– Вот, читай!
– Да ну? Матвеич?! А про Оксану пишет? – пробегая глазами неровные строчки, спрашивал Сергей Николаевич.
– Пишет, пишет! Соскучилась твоя сестренка, – вздохнул отец.
Матвеич был старый товарищ Николая Григорьевича. В гражданскую войну оба они партизанили на Украине, потом расстались, изредка обмениваясь письмами и сохраняя старую дружбу. Теперь Матвеич звал старика на Украину: «Приезжай, старина! Полечим твои больные ноги».
От партизанских лет, проведенных в лесах и болотах, у Николая Григорьевича к старости разболелись ноги. Он редко куда-нибудь выходил и в отсутствие сына скучал, с нетерпением глядя в окно. Особенно мучило его безделье.
– Я ведь еще работать могу. Ноги мне не мешают, – грустно говорил он сыну – Ты вот всю ночь там что-то пишешь. Давай я хоть помогать тебе буду.
Как-то Сергей Николаевич попросил отца переписать свой доклад, с которым он должен был выступать на совещании учителей. Старик оживился, захлопотал и принялся за работу. Он тщательно переписал доклад разборчивым, крупным, немного детским почерком, без единой помарки.
– Ого! Да тебе мог бы позавидовать любой ученик четвертого класса! – смеясь, сказал Сергей Николаевич.
Вечером, выметая комнату, он обнаружил в углу скомканную бумагу – это были испорченные листы с кляксами. Но старик уже зарекомендовал себя как переписчик. И теперь Сергей Николаевич сам часто обращался к нему с просьбой переписать что-нибудь.
Прочитав письмо, они вдвоем стали сочинять ответ Матвеичу.
– А что, Сережа, может, и катнем с тобой в гости, а?
– Катнем, катнем, – отвечал Сергей Николаевич. – Как-нибудь летом…
Глава 11.
В КЛАССЕ
Ребята из четвертого «Б» прибежали в школу раньше всех. Почти каждый из них тащил что-то под мышкой или осторожно нес свою раздутую сумку.
– Стой, стой! Показывай, что за багаж у тебя? – останавливал на крыльце Грозный.
Иван Васильевич не переносил двух вещей: пугачей и рогаток.
Нюх у него на эти вещи был безошибочный:
– Стоп! Что-то ты такой бодрый нынче?
И, нащупав оттопыренный карман. Грозный вытаскивал оттуда предательски торчавшую рогатку.
– Так… до зубов вооружился. Давай пугач!
– Да нету у меня, Иван Васильевич!
– Нету? Кому-нибудь другому рассказывай!
Васька он пропустил беспрепятственно – из сумки у него торчал только выжженный пенал.
В классе ребята показывали друг другу свои сокровища.
Девочки принесли вязанье, платочки, вышивки. Мальчики высмеивали их:
– Станет он это смотреть, очень ему нужно! В куклы с вами играть!
– Мы Марии Михайловне всегда показывали. Ей даже нравилось очень! – кричали девочки.
– Марии Михайловне! Да она сама вышивала, она учительница, а он учитель! – доказывали им мальчики.
– Девочки, не слушайте их! Вот назло я первая свою вышивку покажу! Я не боюсь! – кричала Синицына.
– Ну и что хорошего? Только осрамитесь! – возмущался Одинцов.
– А какое вам дело? Мы сами за себя отвечаем.
– Девочки, не обращайте на них внимания! – уговаривала подруг Зорина.
Степанова медленно развязывала какую-то коробочку.
– Мы просто покажем все, что у нас есть. А ты, Одинцов, умнее, когда молчишь, честное пионерское.
Надя Глушкова запрыгала:
– Получил? Получил?
На Одинцова со всех сторон посыпались шутки.
– Ну, напали!.. – крикнул Леня Белкин. – Одинцов, удирай, а то засмеют!
– Да ну их!
Навстречу Ваську бросился Саша:
– Трубачев, я тебя давно жду! Вот марки принес.
– И я принес пенал и рамку. – Васек похлопал по сумке.
– Трубачев, – крикнула Синицына, – мы первые будем свои работы показывать.
– Трубачев, они хотят со своими вышивками вылезать… Понимаешь? Новый учитель – военный человек, а они к нему с тряпками! – объяснил Одинцов.
– Мы не с тряпками!
– А с чем же?
– У нас – свое, а у вас – свое!
Васек положил на парту сумку.
– Тише! – Он выждал, пока наступила тишина. – Кого Сергей Николаевич спросит, тот и покажет – мальчик или девочка, понятно? А самим не вылезать, категорически! Понятно?
– Понятно! – прошумел класс.
– Ну и лучше! Так, по крайней мере, никому не обидно.
Ребята занялись рассматриванием принесенных вещиц. В классе шуршала бумага, под партами валялись обрывки газет, тесемки, тряпочки.
Саша был занят марками. Одинцов раскладывал по ящикам свои камни. Трубачев, сидя боком на парте, что-то рассказывал ребятам. Когда в класс вошел Сергей Николаевич, все вскочили. Учитель прошел к столу. Под ноги ему попалась какая-то бумажка. Он поднял ее, повертел в руках, потом оглядел класс и сдвинул брови.
– В классе грязно. В чем дело? – отчетливо сказал он и, заложив руки за спину, отошел к окну.
Несколько ребят сорвались с места и нырнули под парты. Через минуту учитель повернулся к классу. Все сидели уже на местах с виноватыми, сконфуженными лицами.
– Я думал, что говорить о чистоте и порядке в четвертом классе мне не придется. Но пусть это будет в первый и последний раз. Вы не малыши, и объяснять тут вам нечего. Есть староста, есть дежурный по классу, есть санком. Честный человек честно относится к своим обязанностям.
Все были подавлены. Синицына, прикрыв ладонью рот, отвернулась и сделала ребятам гримасу.
«Что? Говорила я вам? Вот и любите его после этого!» – было написано на ее торжествующей физиономии.
Начался урок. Учитель вызывал к доске, спрашивал с мест. Ребята подтянулись. Они старались так ходить, как ходит учитель, так четко выговаривать слова, как выговаривает он, и вообще заслужить улыбку, шутку, похвалу. Выходя к доске, мальчики прижимали руки к туловищу и старались держаться прямо, по-военному.
На переменке озабоченно переговаривались между собой:
– Не спрашивает, что принесли.
– Забыл или рассердился?
– Ага, похвалиться хотели, а он и не спрашивает ничего! – язвила Синицына.
Васек заложил в учебник свою рамочку – он уже пожалел, что принес ее: «Зря только карточку изомну».
Но на последнем уроке Сергей Николаевич вдруг сказал:
– Кто-то из вас собирался принести свои работы, коллекции. Одинцов, кажется, хотел показать уральские камни.
Ребята ожили:
– Одинцов, Одинцов, иди!
Одинцов покраснел от удовольствия:
– Можно показать?
– Конечно.
Одинцов вытащил из сумки серую коробку с несколькими отделениями и подошел с ней к столу. Учитель внимательно рассматривал камни – о каждом он знал что-нибудь интересное. Рассказывая, держал камень на ладони, обходил с ним всех учеников.
Или говорил Одинцову:
– Покажи ребятам.
За камнями появились коллекции насекомых, за коллекциями – Сашины марки. Все приобретало особый интерес в руках учителя.
– Вот этот жук… – говорил Сергей Николаевич. И жук начинал оживать в его рассказе. Он гудел, жужжал, портил в садах деревья, спасался от преследования и наконец укладывался обратно в коробочку.
– Вот эта марка… – говорил учитель.
И марка начинала длинное путешествие из чужой страны через моря, через океаны, на судне, на самолете, в поезде и наконец возвращалась к Саше.
Васек показал пенал и рамку с карточкой матери. Учитель спросил, кто выжигал.
Васек сказал, что он сам. Учитель посмотрел на карточку и улыбнулся:
– Твоя мать?
– Да, – сказал Васек и, испугавшись, что учитель будет что-нибудь спрашивать, поспешно добавил: – Она умерла.
– Возьми, – сказал учитель, передавая ему рамку.
И, подняв вверх пенал, стал рассказывать, как по дереву можно выжечь различные рисунки и раскрасить их.
Несколько мальчиков не принесли ничего. Учитель удивился:
– А что же вы любите, что делаете дома?
Малютин вытащил из-под парты большой лист.
– Я немножко черчу, – сказал он. – Вот тут я нашу школу начертил, и улицу, и парк… – Рассказывая, он проводил мизинцем по тонким и жирным линиям на бумаге. – А вот это, – указал он на другой чертеж, – прямо так, я выдумал из головы такое, как бы мне хотелось… чтоб было… новая школа, фруктовый сад вокруг, пристань…
Ребята вытянули шеи и с любопытством смотрели на Севу.
– Постой, это очень интересно. Это план, так сказать. Молодец! – с видимым удовольствием сказал учитель. – А как же ты чертить научился?
– У меня мама чертежница, я ей помогаю иногда, – скромно сказал Сева.
– Интересно, – улыбнулся учитель. – Ну, давай покажем ребятам, как делается план улиц, строений. Покажи-ка нам школу!
Сева прошел по всем партам, объясняя:
– Вот улица… вот школа…
Когда он кончил, Сергей Николаевич сказал:
– А девочки нам ничего не показали!
Девочки низко наклонились к партам. Лида Зорина бросила торжествующий взгляд на мальчиков и шепнула что-то Вале Степановой.
Степанова встала:
– У нас одно фото… Потом одна девочка занимается лепкой, потом еще одна книжки переплетает… и еще…
Она обернулась к подругам.
– Игрушки… игрушки… – подсказал кто-то сзади.
– Да, игрушки на елку и еще… вышивки всякие, – закончила Валя Степанова.
– Так давайте, что же вы! Это все нужные и интересные занятия. Очень интересные!
Девочки, перешептываясь, достали свои сверточки и гуськом потянулись к столу.
Мальчики переглядывались:
– Ого! Когда это они делали? Вот хитрюги какие!
– Смотри, смотри! Степанова снимок показывает!
Сергей Николаевич держал в руках фотографический снимок:
– Очень интересная работа! Это ты, что же, увеличила?
За снимками появился удачно вылепленный из глины галчонок с раскрытым ртом и растопыренными крыльями, за галчонком – вылитые из гипса фигурки и аккуратно переплетенные книги.
Мальчики молча таращили глаза.
Сергей Николаевич рассматривал все с большим интересом. Лучшие работы показывал классу.
Вышивки, кружева и вязанье тоже понравились учителю.
– А вот это и я умею делать, – вдруг сказал он, поднимая вверх туго сплетенный из сутажа пояс. – У меня даже галстук такой есть!
Девочки ликовали. Мальчики улыбались, но на девочек не глядели.
Учитель рассмотрел еще несколько вышивок; на одной трудно было определить, кто вышит – не то заяц, не то кошка. Разговор перешел на мышей, ежей, кроликов.
Одинцов сострил:
– А Леня Белкин поймал белку.
– Жалко, что у нас нет Медведева: он поймал бы медведя, – сказал учитель.
– Есть, есть Медведев! – закричали ребята. Медведев, коротенький, щупленький мальчик, поднялся с места.
– Мне не поймать, – смущенно сказал он под громкий хохот ребят.
Глава 12. «ТИШЕ… ТИШЕ…»
Одинцов, Саша Булгаков и Васек вышли вместе.
– Вот что, ребята, – сказал Васек. – Давайте пересмотрим расписание дежурных, чтобы такого, как сегодня, больше не было. Слыхали, как он сказал: в первый и последний раз! Да еще о честности…
– Да! – подхватил Одинцов. – Я сегодня чуть не пропал, думал – сквозь землю провалюсь, когда он отошел к окну.
Саша вытащил записную книжку.
– Кого же мне назначить? Может, вместе составим расписание?
– Одинцов, ты помоги ему… Знаешь, чтоб подобрать хорошие пары, кого с кем, чтобы все как по маслу шло!
– Ладно, мы сделаем! А я вот что, ребята, придумал: давайте попросим Сергея Николаевича посадить нас вместе, – сказал Одинцов.
– Да как же втроем сядем? – засмеялся Васек.
– Ну, один впереди, два сзади, а все-таки вместе. Попросим, а?
– Ну что ж, попросим, – решили товарищи.
У своего дома Васек распрощался с друзьями.
– Папа уехал? – спросил он у порога.
– Уехал. Утром еще. А ты что же, забыл? – отозвалась тетка, накрывая на стол.
– Нет, не забыл.
Васек почувствовал острую необходимость видеть отца, рассказать ему о том, что было в классе, посоветоваться.
«Сейчас надо бы подтянуть ребят… – подумал Васек. – А как подтянуть?»
Он вспомнил, что ему говорил Митя: «Хочешь ребят подтянуть – подтянись сам, а то ребята знаешь какие? Сразу скажут: „Ты что с нас спрашиваешь? Ты раньше с себя самого спроси“.
Васек вспомнил, что за все время каникул он не брал в руки учебника, и, наскоро пообедав, сел заниматься. Но мысли как-то разбегались, что-то не додумывалось до конца, беспокоило. «Со стенгазетой запаздываем. И что Одинцов думает! Ведь он редактор, почему я должен ему напоминать?»
Кроме стенгазеты, что-то еще царапало Васька. Когда учитель похвалил Малютина за чертежи, Васек вдруг почувствовал что-то против Севы и довольно грубо сказал ему, когда тот сел рядом с ним: «Не рассаживайся на всю парту со своими планами!»
– Васек! – позвала из кухни Таня. – Иди сюда! У меня билеты в кино. Пойдешь? У нас в клубе. Вместе и домой потом придем.
Васек не успел ответить – тетка просунула в дверь голову:
– Васек уроки должен учить, день будний, а в вашем клубе как-нибудь обойдутся без него!
– Как хочет, – бегло взглянув на мальчика, сказала Таня.
– Ему и хотеть нечего, за него взрослые думают…
– Почему это еще? – грубо прервал ее Васек. – Захочу – и пойду! Ты мне запретить не можешь – я не маленький.
– Тише, тише… – вдруг зашептала тетка, приложив к губам палец с наперстком и оглядываясь с таким видом, будто в комнате спал ребенок. – Тише, тише… тише.
– Чего – тише? – сбавляя тон, удивленно спросил Васек.
– Сядь на место сейчас же, – тем же значительным шепотом произнесла тетка.
Таня смотрела на нее испуганными глазами.
– Сядь на место тихонечко…
Васек пожал плечами, пошел в свою комнату и сел на место.
– Ну и чего? – нетерпеливо спросил он, поднимая глаза на вошедшую за ним тетку.
Тетка молча закрыла в кухню дверь и спокойно взяла свое шитье.
– Что – чего? – сказала она обычным голосом. – Чего задано. Сиди и занимайся.
Васек покраснел от злости.
«На пушку взяла… „Тише… тише…“ Колдунья старая!» – с раздражением думал он, глядя на склоненную голову тетки с ровным, как ниточка, пробором.
Но делать было нечего. Он раскрыл учебник географии и стал заниматься. А поздно вечером, засыпая, слышал сквозь сон, как тетка отчитывала Таню:
– Ваше ученье в ваших руках. Вы себя самостоятельной чувствуете, хотя и не сказать, что много над образованием трудились, а Ваську еще учиться да учиться. Теперь сын отца перегоняет, в жизни последнее место никому не надобно, а вы молодая, беспечная – может, вся ваша жизнь для кино пойдет…
Васек не слышал, что отвечала Таня, и сам не мог двинуться на ее защиту; голос тетки, однозвучный и монотонный, как дождь по стеклу, заглушался непобедимым сном набегавшегося за день человека. «Иш-шь… ты… тетка…»
Глава 13.
РАСПИСАНИЕ
Одинцов и Саша Булгаков, проводив Васька, пошли вместе, советуясь, как лучше составить расписание дежурств.
– Хорошо бы девочек отдельно, а мальчиков отдельно, – сказал Саша, – а то они на дежурстве ссориться будут и сваливать друг на друга.
– Верно! – обрадовался Одинцов. – Мы их отдельно поставим. Пусть они за себя отвечают, а мы за себя. Тогда, по крайней мере, Сергей Николаевич сразу будет знать, кто честно дежурит, а кто нечестно.
– Да, и потом соревнование у нас получится.
– Зайдем сейчас ко мне и сразу напишем, а завтра вывесим, – предложил Одинцов.
– Зайдем!
Товарищи провозились часа два, а утром чисто переписанное Одинцовым расписание висело в классе под двумя заголовками:
ДЕЖУРСТВО МАЛЬЧИКОВ и ДЕЖУРСТВО ДЕВОЧЕК
Дальше следовали фамилии.
* * *
На другой день Васек встал рано. Тетка разговаривала с ним как ни в чем не бывало.
«Обманула меня вчера, хитрюга!» – беззлобно думал Васек, вспоминая вчерашний случай.
В школе навстречу ему бросился Лепя Белкин:
– Трубачев, иди скорей! Там девчонки из-за расписания крик подняли.
– Какой крик? – Васек быстрыми шагами вошел в класс. Около нового расписания собралась целая куча ребят.
– Неправильно! Все равно неправильно! – кричали девочки. – Не имеете права разделять класс! И мы ничуть не хуже вас дежурим!
– Не хуже, а лучше!
– А ты, Булгаков, звеньевой, да еще староста, Одинцов тоже звеньевой, а делаете неправильно! – кричала Лида Зорина, взъерошенная, как птица, защищающая своих птенцов.
– Вы лучше, так вот мы вас отдельно и поставили! – старался перекричать ее Одинцов.
– Мы думали соревноваться с вами, – оправдывался Саша.
– Не спорьте, не спорьте! – вмешался Васек. – Не кричите! Сейчас все разберем… Зорина, подожди!.. В чем дело, Булгаков?
– Понимаешь, мы их отдельно в расписании поставили, чтобы в случае чего они сами за себя отвечали, а мы сами…
– А они орут! – с возмущением перебил Сашу Одинцов. – Мы хотим, чтоб лучше было…
– Трубачев! – выскочила опять Лида. – Они хотят, чтобы мы дежурили отдельно, а я считаю – это не по-товарищески. Мы все должны быть вместе. И вообще, ребята к девочкам придираются… Ты разберись, Трубачев!
– Вы вечно на нас жалуетесь! – кричал Белкин.
– Из-за всякой мелочи тарарам поднимаете! – презрительно бросил Мазин.
– Тише! – Васек крепко сдвинул брови, подошел к стене, сорвал расписание и сунул его Одинцову: – Перепиши заново. Зря это.
Класс притих. Одинцов и Саша глядели на Трубачева виноватыми глазами.
Васек сердито повернулся к ним:
– Мы ведь как хотели сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
– Да ну? Матвеич?! А про Оксану пишет? – пробегая глазами неровные строчки, спрашивал Сергей Николаевич.
– Пишет, пишет! Соскучилась твоя сестренка, – вздохнул отец.
Матвеич был старый товарищ Николая Григорьевича. В гражданскую войну оба они партизанили на Украине, потом расстались, изредка обмениваясь письмами и сохраняя старую дружбу. Теперь Матвеич звал старика на Украину: «Приезжай, старина! Полечим твои больные ноги».
От партизанских лет, проведенных в лесах и болотах, у Николая Григорьевича к старости разболелись ноги. Он редко куда-нибудь выходил и в отсутствие сына скучал, с нетерпением глядя в окно. Особенно мучило его безделье.
– Я ведь еще работать могу. Ноги мне не мешают, – грустно говорил он сыну – Ты вот всю ночь там что-то пишешь. Давай я хоть помогать тебе буду.
Как-то Сергей Николаевич попросил отца переписать свой доклад, с которым он должен был выступать на совещании учителей. Старик оживился, захлопотал и принялся за работу. Он тщательно переписал доклад разборчивым, крупным, немного детским почерком, без единой помарки.
– Ого! Да тебе мог бы позавидовать любой ученик четвертого класса! – смеясь, сказал Сергей Николаевич.
Вечером, выметая комнату, он обнаружил в углу скомканную бумагу – это были испорченные листы с кляксами. Но старик уже зарекомендовал себя как переписчик. И теперь Сергей Николаевич сам часто обращался к нему с просьбой переписать что-нибудь.
Прочитав письмо, они вдвоем стали сочинять ответ Матвеичу.
– А что, Сережа, может, и катнем с тобой в гости, а?
– Катнем, катнем, – отвечал Сергей Николаевич. – Как-нибудь летом…
Глава 11.
В КЛАССЕ
Ребята из четвертого «Б» прибежали в школу раньше всех. Почти каждый из них тащил что-то под мышкой или осторожно нес свою раздутую сумку.
– Стой, стой! Показывай, что за багаж у тебя? – останавливал на крыльце Грозный.
Иван Васильевич не переносил двух вещей: пугачей и рогаток.
Нюх у него на эти вещи был безошибочный:
– Стоп! Что-то ты такой бодрый нынче?
И, нащупав оттопыренный карман. Грозный вытаскивал оттуда предательски торчавшую рогатку.
– Так… до зубов вооружился. Давай пугач!
– Да нету у меня, Иван Васильевич!
– Нету? Кому-нибудь другому рассказывай!
Васька он пропустил беспрепятственно – из сумки у него торчал только выжженный пенал.
В классе ребята показывали друг другу свои сокровища.
Девочки принесли вязанье, платочки, вышивки. Мальчики высмеивали их:
– Станет он это смотреть, очень ему нужно! В куклы с вами играть!
– Мы Марии Михайловне всегда показывали. Ей даже нравилось очень! – кричали девочки.
– Марии Михайловне! Да она сама вышивала, она учительница, а он учитель! – доказывали им мальчики.
– Девочки, не слушайте их! Вот назло я первая свою вышивку покажу! Я не боюсь! – кричала Синицына.
– Ну и что хорошего? Только осрамитесь! – возмущался Одинцов.
– А какое вам дело? Мы сами за себя отвечаем.
– Девочки, не обращайте на них внимания! – уговаривала подруг Зорина.
Степанова медленно развязывала какую-то коробочку.
– Мы просто покажем все, что у нас есть. А ты, Одинцов, умнее, когда молчишь, честное пионерское.
Надя Глушкова запрыгала:
– Получил? Получил?
На Одинцова со всех сторон посыпались шутки.
– Ну, напали!.. – крикнул Леня Белкин. – Одинцов, удирай, а то засмеют!
– Да ну их!
Навстречу Ваську бросился Саша:
– Трубачев, я тебя давно жду! Вот марки принес.
– И я принес пенал и рамку. – Васек похлопал по сумке.
– Трубачев, – крикнула Синицына, – мы первые будем свои работы показывать.
– Трубачев, они хотят со своими вышивками вылезать… Понимаешь? Новый учитель – военный человек, а они к нему с тряпками! – объяснил Одинцов.
– Мы не с тряпками!
– А с чем же?
– У нас – свое, а у вас – свое!
Васек положил на парту сумку.
– Тише! – Он выждал, пока наступила тишина. – Кого Сергей Николаевич спросит, тот и покажет – мальчик или девочка, понятно? А самим не вылезать, категорически! Понятно?
– Понятно! – прошумел класс.
– Ну и лучше! Так, по крайней мере, никому не обидно.
Ребята занялись рассматриванием принесенных вещиц. В классе шуршала бумага, под партами валялись обрывки газет, тесемки, тряпочки.
Саша был занят марками. Одинцов раскладывал по ящикам свои камни. Трубачев, сидя боком на парте, что-то рассказывал ребятам. Когда в класс вошел Сергей Николаевич, все вскочили. Учитель прошел к столу. Под ноги ему попалась какая-то бумажка. Он поднял ее, повертел в руках, потом оглядел класс и сдвинул брови.
– В классе грязно. В чем дело? – отчетливо сказал он и, заложив руки за спину, отошел к окну.
Несколько ребят сорвались с места и нырнули под парты. Через минуту учитель повернулся к классу. Все сидели уже на местах с виноватыми, сконфуженными лицами.
– Я думал, что говорить о чистоте и порядке в четвертом классе мне не придется. Но пусть это будет в первый и последний раз. Вы не малыши, и объяснять тут вам нечего. Есть староста, есть дежурный по классу, есть санком. Честный человек честно относится к своим обязанностям.
Все были подавлены. Синицына, прикрыв ладонью рот, отвернулась и сделала ребятам гримасу.
«Что? Говорила я вам? Вот и любите его после этого!» – было написано на ее торжествующей физиономии.
Начался урок. Учитель вызывал к доске, спрашивал с мест. Ребята подтянулись. Они старались так ходить, как ходит учитель, так четко выговаривать слова, как выговаривает он, и вообще заслужить улыбку, шутку, похвалу. Выходя к доске, мальчики прижимали руки к туловищу и старались держаться прямо, по-военному.
На переменке озабоченно переговаривались между собой:
– Не спрашивает, что принесли.
– Забыл или рассердился?
– Ага, похвалиться хотели, а он и не спрашивает ничего! – язвила Синицына.
Васек заложил в учебник свою рамочку – он уже пожалел, что принес ее: «Зря только карточку изомну».
Но на последнем уроке Сергей Николаевич вдруг сказал:
– Кто-то из вас собирался принести свои работы, коллекции. Одинцов, кажется, хотел показать уральские камни.
Ребята ожили:
– Одинцов, Одинцов, иди!
Одинцов покраснел от удовольствия:
– Можно показать?
– Конечно.
Одинцов вытащил из сумки серую коробку с несколькими отделениями и подошел с ней к столу. Учитель внимательно рассматривал камни – о каждом он знал что-нибудь интересное. Рассказывая, держал камень на ладони, обходил с ним всех учеников.
Или говорил Одинцову:
– Покажи ребятам.
За камнями появились коллекции насекомых, за коллекциями – Сашины марки. Все приобретало особый интерес в руках учителя.
– Вот этот жук… – говорил Сергей Николаевич. И жук начинал оживать в его рассказе. Он гудел, жужжал, портил в садах деревья, спасался от преследования и наконец укладывался обратно в коробочку.
– Вот эта марка… – говорил учитель.
И марка начинала длинное путешествие из чужой страны через моря, через океаны, на судне, на самолете, в поезде и наконец возвращалась к Саше.
Васек показал пенал и рамку с карточкой матери. Учитель спросил, кто выжигал.
Васек сказал, что он сам. Учитель посмотрел на карточку и улыбнулся:
– Твоя мать?
– Да, – сказал Васек и, испугавшись, что учитель будет что-нибудь спрашивать, поспешно добавил: – Она умерла.
– Возьми, – сказал учитель, передавая ему рамку.
И, подняв вверх пенал, стал рассказывать, как по дереву можно выжечь различные рисунки и раскрасить их.
Несколько мальчиков не принесли ничего. Учитель удивился:
– А что же вы любите, что делаете дома?
Малютин вытащил из-под парты большой лист.
– Я немножко черчу, – сказал он. – Вот тут я нашу школу начертил, и улицу, и парк… – Рассказывая, он проводил мизинцем по тонким и жирным линиям на бумаге. – А вот это, – указал он на другой чертеж, – прямо так, я выдумал из головы такое, как бы мне хотелось… чтоб было… новая школа, фруктовый сад вокруг, пристань…
Ребята вытянули шеи и с любопытством смотрели на Севу.
– Постой, это очень интересно. Это план, так сказать. Молодец! – с видимым удовольствием сказал учитель. – А как же ты чертить научился?
– У меня мама чертежница, я ей помогаю иногда, – скромно сказал Сева.
– Интересно, – улыбнулся учитель. – Ну, давай покажем ребятам, как делается план улиц, строений. Покажи-ка нам школу!
Сева прошел по всем партам, объясняя:
– Вот улица… вот школа…
Когда он кончил, Сергей Николаевич сказал:
– А девочки нам ничего не показали!
Девочки низко наклонились к партам. Лида Зорина бросила торжествующий взгляд на мальчиков и шепнула что-то Вале Степановой.
Степанова встала:
– У нас одно фото… Потом одна девочка занимается лепкой, потом еще одна книжки переплетает… и еще…
Она обернулась к подругам.
– Игрушки… игрушки… – подсказал кто-то сзади.
– Да, игрушки на елку и еще… вышивки всякие, – закончила Валя Степанова.
– Так давайте, что же вы! Это все нужные и интересные занятия. Очень интересные!
Девочки, перешептываясь, достали свои сверточки и гуськом потянулись к столу.
Мальчики переглядывались:
– Ого! Когда это они делали? Вот хитрюги какие!
– Смотри, смотри! Степанова снимок показывает!
Сергей Николаевич держал в руках фотографический снимок:
– Очень интересная работа! Это ты, что же, увеличила?
За снимками появился удачно вылепленный из глины галчонок с раскрытым ртом и растопыренными крыльями, за галчонком – вылитые из гипса фигурки и аккуратно переплетенные книги.
Мальчики молча таращили глаза.
Сергей Николаевич рассматривал все с большим интересом. Лучшие работы показывал классу.
Вышивки, кружева и вязанье тоже понравились учителю.
– А вот это и я умею делать, – вдруг сказал он, поднимая вверх туго сплетенный из сутажа пояс. – У меня даже галстук такой есть!
Девочки ликовали. Мальчики улыбались, но на девочек не глядели.
Учитель рассмотрел еще несколько вышивок; на одной трудно было определить, кто вышит – не то заяц, не то кошка. Разговор перешел на мышей, ежей, кроликов.
Одинцов сострил:
– А Леня Белкин поймал белку.
– Жалко, что у нас нет Медведева: он поймал бы медведя, – сказал учитель.
– Есть, есть Медведев! – закричали ребята. Медведев, коротенький, щупленький мальчик, поднялся с места.
– Мне не поймать, – смущенно сказал он под громкий хохот ребят.
Глава 12. «ТИШЕ… ТИШЕ…»
Одинцов, Саша Булгаков и Васек вышли вместе.
– Вот что, ребята, – сказал Васек. – Давайте пересмотрим расписание дежурных, чтобы такого, как сегодня, больше не было. Слыхали, как он сказал: в первый и последний раз! Да еще о честности…
– Да! – подхватил Одинцов. – Я сегодня чуть не пропал, думал – сквозь землю провалюсь, когда он отошел к окну.
Саша вытащил записную книжку.
– Кого же мне назначить? Может, вместе составим расписание?
– Одинцов, ты помоги ему… Знаешь, чтоб подобрать хорошие пары, кого с кем, чтобы все как по маслу шло!
– Ладно, мы сделаем! А я вот что, ребята, придумал: давайте попросим Сергея Николаевича посадить нас вместе, – сказал Одинцов.
– Да как же втроем сядем? – засмеялся Васек.
– Ну, один впереди, два сзади, а все-таки вместе. Попросим, а?
– Ну что ж, попросим, – решили товарищи.
У своего дома Васек распрощался с друзьями.
– Папа уехал? – спросил он у порога.
– Уехал. Утром еще. А ты что же, забыл? – отозвалась тетка, накрывая на стол.
– Нет, не забыл.
Васек почувствовал острую необходимость видеть отца, рассказать ему о том, что было в классе, посоветоваться.
«Сейчас надо бы подтянуть ребят… – подумал Васек. – А как подтянуть?»
Он вспомнил, что ему говорил Митя: «Хочешь ребят подтянуть – подтянись сам, а то ребята знаешь какие? Сразу скажут: „Ты что с нас спрашиваешь? Ты раньше с себя самого спроси“.
Васек вспомнил, что за все время каникул он не брал в руки учебника, и, наскоро пообедав, сел заниматься. Но мысли как-то разбегались, что-то не додумывалось до конца, беспокоило. «Со стенгазетой запаздываем. И что Одинцов думает! Ведь он редактор, почему я должен ему напоминать?»
Кроме стенгазеты, что-то еще царапало Васька. Когда учитель похвалил Малютина за чертежи, Васек вдруг почувствовал что-то против Севы и довольно грубо сказал ему, когда тот сел рядом с ним: «Не рассаживайся на всю парту со своими планами!»
– Васек! – позвала из кухни Таня. – Иди сюда! У меня билеты в кино. Пойдешь? У нас в клубе. Вместе и домой потом придем.
Васек не успел ответить – тетка просунула в дверь голову:
– Васек уроки должен учить, день будний, а в вашем клубе как-нибудь обойдутся без него!
– Как хочет, – бегло взглянув на мальчика, сказала Таня.
– Ему и хотеть нечего, за него взрослые думают…
– Почему это еще? – грубо прервал ее Васек. – Захочу – и пойду! Ты мне запретить не можешь – я не маленький.
– Тише, тише… – вдруг зашептала тетка, приложив к губам палец с наперстком и оглядываясь с таким видом, будто в комнате спал ребенок. – Тише, тише… тише.
– Чего – тише? – сбавляя тон, удивленно спросил Васек.
– Сядь на место сейчас же, – тем же значительным шепотом произнесла тетка.
Таня смотрела на нее испуганными глазами.
– Сядь на место тихонечко…
Васек пожал плечами, пошел в свою комнату и сел на место.
– Ну и чего? – нетерпеливо спросил он, поднимая глаза на вошедшую за ним тетку.
Тетка молча закрыла в кухню дверь и спокойно взяла свое шитье.
– Что – чего? – сказала она обычным голосом. – Чего задано. Сиди и занимайся.
Васек покраснел от злости.
«На пушку взяла… „Тише… тише…“ Колдунья старая!» – с раздражением думал он, глядя на склоненную голову тетки с ровным, как ниточка, пробором.
Но делать было нечего. Он раскрыл учебник географии и стал заниматься. А поздно вечером, засыпая, слышал сквозь сон, как тетка отчитывала Таню:
– Ваше ученье в ваших руках. Вы себя самостоятельной чувствуете, хотя и не сказать, что много над образованием трудились, а Ваську еще учиться да учиться. Теперь сын отца перегоняет, в жизни последнее место никому не надобно, а вы молодая, беспечная – может, вся ваша жизнь для кино пойдет…
Васек не слышал, что отвечала Таня, и сам не мог двинуться на ее защиту; голос тетки, однозвучный и монотонный, как дождь по стеклу, заглушался непобедимым сном набегавшегося за день человека. «Иш-шь… ты… тетка…»
Глава 13.
РАСПИСАНИЕ
Одинцов и Саша Булгаков, проводив Васька, пошли вместе, советуясь, как лучше составить расписание дежурств.
– Хорошо бы девочек отдельно, а мальчиков отдельно, – сказал Саша, – а то они на дежурстве ссориться будут и сваливать друг на друга.
– Верно! – обрадовался Одинцов. – Мы их отдельно поставим. Пусть они за себя отвечают, а мы за себя. Тогда, по крайней мере, Сергей Николаевич сразу будет знать, кто честно дежурит, а кто нечестно.
– Да, и потом соревнование у нас получится.
– Зайдем сейчас ко мне и сразу напишем, а завтра вывесим, – предложил Одинцов.
– Зайдем!
Товарищи провозились часа два, а утром чисто переписанное Одинцовым расписание висело в классе под двумя заголовками:
ДЕЖУРСТВО МАЛЬЧИКОВ и ДЕЖУРСТВО ДЕВОЧЕК
Дальше следовали фамилии.
* * *
На другой день Васек встал рано. Тетка разговаривала с ним как ни в чем не бывало.
«Обманула меня вчера, хитрюга!» – беззлобно думал Васек, вспоминая вчерашний случай.
В школе навстречу ему бросился Лепя Белкин:
– Трубачев, иди скорей! Там девчонки из-за расписания крик подняли.
– Какой крик? – Васек быстрыми шагами вошел в класс. Около нового расписания собралась целая куча ребят.
– Неправильно! Все равно неправильно! – кричали девочки. – Не имеете права разделять класс! И мы ничуть не хуже вас дежурим!
– Не хуже, а лучше!
– А ты, Булгаков, звеньевой, да еще староста, Одинцов тоже звеньевой, а делаете неправильно! – кричала Лида Зорина, взъерошенная, как птица, защищающая своих птенцов.
– Вы лучше, так вот мы вас отдельно и поставили! – старался перекричать ее Одинцов.
– Мы думали соревноваться с вами, – оправдывался Саша.
– Не спорьте, не спорьте! – вмешался Васек. – Не кричите! Сейчас все разберем… Зорина, подожди!.. В чем дело, Булгаков?
– Понимаешь, мы их отдельно в расписании поставили, чтобы в случае чего они сами за себя отвечали, а мы сами…
– А они орут! – с возмущением перебил Сашу Одинцов. – Мы хотим, чтоб лучше было…
– Трубачев! – выскочила опять Лида. – Они хотят, чтобы мы дежурили отдельно, а я считаю – это не по-товарищески. Мы все должны быть вместе. И вообще, ребята к девочкам придираются… Ты разберись, Трубачев!
– Вы вечно на нас жалуетесь! – кричал Белкин.
– Из-за всякой мелочи тарарам поднимаете! – презрительно бросил Мазин.
– Тише! – Васек крепко сдвинул брови, подошел к стене, сорвал расписание и сунул его Одинцову: – Перепиши заново. Зря это.
Класс притих. Одинцов и Саша глядели на Трубачева виноватыми глазами.
Васек сердито повернулся к ним:
– Мы ведь как хотели сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13