Почему бы там не быть и кофейным зернам? Час туда и час обратно — и она приносила купленные сапоги. Если сейчас пойти, вернешься засветло. В новых галошах на валенках, с палкой в руке идти можно. Пусть смеются кто хочет: вот, мол, старуха бредет с палкой от метлы, как колдунья, Сальме этим не проймешь.
Ветер свистел в оледеневших сучьях, навстречу катились грузовики: Сальме медленно тянулась по обочине, останавливалась и ждала, когда проедут машины, время у нее было. Ты должна много ходить, говорила сноха. Слишком много ходить тоже плохо. Где там, в городе, было ходить? Когда сына и снохи не было дома, Сальме ходила по передней — пять шагов туда, пять обратно. Когда же сноха была дома, ходить было нельзя, сноха говорила, что от такого хождения нет никакой пользы, надо выйти на улицу. И вечером и ночью, когда не спится, в передней ходить не следует, не то соседи с нижнего этажа придут жаловаться: мол,
что тут топчутся, хлоп-хлоп. Так что ни в Кивиру, ни в городе ходить ночью было нельзя.
Ходить ты должна ради ног, говорила сноха. Кто не ходит, у того вскоре отнимутся ноги. Это Сальме знала и сама— если человек не ходит, он остается без ног и не встает с постели. Есть тому и пример в жизни. Разве не то же случилось с сапожником Тээсалу, у которого были больные ноги; жена сказала: не двигайся, и он не двигался, лежал в кровати, пока не отнялись ноги, и пришлось жене десять лет ухаживать за ним, лежачим.
И Сальме ходила, она привыкла ходить, привыкла заставлять себя ходить. Когда-то она проходила это расстояние за час, теперь же на дорогу уйдет полтора, если не два часа. На худой конец, туда можно доехать на автобусе, но Сальме надо было идти, и она хотела идти. Идти было еще и потому хорошо, что ночью навалится глубокий сон и не придется просыпаться в три или четыре, как бы ни лаял пес Хильдегард. Откуда взяться крепкому сну, если ты целый день ничего не делаешь, говорила сноха.
Сноха хотела обучить ее странным вещам. И все из-за этих ног. Лежи, мол, в кровати на спине и двигай ногами, будто едешь на велосипеде. Тогда кровь будет хорошо течь по сосудам. Так говорила сноха, когда Сальме пожаловалась, что болят ноги. Что бы ни было, но такой цирк не для нее. Она ожидала, что сноха даст лекарство, капли или таблетки, а она велела двигать ногами и ходить, не сидеть. Ходить она, конечно, может, но вертеть ногами, как на велосипеде ехать, не станет. Она, правда, видела, как сноха на ковре упражнялась и так и этак, чуть не стояла на голове. Пауль тоже стоял на голове и хвалил жену, что та заботится о своей внешности.
ХАРАЛАСКАЯ ЛАВКА
Продавец харалаской лавки был среднего роста, с залысинами, с редкими волосами человек. Немало лет прошло с тех пор, как жена его и сын ушли от него в Кивиру, к Тальвингу но Палу, казалось, был равнодушен, он Только смеялся и отмахивался, когда об этом заходила речь. До сих пор он жил холостяком и был вполне доволен.
В этот зимний день он стоял за прилавком и, скучая, смотрел в окно. Покупателей не было, две школьницы зашли купить конфет, и какой-то проезжий шофер выпил бутылку лимонада. Только после обеда появился человек из Тсиргусильма — Карла Пробст. Надсадно кашляя, он вошел в лавку, топоча, стряхнул перед прилавком снег с ног и пробасил:
— Привет, купец-молодец!
— Привет, Карла!
— Купец нынче что-то приуныл. Что, торговля не идет?
— Ты четвертый покупатель.
Карла не торопился, пошарил рукой в карманах черного полушубка, распахнул полы, задрал пестрый свитер, пощупал что-то в кармане брюк.
— Чем могу быть полезен? — спросил Палу.
Он никогда не спрашивал: «Что желаете?» и «Что вам?» — а все: «Чем могу быть полезен?»
— Смотрю вот и не могу понять — не прохудился ли карман. А то куда все мои деньги пропадают?
Палу стало ясно, куда подул ветер, ему были знакомы вступления Карлы, когда он собирался взять что-нибудь в долг. Порой Палу, человек доброжелательный, отпускал Карле в долг, а возвращал Карла непременно.
— Берешь что-нибудь? — спросил он у Карлы.
У него вдруг возникла мыслишка подшутить над Карлой.
— Взял бы, ежели купец-молодец поставил бы,— ответил Карла Пробст.
— Поставлю, но с одним условием...
— Выкладывай!
— Условие такое. Если выпьешь залпом бутылочку, не закусывая, я оплачиваю, если нет, то заплатишь в следующую получку.
— Значит, я должен выпить одним духом?! — четко повторил Карла.
— Да, и если сумеешь, даю тебе, крохме того, и еще одну,— дополнил Палу. В конце концов должен же быть у Карлы какой-то стимул.
— Голова ломит. Вчера изрядно поддали, — оживился Карла. — Ходили на хлеб-соль к зоотехнику из Харалы. Мы с Тальвингом засиделись там дольше всех, почти до утра, было уже больше пяти, когда ушли.
— А знаешь ли ты, Карла, что приятель твой умер?
— Какой приятель?
— Да Тальвинг.
— Ну, тогда есть повод... помянуть...— пробормотал Карла.
Немного погодя, когда слова Палу дошли до его сознания, он спросил, напрягая покрасневшие глаза:
— Неужели Тальвинг умер, что ты говоришь?!
— Да он и в самом деле умер,—подтвердил Палу.— Увезли утром на вскрытие в Тарту.
— Неужели? — удивился Карла.— Такой крепкий и здоровый малый... Неужели помер? Вот ведь судьба человеческая, с ног долой и дух вон. Теперь ты можешь взять обратно свою старуху,— подмигнув, сказал Карла.
— Нет уж, что прошло, то прошло,—бесстрастно сказал Палу.
— Да уж, оно конечно. Зачем тебе всякие ошметки.
— Сын завтра женится,— попытался продавец перс, вести разговор на другое.— Сын женится, хочет до армии все наладить.
Карла, как зачарованный, оглядел полку. Чего там только не стояло.
— Что мы тянем,— заметил он.— Начнем.
Палу протянул блестящую бутылку:
— В самом-то деле, что мы тянем.
— Да пойдет она соколом, не волнуйся,— сказал Карла.— Пойдет, увидишь.
Но когда Карла Пробст принял позу, прислонился спиной к черной жестяной печи, продавцу вроде бы стало стыдно, во всяком случае он ощутил странную жалость к бедняге Карле, которому приходится так унижаться из-за какой-то дрянной водки...
Карла уже принялся пить, на круглом лице его отражалось удовольствие. Сначала дело шло туго, казалось, душа Карлы не принимала, и он поперхнулся...
Но вот в лавку вошла Сальме с палкой в руке.
Тихо поздоровавшись, она замерла, глядя на это странное зрелище. Глаза Карлы были почти закрыты, голова запрокинута, свободная рука искала за спиной опоры. Он был похож на пастуха, дующего в рожок, с этикетки «Вируской белой», которую он пил, только его рожок был стеклянный, сверкал и переливался.
Бутылка была выпита, а человек стоял на ногах. Что такое бутылка водки для такого мужчины, как Карла, который пропитан алкоголем, словно коряга болотной водой? Вполне твердым шагом подошел он к прилавку и поставил перед самым носом продавца пустую бутылку. Палу безмолвно взял с полки бутылку и протянул Карле. Палу проводил его взглядом, пока он не скрылся за высаженными перед домом елками, затем обернулся к Сальме:
— Чем могу быть полезен?
— У вас есть кофейные зерна? Настоящие зерна?
— Есть, только нежареные,— ответил Палу, поглядывая в окно.
— Нежареные?
— Да, только необжаренные.
— А что мне с ними делать-то?
— Что делать? Обжарить надо.
— Я в этаком деле ничего не понимаю.
— А что там понимать? Возьмите сковородку, высыпьте зерна и обжарьте на огне.
— На огне? На электроплитке, что ли?
— Лучше в духовке или в печи.
— Не умею, никогда не делала. Вдруг что-нибудь не так получится.
— Чему там не так получаться?
— Может быть, у вас есть настоящие зерна? Посмотрите...
— Что смотреть, я знаю, что нет. Вчера все закупили на свадьбу. Весь кофе в зернах, сахар, масло и пряности. На свадьбу в клубе понадобится много всякой всячины.
— Что же мне делать? — беспомощно спросила Сальме.— Где достать настоящие кофейные зерна?
— Я же сказал, что делать. Возьмите эти необжаренные зерна и обжарьте их. Они очень хорошие, только необжаренные.
— Как же мне быть? Вдруг сожгу их?
— Слишком сильно жарить нельзя. Вы же увидите сами, когда они станут коричневыми. Тогда и снимайте с огня. Только надо их все время помешивать. Есть у вас броннер?
— Что это за штука такая?
— Сковородка для поджаривания кофейных зерен. Сковородка с крышкой.
— Нет. Где мне ее достать?
— На простой сковородке тоже можно обжаривать, только надо следить, чтобы не сгорели.
— Тогда я возьму три кило...
— Так много вам сейчас не нужно.
— Вы думаете?
— Да. Возьмите двести граммов. Когда вы израсходуете их, мы получим другие зерна.
— Не знаю, право. А вдруг не получите, вот и бегай тогда за кофейными зернами. Прямо беда, ни одного дела сразу не сделаешь. Ну и времена пошли...
— Чем плохо, знай живи себе,— ответил продавец, насыпая зерна в кулек.— Живи и пей себе кофе.
— Сноха велела мне каждое утро пить свою норму кофе. Не то у меня сил не будет ходить, голова кружится.
— Это очень хорошие зерна,— твердил Палу.— Сколько взвесить?
— Все может быть, только вот не знаю, как их жарить... Свешай побольше, что ли...
— Я для начала свешаю килограмм...
— Ладно... Хорошо, когда они кончатся, я приду опять. У меня времени хватит. Сноха говорит, что я каждый день должна делать десять тысяч шагов, никакая хворь не возьмет...
— Хорошо, коли сноха так говорит,— подбодрил Сальме Палу.
— Вы тоже, конечно, пойдете на свадьбу сына?
— Пойду, конечно, куда я денусь,— улыбнулся продавец.— Вот вам кило кофейных зерен.
— Спасибо, спасибо.
— Будьте любезны.
— А вы теперь можете снова вернуться к своей старой жене,— сказала Сальме продавцу, пытливо глядя на него.
— Конец всему венец,— задумчиво пробормотал Полу.— Ах, снова вернуться? Кто знает... Смотрите не пережарьте зерна!
— Спасибо, спасибо!
Сальме хотелось сказать еще что-то, но ничего не приходило ей в голову, ничего. Она не спеша положила кофе в сумку, взяла в углу свою палку и пошла. Наконец-то у нее есть кофейные зерна. Пусть они необжаренные, зато уж настоящие. Прямо камень с души свалился. Сегодняшние ее хождения были не зря, она надеется, спать ночью будет крепко и даже волкодав Хильдегард не помешает ей своим воем.
Ветер дул ей в спину, вершины сосен возле дороги покачивались, и настроение у Сальме было приподнятое. «Живу как на седьмом небе,— думала она удовлетворенно,— никого не боюсь, есть у меня свой угол, и делаю там что хочу».
Она шла по краю шоссе, где было не так скользко, в сторону Кивиры, и автомашины проезжали мимо нее, обдавая волнами холодного воздуха.
ОБЖАРИВАТЬ КОФЕЙНЫЕ ЗЕРНА - ДЕЛО ТОНКОЕ
Сальме взяла сковородку, она была жирная — вчера на ней жарилась колбаса. Сальме не стала бы ее мыть, если бы не решила обжарить кофейные зерна. Сноха в городе всегда требовала, чтобы сковородка была вымыта дочиста. Прямо- таки расточительство, сколько хорошего сала пропадало!
Она развела огонь в плите, налила в сковородку воды, согрела на огне и принялась тереть тряпкой. Вода была слишком горячая, пришлось взять вилку и водить ею с тряпкой по дну сковородки. Все получилось хорошо. «Зачем мне, старухе, скрести ее до блеска»,— подумала Сальме.
Как это сказал продавец? Надо положить кофейные зерна на сковородку и немножко обжарить. А сало класть? Палу сказал, что сковородка должна быть с крышкой. С крышкой так с крышкой. О сале Палу ничего не говорил, она попробует обжарить без сала. Сальме принесла кулек с кофейными зернами — зерен было много, все не уместятся на сковородку. Поначалу пришлось положить на сковородку немного, на пробу. Сальме насыпала зерна на сковородку, накрыла крышкой от кастрюли и поворошила горящие в плите дрова. Плита у нее была справная, с сильной тягой; хоть это у нее хорошее. В комнате у нее было даже две плиты, другая — полукамин, или как там это еще зовется. Когда сноха приехала впервые к ней в гости, то обрадовалась как дитя: давай, мол, затопим и камин. Сноха хотела все проверить, все испытать. Но Пауль согласился с матерью — не стоит разжигать огонь, кто знает, есть ли у этой странной плиты заслонка, еще зачадит...
Сноха вообще хотела многое переиначить в ее, Сальме, житье-бытье. Но все осталось как было, это ее комната, здесь она хозяйка, она знает, куда складывать очистки от картошки и перья от лука. Сноха сказала еще: заведи, мол, поросенка, если скучно одной, они купят ей поросенка и к тому же дадут деньги на молоко. Еще чего, ходи за животиной, и так всю жизнь трудилась, так что пар шел. Ей живется ничего, только скучно, это да, чего скрывать, Говорить об этом снохе не стоит, она снова заведет разговор о поросенке.
Разговаривать со снохой вообще надо было осторожно. Однажды Сальме пожаловалась, что всю жизнь у нее не было никакого имущества, даже коровы не было. На это сноха сказала, что они купят ей корову, только не надо сетовать на жизнь.
Горьковатый запах каленого кофе оборвал размышления Сальме.
— Ой, боже, совсем вылетели из головы эти зерна!
Она подбежала к плите, схватила крышку голой рукой,
крышка со звоном упала на пол. В лицо Сальме ударил густой дым. Зерна были черные как угольки. Сальме поискала тряпку, но не заметила ее, схватила полотенце и сняла сковороду с огня. Комната наполнилась синим чадом, кофейные зерна продолжали гореть.
Сальме открыла дверь в коридор. Вскоре и коридор наполнился гарью.
И, как всегда в таких случаях, на пороге выросла Хильдегард. Доносились голоса и из квартиры Орешкина, но оттуда никто никогда не приходил ругаться.
— Ты что, задумала спалить наш дом? — застрекотала Хильдегард.
— Как так?
— Дом весь в дыму, а она еще спрашивает, «как так»!
— Ничего такого и нет! — дернула плечом Сальме, но Хильдегард уже переступила порог и подошла к плите. Сальме не успела вовремя закрыть двери.
— Что ты жжешь опять — кости или тряпки? Зачем? Всюду гарь и вонь стоит.
— Ничего я не жгу.
— Так уж и не жжешь. Ишь ты, кофейные зерна! Вот те на! Не нашла, старая, чего поумнее делать, возится с кофейными зернами.
— Сноха велела мне кофе пить, каждый божий день свою норму. Кто бы ни ходил сюда кудахтать, я никого не послушаю. Мой дом — мой закон, я никого не боюсь. Я должна пить настоящий кофе, сноха сказала.
— Чего ты церемонишься со своей снохой!
— Церемонюсь, да! — воскликнула Сальме.— Моя сноха врач, она все знает, она одна умнее, чем десяток таких, как ты!
— Я человек рабочий и хочу после работы отдыхать. Ночью ты топаешь по комнате, днем жжешь зерна. Это непорядок. Я пойду жаловаться в контору.
— Ступай жалуйся в контору-переконтору, я никого не боюсь. Ничего они мне не сделают, я пенсионерка.
— Небось сделают, не важничай очень-то.
Сальме боялась конторы, оттуда в самом деле приходили приструнивать буянов. Но она не выказывала своего страха.
Неужели из-за каких-то несчастных кофейных зерен придет директор или парторг?
Сальме не успела ответить Хильдегард. Часто бывало именно так. Пока Сальме готовилась достойно ответить, Хильдегард успевала уйти.
Сальме встала и, гордо подняв голову, заходила взад- вперед по комнате. Свой дом — свой закон, да, так и есть. В городе она не думала о своем доме, там всем заправляла сноха, Сальме на каждом шагу чувствовала, что там хозяйка сноха, а не она. А все же хорошо самой быть хозяйкой, знать, что ты сама — «а» и «я» в своей квартире. Только с этой Хильдегард, с этой занудой, как Сальме именовала про себя соседку, она не знает, как вести себя. Что плохого сделал ей этот запах жареных зерен! Непривычное дело.
Что же делать с зернами? Она повертела в ладони одно зернышко. Сноха как-то принесла в городе кофейные зерна и, ссыпав их в мельницу, сказала, что они пережарены, хорошего кофе из них не выйдет. Но те были куда светлее, чем эти, ее. В сомнении Сальме высыпала зерна из сковородки в помойное ведро.
Как хорошо, что она положила на сковородку не все зерна. Никогда нельзя этого делать. Сначала надо испробовать и посмотреть, что выйдет.
Но она не остановится, пока не обжарит их как следует. Сальме вытерла старой газетой дно сковородки и снова поставила ее на огонь.
На этот раз она решила сначала положить в сковородку масла. Известное дело, когда жаришь без масла, все подгорает.
Продавец, правда, ничего не говорил о масле, но разве он знает, мужчина все-таки. Броннер, подумала Сальме. Сковородка с крышкой, а на крышке длинная ручка, такой нет даже у ее снохи, хотя у нее много всяких штукенций.
Масло на сковородке потемнело, и Сальме насыпала пригоршню кофейных зерен. Затем подложила под сковородку еще один круг. Она же сама виновата, что развела такой сильный огонь в плите.
Она стояла с длинным хлебным ножом в руке перед сковородкой и бурчала: «Масло дрянное, не выносит жару, пена подымается, подгорает, как сметана...» Сальме подложила еще один круг и добавила на кончике ножа масла в сковородку.
1 2 3 4 5 6 7 8