Он, словно кляпом, затыкал рот, заклеивал глаза, пытаясь вырвать коменданта из мягкого сиденья «оппеля» и швырнуть в грязь на чужую неприветливую землю. Штубе гнул свою горделивую фуражку перед ветром, как будто кланялся, и злился на себя. Он увидел в этом нечто символичное, даже хотел остановить машину, чтобы поднять верх. Но до детского дома оставалось каких-то полкилометра, и Штубе, сцепив зубы, дотерпел до конца.
Детский дом находился в старинной панской усадьбе на отшибе деревни. Большой бревенчатый дом склонилсяч. левым углом к земле, будто присел на корточки в густом кустарнике сирени, крыльцо новое, с ребристой балюстрадой, ведущей на стеклянную веранду, три трубы на черепичной крыше едва курились белым дымком, у правой стены ютился небольшой флигелек с отдельным входом. Обширный двор обнесён серой некрашеной оградой, в конце двора — длинный сарай. За домом раскинулся густой сад. Вся усадьба расположилась в небольшой лощине, и ветер,
проносясь над крышей дома, над садом, налетал во двор лишь порывами.
На веранде и во дворе копошилась детвора, девочки и мальчики постарше возились по хозяйству у сарая. Комендант еще осенью дал указание детдомовского хозяйства не трогать. Пока что немецким солдатам хватало и деревенских продуктов.
Из флигеля вышел директор детдома учитель Лапиц-кий.
— Здравствуйте, герр капитан,— сказал учитель, стуча деревянной ногой по ступенькам крыльца.
Штубе кивнул в ответ и велел переводчику объяснить цель визита.
— Герр капитан желает осмотреть ваше заведение,— заговорил переводчик.— Герр капитан любит детей и заботится о них,— добавил он от себя.
За время восточного похода Штубе научился понимать русский. Он остался доволен словами верного служаки переводчика. Пусть, это не помешает. Штубе действительно любит детей.
— Прошу,— сказал учитель, приглашая в дом.
«Этот учитель неглупый человек,— подумал Штубе.— Кажется, я в нем не ошибся. Такие люди рейху необходимы. Да-да. Только через них мы усмирим простолюдинов. Рыбу надо брать с головы — потрепыхается, а не выскользнет.— Он довольно ухмыльнулся своей прозорливости относительно учителя.— А горд. Хотя и скрывает свою гордость. Ну что ж, хорошее качество. Единицам можно позволить такую роскошь».
Штубе прошел в дом, осмотрел веранду, две спальных комнаты с узкими солдатскими кроватями, выстроенными в два ряда. Учитель, постукивая своей деревяшкой, открывал двери и объяснял, где что.
В спальной мальчиков Штубе подошел к окну и полюбовался видом сада. Вдруг заметил пыль на подоконнике. Не спеша вытащил носовой платок, обвернул им указательный палец, провел по подоконнику и повернулся к учителю, поднося руку к его глазам.
— Не ко-ро-шо! — произнес он раздельно и принял строгий вид.
Учитель молчал.
Выждав минуту, Штубе отбросил в сторону платок и вышел из комнаты. В кухне посмотрел на стряпню, хотел было попробовать свекольные щи, но побрезговал.
«Чрезмерное внимание балует»,— оправдал он свою брезгливость.
С приездом коменданта в детдоме воцарилась настороженная тишина. Дети с испугом и любопытством смотрели на Штубе изо всех углов двора. Одеты они были в перелатанные, но чистые штанишки и платьица. Многие дети были румяны и свежи. Это удовлетворило коменданта.
Подходя к машине, он вдруг заинтересовался ногой учителя. Грубый деревянный протез, окованный снизу железной полосой, слишком уж бросался в глаза. Спросил через переводчика, где учитель потерял ногу.
— Поездом отрезало,— ответил Лапицкий.— Случайно попал...
Капитан кивнул учителю на прощание и сел в машину. Эта комедия с благотворительностью ему порядком надоела.
Как ушел Савелий в отряд по весне, так и не появлялся. Изредка к Тимофею наведывалась Люба, сообщала партизанские новости. Ксюша знала, что Савелий жив, здоров, и тем была довольна. Хоть и нету дома мужа, а все — рядом, в своих лесах, со своими людьми. Про себя же держала надежду, что вот обживется он в отряде и наведается домой. И хотелось Ксюше, чтобы наведался муж, и страх ее брал: а ну как на немцев напорется. Позавчера они расстреляли в Липовке двух учительниц. Говорят, за связь с партизанами. Тимофей с батей о чем-то шепчутся втайне от Ксюши, Маковского поминают. Ох, накличут беду! И куда они лезут, калека да старик? У Тимофея, кажись, с детдомом хлопот хватает, так нет же... Это они хорошо придумали —детдом. Теперь вся малышня только там и пропадает. Все лучше, нежели собакам хвосты крутить. Артемка руки развязал: накормит его Ксюша с утра и спокойна, под присмотром Тимофея в болото не залезет. Сегодня остался дома, помогает деду ставить колья под помидоры. Вот прихвостень, нигде без него не управишься. И не балует его дед, а все равно тянется к нему больше, чем к матери.
Нарезала Ксюша ботвы свинье, распрямила замлевшую спину. Солнце за полями садилось большое и красное, как переспелый помидор. Тишина над Метелицей непривычная. Петух Боец прошелся хозяйственно по двору, подозвал кур
гортанным коканьем и направился в огород. Ксюша по привычке замахала руками, повернула их обратно и затворила калитку в сад. В соседнем дворе забренчали ведра, тявкнул Валет ни с того ни с сего — то ли горло прочистил, то ли блохи закусали — и вдруг с лаем кинулся к воротам.
— Валет, на место! — крикнула Ксюша.
Калитка настежь распахнулась, и во двор ввалились два немца с переводчиком в штатской одежде. Третьего немца Ксюша заметила на улице, у воза.
Немцы остановились посередине двора, оглядывая хату и гумно. Ксюша молча направилась в сенцы. Принесла нечистая! И недели не прошло, как собирали продукты, теперь опять. У Ксюши было десятка два яиц — берегла, чтобы выменять на кусок вельвета да пошить Артемке штаны. Зима на носу, а хлопец вконец обносился. Сказать, что нету — без толку. И боязно. Немцы-то могут повернуть 'и уйти, но могут и проверить. И не дай бог обманешь — изобьют до полусмерти.
Вынесла Ксюша десяток яиц в решете, протянула немцу. Что же, не догадалась прихоронить — отдавай да запоминай на будущее.
Немец заглянул в решето и сказал:
— Гут, матка. Гут.
Он передал решето второму и с нахальной улыбкой уставился на Ксюшу. И тут она заметила, физически ощутила, как его взгляд скользит по ее телу сверху вниз. Мурашки пробежали по ее спине, в горле перехватило. Ни неловкости, ни стыда не испытывала Ксюша — один страх.
— Матка — гут! — Немец совсем по-русски поднял кверху большой палец, рассмеялся и повернул со двора.
Ксюша обессиленно опустилась на крыльцо. «Неужто и до этого дойдет?» — подумала она, холодея от страха. Представила себя стоящей перед немцем минуту назад: черные густые волосы свисают на плечи локонами, чистое лицо, чуть вытянутое книзу, ситцевое платье с вырезом на груди облегает все ее гибкое тело, босые полные ноги...
Дед Антип стоял у плетня, Артемка — рядом, смешно разинул рот и глядел на мать. Ксюше вдруг стало стыдно, как будто она сделала что-то недоброе.
— Вот... опять за яйцами,— сказала она неловко, поспешно встала и пошла в хату»
Полчаса Погодя с улицы донеслась стрельба. Ксюша Опрометью вылетела во двор. Дед Антип и Артемка подбегали уже к плетню.
— Чего там, батя? — спросила Ксюша испуганно.
— Не знаю. Погодь...
Они прислушались. На краю деревни раздались две очереди из автомата, и все стихло. Обождав немного, дед высунулся на улицу, за ним — Ксюша. У соседнего двора стояла Полина и глядела в ту сторону, откуда слышалась стрельба. Люди один за другим показывались у своих хат, переглядывались, ничего не понимая. Пыхтя и ворча что-то себе под нос, проскакал по улице аршинными шагами полицай Левон, метрах в двадцати позади него семенил староста Павленко.
— Чтой-то, Ксюша? — спросила Полина.
— Не знаю...
— Пошли глянем, а?
Ксюша постояла в нерешительности, потом махнула рукой:
— Пригляди, батя, за Артемкой.
— И я! И я! — закричал Артемка, подбегая к матери, но дед прицыкнул строго и взял его за руку.
У второй хаты от края деревни толпилось человек двадцать любопытных. Они глухо переговаривались, косясь на полицая Левона и старосту. Левои кидался на сельчан с красными глазами и выкрикивал:
— У кого ховались? Где были?
Сельчане пожимали плечами, отводили в сторону взгляды и помалу отступали к плетню. Густое багровое солнце повисло над лесом, готовое вот-вот погрузиться в него. На шляху стоял воз, запряженный конь переступал с ноги на ногу и пригибал голову от бьющих в глаза солнечных лучей.
— Где переводчик? — кричал Левой. — Утек, наверно,— отозвался Лазарь.
— Что-о?! — Левон кинулся к Лазарю, но, поняв, что от этого балаболки проку мало, повернулся к старосте.
— Надо собчить, Таврило Коидратьевич. Надо соб-чить,— суетился полицай.
Гаврилка стоял растерянный и перепуганный, только часто хлопал ресницами, поблескивая круглыми, как гривенники, глазами, и тяжело вздыхал.
Левон опять кинулся к мужикам и бабам, задавая все тот же вопрос: «Где ховались?» У кого скрывались партизаны, когда они пришли в деревню и долго ли были здесь, никто ничего не знал. Знали, что было их четверо, ночевали они в Метелице. То ли немцы, сборщики продуктов, напоролись на партизан, то ли наши — на немцев, только после короткой стычки остались лежать один партизан в солдатской форме, видать, из окруженцев, и трое немцев посередине шляха. Переводчик же успел удрать.
Партизан лежал на бурой траве, склонив голову на вытянутую вперед руку, и казалось, спал. Видно, перед смертью он успел еще сделать несколько шагов и опустился без сил у плетня. Он лежал на боку, и Ксюша видела мужское лицо с бугристыми скулами, плотно сомкнутыми губами. Партизану —не больше тридцати.
На шляху, метрах в пяти один от другого, лежали трое немцев. В одном из них Ксюша признала солдата, скалившего зубы во дворе, когда она выносила яйца. Он лежал в серой пыли, вцепившись пальцами в землю, словно хотел уползти со шляха и не мог оторваться от широкого красного пятна у груди.
Она взглянула еще раз на красное пятно в пыли, повела плечами, как в ознобе, и отвернулась. Сельчане помалу расходились.
— Чтоб нихто никуда из деревни! — приказал Левон напоследок.— Надумает какой — всю семью порешу!
Спать в Метелице ложатся рано, но в этот вечер допоздна шушукались бабы у колодцев, у дворов.
— Ой, штой-то будет! Штой-то будет! — охали бабы, качая головами.
— Хрен им в печенку!— ворчал дед Антип.—Погодь, еще накостыляют!
А назавтра ни свет ни заря запричитали бабы, заревела детвора, беготней и криками н щолнилась Метелица. Всех сельчан, здоровых и хворых, стариков и детей, согнали в центр деревни на площадь перед школой. В тесной толпе перепуганно шептались, рассказывали о расстреле семьи Кондратовичей. У них ночевали партизаны, в пятом от края деревни дворе. Стычка же с немцами случилась в другом месте, и Кондратовичи были уверены, что никто не узнает о ночлеге. Нашлась черная душа, шепнула поли-
цаю, по всему видать, уже ночью. То ли мстили Кондратевичам за какие-то старые дела, то ли кто-то выслуживался перед полицаем. Охали в толпе, удивлялись, до какой же грязи дополз слизняк тот, коли стал выслуживаться перед холуем! Кондратовичей — деда Николу, среднюю дочку его и тринадцатилетнего внука Леньку — вывели на улицу и расстреляли в упор тут же, напротив хаты.
Ксюша видела растерянные лица сельчан, слышала тяжкие вздохи и все крепче прижимала к себе Артемку. Обширное семейство Гаврилки и родня полицаев стояли отдельно от общей толпы, у дощатого забора школы. У входа остановилась легковушка и несколько мотоциклов. Комендант Штубе и вчерашний переводчик поднялись на крыльцо, староста, полицаи во главе с Левоном и несколько солдат, вооруженных автоматами, разместились по бокам, у завалинки.
Комендант что-то сказал переводчику, тот поднял руку, требуя тишины, и объявил:
— Сейчас будет говорить комендант герр капитан Штубе!
Все притихли. Штубе пожевал сочными губами, медленно оглядел толпу и заговорил по-немецки, слегка кивая головой при каждом слове. Только он закончил, вперед выступил переводчик:
— До сих пор я считал вашу деревню спокойной. Я думал, что в ней живут разумные люди. Но я ошибся.
Переводчик умолк, быстро повернулся к Штубе, заглядывая ему в рот. Штубе кивнул утвердительно и продолжал, громко выговаривая каждое слово.
Солнце только что выглянуло из-за крыш и осветило школьное крыльцо. Комендант стоял, заложив руки за спину, спокойный и строгий. Его красивое лицо не было ни злым, ни добрым. Глаза как-то нехотя оглядывали толпу; казалось, комендант не выспался, хочет поскорее покончить с неприятным делом и укатить восвояси. Ему было около сорока. Весь подтянутый, выхоленный, в мундире с иголочки, высокого роста, широкоплеч. Не походил он на немца в представлении Ксюши: ничего пугающего и противного в этом офицере не было.
«Так вот с кем путается Полина,— подумала Ксюша.— Неужто влюбилась? С нее станет. Но это же немец. Как бы там ни было — немец! Что-то не видно ее.—Ксюша огляделась. Рядом стояли Наталья, батька и Тимофей, который ночевал почему-то в деревне и потому попал в толпу
сельчан.— Видать, в Липовке, у стариков»,— решила она.
— Да, я ошибся,— переводил штатский.— И сожалею. Вы открыли двери своих домов бандитам. Те, кто им помогает, пусть не ждут милости. Партизаны — бандиты, которых всякая власть карает, как уголовников. И мы будем карать. Вчера в вашей деревне погибли три немецких солдата. У них есть жены, как и у вас, у них есть дети, которые остались сиротами. Честные люди сказали, у кого скрывались бандиты, и мы расстреляли их пособников. Но нам известно, что среди вас есть люди, связанные с партизанами. Кто? Назовите их, и мы вас отпустим.
— Ишь ты его! — проворчал дед Антип и покосился на Тимофея.
Подул утренний ветер. Зашелестели лепестки верб. Потянуло холодком.
Комендант ожидал минут пять, потом снова заговорил таким же ровным, громким голосом. Штатский перевел:
— Если вы будете укрывать бандитских пособников, мы расстреляем по сто человек за каждого нашего солдата! Мы не хотим лишней крови. Назовите их.
Шум прокатился по толпе, как порыв ветра, и утих. Сельчане косились один на другого и молчали. Комендант дал знак, и солдаты подошли к толпе.
— Всем мужчинам стать отдельно! — объявил переводчик.
Зашумели сельчане, заволновались.
— Что ж то буди-ить?..
— Господи, а нас за что ж?
— Стращают,— успокоил Ксюшу дед Антип.— Да тише вы, бабы, детей не пужайте!
— И я с дедом! — попросился вдруг Артемка, но Ксюша схватила его на руки и крепко прижала к себе.
Толкаясь и выкрикивая отрывистые слова, солдаты отделили всех мужчин, включая хлопцев от тринадцати лет и старше. Заплакали бабы, за ними — дети. Все сбились в тесную кучу и ждали, что же будет дальше. Переводчик поднял руку и сказал:
— Господин комендант дает вам пять минут подумать. Выдайте партизан, и вас отпустят.
Бабы засуетились, заговорили громче. От этих разговоров Ксюше стало страшно. Она слышала недовольные голоса, замечала косые взгляды и не знала, что же делать. Назови бабы любое имя, и немцы не станут разбираться — тут же расстреляют. Не столько им нужны партизаны, ско-
лько хотят запугать сельчан. Дед правильно сказал: «Стращают».
— Из-за одного кого-то всем гибнуть? — говорили бабы.
— Нехай сам выйдет!
— А Любка старостова — что ж?
— Никто не знает, где она. Поклеп на человека. — Потому — староста! Поклеп...
— Акромя Любки есть...
— А если не? Зазря гибнуть человеку?
— А нашим мужикам не зазря? А детям-школятам не зазря?
Всяк говорили бабы, но имени никто не называл. Ксюша стояла ни живая ни мертвая— боялась, что кто-нибудь назовет Тимофея. Не по злобе —Тимофея уважали в деревне, а чтобы обезопасить себя или своего мужа, или подростка-сына, которого отвели вместе с мужиками. Немцам закон не писан, могут и детей порешить. Леньку Кондратовича уже расстреляли. Господи, пронеси!
— Герр паночек! — Гаврилка выступил вперед.—В нашей деревне нету партизан. Это —прохожие какие-то. Партизан мы и близко не подпускаем. Во те крест, герр пано-
чек!
Видать, почуял Гаврилка, что бабы назовут его Любу. А чем староста докажет, что его дочка не в партизанах? И хотя ушла она еще до прихода немцев, но он —староста, с него двойной спрос.
— Неужели? —сказал комендант.—Вызовите ту женщину.— Кто из вас Наталья Левакова? —спросил переводчик.— Выйди сюда!
— Господи! —охнула Ксюша и схватила Наталью за руку.— Чего они?
Наталья перепуганно пожала плечами и продолжала стоять, не веря, что вызывают именно ее.
— Наталья Левакова! — повторил переводчик громче.
— Меня,—прошептала Наталья, поглядела на Ксюшу жалобно, будто ища защиты, и вышла из толпы.
Сельчане притихли.
— Где твой мужчина? — спросил штатский.
— Не знаю, паночки,— ответила Наталья дрожащим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60