельно произнес Ромар.
Ромар издавна был известен слишком большой терпимостью, всякое
существо он склонен был считать человеком. В песнях, которые вечерами пели
познавший душу камня Стакн и другие мужчины, стариково имя часто
встречалось рядом с именем Пакса - дальнего предка, который сдружил род
зубра с чернокожими. Тогда точно так же воины собрались на совет, и все
видели в пришельцах чужаков, лишь Пакс и молодой в ту пору Ромар считали
иначе. Они оказались правы, и в результате у рода стало одним врагом
меньше. Теперь все ждали слова безрукого, одни заранее доверяя старцу,
другие столь же предвзято считая, что Ромар в любом случае примет сторону
пришельцев и назовет их своими.
- Это чужой, - твердо сказал Ромар. - В том нет никакого сомнения. Я
могу ошибиться, принимая чужака за своего, но если я говорю - чужой, то он
чужой и есть. В конце концов, я видел его живым, хотя и недолго. У него не
наши повадки. Но они не просто чужие, это что-то куда худшее. С этой
мелкотой нельзя договариваться, горные великаны лучше поймут нас и верней
сдержат слово. Я побаиваюсь, что это вовсе не люди, что они сродни
большеглазым...
Кто-то из охотников скептически хмыкнул, а Бойша резко
спросил:
- Ты уверен?
Ромар, дернув плечом, шагнул к телу убитого, толчком ноги перевернул
его лицом вниз.
- Да, он похож на человека, он безволос, у него маленькие глаза хотя и
с чужим зрачком, и нет хвоста. Но взгляните на суставы, на то, как изогнут
хребет. У человека так не бывает. Кроме того, посмотрите на зубы - у него
нет клыков. Общая мать породила этот род и род большеглазых.
- В этом ты тоже уверен? - строго переспросил Бойша.
- Когда имеешь дело с большеглазыми, трудно быть уверенным.
- Судя по коже, - Бойша ронял слова медленно и веско, - этот человечек
родился в краю высокого солнца, и значит, его род движется на полночь. А
там живут карлики. Ты считаешь, эти два рода могут скреститься?
- Нет, не считаю, - сухо ответил Ромар, - но мы обязаны быть готовы и
к такому.
- Представляю, какие жуткие мангасы родятся от этих коротышек! -
осклабился могучий, но недалекий разумом Туна.
- Они будут достаточно страшны, чтобы мне не хотелось их видеть, -
остановил брата вождь.
Чужинец лежал у ног охотников, рана на спине запеклась и казалась не
глубже простой ссадины, короткие ноги поджаты к животу, спина изогнута
крутой дугой. Казалось, убитый жив и сейчас готовится прыгнуть.
Вождь принял решение.
- Мы не будем разговаривать с ними, - сказал он. - Они чужие и должны
исчезнуть. Но на тот берег мы за ними тоже не пойдем. будем зорче следить
за рекой. Скажите всем, чтобы не ходили в одиночку, детей из селения без
присмотра не выпускать, - Бойша громко вздохнул и добавил: - - Избаловались
люди. Слишком долго было хорошо. Бойша помолчал, еще раз подкинул на руке
невесомый дротик, потом протянул его Таши: - Твое
Кое-кто из воинов недовольно поджал губы, но ничего не сказал -
всякому ясно, что оружие убитого врага должно достаться победителю. А что
досталось небывалое копьецо мальчишке, так сами виноваты: где вы были,
когда противник полз на берег? Парню, конечно, не время ходить с пикой, так
оружие есть не просит, долежит да осени, а там уж - как скажут предки.
- Что с этим станем делать? - вождь ткнул убитого чужин-
ца.
- Отдать духу кремня, - подал голос шаман. - Отнесем на каменные
россыпи и сожжем. Только так, чтобы ни единой кости не осталось. Тогда его
род ослабнет, а главное - не узнает, кто взял у них воина, и будет думать
на камни.
- Хорошо, - согласился вождь, - делай так. И последнее. Вот вы, -
вождь вышел из круга старейшин и быстро отобрал пятерых охотников помоложе,
- ступайте на берег, пройдитесь камышами, гляньте, нет ли там еще каких
гостей. Тейко будет старшим. И Таши пусть с вами сходит, покажет, что к
чему.
Ничего особенного Таши показывать не пришлось. Чужинец явно не умел
ходить в камышах, просеку он проломил такую, что с закрытыми глазами пройти
можно. Больше человеческих следов в зарослях не было. Посовещавшись,
охотники решили сплавать на тот берег, откуда, судя по следам, приплыл
лазутчик. Вообще-то на тот берег Бойша ходить не велел, земли там чужие,
может случиться всякое, но следопытов одолел задор.
Обычно Великую реку не просто переплыть, но в этом году вода стояла на
редкость низко, далеко отойдя от обрыва и чуть не на сотню шагов оголив
пологий берег. Доплыли единым духом, но и на степном берегу никого не
отыскали. След, однако, сумели взять и по нему вышли к одной из укромных
балок, где, видать, и стояла чужинская орда. Никаких следов человеческой
жизни на земле не было: ни кострища, ни оброненной вещицы - только
отпечатки узких лапок, больше похожих на ладонь, чем на ступню, а поверх и
рядом с ними - трилистники птичьих следов. Следы были бы похожи на
журавлиные, если бы не размеры - увенчанные когтями пальцы в локоть длиной
вспарывали землю как не всякий пахарь сохатым рогом управится.
Парни молча переглянулись и, не мешкая, поспешили к берегу. Шли
сторожко, держа оружие наизготовку, но так и не видели ни единой живой
души. Степь молчала, пристально и недобро глядя в спины уходящим.

* * *

Почти у самой ограды, чуть в стороне от семейных жилищ, выстроен еще
один большой дом, в котором могло жить без малого сотня человек. В доме
ночевали одинокие мужчины, которые по какой-то причине не имели семьи. Сюда
же поселялись и сироты мальчишки, которых в роду было немало. Девочки, даже
оставшись без родителей, продолжали жить в семейных домах, переходя к
кому-нибудь из родственников, а мальчишки уходили сюда. Таши обитал здесь
уже третий год.
Жизнь в доме шла шумная и озорная, потому и дом стоял на отшибе. В
просторном жилище складывались отношения между парнями, и при желании можно
было увидеть, кто через десяток лет будет водить отряды в дальние походы, а
кому всю жизнь провести неудачником. Недаром называлось это строение "Домом
молодых вождей", и большинство мальчишек, подходя к заветному возрасту,
добивались позволения жить не под родительским кровом, а среди холостяков и
сирот.
Кухарничали в "Доме молодых вождей" все женщины рода по очереди.
Готовились к этому делу заранее, старались показать все свое искусство,
ведь именно молодые мужчины ежегодно летом определяли Мокошь - лучшую
хозяйку. В ее честь жгли костры, ей подносили огромнейшие венки, сплетенные
из мяты и тмина, и бывало, много лет спустя старухи выясняли промеж себя,
кто из них и когда был назван лучшей стряпухой.
Последние два года душистые венки приносились к дому Латы, матери
Уники. Завистливые соседки шептались, что не умение Латы тому причиной, а
красота дочери. Невеста растет - всем глазам загляденье, недаром Тейко -
лучший из молодых охотников, третий год на смотрины не ходит, жениться
отказывается, ждет, пока подрастет Уника. Недолго ждать осталось: осенью
подрежет колдун непокорные смоляные волосы, а через недельку и время свадеб
подойдет. Кому как не Тейко Унику взять? Больше некому.
Таши, слыша краем уха бабские пересуды, чернел лицом, но молчал.
Ничего тут не исправишь, не стоит и пытаться. Власть в роду держат мужчины,
а родство считается, как с древних времен повелось - по матерям. И если
смотреть по женской линии, то они с Уникой идут от одного корня. Хотя
родство там такое, что без бубна не сразу и вспомнишь, но закон твердит
безотступно: хоть плачь, хоть вой, хоть башку о камень рассади, а нельзя
родственникам жениться.
У самого Таши судьба и того ясней расписана. Другие парни ждут
испытаний с радостью, а он - со страхом. Хотя и боль может терпеть не хуже
других, и копьем владеет, и боло кидает за сто шагов, а в стрельбе из лука
разве что один Туна превзойдет его. Этих, обычных испытаний Таши не боялся,
и если бы на том и кончился обряд, то ждал бы его Таши с тем же
нетерпением, что и другие юноши. Но у него впереди еще одно испытание -
тягостное, неизбежное, которое не отложишь на год, и которого со страхом и
подхихикиванием ждет весь род. Прежде чем слепой Матхи наощупь вытатуирует
у него на груди изображение зубра, Таши должен доказать, что он не мангас.
Страшное это слово: ублюдок, помесь человека с чужинцем, хуже зверя,
гаже последнего трупоеда, опасней ночного демона.
Есть лишь один способ доказать, что ты настоящий человек. Природа
жестоко мстит осквернителям естества, лишая ублюдков способности к
продолжению рода. Тот, на кого пало тяжкое подозрение, должен доказать
сородичам, что он способен быть мужчиной. Ему не будет позволено остаться
холостяком. Едва окончатся обычные испытания, старики бросят жребий, и
кто-то из молодых и бездетных вдов должен будет лечь с Таши на глазах у
всех собравшихся, чтобы он мог утвердить свое право называться человеком.
Если все кончится благополучно, эта женщина и станет его женой; иного
выбора нет.
Сейчас в селении было три рано овдовевших женщины, и Таши с ужасом
гадал, какую из них предки предназначат ему в супруги. С тем же трепетом
смотрели на него при встречах вдовы. Не то страшно, что у всех на глазах
придется совершать тайное, а жутко лечь под мангаса. Откроется истина,
мангаса прикончат, а с ней что? Даже если жива останешься, вовек не смоешь
клички "Мангаска", и жизнь уже никак не устроишь.
Мерзостный обычай, жестокий, но необходимый. Оставишь живым мангаса, и
однажды он уничтожит весь род. Мангас жалости не знает, а вот силы,
хитрости и недоброй магии в нем столько, что хватит на десятерых. Хорошо
еще, что редко выпадают такие испытания, один только Ромар помнит, как это
было. Тогда испытание кончилось удачно: сын мудрого Пакса и чернокожей
женщины оказался человеком. Он прожил долгую жизнь, имел много детей.
Уника, да и не только она, несет в себе частицу его крови. Может быть,
поэтому она и не верит, что Таши мангас. При встречах приветлива, в
разговорах ласкова и улыбчива. И от этого еще сильнее мучает Таши горечь.
А Ромар так и не скрывает, что именно в память о той истории уговорил
сородичей оставить жизнь Таши, когда тот только родился. Его мать была
уведена неведомым племенем и сумела бежать в родные места лишь через
полгода, будучи уже беременной. Что за люди ее украли? Известно лишь, что
они высоки ростом и волосаты словно горные великаны. И хотя по рассказам
несчастной женщины волосатые хорошо сложены и не только знают огонь, но и
камень шлифуют, и луками владеют превосходно, но все же никто не мог
поверить, что это настоящие люди. А Ромар поверил и убедил остальных ждать,
пока не наступит время испытания.
Почему-то Таши был твердо убежден, что испытания ему не выдержать. И
не потому, что не способен быть мужчиной, а просто не станет он этого
делать... Пусть лучше убьют.
Поздно вечером Таши вернулся в "Дом молодых вождей", поел и сразу
улегся спать. И никто из сверстников, ни единый человек не подошел к нему,
не спросил, как ему удалось подстрелить чужака и не случилось ли чего
интересного во время облавы.

* * *

На следующий день жизнь вошла в нормальную колею. Вдоль берега были
отправлены дозоры, но Таши в них никто не взял - как ни верти, а он еще
ходит в мальчишках и не место ему среди воинов. К тому же, начиналась
жатва, и каждая пара рук была на счету.
Уборка урожая недаром зовется страдой. Тяжкий это труд, ломотный, не
чета иной работе. Но зато и кормит хлеб круглый год, а всякая остальная еда
идет к хлебу приварком.
Выходили на жатву всем народом, даже Стакн со своим хозяйством
расположился поблизости: сломается у кого серп или расколется било на цепе,
чтобы сразу можно починить. Малышня рвала колосья руками, кто постарше -
имели серпы, деревянные или из бараньего ребра. Но и у тех и у других край
серпа оснащен зазубренными кремневыми пластинками, источенными до
изумительной остроты и прозрачности. Чем длиннее накладка, тем вернее
работает серп, реже портится, лучше бережет силы.
У Таши был серп редкостный: цельнокаменный, доставшийся от матери.
Изогнутая пластина длинной в ладонь с ровными, один к одному зубчиками
срезала колосья словно сама собой. Большой цены вещь. Серп Таши хранил
вместе с боевым топором, что выточил под присмотром Стакна, и набором
длинных боевых стрел с треугольными наконечниками из желтого кремня. Стрелы
тоже самодельные, мастера люди на такую мелочевку не отвлекают. Подойдет
пора - смастерит Таши и лук - настоящий, боевой. А пока - нельзя, возраст
не позволяет.
Чудно все-таки жизнь устроена: всего-то осталось быть на свете два
месяца, а душа того не приемлет, планы сметит, хочет чего-то.
Серп Таши решил подарить Унике.
Первые снопы легли на расстеленные по траве шкуры старых зубров. Зубр
- не просто зверь, а прямой родственник. Пращур Лар, прежде чем стать
человеком, был зубром. Зубра бьют лишь в особый праздник, собравшись всем
родом, и не всякий год такое случается. Шкуры лежат у шамана и лишь для
больших общих дел появляются на свет.
Начало страды еще не сама страда, а веселый праздник. Люди радуются
новому хлебу, работают с песнями:
Поднималось солнышко,
Пригревало зернышко.
Туча по небу плыла,
Хлебу дождичка дала.
Уродился хлеб высок
К колосочку колосок...
Песня долгая, под стать работе, говорилось в ней и о том, как хлеб
рос, и как будет убрал, и как хлебы будут печь, и пиво варить. Но на этот
раз песельники не успели хотя бы в мечтах испить пива со свежего ячменя. Со
стороны селения, прервав песню и спорый труд, донесся заунывный
разноголосый рев, призывающий всякого услыхавшего немедля бежать в селение
к дому шамана. Кричал родовой оберег, великая раковина Джуджи.
Кусок земли перед жилищем Матхи также был огорожен заостренными
плахами: копиями внешних, но втрое меньше размером. На острых тырчках.
оборотившись наружу зубами и нацеленными рогами висели звериные черепа. То
была ограда от злых духов и таинственных существ. С этим народом можно
дружить в поле или на реке, но в селении им делать нечего. Когда человек
спит, душа его бродит по внешнему миру, и мало кто из таинственных существ
удержится, чтобы не вселиться в брошенное тело. Потому и нужна защита. В
домах с этой целью кормили фигурку Лара, а здесь Матхи ежевечерне брызгал
на острые колья отваром полыни и мяуна. За оградой в круге камней
располагалось жертвенное кострище и возвышался столп предков, украшенный
рогами зубров. Рядом под любовно обустроенным навесом привязана была
волшебная раковина Джуджи. Последние годы она не часто проявляла свою силу,
и это было хорошо, потому что раковина молчит, когда в мире все спокойно.
Охранный талисман был получен родом много лет назад за немалую плату:
пять девушек-невест навсегда ушли в чужой род, и с тех пор пять острых
выступов на теле раковины носили их имена. Хотя, если сказать по совести,
Джуджи обошлась людям всего в две девушки, поскольку ее принесли три
темнокожие красавицы, которые остались в селении и вошли в семьи охотников
и рыболовов. Такой ценой покупается мир.
Это был мир не только с родом чернокожих, который и без того почти не
давал о себе знать. Но с тех пор дозорные отряды, ходившие вдоль берегов
рек, имели при себе маленькую ракушку - дочь Джуджи. Ежели отряд встречал
опасность, с которой не мог справиться сам, достаточно было подуть в
ракушку, и тогда Джуджи начинала одышливо реветь. Ромар, Матхи, Бойша и
кое-кто из старых охотников умели по звуку определить, откуда ждать беды.
1 2 3 4 5 6 7