-- Наши послы! Пускать?
-- Немедля,-- распорядился Владимир.
Он сел на княжеское кресло. Медленно отворились тяжелые створки.
Бояре и воеводы расступились, по широкому проходу к князю прошествовали
трое: Тавр, Храбр, Стойгнев. Тавр был в разодранной одежде, бледен. Лоб
его пересекал свежий багровый шрам, хорошо заметный даже на темном от
солнца лице.
Остановились в трех шагах от князя, отвесили поклон. Владимир смотрел
на них неотрывно. Сердце колотилось, но лицо держал неподвижным, как
должны держать властители, такое узнал в Царьграде.
-- Челом тебе, князь! -- сказал Тавр наконец.-- Челом и славному
Новгороду!
В голосе его прозвучала боль. Храбр и Стойгнев потупили взоры. Они
были бледные, исхудали за обратный путь.
-- Что-то вы невеселы,-- сказал Владимир резко. Он возвысил голос.--
С чем прибыли?
-- Не вели казнить, княже... Все исполнили в точности. Сказали, что
храним обычаи земли нашей, как велели боги, как хранили покон Рюрик, Олег,
Игорь, Святослав... Еще передали, что ты, князь новгородский, предлагаешь
Полоцку вечный мир и любовь, а в знак братства просишь отдать за него дочь
Рогволода...
Голос Тавра прервался. Его спутники не поднимали голов. В палате
наступило грозовое молчание. Слышно было, как далеко за теремом истошно
вскричал петух.
-- Говори же! -- велел Владимир.
Тавр произнес в мертвой тишине, когда все затаили дыхание, боясь
пропустить хоть слово:
-- Княже... непотребные слова, хоть и сказанные благородным князем,
недостойно повторять кому бы то ни было...
-- Говори! -- вскрикнул Владимир.
Он привстал, затем, как будто опомнившись, сел и положил руки на
подлокотники кресла.
-- Княже... это такие слова, что и самый подлый раб устыдился бы их
низости. Негоже нам...
В мертвой тиши, когда слышно было, как звенит напряженный воздух,
Владимир сказал тихим зловещим голосом:
-- Го-во-ри...
Тавр судорожно перевел дыхание, по его лицу пробежала тень. Глаза
расширились, он словно бы снова увидел нечто ужасное:
-- Рогволод сказал, что ты -- подлый раб и сын рабыни, что ты
недостоин носить одежду свободнорожденного. Ты -- тралл, по тебе плачет
ошейник...
В палате пронесся вялый шум недовольства. Владимир заметил и две-три
ехидные усмешки. А Тавр повысил голос, сказал горько, словно выплеснул
чашу змеиного яду:
-- Еще он сказал, что все новгородцы -- подлый сброд рабов. Потому
они и приняли князем раба, потому что сами твари. Они ничего кроме плетей
не заслуживают, но у него хватит плетей, чтобы проучить их всех!
Теперь все потонуло в грозном реве. Гул стоял такой, что во дворе
послышались испуганные голоса, тревожно заржали кони. По всей палате
мелькали красные от гнева лица, у других вовсе бледные от ярости.
Вздымались кулаки, над головами блистали клинки мечей. Слышались сиплые от
лютости голоса:
-- На Полоцк!
-- Проучить!
-- Стереть! Как Святослав стер с земного лика хазар!
-- Рабы? Да мы их... Да мы...
-- Князь! Что молчишь? Ты князь или не князь?
-- Сжечь! По камешку разобрать!
По палате метался бледный тысяцкий Твердислав, верный, преданный, но
не шибко умный, успокаивал, утихомиривал к досаде Владимира. Наконец шум
начал стихать, теперь уже Твердислав повернулся к Владимиру, раскинул
руки, сдерживая других и как бы сам говоря за всех в палате. Лицо его было
перекошено как у падучего, он давился яростью. Зубы стучали как в
припадке, изо рта брызгала слюна:
-- Княже! Немедля... слышь, немедля, веди нас! Сотрем, зничтожим!
Нас, вольных новгородцев, плетьми? Никто так не оскорблял нас, да за это
только кровью...
-- Кровью Рогволода! -- закричали из заднего ряда.
-- Кровью Рогволода и всего его выплодка,-- сказал Твердислав
хищно.-- Нас запомнят! Они узнают руку новгородцев!
Владимир молчал, черные глаза украдкой просматривали злые лица. Крики
раздались еще свирепее:
-- Князь! Пошто молчишь?
-- Князь, веди нас, а то...
-- Княже, это воля всего народа новгородского! Если не послушаешь, то
вот тебе бог, а вот порог! Призовем другого князя, что возьмется отплатить
за обиду великую.
Владимир поднялся, вскинул руку. Шум начал медленно стихать.
Толпились поближе, ловили что скажет.
-- Люди новгородские,-- голос его был несчастным, все слышали, как
дрогнул и задрожал, но юный князь справился с собой, сказал тяжелым, но
сильным голосом: -- С нелегким сердцем принимаю решение... Обиду, которую
нанес мне Рогволод, прощаю...
Палата взорвалась негодующими криками. К нему лезли разъяренные лица,
озверевшие, оскаленные, горящие злобой и ненавистью. Был миг, когда
Владимир дрогнул: как бы в самом деле его не вышвырнули прямо из окна. Он
поспешно вскинул обе руки, крикнул звучным голосом, перекрывая шум, каким
кричал на поле битвы:
-- Тихо!!! Я сказал, прощаю свою обиду! Но никогда не прощу обиду,
нанесенную Новгороду. Я здесь с малых лет, это мой родной город, здесь моя
душа и мое сердце. В каждом из вас -- частица моей души. Кто плюнул на
вас, на мой город -- плюнул в мою душу... Я поведу полки на Полоцк! А вы,
дорогие мои, увидите, как будет воевать за вашу честь и доброе имя ваш
новгородский князь Владимир!

Он нетерпеливо ходил по горнице, ожидая Тавра. Когда тот переступил
порог, молча обнял его, расцеловал, быстро провел в свою потайную
комнатку. Там еще раз обнял, усадил на скамью.
-- Спасибо!
Тавр загадочно усмехнулся:
-- Чудно говоришь, князь. Нам отказали с таким позором, а ты
благодаришь?
Владимир отмахнулся:
-- Ладно, я к твоим шуточкам уже привыкаю. Трудно было расшевелить
того надменного гордеца?
-- Нисколько. Обыкновенный вояка, сильный и суровый, типичный викинг.
Споры привык решать мечом. Ума у него не больше, чем в той лавке, на
которой сидишь. Напротив, я следил, чтобы не переборщить... А то бы не
только бород, но и голов бы лишились.
-- Вам стригли бороды? -- воскликнул Владимир уже в непритворном
гневе.-- То-то вижу, чего-то тебе недостает...
Тавр отмахнулся:
-- У меня была и так лишь для виду, короткая. Я вообще больше люблю
обычай брить подбородок и щеки.
-- Почему не сказал в палате?
-- Такой крик стоял, слова не успел вымолвить.
Владимир на мгновение задумался, Тавр видел, как потемневшее лицо
внезапно просветлело. Князь сказал негромко:
-- Даже лучше, что не успел... Мол, постеснялся, вражду к тому же
разжигать не хотел... Правду утаил ради миролюбия! Скажем погодя, когда
страсти начнут стихать. Выберем нужный момент, когда потребуется взрыв
недовольства и... Ну, Тавр, много ты перенес за меня на тайной службе.
Тавр медленно пожал плечами:
-- Служба была недолгой. Это еще ничего... А что будет дальше?
Владимир оскалил зубы:
-- Не тревожься, дальше будет еще хуже. Ты же знаешь, жизнь как в
сказке: чем дальше, тем страшнее. Но за эту службу жалую тебя званием
воеводы... и даю изгонный полк!
Тавр вскочил:
-- Княже! Это слишком велика честь. Я молод, а к тому же -- незнатен.
И так косятся, что ты пожаловал меня боярством. Обойдя многих, не вызову
ли недовольства? На себя -- ладно, но достанется и тебе.
-- Время удачное,-- возразил Владимир.-- В какое другое начали бы
роптать, а сейчас тебе все сочувствуют. Обиженный, оплеванный, с
постриженной бородой -- поведешь самый опасный полк мстить за обиду
великую! Кто скажет хоть слово супротив?
Сувор принес каву, а молодой гридень по его знаку расставил по столу
тарелки с ломтями холодного мяса, миску с горячей гречневой кашей. Тавр
поблагодарил кивком, сказал нерешительно:
-- При Рюрике в Полоцке сидел его наместник... При Ольге Полоцк уже
имел своего князя... Правда, дань платил исправно. Ну, а когда Святослав
занялся только чужими странами, а о своей земле думал мало, то Полоцк
обрел полную самостоятельность. Теперь это могучее княжество, которое
никому налогов не платит, никому не кланяется.
Владимир торопливо ел, молодые зубы перемалывали крупные стебли
хвоща, приправу к мясу.
-- Полоцкое княжество,-- сказал он с набитым ртом,-- лежит между нами
и Ярополком. На чьей стороне оно будет? Понятно... Но раз на Ярополковой,
то нам и головы поднимать нельзя. Князь Рогволод силен и отважен, оба сына
-- молодые львы, крепкие, как дубы, и могучи, как туры. А дочь... за ее
руку любой князь приведет свои войска в помощь!
Тавр кивал, смотрел выжидательно. Когда Владимир умолк, только
кашлянул:
-- Ну-ну?
-- Допустим, мы сумеем захватить Полоцк. Обложим данью, как делалось
всегда? А потом они неизбежно поднимутся и ударят в спину! Нет, Тавр. Мы
должны поступать так, как никогда никто не поступал.
Тавр смотрел пристально. В глазах болотного цвета словно прошла тень,
но лицо не дрогнуло. Опять поторопил, видя что Владимир ищет слова:
-- Как?
-- Полоцкое княжество...-- выпалил Владимир. Он облизал внезапно
пересохшие губы, договорил быстро,-- должно исчезнуть!
Он задохнулся от своих же дерзких слов. Тавр кивнул, сказал глухим
голосом:
-- Я надеялся, что ты это скажешь.
Владимир спросил неверяще:
-- Ты... в самом деле считаешь, что я прав? Почему не сказал сам?
-- Княже... непросто идти против Покона. Мало ли что кто-то думает?
Зато мало кто решается. А судьба благоволит к тем, кто... умеет сказать
вслух первым. Я, к примеру, не умею.
Владимир перевел дух, сердце колотилось как у зайца. Я тоже такой,
хотелось признать честно. Мне тоже трудно сказать такое вслух... Но
все-таки... все-таки сказал! Хоть и через силу, но сказал именно он, а не
другой.

Глава 4

Добрыня отдавал распоряжения во дворе, когда Владимир поймал его за
локоть, отвел в сторонку:
-- Дядя... Об одной услуге прошу! Мне нужен твердый тыл. А кто, кроме
тебя, защитит меня сзади?
Добрыня с подозрением нахмурился:
-- Ты стал хитрый, как ромей! Да нет, куда там ромеям, они перед
тобой -- сопливые дети. Говори яснее.
-- Я хочу, чтобы ты остался в Новгороде. Я буду спокоен за свою
спину.
Брови Добрыни грозно сдвинулись. Глаза метнули молнию, но Владимир
смотрел открыто, честно, преданно. Добрыня придержал злой ответ, подумал.
Вообще-то в последние годы все меньше охота покидать насиженное место. Два
года скитаний по лесным весям научили любить уютный дом в Новгороде. Так
что Владимир говорит дело. Он больше полезен будет здесь с его опытом и
умением командовать толпой.
Владимир уловил нерешительность, быстро обнял:
-- Спасибо, дядя! Я все боюсь, вдруг да что с тобой в бою случится?
Ты ж всегда в самую сечу прешь! А у меня родственников больше нет! Я
останусь один как перст...
В его глазах была такая любовь, что Добрыня растрогался против воли.
Со смущением обнял тоже, похлопал по спине:
-- Ничо, ничо... Такие старые дубы, как я, никакая холера не берет!
Ты сам будь осторожен. Первым норовишь начинать бой, как Святослав,
заканчиваешь последним... Раз-другой показал себя, и -- хватит! Ты --
князь, должен с высокого холма следить за битвами, понял?
-- Понял,-- ответил Владимир,-- дядя, я люблю тебя! Ты прав. Конечно
же, прав!

Утреннее солнце еще играло на шлемах уходящих к Киеву викингов, когда
Владимир собрал на главной площади новгородское войско. После краткой
речи, которой он напутствовал их, отряды под началом опытных воевод
Кресана и Панаса выступили через главные ворота.
За городом, где Волхов-река впадает в Ильмень, высилась Лысая гора.
На вершине торчал видимый издали гигантский деревянный столб Рода, а
вокруг полыхали священные костры. Никто из живущих не знал, когда их
зажгли, но даже самые древние старики помнили их с детства.
Владимир подъехал первым, вскинул в приветствии руку. Деревянный
столб Рода стоял на огромном каменном основании, а перед ним был другой
массивный камень с глубокой выемкой посредине. Там лежали два каменных
ножа, им вскрывали вены жертв.
Волхвы вышли навстречу, поклонились:
-- Все готово, княже!
-- Начинайте.
Он соскочил с коня. Земля вздрагивала под тяжелыми шагами огромного
войска. С вершины холма открывался вид на широкий водный простор. Сотни
лодий и учанов покачивались на волнах. Тускло блестело оружие, новгородцы
ждали сигнала.
Жрецы ударили в бубны, хрипло и страшно заревели трубы и рога. Из-за
требища притащили связанных пленников. Владимир равнодушно проследил, как
волхв вспорол у первого грудь, выдрал трепыхающееся сердце. Когда, как
большую красную рыбу, распластали последнего, и еще горячие залитые кровью
сердца и печени разложили на жертвенных камнях, Владимир кивнул и стал
спускаться с холма.
Все войско на Лысой горе поместиться не могло, разве что бояре да
воеводы, а вдоль реки полыхали жертвенные костры отрядов из соседних
племен, что шли с новгородской ратью. Владимир велел всем приносить жертву
там, где кто стоит, и кровь лилась на жертвенные камни к ногам каменных и
костяных богов, деревянных, даже отлитых в меди и бронзе.
Больше всего жертв принесли Перуну, богу воинов. Ему закололи
пленников не только русы, но и люди из земель коми, веси, еми, что тоже
присоединилось к новгородскому войску.
-- Да,-- сказал Владимир вслух,-- помощь богов пришлась бы кстати! А
знал бы как позвать бесов, сам бы поехал гонцом.

Кресан взял с собой небольшой отряд, ушел вперед. Общее командование
новгородским войском было поручено Панасу, так как Владимир все еще
задерживался для каких-то дел в Новгороде. К нему приходили странные люди,
иные вовсе в тряпье, говорили тайное слово, их пропускали
беспрепятственно, а через какие потайные двери уходили, никто не видел.
Князь почти не спал, исхудал, говорил отрывисто, скомкано, будто видел над
собой занесенный топор.
Стойгнев приготовился догонять войско, но уже когда был в седле,
Владимир вышел на крыльцо, поманил к себе.
-- Бери коня получше,-- сказал он негромко,-- бери в запас по три
коня на каждого, но чтобы успел перехватить войско до переправы, понял?
Пусть никто не идет на тот берег. Там делать нечего. Вверх и вверх по
течению!
Стойгнев ахнул:
-- Княже... Там же Полоцк!
Владимир с усмешкой смотрел в его взволнованное лицо.
-- А ты в самом деле думал, что я направил войска против бедной
жмуди?
-- Каюсь, поверил. Хотя и думал, что взять с бедных жмудян?
-- Не мог же я раструбить про поход на Полоцк, как делал князь
Святослав. Мне нужно победить, а не бряцать дедовской славой. Там бы
успели приготовиться, а мне нужно не кровавое сражение, пусть даже
победное, а сам Полоцк и его земли. Да и зачем кровь лить напрасну?
Прольем в более нужном месте.
Стойгнев прищурившись смотрел на юного князя. Совсем не тот отрок,
которого они брали князем. А за годы изгнания вовсе взматерел, на этом
лице очень взрослые глаза. В молодом теле очень зрелый дух. А вот в его
отце до самой гибели жила душа больше героя, рыцаря, искателя славы, чем
князя. Его "Иду на Вы!" стало легендой, все только и говорят о
благородстве великого князя киевского, что посылал к врагам гонца с
предупреждением. А сын пошел не в отца. Наоборот, делает все, чтобы не
походить на отца. Если тот воевал в чужих землях, то этот и не заикается о
таком. Все мысли об устройстве Руси изнутри.
-- Да, ты уж совсем было убедил новгородцев, что не скоро пойдешь
мстить Рогволоду за обиды... Но как же свеи?
-- А что с ними?
-- Ты говорил, что возьмешь их на Полоцк?
Владимир кивнул:
-- Говорил. Ну и что?
Их взгляды встретились. Стойгнев спросил неуверенно:
-- Ты их... не берешь?
-- Нет, конечно,-- ответил Владимир желчно.-- Как бы самому Рогволоду
не помогли одолеть меня!
-- Но...
-- Мне стало ясно еще там, в их гнезде. Если бы я звал их только
против Ярополка, то запросили бы втрое больше. А когда сказал, что
придется идти через земли Полоцкого княжества, то согласились за такие
деньги, что старцам больше подают. Явно замыслили вместе с Рогволодом
повернуть мечи супротив меня, вместе с ним захватить Новгород и снова
установить правление свеев по всем нашим землям.
Кулаки Стойгнева стиснулись так, что заскрипело. Костяшки выперлись
как шипы на боевой палице.
-- Ух, гады заморские!
-- Успокойся,-- велел Владимир мрачно.-- Такова жизнь, каждый блюдет
свои интересы. Так что пусть не мечтают, что пошлем их на Рогволода. А вот
на Ярополка.
1 2 3 4 5 6 7 8