Я обнажен до пояса, для меня непривычно: и на пляже стеснялся
стаскивать рубашку, на самом деле у меня выпуклая не грудь, а спина, а
грудь так и вовсе вогнутая.
С недоверием пощупал плоский живот, весь разбитый на тугие валики
мышц. Дальше широкий пояс, весь металлический, на пряжке странный знак,
пояс держит брюки странного покроя, а ноги в странноватых сапогах с
короткими голенищами.
Руки мои толстые, длинные, все в чудовищных буграх мускулов. Не
удивительно, что те двое так рухнули под моими вообще-то хилыми ударами.
Широкие стальные браслеты на кистях, еще два красиво и вызывающе охватывают
бицепсы, а когда мои пальцы поднялись ко лбу, кончики уперлись в полосу
металла, придерживающего на лбу волосы. Длинные, как у хиппака, падают на
плечи, щекоча кожу, густые и пушистые, с запахом мощного шампуня, чистые до
скрипа.
Второй оборванец перевернулся и, как и первый, на четвереньках уполз в
кусты. Острые лопатки под лохмотьями двигались, явно страшился, что я
догоню и напинаю. Оба ножа остались на земле. Я проследил как ветви
колышутся все дальше и дальше, с облегчением засмеялся. Голос мой прогремел
сильно и звеняще, словно зов боевой трубы.
Вообще-то, как всякий интеллигент, я ненавижу этих тупых качков, с
удовольствием пересказываю анекдоты об их тупости, сила - уму могила, но
сейчас мое тело смотрится неплохо, неплохо...
Я напряг и распустил мышцы, любуясь как двигаются под кожей эти
теннисные мячи. Сама кожа, потемневшая от солнца до цвета бронзы, выглядит
не только здоровой, но и крепкой. Куда там микробу прокусить, такую не
всякая стрела... если на излете, конечно.
Слева в лесу широкая просека, я взглянул туда и... застыл. Огромное
солнце, впятеро больше нашего, опускается к горизонту со скоростью тонущего
корабля. Небо полыхает пурпуром, чистым и всех оттенков, до самого темного.
Горизонт так далеко, что я сразу с недобрым холодком по спине ощутил
насколько велик этот мир.
Далеко на холме, за лесом и за полем, что за лесом, блещет как
электрическая дуга причудливый замок. Остроконечные башни уперлись в
пылающее небо. Крыши горят оранжевым настолько ярко, что я прищурился и
потер глаза. Ощущение такое, словно золото крыш расплавилось и стекает по
стенам.
В десятке шагов ручей. На той стороне шевелит могучими ветвями
огромный раскидистый дуб, а под ним все так же переступает с ноги на ногу
массивный конь. Спина коня покрыта попоной, больше похожей на персидский
ковер, сверху седло, напоминающее велосипедное, только побольше,
помассивнее. Конь ко мне боком, я хорошо рассмотрел с этой стороны
свисающие ремни, железное стремя.
Над россыпью конских каштанов весело снуют, звеня жестяными крыльями,
большие зеленые мухи. В солнечных лучах поблескивают как драгоценные
камешки, исчезают на миг в тени, снова возникают словно из неоткуда.
Переступая через один каштан, я наступил на другой, и мухи взвились злобным
гудящим роем. Я невольно отшатнулся, начал отмахиваться, и мухи наконец
решили, что пока они дерутся, другие пируют за их спинами, вернулись, а я
зашел с другой стороны, стараясь не спугнуть коня.
За седлом приторочен мешок, чем-то смахивающий на небольшой рюкзак. На
луку седла небрежно наброшен широкий ремень, но, от чего у меня застучало
сердце, так это рукоять длинного меча, что гордо торчит из длинных ножен!
Еще не зная, чего ждать от коня, это ж не велосипед, осторожно
коснулся длинной рукояти меча. Ножны деревянные, простые, обтянутые кожей,
но сам клинок, как я ощутил по рукояти, явно из лучших сортов дамасской
стали.
Задержав дыхание, я осторожно потащил меч из ножен. Дыхание
прервалось, ибо лезвие выползало строго серо-голубое, со странным узором
вдоль клинка, по металлу бегали мелкие колючие искорки, исчезали внутри
булатной полосы, выпрыгивали в другом месте.
Наконец меч покинул ножны, моя рука под действием тяжести пошла было
вниз, но я напряг мышцы, вскинул, чувствуя, что для меня нынешнего эта
полоса металла вовсе не тяжесть.
Рукоять лежала в ладони, словно ее делали по моей руке. И хотя
длинновато, но это же двуручный рыцарский! Однако две моих ладони не
уместятся, я ж не рыцарь, они мелковаты перед нами, варварами, а я здесь
наверняка то, что принято называть просто варварами...
Круги мечом получались красивые, размашистые. Меня не уносило следом,
поворачивал легко, и я понял что значит насточертевшее выражение "хорошо
сбалансированный меч".
Мышцы играли, я чувствовал как перекатываются шары на груди, плечах. В
ладони была приятная тяжесть, простая и смертоносная. Я перебросил из
ладони в ладонь. Поймал легко, почти на рефлексах, так раньше ловил только
брошенное мне яблоко... нет, яблоко иногда ронял, а рукоять этого меча
словно сразу влипает в мою широкую твердую ладонь.
Ноги чуть шире, чем на ширине плеч, воздух шелестит как под ударами
крыльев ветряной мельницы, мышцы приятно разогрелись, и вдруг мои руки
закрутили мечом в таком немыслимом пируэте, что захрустели суставы.
Приятно изумленный, я наконец опустил этот двуручный, поцеловал
холодное лезвие, пальцы мои умело и уверенно бросили его в ножны. Лезвие
скользнуло в узкую щель, щелкнуло, наружу теперь торчала только
крестообразная рукоять.
Я смотрел в синеющую даль, только кончики пальцев все еще бережно
гладили шероховатую шишку на рукояти. Во мне что-то происходило, и я смутно
чувствовал, что изменения идут от моего меча. И от моих глыбах мускулов.
Конь смотрел спокойно и, как мне показалось, с иронией. Седло,
понятно, на него садятся, а со стременем надо разобраться. Я слишком
начитался в детстве жутких сцен, когда обезумевший конь волочит раненого
седока, не успевшего выдернуть ногу из стремени, стесывает головой героя
все камни, кочки, пни, а домой приволакивает только ногу в хорошо
сохранившемся сапоге.
Впрочем, это стремя хоть и напоминает велосипедное, но намного проще.
Когда-то я купил велосипед "Турист", восьмискоростной, гоночный, а раз так,
то педали там оказались настолько хитрые, что я долго не мог понять, как
туда вообще ногу вставить, а уж вытащить так и вовсе не пытался, проехал
круг во дворике, упал, и уже лежа кое-как расцепил защелки. С той поры не
пользовался, я ж не рвусь в профи, а здесь проще, те же педали, только
пошире, вот даже пара продольных железок, чтобы не соскальзывали сапоги...
Я поочередно задрал подошвы, такие же подковки, со стременами полное
сцепление. Кто-то позаботился экипировать меня вплоть до таких мелочей.
- Ладно, - сказал я и сам удивился как мощно и властно прозвучал мой
вообще-то блеющий голос, - ты мой конь! А я твой хозяин. А если и не
хозяин, то всадник. Верно?
В моем голосе был металл, в то же время звучал хрипловато как боевой
рог, зовущий на битву. В нем я сам ощутил звериную мужскую силу, и, похоже,
конь ощутил тоже. Он переступил с ноги на ногу, копыта хрустнули, как у
подагрика, но потом я понял, что хрустнул камень, на которым конь оперся
копытом.
Взявшись за широкие ремни на его шее, я вдел ногу в стремя. Конь
повернул голову и внимательно следил как я сажусь. Раздраженный, не люблю
когда на меня смотрят, если делаю что-то впервые, я напрягся, с силой
оттолкнулся от земли, одновременно дернув себя кверху.
Стремя качнулось в сторону, я едва не сверзился, раздираемый надвое,
ударился грудью о седло, но все-таки с огромным усилием встащил себя
наверх. Седло скрипнуло, я уловил запах свежей кожи. Да и упряжь пахнет
так, словно ее только что сшили, приклепали эти железные бляшки, пустили
золотую нить узора.
Конь снова переступил с копыта на копыто. Я сидел неподвижно, затем
попробовал качнуться вправо, влево, откинулся назад, но удержаться на
неподвижном коне все-таки можно. Туша подо мной качнулась, земля там далеко
внизу поползла назад. Конские ноги двигались неспешно, я приободрился,
сведенная судорогой спина наконец чуть расслабилась.
Дорога пошла, извиваясь как ползущая змейка, вверх по холму. По бокам
ровно шелестели кудрявые деревья, красивые, чем-то знакомые, но я, дитя
города, к стыду своему знаю только березу и елку, а все остальное - просто
деревья. Впрочем, еще отличу пальмы, но здесь не березы, не елки, не
пальмы. Да черт с ними, просто деревья. Варвару не обязательно знать
ботанику.
Деревья расступились, как широкий занавес. На стыке ровного изумрудно
зеленого поля и синего неба высился город, похожий на один исполинский
замок. Во все стороны от его высокой крепостной стены шло ровное зеленое
поле, не обезображенное ни оврагами, ни холмами, ровное как биллиардный
стол, обтянутый зеленым сукном.
Солнце медленно сползало к закату, подсвечивало знания и крыши со
спины. Шпили горят оранжевым, я видел крохотные переходы, что протянулись
от башенки к башенке, крыши темнокрасные, явно черепица, стены из серого
камня...
Конь пошел быстрее, тугие мышцы перекатывались под моими коленями.
Конь был силен и свеж, словно только что проснулся, пофыркивал,
остроконечные как у эльфа уши подрагивали, перехватывая все шорохи, а
красиво вырезанные ноздри жадно раздувались.
Глава 3
Город приближался, я уже мог рассмотреть во всех подробностях
множество башенок, узорных крыш, и в то же время охватывал главный замок
одним взглядом, насколько позволяла крепостная стена.
Земля сухо гремела под конскими копытами. Ветер уже не свистел в ушах,
овевал лицо ласково, трепал волосы. Ворота близились, массивные, в широких
полосах тусклой бронзы.
Когда я начал придерживать коня, ворота натужно заскрипели. Створки
раздвигались с неспешностью сытой перловицы. За воротами мне почудилась
абсолютная тьма, но затем на незримой линии ворот появились цветные пятна,
словно выступили из небытия.
Конь остановился как высеченный из скалы. Я выпрямился, плечи пошли в
стороны, чуть отодвинулись, а грудь с треском выдалась вперед. Массивные
грудные мышцы были тяжелые как плиты из гранита и широкие как щиты. Я
чувствовал как в лучах заходящего солнца горят мои браслеты, как на кистях,
так и на бицепсах, а широкий обруч на лбу явно полыхает расплавленным
металлом.
Цветные пятна, то ли знатные люди, то ли жрецы, словом - презренные
горожане, все в настолько пышных одеждах, тяжелых и вычурных, что я ощутил
презрение и жалость к этим несчастным жертвам цивилизации. Старшина,
бургомистр или кто он здесь, словом, мэр, выступил вперед, подпрыгнул,
поскакал, церемонно поахал шляпой и лишь потом низко раскланялся:
- Мы рады видеть в нашем королевстве странствующего героя. Назови свое
имя, отважный, и отдохни под нашим кровом.
Я вскинул в приветствии руку, краем глаза косясь как красиво играют
мышцы предплечья, а бицепсы - ну словно под кожей надули баскетбольный мяч.
Голос мой грянул красиво и мужественно:
- Привет! Меня зовут... Странствующий Варвар... э-э... по имени
Рагнармир. Да-да, Рагнармир. Я воспользуюсь вашим гостеприимством.
Конь мой фыркнул, пошел в ворота, заставив мэра отпрыгнуть, чтобы не
попасть под копыта. Но я заметил, что все встречающие, как и сам мэр,
приятно ошеломлены, словно я должен был послать их, а то и огреть плетью, а
потом ввалиться с грязными сапогами в спальню правителя, рухнуть на
устланное тончайшими покрывалами ложе и велеть его невинной дочери ублажать
всю ночь.
Вообще-то я варвар, мелькнула мысль. Ну ладно, пусть я буду культурный
варвар. Нет, это чересчур, просто образованный. Культурный - уже не варвар,
а образованный, так хоть трижды академик, все равно варвар от темени и до
конских бабок, а то и вовсе подков.
Из цветных пятен выдвинулся другой, высокий и худой мужчина, в широком
халате до пят весь в звездах и кометах, на голове остроконечный колпак тоже
в хвостатых звездах, глаза темные, цепкие, хоть лицо мучнисто белое как у
вампира, или сороконожки, всю жизнь пролежавшей под камнем и не видавшей
солнца. Я не сразу понял, что он стар как столетняя щука, на спине которой
вырастает мох.
Он заговорил скрипучим старческим голосом:
- Приветствую, великий герой... конечно же, великий. Я великий маг
королевства Будеррам. Зовут меня Тертуллиус. Позволь узнать, как ты прибыл
сюда?
Я смутно удивился такому вопросу, пробормотал:
- Да какая-то женщина...
- Старая, молодая? - спросил великий маг чуть быстрее, чем следовало
бы великому и немолодому человеку.
Я развел руками, заодно показывая мускулы и попутно любуясь ими сам:
- Скорее, молодая, чем старая. Хотя на вид еще та дама... Но теперь
тренажеры, то да се...
- Толстая или худая? Прошу вас, ответьте с той же скоростью, с какой
владеете мечом! В чем одета?
Сбитый с толку, слишком уж все вокруг выказывают волнительность, я
пояснил:
- Худющая как облезлая кошка на помойке фонда благотворительности...
Но грудь высока, а ноги растут прямо от зубов... А одета... гм... ну, что
все носят у нас. То, что у нас идет на галстуки, а у них - на юбки.
Великий маг повернулся к другому, невысокому и молодому, в таком же
халате и колпаке, что почтительно стоял за спиной и держал в руках толстую
книгу:
- Ясно... Куцелий, найти и повесить!
Молодой маг повел бровью. В толпу метнулись сразу двое. Я, все еще
удивляясь, что так легко понимаю чужой язык, поинтересовался:
- А может, не стоит так женщину?.. Это мне все можно, а у вас
цивилизация, у вас права человека...
Старый маг сказал строго:
- Нам за державу обидно. И сохранять ее должны... от всяких. Ладно,
великий герой! Лучшие люди сего славного града вышли приветствовать тебя,
выказать почтение твоим подвигам... э-э... нынешним и будущим! Позволь
пригласить тебя, великий варвар, на челе которого я зрю отчетливо знаки как
великой доблести, так и великой, гм, мудрости... пригласить в замок на ужин
к королеве!
Последние слова он провозгласил громко и возвышенно. Народ рухнул на
колени, даже знатные люди преклонили одно колено, на ногах остались только
великий маг Тертуллиус, его помощник Куцелий, да еще самый старый житель
города, который то ли был туг на оба уха, то ли страшился рассыпаться в
пыль от неосторожного движения.
- К королеве? - переспросил я. Огляделся с высоты седла, внезапно
вспомнил двух оборванцев. По спине побежали по-варварски крупные мурашки,
чуть не сгинул, вспомнил их стремление не допустить до какой-то корчмы: -
Да неловко как-то вот так сразу. Да и до ужина еще далековато... А где ваша
корчма?
Я видел как в наступившей тишине одни переглядываются, другие опускают
очи долу, третьи злорадно скалят зубы. Старый маг вперил в меня острый
взгляд. Я чувствовал как мою толстую кожу, продубленную всеми ветрами,
зноем и морозом, сверлит нечто, словно тифозный микроб размером с крупного
муравья. Инстинктивно напряг мышцы, тело стало твердым как ствол старого
доброго дуба, а кожа натянулась и застыла упругим панцирем.
На лице старика отразилось разочарование. Грудь его опала, он
показался еще старше, а голос прозвучал глухо:
- Кор... корчма?
- Ну да, - подтвердил я. - Стоит ли сразу к королеве? Надо дать ей
время одеться. Или раздеться, не знаю ваши обычаи.
Старый маг внезапно метнул острый взор. Я еще не успел расслабить
мышцы, по коже чиркнуло как крылом летучей мыши, однако лицо мое оставалось
как у строителя коммунизма на старом плакате, и глаза мага погасли. Голос
дрогнул и закачался как висячий мостик под сапогом варвара:
- Королева... м-м... в крайнем случае, королеву можно немного
подождать. В зале ожидания вас развлекут танцовщицы...
Мне показалось, что в глазах второго мага, который помоложе, мелькнуло
предостережение. Он все так же прижимал к груди толстенный фолиант, в луче
света блеснул краешек позеленевшей медной крышки с выдавленными письменами.
Его глаза следили за мной неотрывно и немигающе.
Я выпрямился горделиво, грудь моя стала шире и тверже Авзацких гор, на
ней можно было выравнивать гвозди.
- Варвары не ждут, - изрек я. - Варвары - люди!
Лицо молодого мага оставалось бесстрастным как погребальная маска, но
старый маг всплеснул руками. С широких рукавов сорвались шипящие искры,
образовали вокруг него широкий быстро гаснущий круг.
- Она там, - сказал он осевшим голосом, бесцветным как он сам, -... на
окраине...
- На окраине? - удивился я. - Я думал, корчму ставят на перекрестках
главных дорог.
Он повторил так же нехотя и с усилием:
- На окраине... С той стороны приходят неведомые... Ну, гномы,
великаны, существа...
- Существа?
- Да. Странные. Наша цивилизация... вообще всякая цивилизация, как мы
ее понимаем, кончается на той корчме.
1 2 3 4 5 6