— Никак Ларган? Старик заулыбался:
— Давай, давай, заходи в дом. Романов последовал за ним.
На столе— бутылка, чугунок с мясом, головка чесноку, охотничий нож, обглоданные кости.
— Один Живешь?
— Один нехорошо. Жена есть. На базар пошла. — Ты меня помнишь, Ларган?
— Ларган тебя не знай.
— А ты так и не научился говорить по-русски?
— Русский я хорошо знай. — Ларган налил в граненый стакан спирту и подвинул его к Романову. — Пей. Ларган месяц охоту ходил. Один снег пил. Спирт совсем не пил. Медведя убил, праздник сделал. Пей. Мясо кушай. Вкусный медведь...
Во время следствия по делу профессора Лебедянского Ларган ежедневно приходил в поселковый Совет и требовал свидания с Кречетовым. Ругался с милиционером, когда тот не пропускал, и шел к следователю. Сверкая глазами, говорил: «Тюрьма, — тьфу, ломай надо. Белая Голова охота надо идти». А после освобождения Крече-това принес три шкурки соболя. Романов пригрозил ему самому тюрьмой, и охотник был крайне удивлен тем, что начальник отказался от подарка. А домзак все-таки снесли, даже должность милиционера ликвидировали. В Лим-рах, говорят, за последние пять лет не было ни одного случая воровства, хулиганства и дебоширства. «Что ж, к коммунизму идем», — подумал Романов.
Ларган уминал медвежатину. У Романова разыгрался аппетит. Он разбавил спирт водой, залпом выпил и взял в руки добрый кусок мяса.
— Ларган ночью уезжай, — сказал охотник.
— Далеко едешь? — Романов взял второй кусок мяса.
— Дохтура искать, — сказал Ларган. — Когда у бабы моей брюхо болело, дохтур Варя лечил. Меня лечил. Хороший дохтур. Искать надо.
— Их уже ищут, — сказал Романов.
— И Ларган будет искать. Бумагу надо дать дохтуру, хитрую бумагу. Ух, какая бумага. Все ее боятся. Звери боятся. Горелая сопка боится, люди боятся. Ларган даст дохтуру такую бумагу, она дома будет.
Старик вытащил из-за пазухи узелок. В нем оказалась свернутая в рулон полоска красного ситца. Романов знал: почти каждый коряк старшего поколения носит на себе какой-нибудь талисман, охраняющий якобы человека от всех бед и несчастий. Обычно это были какие-нибудь мелочи — старинная пуговица с изображением двуглавого орла, кусок дерева, камешек. Наблюдая за действиями ста-
рика, Романов думал о живучести суеверия. Ларган смотрел все кинокартины, посещал лекции, охотно участвовал в самодеятельности... и верил в талисман. В рулончике ситца был узенький берестяный туесок, в нем — пожелтевший листок бумаги. В руках старика бумажка мелко дрожала.
— Ларган даст хитрую бумагу Варе, — торжественно сказал он. Кто-то красной тушью на всю страницу нарисовал череп со скрещенными костями: нарисовал небрежно, крупными мазками. Романов усмехнулся: ничего себе талисман! На обороте рисунка была надпись простым карандашом. Она почти стерлась. Придвинув к себе бумагу, Романов кое-как разобрал текст:
«Колбин! Я спущусь к лавовому озеру за пробой. Будете страховать. В случае опасности выбирайте веревку и вытащите меня.
А. Лебедянский».
Романов поднял голову, ожидая объяснения. Старик молчал. В деле о гибели профессора Лебедянского этой записки не было.
— Любопытно. Ларган, скажи, откуда у тебя эта бумажка?
Ларган ответил не сразу.
— Очень давно случилось, очень давно. Ходил я на Горелую сопку. Горелая сопка ух какая сердитая была, дым пускала, камни бросала. Думал: пропал я. Вдруг вижу — нарта, красная нарта бежит. Быстро бежит. Вот-вот меня раздавит. Прибежала нарта, остановилась и приглашает садиться. Я сел. Нарта побежала вниз. Прошел у меня страх, тепло стало, я глаза закрыл... Проснулся. Сильно темно. Глаза открываешь, глаза закрываешь — все равно темно. Курить захотел, пошарил — нет трубки. Рассердился я. Решил: обратно на Горелую сопку пойду, трубку найду. Хорошая трубка была. Слышу голос: «Горелая сопка проглотит тебя, не ходи без талисмана. Талисман возьми у Колбина». Думаю — чей голос? Посмотрел кругом — никого. Закрыл глаза — темно, открыл глаза — темно... Утром вижу — Горелая сопка в долину дорогу проложила каменную. На дороге — большой камень. На камне я лежу. Поднялся и пошел в Лимры. На-
шел Колбина. Говорю: «Дай талисман». Колбин обругал меня и прогнал. Другой раз пришел, Колбин с бабой был, пьяный был, ругал меня. Я говорю: «Дай талисман». Колбин рассердился, вытащил из стола бумагу, поставил красный знак, говорит: «Проваливай». Я сказал спасибо и ушел на Горелую сопку. Трубку нашел. Хорошая трубка. На кури.
Старик протянул Романову трубку.
В Лимрах все знали: Ларган — фантазер. Романову трудно было установить, где правда, а где вымысел. Конечно, никакой сказочной нарты не было и никто не советовал Ларгану взять талисман у Колбина — все это выдумка. Но на вулкан Северный он поднимался — был каюром в экспедиции Лебедянского и бежал оттуда, когда началось извержение; от страха и трубку забыл. Романов' терпеливо расспрашивал. Ларган рассказывал сбивчиво, смешивая правду с вымыслом.
— Ты видел железную птицу? Я летел на железной птице в Петропавловск, — закончил свой рассказ Ларган. - Ух, как быстро летает. В Петропавловске большой начальник долго спрашивал, как дышала сопка. Я все рассказал.
— Какой большой начальник разговаривал с тобой?
— Самый главный, самый большой. Про трубку я говорил ему. Хорошо слушал.
— Далась тебе трубка. А про талисман рассказывал?
— Про талисман не говорил.
— Спасибо за угощение, — сказал Романов, поднимаясь из-за стола. — Не потеряй талисман.
— Теряй нельзя.
— Так, значит, ты меня не узнал, Ларган?
Ларган покачал головой.
— А три шкурки соболя помнишь?
— Ай, ай! Ты Белая Голова освободил.
— Ну вот видишь, помнишь, оказывается. Я пойду. Будь здоров, Ларган.
Романов вышел. Сыпал снег. Сквозь серые облака просвечивало желтое пятно солнца. В поселке было тихо. Романов, чуть прихрамывая, направился в дом приезжих вулканологической станции.
Глава шестая
ИЗБУШКА В КРАТЕРЕ ВУЛКАНА
В небольшой ложбине Данила сделал привал; набрав сухого стланика, разжег костер, набил консервную банку снегом и поставил ее на огонь. Как она попала в лагерь — он не знал. Возможно, Овчарук ее вынес из горящего вертолета, но сейчас это не имело значения, и Данила был благодарен ему за эту посудину.
Подкрепившись кипятком и баранками, он подержал в руках оставшийся кусок сахару и спрятал его в карман. На кустах стланика виднелись бурые шишки. Данила набил ими карманы и осмотрелся. Узкая гряда вдавалась в каньон, ломая его на две половины. Одна тянулась с севера на юг, вторая с места излома круто поворачивала на северо-восток к подошве вулкана Тигла. Здесь следы летчика и журналиста терялись. Данила не знал, куда ему направиться. Он потушил костер, собрал свои немудреные пожитки и поднялся на выпуклую голую спину хребта. В воздухе кружилась снежная пыль. Видимость уменьшилась. Вдруг порыв ветра принес острый запах серы. Со стороны вулкана ползли черные дымовые облака. Что-то зловещее было в их движении.
Данила кубарем скатился вниз, провалился в какую-то яму и зарылся в снег. Здесь не было запаха сернистого газа. Снег липнул к лицу, к шее, набился в рот. Мучительно хотелось выкарабкаться, взглянуть на синее небо, на горы. Усилием воли он подавил это желание и стал делать размеренные, как во время зарядки, вдохи и выдохи. Дыхательная гимнастика успокоила его. Тут он отчетливо услышал тиканье часов. Так же звонко тикали часы в прошлую ночь, когда он лежал в шалаше рядом с уснувшей Варей. «Как-то она там?» — с беспокойством подумал он и выкарабкался из снежного мешка.
Газовые облака прошли над ним и исчезли. Но в воздухе все еще ощущался чуть приметный запах серы. Снег был покрыт грязно-серым налетом. Зеленая хвоя стланика побурела. Только горы вдали все так же подпирали темно-синее небо белоснежными шапками. «Тут прошла смерть», — подумал Данила и побежал в лагерь, назад. За хребтом — никаких следов вулканического пепла. Никаких газов. Привычный горный пейзаж.
Данила двинулся дальше по старому своему следу. След тянулся, как полоска, проложенная плугом. Вскоре показался лагерь, оставленный им несколько часов назад. Одинокий шалаш дремал в снеговой шубе. Варя у костра, на корточках. Она сидела к нему спиной, задумавшись, и не слышала его шагов.
— Варя!
Она быстро обернулась. Он порывисто подался к ней, хотел обнять, но с видимым усилием сдержал свой порыв. Овладев собой, он сел у костра рядом с ней и сказал:
— Слава богу вы живы.
Варя, не расспрашивая Данилу, пошла в шалаш и вскоре вернулась оттуда со свертком. Он увидел жареное на углях мясо. Оно было еще горячее.
— Откуда оно у вас?
— Ешьте!
Упрашивать Данилу не пришлось. Он набросился на еду. Варя сидела напротив, поглядывая на него.
— Утром, как только вы ушли, я отправилась на охоту и до обеда проходила зря, — сказала она. — Возвращаясь, увидела стадо горных баранов. Я не знаю, что их согнало в долину, но они стремительно уходили на юг, словно преследуемые неведомой страшной силой. Меня они не испугались, по-моему, даже не обратили внимания, хотя я стояла совсем близко от них; я вскинула ружье и выстрелила. Один баран остался лежать на снегу. Я приволокла его в лагерь, освежевала, нажарила мяса.
— Газовые облака. От них они и бежали, — и Данила рассказал о своих приключениях.
— А где Овчарук и Борис? — спросила Варя.
— Не знаю. Я потерял их след.
Он пошарил в кармане: пусто. Последнюю сигарету он выкурил, когда выбрался из снежного мешка.
— Варвара Семеновна... — Он поправился: — Варя, нам нельзя оставаться тут. Слишком близко Тигла. Собирайтесь...
Ночь застала их у подножия Синего вулкана. Взошла луна, преобразив окружающий мир. Над долиной, откуда они только что поднялись, стлался белый туман. Казалось, что это тихо волнуется поверхность моря. На северо-западе, над Тиглой, трепыхало багровое зарево. В лунном свете все окружающее казалось призрачным, нереальным.
— Я чувствую себя такой маленькой и беспомощной, — шепотом сказала Варя.
Она сидела на камне, подобрав ноги под себя. Лицо было лишено живой окраски, казалось плоским, без выражения, словно завороженное. Жили только глаза. Большие, широко раскрытые, они искрились.
Данила сидел рядом с ней. Как бы отвечая своим мыслям, сказал:
— Человек, когда остается наедине с природой, чувствует острее, и сердце бьется у него трепетнее, и свою жизнь он видит как-то сразу, она у него вся как на ладони — и хорошее и плохое. Человек очищается... Наверное, при коммунизме людей, совершивших антиобщественный поступок, будут исправлять, посылая на лоно природы... Вы говорите, что беспомощны. Но разве вас не восхищает это ночное великолепие?
— Восхищает, — прошептала она. — Я закрываю глаза и все-все вижу — и горы, и долину в млечном тумане, и эту холодную, сверкающую луну... — Варя вздохнула. — И все-таки мне хочется скорее добраться до кратера Синего.
— Зачем нам спускаться в кратер? Пойдем в колхоз «Заря», — сказал Данила.
— Говорят, в долину Синей можно выбраться только через кратер. Южный склон вулкана неприступен. Я не слыхала, чтобы хоть один охотник отважился спуститься по отвесным кручам.
— Но я альпинист, — возразил Данила.
— У нас нет снаряжения. Зачем рисковать? Мы обязательно должны побывать в кратере. Там круглый год лето, горячие целебные воды...
— Вот как?
— Я там не была. Но охотники часто наведываются туда. Лечатся от ревматизма, радикулита.
— Боюсь, что у меня другая болезнь, — пошутил Данила.
Варя сделала вид, что не поняла его:
— Вылечитесь.
Он пристально посмотрел на нее.
— Сейчас мы отправимся дальше, — сказал он. — Но прежде чем выйдем в путь, я скажу вам: я рад, что попал е аварию. Рад, потому что я нашел . вас. А когда находишь женщину, ту самую, единственную...
— Не надо, — шепотом остановила его Варя.
Ей все это казалось сном. Разве здесь место для объяснения?..
Он встал и протянул ей обе руки:
— Пойдем.
Они шли час, второй... Круглая луна стояла в зените. Было светло, как днем, но идти стало труднее. На каменных плитах скользили ноги. Хотелось скорей миновать этот трудный участок пути, и они ускорили шаг. Казалось, что до вершины остается совсем немного. «Еще каких-нибудь двести — триста метров, — думала Варя, — и конец подъему. А там, в кратере, синее озеро, тепло, зеленеют деревья».
Цепляясь за торчащие камни и в кровь обдирая пальцы, они поднялись на гребень и посмотрели друг на друга. Стало страшно. Впереди за небольшой седловиной виднелась новая гряда черно-белых скал. Можно было различить их кинжальные вершины.
Данила и Варя долго сидели на камнях; пожевали холодного мяса и с трудом поднялись.
Снег под ногами твердый, утрамбованный ветрами; идти стало легче.
Данила искоса взглянул на Варю. Чувствовалось, что она устала, но не отстает, не жалуется.
— Может быть, отдохнем, Варя?
— Нет, нет. Уснешь и не проснешься.
— Мороз небольшой, градусов пятнадцать. Ветра нет. Я вас укутаю в кошму, и вы немного поспите.
— Я еще потерплю.
Они замолчали. По сторонам высились отвесные каменные громады. Казалось, ложбинка, которой пробирались путники, вот-вот упрется в стену и пути дальше не будет. Поворот. Скалы разомкнулись, и за ними показался ровный склон, усеянный огромными валунами, словно беспорядочно построенными домами. Ни дымка над белыми крышами, ни огней в черных глухих стенах. Мертвый город.
Данила и Варя остановились. Может быть, здесь дождаться рассвета и немного вздремнуть в затишье? Нет, лучше, пока есть силы, идти!
Взявшись за руки, они долго петляли среди валунов. Наконец последний валун остался позади. Появились кусты стланика; а за ними какая-то черная полоса — не то лес, не то скалы.
Оказалось — лес. Березы стояли, как в парке, и заблудиться в таком лесу было трудно. Недаром камчатские леса зачастую называют «парковыми». Только ольховник здесь образует непроходимые заросли. Местами в густых зарослях пробиты тропки-тоннели с низкими сводами из спутанных ветвей. Но пользоваться такими тоннелями, чтобы не обходить ольховник, без доброго ружья небезопасно, потому что это медвежьи тропы.
Березняк кончился так же внезапно, как и начался. Данила и Варя очутились перед обрывом и глянули вниз. У ног простиралась гигантская чаша вулкана, затянутая туманом.
— Кратер.
— Не верится даже, — впервые Варя не выдержала и, уткнувшись в грудь Данилы, всплакнула. — Устала. Думала, не дойду, — сказала она и улыбнулась, но улыбка получилась жалкая. — Совсем раскисла.
Данила сбросил с плеча свернутую в рулон кошму и усадил на нее Варю. Сам пристроился рядом.
Варя, как села, так и уснула, прислонившись к его плечу.
— Выбилась из сил, — прошептал он.
Рассвет был близок. Данила глубоко вздохнул. Тело расслабло. Нет сил бороться с одолевающей дремотой. Варя проснулась первая, потому что ее пробрал холод. Она растормошила Данилу.
— Давайте разжигать костер и будем завтракать, — сказала она.
— Неужели я уснул? А собирался охранять вас, — он с хрустом потянулся.
— Хорош караульщик! — рассмеялась Варя. — Могла замерзнуть, а вы бы и не заметили.
Они съели по куску баранины, запили кипятком. Мясо приходилось экономить: неизвестно, когда еще доберутся до населенного пункта.
Крепкий сон и завтрак прибавили сил. Данила поднялся. Внизу поблескивало озеро. Кругом все залито светом зари. Казалось, природа умылась и принарядилась.
Варя сняла шапку и начала причесываться. Волосы вспыхнули бронзой, на лице заиграл румянец. Данила подошел к ней; она невольно подалась к нему. Оба молчали. Варя, будто очнувшись от сна, решительным движением откинула волосы со лба и надела шапку.
— Почему, я не знаю, но мне радостно.
— Посмотрите еще раз кругом, — Данила широким жестом обвел вокруг. — Когда еще придется любоваться таким восходом солнца в горах. Видите, с каким сиянием оно поднимается? А горы, горы-то... — увидев зловещий столб черного дыма над Тиглой, он осекся и помрачнел: «Где-то там остались Овчарук и Борис. Что с ними?» — Пошли, — сурово сказал он.
Начался спуск в кратер. Шли по зарослям ольховника. Из-под снега торчали только верхушки кустов. Весной кусты расправят свои тугие ветки, и тогда держись, путешественник, не скоро выберешься из чащи. Снег становился по мере спуска тверже, перешел в прозрачный сине-зеленый лед с черными прожилками из ветвей ольхи.
Потом лед кончился. На ветвях висли гирлянды сосулек. Березы стояли с неопавшей листвой, покрытые изморозью.
Спуск кончился. Варя и Данила остановились. Какая пестрота красок! Красное, оранжевое, желтое — все смешалось, не верилось, что где-то есть зловещие черно-белые хребты, долины, засыпанные глубоким снегом.
— Из зимы попали в осень, — сказал Данила.
— Какая же это осень, когда столько снегу, — возразила Варя.
На пушистом ослепительно-белом снегу проложены тонкие цепочки следов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24