Шевелит губами.
— Где у вас болит? — наконец доносится далекое эхо.— Где у вас болит, где у вас болит...
— Конечности ног ноют нестерпимо,— отвечает Аспан и переводит на сына взгляд.— Подойди, мой жеребенок,— зовет он хрипло. Голос срывается.— Подойди же, мой единственный.
У мальчика от ужаса расширились глаза, он намертво вцепился в мать, и нет такой силы, чтобы оторвать его.
«Не узнал меня. Лицо, наверное, почернело, обморожено»,— думает Аспан, смотрит вопросительно на врача, ожидая слов ободрения и утешения.
И врач говорит им:
— Будете жить гго лет.— Потом он почему-то ки вает Камке на дверь, прося выйти.
Камка уходит с мальчиком, врач — за ними. Напротив Аспана окно, за ним сверкающая белизна большого двора. Аспан видит лошадь, запряженную в розвальни, и узнает ее, хотя вся она в инее, на морде сосульки. Эта лошадка знакомая, она из родного аула. Значит, он в районной больнице, и Камка приехала на этих розвальнях
Возвращается Камка, подталкивая вперед мальчика
— Подойди к отцу,— приказывает твердо.
Как обнять сына, как прижать к себе, если вместо рук две забинтованные дубины? Мальчишка приник к нему и затих, словно испуганный козленок
Поверх его головы Аспан смотрит в окно, и плывут вместе со слезами белый двор, заиндевевшая лошадка, голубой дым, подымающийся из трубы маленького дома на другом конце двора.
Ах, никогда раньше он не замечал, что вкус слез сладок как мед, душист как кумыс. Никогда не видел, что мир так прекрасен, не слышал, как красив голос Камки. И все это оставил ему ушедший навсегда табунщик. Но о том знлют только они двое, и когда-нибудь узнает мальчик, приникший к его груди. Узнает он и то, что ни звери, ни солнце, ни холод, ни земля не хотят зла человеку и опасаться нужно только дурных людей.
— Бог сберег, и ты остался жив,— донесся голос Камки,— а инвалидность — ну что ж, привыкнешь, приладишься, и заживем по-прежнему.
Аспан не понял ее слов, нестерпимо ныли ноги.
— Камка, ау, Камка,— позвал он по старинке,— хватит причитать, нам с лица воду не пить, я ведь никогда не был красавцем. Потри лучше пальцы ног.
Жена не двинулась с места, смотрела как-то дико.
«Что это с ней?! Боится, что ли, или врачи не позволяют? И почему так странно расположилась на кровати, уселась прямо мне на ноги?»
Он пошевелил ногами, Камка не шелохнулась.
«Бред какой-то, бесчувственная женщина... или горе лишило ее рассудка?»
Он приподнялся на подушках, сын отпрянул и замер, глядя так же дико.
«Да что ж это с ними?»
— Встань, Камка. Ногам больно.
Камка вскочила. Странно: похоже, что сидела на пустом месте, под одеялом ничего нет.
— Камка, ну, Камка, подними одеяло.
Камка застыла как в столбняке, но подбородок ее дрожал. И вдруг зарыдала, словно на похоронах; мальчишка тоже стал тоненько подвывать.
Вошел врач.
— Мы же договорились, что вы будете держать себя в руках,- недовольно сказал он,— а вы все испортили.
— А что у него осталось неиспорченного,— заголосила Камка,— посмотрите на него!
Врач взял ее за плечо и вывел из палаты.
Аспан смотрел на складки одеяла там, где полагалось быть ногам, и вдруг подумал, что оно похоже на желудок разрезанной овцы.
— У нас не было другого выхода,— жестко сказал врач, вернувшись в палату,— множественные переломы и обморожение. Речь шла о вашей жизни.
— О моей? — спросил удивленно Аспан.
— Да, да, о вашей, о чьей же еще,— насторожился врач и заглянул в глаза.— Вы помните, что случилось с вами?
— Помню.
— Почему же вы так удивились, когда я сказал, что речь шла о вашей жизни?
Да, да, правильно... осталась моя жизнь. И что же мне теперь с ней делать?
- Вы мужчина, жигит. Сколько мужчин вернулись с войны инвалидами...
— Про войну мне не надо рассказывать, видел.
— Значит, вы счастливчик, два раза избежали смерти.
- Скажите лучше: два раза видел ее.
— Можно и так. Но уверяю вас, жизнь великий лекарь, все постепенно забудется.
— Вы видели человека, забывшего, что у него нет ног?
— Я сделал все, что было возможно...
— Ладно,— Аспан дотронулся забинтованной рукой до его плеча,— видно, не избежишь петли судьбы. Но у меня есть одна просьба.
- Исполню любую.
- Только не удивляйся... Как бы сказать...
— Прямо.
- Прямо трудно. Ты не поймешь меня... жаль, что был без памяти, а то бы попросил оставить для меня то, что ты забрал.
Врач вздрогнул и снова долго и внимательно поглядел в черные и мрачные, как безлунная ночь, глаза Аспана.
— Я в рассудке,— ответил на этот взгляд Аспан,— и я бы хотел похоронить свое, только не спрашивай меня — зачем, потому что...
— Я понял,— перебил врач,— да, да, как тот батыр из старой легенды... но... но и ты не спрашивай меня ни о чем, когда получишь свой курджун.
- Я не спрошу,— устало сказал Аспан. Врач вышел.
Аспан посмотрел в окно: лошадки с розвальнями не было,— значит, Камка с мальчиком уехали.
«Вот и остался ты один, Аспан. Один на один со всем, что случилось... Созданный аргамаком, осужден теперь ползать черепахой... Скажи, нравится ли тебе это, нравится ли, что выжил заплатив такую цену? Ты выжил так радуйся, хохочи, пой песни, что же ты не поешь, не смеешься. Ведь ты полон сил...»
Замотанными руками он ухватил прутья в изголовье кровати и согнул их; сквозь бинты проступила кровь, но он, не чувствуя боли, гнул и гнул железные прутья
— Что вы делаете.. — прошептал рядом кто-то — перестаньте, перестаньте, пожалуйста
Рыча, Аспан боролся с железом словно в смертельной схватке со зверем
Девушка-медсестра обхватила его шею, тянула ела быми руками:
— Перестаньте, перестаньте
— Уходи отсюда! — прорычал Аспан.
— Нужно беречь силы, самое тяжелое впереди. Скру тите себя, как вы скручиваете эти прутья, вы же мужчина
Она ушла
«Что она сказала? Что самое тяжелое впереди? Что может быть хуже того, что уж^ случилось? Что она сказала?»
- Аналайын! — крикнул он обессиленно упав на подушку.— Аналайын!
Девушка вошла в палату, присела на край постели
— Повторите, что вы сказали.
Вы знаете,— девушка смотрела на него огромными глазами,— не было в больнице человека, который не восхищался бы вашим мужеством. Вы совершили подвиг Если бы это было в моей власти, я бы присвоила вам звание Героя
— Спасибо, зеркальце мое, но подвиг совершил дру гой человек, его уже нет, а мне предстоит жить уродом
— Я не понимаю вас,— чистый лоб девушки сморщился страдальчески,- объясните.
«Боже, какая она милая, где же я видел такое же нежное, трогательное существо... е-е-е на джайляу он самый, козленок, Елик.. Удивительно, чудесное в природе не умирает, оно передается другому существу, чтобы возродиться вновь».
— Не бойся, душа моя, я просто хотел сказать, что все мои силы ушли на то, чтоб выжить, больше ничего не осталось.
— Понимаю,— вздохнула девушка,— но если б вы знали, как вы нужны теперь людям! Вы должны научить их мужеству. Это странно, но лицо ваше мне знакомо Я докурила в операционной, когда...— Она запнулась.
- Когда отрезали мои ноги?
— Да... У меня лились слезы. Вы мне были как родной, мне казалось, что это вас в детстве, балуясь, я обнимала за шею, что вы можете защитить от зла и несправедливости. Ах, я много думала о вас! Родятся ли теперь такие жигиты? Где они? Девушкам моего поколения кажется, что они родились или слишком поздно, или слишком рано.— Она вытерла слезы кусочком марли, который достала из кармана халата, по-детски шмыгнула носом.— Простите, что я делюсь своими бедами. Отдыхайте.— Она наклонилась к нему и, обдав ароматом свежего сена, парного молока и еще чем-то незнакомым, волнующе пряным, поцеловала в лоб.— Отдыхайте,— тихонько вышла из палаты.
«Истинное чудо! Какие прекрасные глаза, какой запах! Пряный, словно цветок горного мака, как напомнил он о счастье, о молодости! Оказывается, чувства мои еще не умерли».
Аспан закрыл глаза. Во сне к нему прилетела птица с лицом девушки из Сармоньке, она села на ветвь кедра, он хотел подойти к ней ближе, она взлетела, тяжело взмахнув крыльями, на соседнее дерево. Он снова попытался приблизиться, ему очень хотелось дотронуться до нее, она все отлетала и отлетала; и вдруг он увидел, что вошел в мертвый лес, и ужас охватил его. Нестерпимо болели ноги; он подумал, что у него нет сил вернуться назад, а сухостой окружал его, подступал со всех сторон. Птица исчезла. Он бросился напролом, обдирая лицо, руки о голые ветви деревьев. Впереди что-то светлело. Наверное, горное озеро. Там он отдохнет, вымоет усталые, саднящие ранами ноги.
Озеро было неприветливо свинцовым, оно вдруг стало приближаться, раздвигая свои берега, грозя вот-вот поглотить холодными водами. Аспан издал стон и проснулся. Недоуменно обвел глазами палату и вспомнил все сразу...
— У меня нет ног,— громко и спокойно сказал он. ...Когда минули полные печали и тоски три месяца,
Аспана выписали из больницы. Провожали до телеги все врачи, вернее — санитары несли его на руках, остальные шли рядом, говорили бодрые слова, похлопывали по плечу. Молча и незаметно, будто между прочим, хирург положил рядом что-то в курджуне. Их тайну.
Стояла светлая тихая весна, похожая на скромную невесту.
— «Тот, кто не падал с коня и не ударялся о землю, тот не станет смелым жигитом» Это мудрые слова,— тихо сказал на прощанье хирург
Трясясь в телеге, Аспан жадно оглядывался вокруг. Как прекрасна была его земля! Почему он не замечал этого раньше, носясь по ней на коне?
Камка настегивала лошадку, сидела прямо и не обернулась ни разу. Странная женщина. Аспан не знал, что слезы душат жену и тоска разрывает ей сердце.
Встречные 1утники здоровались преувеличенно вежливо.
Глупцы, ему не нужна их жалость, они не знают, как он силен теперь!
Но когда показались дымы родного аула, запершило в горле. Аспан откашлялся и сказал в спину Камке:
— Отвезла бы меня лучше в дом инвалидов. Камка молчала.
— Отвези. Это же рядом. Буду отвлекать себя простой работой. Резать из дерева ложки и игрушки для детей. У нас дома, кажется, еще сохранились ложки, сделанные инвалидами, хорошие ложки
Камка молчала.
— Какой бабе интересно обнимать гнилой пень?
Камка молчала, только чаще и сильнее хлестала бичом коня. Телега трясясь на камнях, мотала седоков из стороны в сторону.
— В чем вина бедной лошади, что так бьешь ее? Лучше ударь меня.
Камка молчала. Откуда у этой обычно слезливой, несдержанной женщины теперь взялась сила?
— Оставь меня здесь! - крикнул Аспан.— Слышишь, я не хочу домой!
Камка натянула вожжи, остановила лошадь. Круто обернулась: волосы взлохмачены ветром, лицо горит, веки опухшие.
— Эй, Аспан,— сказала спокойно,— ты не пили мою и без того измученную душу. Не ты один стал калекой, беда постигла нас обоих. И если до сих пор терпел ты, то дальше терпеть должна я. Умрешь — похороню честь по чести, не умрешь — будешь жить со мной, пока я не умру. Так что не кипятись, не трави меня, словно это я свалила на тебя лавину. Раз послал бог на голову беду, возьми беду на плечи. У меня хватит сил выдержать и издевательства судьбы, и твою немощь Только ты не мешай
Отвернулась, ударила лошадь. Качнувшись назад, Ас-пан еле сумел удержаться, ухватившись за края телеги.
Слова Камки, ее твердость поразили его. Та ли это бессловесная тень, которую обижал всю жизнь? Не жалел, не ласкал, все не мог забыть до конца другую — из Сармоньке.
И она терпела, ходила поникшая, ни в чем не переча Сейчас он увидел другую женщину, может и не любящую, не забывшую обиды, но настоящего друга, увидел огонь в глазах, увидел силу характера, силу, готовую выдержать испытания жизни, и его крики и просьбы показались жалким кривлянием, шутовством. Он вспомнил слова красивой медсестры. «Терпите, ага. Настоящий подвиг — это когда победишь себя»,— сказала она.
Камка победила себя, победила старую боль, обиду ревность, оскорбленное женское самолюбие. Очередь за ним. Он должен стать по-настоящему другим человеком Ведь там, в ледяном безмолвии, он пережил и свою смерть, и свое второе рождение. И впереди жизнь, он ее начал, вот только выполнить долг перед Табунщиком надо.
Возле леса, совсем близко от аула, он окликнул жену
— Камка, ау, Камка, придержи немного!
— Ну что еще?
— Ты оставь меня здесь, а сама съезди за лопатой
— Зачем? — спросила недовольно.— Что ты забыл на кладбище?
— Я хочу похоронить принадлежавшее мне,— тихо сказал Аспан.
— А-а-а .. да, совсем забыла. Доктор ведь говорил...— Она засуетилась, стараясь избежать его взгляда, соскочила с телеги, подставила плечо.— Сойди осторожно, обними меня. Осторожно, вот так... Тебе не больно?
Как ребенок, он повис на спине жены, и она отнесла его к маленьким холмикам. Усадила бережно на нежную траву.
— Жди.— Вскочила на передок телеги и, нахлестывая лошадь, понеслась в аул.
Когда впервые коснулся телом земли, всего передернуло: «Точно — упал г коня, недаром хирург пословицу подходящую припомнил. И как холодна земля!»
Подтянул к себе курджун и пополз, волоча его за собой. Пока добрался до отцовской могилы, пот катил градом, заливая глаза
Аспан провел ладонью по лицу, почтил память родного
Ладонь стала мокрой. Сорвал молодую травинку, положил в рот, пожевал еще безвкусный нежный побег.
Со стороны аула послышалось тарахтение телеги, покатилось по дороге облачко пыли.
«Ах, моя бедняжка, летит как птица»,— впервые с нежностью и благодарностью подумал он о жене. Камка правила стоя, ветер трепал за спиной концы платка, и казалось, что белые крылья несут ее над землей.
Аспан не мог оторвать глаз от статной, устремленной вперед крылатой женщины — своей жены.
— Ты что так смотришь? — спросила она, торопливо поправляя растрепавшиеся косы.— Весь аул ждет тебя.
Аспан молчал.
— Ну, где копать?
— Копай возле отца и не бери слишком близко. Пусть останется и для меня место.
— Говоришь что попало.
— А ты научилась разговаривать дерзко. Женщина оперлась подбородком на черенок лопаты,
улыбнулась.
— Это я нарочно так, чтобы не разреветься.
Она отбросила прядь со лба, подоткнула высоко юбку и начала копать.
Ее стройные ноги поразили Аслана гладкостью и белизной; ее высокий стан гнулся легко, и черные волнистые волосы, рассыпавшись, то заслоняли лицо, то, ложась на спину тяжелой глянцевой волной, открывали изумленному взгляду Аслана смуглые, пылающие румянцем щеки, блестящие угольно-черные глаза.
Как же он не замечал двадцать лет, что лежащая в его объятиях женщина так хороша! Женившись неожиданно и постоянно гоняясь за лошадьми, он был слеп к ней, живущей рядом. Он тосковал по девушке с той стороны, не забывал первую любовь и этим ранил душу жены. Может, поэтому после рождения первенца Камка ходила будто незамужняя. Причины они не понимали и не спрашивали друг друга: почему?
Аспан был уверен, что, потеряв ноги, он потерял и свою мужскую силу, и это было, может„ главным мучением его бессонных ночей в больнице.
Но сейчас неожиданно он почувствовал то, что чувствовал давно с девушкой из Сармоньке. Он дрожал и задыхался, будто приподнимал одеяло любимой.
— Ой, что с тобой? — испуганно спросила Камка, вонзив лопату в землю.— У тебя, наверное, жар.
— Да, жар. Подойди ко мне, душа моя, и поцелуй меня в лоб
Камка опустилась перед ним на колени, и Аспан обнял ее мощными руками и прижал к себе так крепко, что она застонала
Навсегда запомнил Аспан запах влажной вскопанной земли, н крик жаворонка в вышине, и в ответ ему счастливый крик жены, и бледное небо в легких полупрозрачных перышках облаков, когда, положив голову на колени Камки, он лежал обессиленный, а она гладила его лицо, волосы, трогала пальцами губы; ее прохладные слезы капали как светлый благодатный дождь.
Они вместе закопали курджун, насыпали холм и воткнули курук.
..В снежном феврале Камка родила девочку, а через год, тоже в феврале, еще одну Росли они тихими и светлыми, как майский день. Младшая, Малика, уже девочкой поражала необычайной красотой и какой-то нездешней странностью речей и поступков Ночи напролет жгла лампу, сидя над книгами, а однажды Камка показала Аслану листочки, исписанные столбцами строчек. И каждая строчка оканчивалась похожими словами. Аспан сказал, что это называется «стихи», и не велел жене трогать листочки. «У девушек это бывает, но потом проходит»,— объяснил он испуганной жене
Два путника — управляющий отделением совхоза и зоотехник — двигаются по белой снежной долине Они спешат к плененным этими же снегами табунщикам Алатая.
Кони измучились до остервенения. Белый конь Амана время от времени, будто вспомнив, что он лихой жеребец, нелепо прыгает и тотчас проваливается в снег. Мудрый азбан зоотехника мощно таранит грудью бесконечную преграду, но и он в мыле.
Все же, судя по борозде, пересекающей долину, всадники прошли довольно большое расстояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11