Это и есть кричащий безмолвно мир, это и есть. Ночь января длинна, как овечья кишка.
Он, еще вчера ходивший вразвалку, прыгавший, как горный козел, лежит, скованный страданием, между жизнью и смертью, не в силах ни на воло^ оторваться от земли.
Луна скрылась в расщелине горы Музбель; с ее исчезновением Аспан испытал тоску, подобную той, что испытывал всегда, попав в молак . Но когда стали меркнуть звезды, он подумал о солнце, подумал с радостью и надеждой. Все, что он мог сделать для продления своей жизни,— это неустанно тереть руками лицо и уши; он подгреб к себе снег и укрылся им. Теперь лежал, до плеч укрытый снежным саваном.
«Пойдет ли кто-нибудь искать меня?»
Солнце заставило ждать себя долго и мучительно Его слабые лучи еле достигали дна глубокого ущелья, их почувствовали веки, открылись и сомкнулись тотчас Этот жидкий свет показался нестерпимым.
Но Аспан знал, что через десять - пятнадцать минут солнце снова уйдет за горы; он приподнял голову, заставил себя широко открыть глаза, стараясь получить как можно больше от краткого свидания с дающим жизнь.
И случилось чудо: бессознательно, как подсолнух, стремясь к солнцу, он приподнимался приподнимался и вдруг сел, словно суслик у норы.
Какое счастье он испытал!
Сколько раз потом, в минуты отчаяния, когда его сидячее положение стало вечным, он вспоминал это первое чувство счастья, свой крик радости, и отчаяние отступало.
Аспан попытался пошевелить ногами — напрасно. Даже не болели; как будто какие-то духи поделили его тело, кому-то достались ноги, и он унес свою долю навсегда.
Вода, заполнившая саптама-этик ', замерзла. Надо было отогреться, разжечь костер. Да, но спички, которые всегда клал за голенища, безнадежно вмерзли в лед, пропали. Хотелось есть. Он сунул руку за пазуху. Слава богу, курт уцелел. Надо быть осторожным, съесть немного. Он кинул в рот маленький кусочек, принялся сосать, остальное бережно спрятал во внутренний карман полушубка, близко к груди.
Засмеялся.
«Глупый Аспан, зачем беречь курт? Кто в злую непогоду пойдет искать тебя в ущелье Тар, куда и летом-то не ступает нога человека? Сначала съешь курт, потом тебя съедят волки. Или наоборот: вместе с тобой они съедят и твой курт, так что экономить его незачем...»
И все же только черт живет без надежды. Может, все-таки найдется какой-нибудь отчаянный и отправится на поиски? Вот хорошее занятие: посчитать отчаянных. Довлет, Болат, Каноат, может быть... Набралось десять. Немало. Что касается других аульчан — сегодня друзья, завтра враги, только и ждут, когда ошибешься.
Горсточка родственников примчится со слезами к Камке и, конечно, не забудет припомнить его упрямство, скажет — сам виноват. Близкие всегда так говорят С тех пор как сел на коня, он, сирота, ни разу не ходил к близким с протянутой рукой. Сам поил и кормил себя, как поит и кормит себя любое маленькое насекомое
1 С а п т а м а этик - сапоги до колен
в природе Он не любит советов. Ничего, прожил и без них.
Отметил равнодушно: прожил.
...Да, прожил без советов. Советчики появились, когда имя загремело не только в районе, но и в области «Поменяй жеребенка на стригунка, нет, поменяй кобылу на стригунка». Не слушал, потому что жил без хитрости и дальше проживет. Пусть смеются: «Аспан такой честный, что может вдоль поделить конский волос». И еще: родичи не признают самостоятельности, считают зазнайством Легче зло простят, оно понятнее. Значит, ошибся, насчитав десять. Десяти не будет. Ничего не будет. Никто не обернет в саван, не прочитает заупокойную молитву Родителей давно нет, сын — еще дитя. Ни сердце, ни мозги его не достигли зрелости. Значит, судьба выбрала та бунщику подходящую безвестную смерть в одиночестве на дне расщелины, среди глухого леса. Ну что ж, убежать от нее не может даже тот, кто сидит в доме аллаха
Показалось, что хрустнула ветка. То ли человек, то ли зверь шевелится.
Прислушался с любопытством. Страха не было, его унес снежный обвал. Кто-то бродил совсем рядом «Зверь или человек? Зверь мне подходит больше. О боже, пошли мне зверя! Пусть съест меня, это лучше чем терпеть такой собачий позор, какой терплю я. Будут темнеть на снегу моя алая кровь и мои кости. Весной их унесет талая вода. И не останется от меня ничего в этом грешном мире, исчезну тихо или превращусь в зверя, съевшего меня, и начну вторую жизнь. У сына есть мать, не пропадет, как не пропал я...»
Справа, круша снег, передвигаясь будто вплавь, возник косолапый хозяин Алтая. Аспан оглянулся, обрадовался до сумасшествия и рассмеялся во все горло. Даже закричал непристойно:
— Ассалаумагалейкум, мой медведь! — Медведь замер в изумлении.— Иди же, иди, не бойся, оружия у меня нет.- Аспан призывно махал рукой.— Иди! Наверняка тебя выжил из берлоги среди злющей зимы мой обвал и предназначенный мне крик. Извини. Но я вознагражу тебя Иди же, иди, ты ведь голоден, так насыться до самозабвения моим мясом, мой медведь. Не окажу никакого сопротивления, ешь большими, большими кусками. Давай соединим наши души и пойдем гулять по горам. Честно говорю, не обманываю — ешь меня, пусть бог пода рит мне твою свободу, твою непонятливую дурость
Человека, превратившегося в медведя, не испугает ни какой крик Иди, мой косолапый, хапай и ешь меня
Медведь стоял неподвижно и внимательно смотрел на кричащее так громко, размахивающее лапами существо Смотрел, потом отвернулся и не спеша ушел.
— Эй, вернись! — закричал вслед Аспан.- Попробуй человечьего мяса!
Медведь уходил, скрипя снегом, и треск валежника становился все тише и тише.
— Не захотел легкой добычей окровавить свои когти Эх, мой добрый зверь, не захотел поживиться пищей добытой без схватки, без труда. Значит, и у тебя есть совесть И, значит, мне суждено жить. Жить калекой без пользы, без радости.
Аспан нащупал на поясе ножны. Вытащил нож с руко яткой из рога тура. Пальцем попробовал лезвие остался доволен. Поднес нож к груди.
«Нет, может не пройти сквозь полушубок и не достанет до сердца».
Расстегнул пуговицы, распахнул полы.
«Родной край, люди добрые, будьте здоровы и счастливы,— прошептал Аспан,— оставляю единственного сына тебе, гордая гора, тебе, ветер, тебе, укрытая снегом черная земля, тебе, небо, вам, реки и озера, птицы и звери, всем вам оставляю. Прощай, Аман!» Он поднял над собой руку, и вдруг кто-то жалобно вскрикнул над ним:
— Нет, нет, нет! Аспан замер.
— Нет, нет, нет! — повторил неведомый голос над его головой и потом что-то неразборчивое. Бормотание перешло в разрывающий душу плач.
Аспан поднял глаза. На ветке кедра сидела огромная черная птица с прекрасным женским лицом. Он узнал девушку из Сармоньке.
— Так вот когда ты пришла ко мне, моя красавица — тихо прошептал Аспан.— Ты пришла оплакать меня
— Нет, нет, нет! — простонала птица-девушка.
Нож выскользнул из руки, будто подчинившись неслышному приказу. Луна разгоралась и разгоралась, заливая мир серебряным светом.
— Пой мне,— попросил Аспан, - пой мне, моя девушка
Он закрыл глаза, и птица запела о том, что как сыны человека не могут выпросить у бога счастья, так не могут
выпросить и смерти, если не пришел назначенный им час «Умрет только тот, кого поджидает смерть. Разве цлохо тебе лежать в моих объятиях, горячих как пламя и холодных как лед? Зачем ты спешишь освободиться от светлого мира? Еще не исчерпались ни хлеб твой, ни соль. Еще не допил ты до конца чашу своих мучений. Отец назвал тебя небом \ взгляни, как высоко оно, как недоступно, но мы все на пути к нему, и первым придет туда тот, кто рассчитался за все грехи свои, и тот, кто ослабел душой и не может больше ничем помочь живущим Спи, Аспан, ты должен набраться сил перед прощанием навеки, спи, я буду охранять твой сон».
Мертвая тишина простерлась над высокими горами, над широкими долинами; спала, скованная льдом, река, спали кедры, укрытые снегом, спали вершины и ущелья, спал медведь, спали снежные лавины, спал крик, и на дне глубокого ущелья спал человек. Обыкновенный беспечный человек. В чистейшей колыбели из снега.
Над ним всходило и заходило солнце. Звезды свершали свой медленный и торжественный путь. Лежала на боку Большая Медведица, поднимались Стожары, невозмутимо сияла Полярная звезда.
Иногда он открывал глаза и видел небо, то отливающее бледной синевой снятого молока, то перламутрово-розовое, то бездонно черное. Сверкала и пламенела на нем его любимая звезда — Сюмбле, звезда табунщиков, подмигивала таинственно.
Как-то проснулся оттого, что на лицо упал пушистый снег, залепил Глаза, ноздри. Это, взлетев, качнула ветку кедра какая-то большая птица. Аспан торопливо стряхнул снег, чтобы увидеть ее, но успел заметить лишь тень, скользнувшую по склону нависшей над ущельем горы. Этот лысый склон был освещен солнцем и блистал, переливался миллионом зеркальных осколков. Заваленные снегом огромные валуны на берегу реки походили на белых медведей, пришедших на водопой, а дремучий лес на теневой стороне Алатая замер, словно несметное войско в белых чапанах в ожидании призывного клича полководца.
«Как жесток и красив этот мир, окруживший меня,— подумал Аспан,— мне жаль покидать его».
Он почувствовал, что очень голоден, бросил в рот шарик курта и, причмокивая, пососал его.
1 Аспан — небо
«Замечательно вкусный курт, ничего лучше, кажется, никогда не ел. Обязательно скажу Камке, когда вернусь, что делает очень хороший курт»
Отчего-то пришла уверенность, что увидит жену, сына, родной аул, что кто-то уже отправился на его поиски Надо ждать. Набраться сил и обмануть бесконечно тя нущееся время. Нельзя обмануть смерть и нельзя обмануть время. Но его можно увести назад, оно охотно возвращается в прошлое, например в детство или в годы юности.
Не предупреждая старшего табунщика, ловил коня и уезжал в Маркакуль, накрывшись ночью. Девушку, к которой ездил в местечко Сармоньке, потом забрал себе другой .. Но до «потом» был костер на берегу озера, раздольные песни, отчаянные игры молодых жигитов, молчаливые посиделки, трепещущая рука в руке и по целуй, поцелуи... Притиснутые друг к другу арканом же лания, они вглядывались в луну, плавающую на серебри стом небе, и мысленно просили ее сделать их счастливыми. Луна не услышала молчаливой молитвы. Девушка осталась на той стороне, юноша-табунщик — на этой и только волосяная ниточка Чертова моста связывала их берега. Среди зимы Аспан не мог приезжать к ней. на Тар упала лавина и преградила путь к любимой. Он не приехал в обещанное время, не приехал и позже, а весной она исчезла. Исчезла, как исчез снег, будто и не было никогда. Ее увезли далеко, и он потерял ее навсегда
Сейчас не вспомнить, долго ли горевал или поскорее женился от отчаяния. Знает лишь, что, после того как родился единственный сын по имени Аман, его большая несчастная любовь померкла, а потом вроде бы и забыл о ней вовсе. Да вот, выходит, не забыл; лежа, скуля перед воротами смерти, вспомнил Бредом ли, видением ли, посланным богом, была птица с лицом девушки из Сармоньке?
«Если видением, то пришли мне, господь, моего отца, дай взглянуть на него еще хоть раз, дай сказать слова, которые не успел и не умел сказать.
Я любил его, как свою жизнь, и почему-то скрывал свою любовь. Но ведь и он ни разу не погладил по голове, не поцеловал, не сказал «аналайын», не брал на колени не любовался, как другие любуются своими детьми. И все же мы были самыми близкими, и когда его н^ стало, я потерял больше чем кормильца, больше чем защитника больше чем отца Отчего это?»
Странным ребенком рос Аспан, странным ребенком у странного отца Он не разделял шумные, вносящие раздор и среди взрослых забавы сверстников. От зари до зари, словно притороченная к седлу торба, ходил за отцом, будто чувствовал скорую разлуку.
И никто не знал, что его отец, жестокий, хмурый, не балующий ребенка, как баловали своих все вокруг, глядя на сына, неотступно следующего за ним, помогающего во всем, не знающего отдыха, млел и таял от нежности Он думал: «Копытце аргамака, продолжение моей жизни, пускающий дым в моем очаге, я тысячу раз благодарен за тебя судьбе. Ты — праздник моего сердца, но как рано ты повзрослел, как быстро покинул шумный и радостный базар детства».
Никогда Аспан не слышал этих слов. Никогда он не забудет своего отца, потому что, родив сына, он услышал все не сказанные отцом слова в своей душе и понял, что вместе с любовью переданы они ему ушедшим, понял, что это отец дал ему вырасти таким, каким его задумал бог.
Теперь, когда мороз заковал его в ледяную кольчугу, он с благодарностью вспоминал о своем детстве, о своей любви. И странная тоска, как облако укрывает вершину горы, укрыла его душу. Но то не была тоска по ушедшему безвозвратно, то была тоска предчувствия. Предчувствия близкого прощания. Он знал, что это не будет прощание с горами, кедрами, мирными долинами; предчувствие другого прощания коснулось его души, и он ощутил, как она растворяется в этих снегах, в этом небе, в этом безграничном страдании, как растворяется эхо, разбиваясь об ущелье. Он не вытирал слез, которые струились тихо, как родник. Когда они смачивали губы, он облизывал их с наслаждением, потому что они утоляли томившую его жажду, жажду тоски. Слезы были сладки как мед, как молозиво, эти райские слезы, они сочились из ран его души, которая расплавилась от дум по единственному сыну Аману. Как хотелось потрогать его волосы, обнять крепко, дать волю отцовской любви. Боже, как счастливы звери, забывающие своих детей, как они сильны! Они не знают, что смертны, они не знают любви. Аспан тоже хочет прожить глупую бесчувственную жизнь, жизнь, нужную нр себе, а другим. И он возликовал, что душа лесного гостя - медведя — перешла в него.
Лежа в снежной колыбели, крепко запеленутый льдом, укачиваемый смертью, младенец Аспан думал о том.
какое наследство оставит «гонявшийся всю жизнь за лошадьми». Две ценные вещи: путь, протоптанный на зимовку Алатай, и затвердевший до твердости железа курук. Да и какой казах озабочен собиранием наследства для потомков!
Странен мой народ, беспечно проживают жизнь, а берегут, копят только одно: мудрые слова и свои обычаи. Он, Аспан, даже не покрыл шифером свою жалкую хибару, стоит начаться дождю — вода так и льет с потолка. А чего ждать от бедняка табунщика, с детства тянущего воз жизни, напрягая жилы. Хорошо, если оставит голоштанному сыну ступу, выстроганную из тополя, да рассохшееся корыто.
Какая убогость! Убогость, рожденная беспечностью. Хоть говори, хоть не говори братьям казахам, сидящим среди леса и ищущим дерево в пустыне,— в ответ напевают «тру-ля-ля». И ты таков. «Ох, мир проходит, а человек — кочующий караван». Да, да, и ты напевал такие песни, и рыскал из аула в аул без цели вместе с земляками. И будете рыскать, пока беда не разразится над каким-нибудь бедолагой вроде меня. Тогда остановите коней, взглянете на меня и поймете, что нечего уповать на бога и поджидать, когда однажды утром он принесет вам счастье в курджуне.
Крикливая сорока уселась на молодую ель, заверещала, сообщая что-то торопливо.
«Масла тебе на язык,— прошептал Аспан,— неужели кто-то идет на помощь? Подожди, табунщик, может, еще повезет тебе...»
Сорока была хорошей приметой. Она обещала чей-то приход, появление путника, вернувшегося из дальних странствий, или почетного гостя.
«А может, ожидает смерти табунщика, чтобы поживиться? Придется тебе подождать, вертихвостка, мы еше не попрощались. Еще не кончилось наше время, оно еще не вернулось из далекого «тогда».
Тогда началась война. Ему уже исполнилось восемнадцать, и на телеге повезли его в райцентр
На войне Аспан не трусил, просто не хватало времени на то, чтоб оглянуться, задуматься и испугаться смертельно. Рядовой пехоты, с трудом корябающий нехитрые письма к матери, не думал о славе, о чинах. Так и прошел всю войну без повышения, без орденов. Правда,
1 Курджун - переметная сума
медалей дали много И была странная вещь словно за говорил кто-то его неудачника,— ни пуля, ни контузия не тронули его ни разу Вернулся в аул, не поранив даже ногтя Вот тут и началось Вдовы, несшие траур как г цепи сорвались Забыли все его сиротские невзгоды смотрели с ненавистью, будто он, а не Гитлер виноват был в их горе И своими молчаливыми злобными взгля дами словно накликали на него черную кошку беды
«Может быть, меня настигло одно из тех давних про клятий»,— думал табунщик, глядя в небо
Ах, глупые, несчастные женщины, разве вы можете знать, что ожидание пули страшнее самой пули?
Однажды он ждал свою пулю три дня Нужно было переправиться через большую реку Ночью, вплавь. Многим это показалось опаснее атаки, страшен лик воды в темную ночь. Для многих, но не для табунщика. Выросший на берегах Бухтармы, он без боязни, со словом «бисмил-лахи» бросился вплавь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11