-- Ладно, -- предложил Олег. -- Сейчас не решим, жабы мешают.
Отложим, на берегу придумаем.
-- Похоже, -- проговорил Томас задушенно, -- мы уже идем по кругу...
Он едва успел закрыть рот от хлынувшей воды. Пока вытирал лицо и
отплевывался, в двух шагах из болота высунулся по плечи желтый, как
мертвяк, человек. Голова была голая, как колено, уши торчали остро, а
круглые глаза смотрели не мигая.
-- Допер, -- сказал болотный человек удовлетворенно, -- да не по
первому... Что же мне с вами делать? Сразу утопить аль потешиться сперва?
Рыцарь, стоя по шею, безуспешно пытался достать меч. Олег сказал
угрюмо:
-- Дурень, мы ж тебе такой подарок тащили... Надо было на берегу
выбросить.
Болотник оживился.
-- Какой? Где? Что?
-- Ковер-самолет. В другие болота к бабам летать будешь.
Болотник смотрел недоверчиво.
-- Врешь?
-- Пройди по нашему следу. Там спрятали, чтобы никто не спер. Еще и
ногами в ил втоптали.
-- Ну да, не сопрут, -- встревожился болотник, -- не знаешь ты наших!
Где говоришь?
-- Как выйти из болота?
-- Да почитай уже вышел. Ты правильно шел, будто тут и родился. То я
так, пошутил...
И болотник исчез под водой. Видно было, как мелькнуло желтое, словно
под водой размазали молнию. Олег покачал головой.
Туман расступился, они выбрались, цепляясь за осоку, на твердь, а
чуть дальше пошла земля совсем сухая. Трава росла сочная, налитая болотной
водой. Под ногами Томаса стебли с мокрым хрустом обламывались, вжикала
мутная гнилая вода.
Олег отыскал подъем, пошел кустарник, встретились первые корявые
деревца. Томас со стоном упал на землю и остался лежать, разбросал руки.
Женщина вышла медленно, словно вырастала из воды. Когда она попала в поле
зрения Томаса, у того перехватило дыхание.
Мокрое платье плотно облепило фигуру, У нее была крупная, но высокая
и очень четко очерченная грудь. Вместо пояса ей сгодился бы браслет
Томаса, но в бедрах она была хоть сейчас рожать без труда и мук, а длинные
и сильные ноги с умело вылепленными мускулами годились как для долгого и
быстрого бега, так и для богопротивных языческих плясок.
-- Афродита, -- прохрипел он. -- Только почему... Неужто море так
обмелело?
Она перекинула волосы на грудь, отжала сильными руками. В запястье
руки были тонкими, но когда вода брызнула струями, Томас невольно подумал,
что такая из ветки дерева выжмет сок с такой же легкостью.
-- Э-э... Артемида...
Ее странные лиловые глаза изучающе смотрели на рыцаря:
-- Заморился? Уже заговариваться начал.
-- Нет, -- огрызнулся Томас, -- с чего бы? Сейчас насмотрюсь на
облака и вскачь побегу.
Она кивнула:
-- Только почистись. Водяных распугаешь.
Томас сам чувствовал, воняет от него гадостно. С проклятиями воздел
себя на колени. Больше сил не было, сбросил шлем, кое-как расстегнул
доспехи. Стыдясь своей белой, как у женщины, кожи, разделся почти донага,
прополоскал доспехи и одежду. Темная вода сразу замутилась серым,
любопытные рыбешки брезгливо прыснули прочь.
Когда он вошел в воду по колени, в зарослях кувшинок нечто дернулось,
появилось зеленое пятно, белые цветы заколыхались, будто снизу дергали за
стебли. Вынырнула тупая жабья морда, уставилась на Томаса выпуклыми
глазами. Томас торопливо стирал одежду, выполаскивал, слыша за спиной шаги
женщины. Похоже, она рассматривала его критически, пофыркивала. Он злился,
не зная, что ей не так. Спина у него широкая, в буграх мышц, есть и шрамы,
которыми мужчины хвастаются.
Жабе наконец надоело смотреть на полуголого мужика, взобралась на
лист кувшинки. Тот, широкий как плот, прогнулся под ее весом, закачался.
Жаба долго умащивалась, словно пес перед сном, укладывала белесое брюхо то
так, то эдак, наконец застыла, по-прежнему не сводя с рыцаря недвижимого
взгляда.
Томасу надоело быть под пристальным взглядом мерзкой твари, смотрит,
как будто что-то пакостное замышляет, как вдруг жаба проговорила скрипучим
голосом:
-- Исполать тебе, добрый молодец...

Глава 7

Томас от неожиданности выронил рубашку. Вода вроде стоячая, но ее
начало относить от берега. Ругаясь последними словами, он догнал, пришлось
залезть в топь по самые... и глубже, переспросил, уже вернувшись:
-- Ты мне?
-- А больше тут... бре-ке-ке... молодцев нету... Ты можешь поцеловать
меня...
Томас отшатнулся.
-- Тебя? Жабу?
-- Я не жаба... бре-ке-ке... я лягушка...
Томас ощутил, как от злости надувается жила на шее.
-- Ах ты, тварь!.. Да я не всякую девку в Иерусалиме хватал!.. А уж
целовать так и вовсе не приходилось!.. Чтоб тебя, жаба мерзкая...
Жаба переступила с лапы на лапу. Лист кувшинки начал угрожающе
раскачиваться. На тупой морде проступило нечто вроде удивления.
-- Я лягушка, не жаба... бре-ке-ке... не понимаешь... Я та самая
лягушка...
-- Что за та самая?
Жаба начала раскрывать рот, когда за Томасом послышались шаги. Сэр
калика взглянул коротко, ничуть не удивился -- он вообще ничему не
удивлялся, как ревниво заметил Томас, -- и спросил равнодушно:
-- Тебе мало забот с одной?
Томас не понял, указал трясущимся от злости пальцем.
-- Посмотри на ее гнусную рожу! Ты знаешь, что она мне сказала?
-- Догадываюсь, -- бросил калика и оглянулся. -- Яра! Поди-ка сюда,
детка.
Пришлепали быстрые босые ноги. Томас удивился злой решимости на лице
женщины. Впервые видел ее такой рассерженной. На бегу подхватила увесистый
сук, швырнула умело и метко.
Сук просвистел над головой Томаса, ударил жабу по голове с такой
силой, что едва не сбросил с листа. Тот закачался, как в бурю, мелькнули
растопыренные лапы и белое брюхо. Брызги долетели до рыцаря.
Злой и униженный, он выбрался на берег. Женщина смерила его
презрительно-встревоженным взглядом, отошла к своей одежде, та сохла на
растопыренных ветках. Олег, неизвестно чему скаля зубы, помалкивал.
-- Сер калика, -- не выдержал Томас, -- я же вижу, ты насмехаешься
надо мной!
Олег покачал головой.
-- Не над тобой. Так, вообще.
-- Вообще?.. Ты что-то знаешь? Почему эта жаба разговаривала, как
человек? Я только сейчас сообразил!
-- Как человек... Гм, по-моему, она больше квакала. Правда, знавал я
одно племя, где тоже переговаривались почти кваканьем. Жили в болоте,
понимаешь, а место всегда влияет... Да многое влияет. Вот, скажем, есть
язык сильба гомеро, это когда свистуны переговариваются, а есть стукачи по
дереву...
-- Сэр калика!
-- Понимаешь, заклятия во всем мире одни, но местные колдуны ищут
вслепую, потому в одних землях умеют одно, в других -- другое, в-третьих
-- третье... В этих землях освоили одно очень простое, но мощное заклятие.
Превращают виновного в лягушку. Снять заклятие тоже просто, но опять же --
надо знать как.
-- Ты знаешь?
-- Да стоит одному узнать, как вскоре знают все. В нашем случае нужно
только поцеловать такую лягушку.
Женщина с силой терла камнем по своему платью, отскребывала остатки
грязи. Ее странные глаза украдкой следили за рыцарем. Томас задумался,
помрачнел.
-- Тогда мы сделали злое дело...
-- Почему?
-- Надо было поцеловать. Зажмуриться и поцеловать. Пусть даже
бородавки, но на Страшном Суде мне зачтется доброе деяние.
Глаза женщины стали злыми. Олег посмотрел на нее, потом на Томаса.
-- Гм... но она девица...
У Томаса глаза стали круглыми.
-- Да? По виду не похожа... Но тем более я мог бы!
Олег хитро улыбался, голос стал сладким, как мед:
-- Она еще и красивая девка. Я могу видеть сквозь жабью шкуру.
-- В самом деле? -- спросил Томас с живейшим интересом.
-- Очень. Молодая и очень красивая... Но здесь нравы строгие...
Поцеловать и не жениться -- опозорить девку. Дегтем ворота вымажут, то да
се... Ей снова в болото, только уже топиться от стыда и злой молвы
людской. Что скажешь?
Томас сказал со вздохом:
-- Ты жестокий человек, но ты прав.
Олег уже стоял, приложив ладонь козырьком к глазам, всматривался в
истончающуюся стену тумана. Там едва слышно хлюпало, булькало, кто-то
тяжелый ломился через болото, подминая пучки осоки и камыша.
-- Не страдай, -- сказал он равнодушно, -- сейчас половина княжества
ее ищет. Все ведают, как и что... В первый день бы отыскали, как бывало
поначалу. Но так не наказание, одно баловство. Теперь колдуны наловчились
забрасывать их в дальние болота...
Шаги стихли, а вскоре с другой стороны послышался легкий плеск.
Болотник вынырнул тяжело, с трудом выволок намокший ковер. Олегу помахал
лапой с перепонками между пальцами.
-- Ладно, теперь топить вас не буду. Ковер староват, но сгодится.
-- И все? -- удивился Олег. -- Раз уж мы здесь, отведи к Хозяину.
Болотник покачал головой.
-- Какой хозяин? О чем глаголешь?
-- Везде есть хозяин, -- сказал Олег. Он впервые за долгое время
улыбнулся. -- На Руси без твердого хозяина нельзя, пропадут.
-- Тут болото, а не Русь.
-- К этому шли. Порядок и хозяин, что отвечает за порядок.
-- Не доросли лицезреть его лик.
-- Как хошь, -- сказал Олег равнодушно. -- Сами придем. Только тебя
выдерут, что через твое болото прошли, а ты знать не знаешь.
Болотник подпрыгнул, вгляделся в суровое лицо волхва.
-- Ишь... Да, ты такой, что сам доберешься. Я уж думал, таких не
осталось. Только ждите до вечера, сейчас он занят.
С прижатым к груди ковром без плеска ушел под воду. На этот раз
оранжевая молния, отягощенная ковром, скользнула много медленнее.
Сидя у костра, Томас сказал с проникновенным удивлением:
-- Сэр калика, я бы никогда не поверил, что у вас здесь живут самые
ревностные христиане, если бы своими глазами не узрел!
-- Что за чушь? -- нахмурился Олег. -- Такая отвратительная
клевета...
-- А как же? Полкняжества, как ты сам сказал, вышли искать бедную
девушку. Разве это не пример сострадания?
Яра презрительно фыркнула. Томас сердито выгнул бровь, швырнуть бы в
нее чем-нибудь, да под руками пусто, а Олег сказал с непередаваемым
презрением:
-- Ничего себе сострадание! В придачу к этой девке, а она сама по
себе такова, что за обрезок ее ногтя будут биться три княжества, хоть и
норовистая, правда, дают еще и полкняжества! Тут кто угодно в болото
полезет. Сейчас дома опустели, все молодые мужики пиявок кормят по
болотам, всех жаб целуют.
Томас спросил озадаченно:
-- Полкняжества? Зачем?
-- В приданое, понятно,
Томас повернул голову, долго смотрел на болото, Спросил осторожно:
-- А велико ли княжество?
Олег отмахнулся:
-- Да так себе. Чуть поболе Британии. Ну, раза в два-три. Народу,
правда, раз в десять -- земли больно богатые. Чернозем хоть на хлеб мажь,
а сено такое накашивают, хоть попа корми. Да ты сам видел, через какие
края едем... С местным князем в родстве короли шведские, норвежские,
император германский, а еще и шахи и падишахи Востока. Разве что с королем
англским еще нет, что чудно... Тьфу, дочь последнего короля Британии,
Гарольда II, Гита, вышла за Владимира Мономаха и завела кучу детворы...
Томас потемнел, в глазах было жестокое разочарование. Он с тоской
посмотрел на ровную гладь болота, где застыли, как вклеенные в смолу,
широкие листья, потом с ненавистью покосился на Яру. Женщина, повернувшись
спиной, усердно терла платье. Со спины она выглядела виноватой.
Спали, как коней продавши. Или без задних ног, как говорил Томас.
Ночью квакало, хлюпало, по ним прыгало что-то мокрое и склизкое, у Томаса
пытались утащить мешок с чашей, так ему показалось. Не просыпаясь, он
подмял что-то, придушил, а мешок снова подгреб под себя. Он всегда спал,
чувствуя чашу щекой и обеими ладонями.
Утром он очнулся от ощущения внезапной перемены. Раздался звук,
словно кто-то незримый тронул басовую струну, но откуда она здесь? Разве
что шмель сердито гуднул возле уха, но шмели на ночь замирают полуживыми
комочками...
Темное небо меняло оттенки. Нет, даже цвета. Чернота сменилась
лиловостью, на глазах налилась грозным фиолетовым. Томас настолько сжился
с этим миром, даже болотным, что все чувства насторожились еще до того,
как проснулся, а сердце стукнуло сперва вопросительно, потом, уверившись,
что не ошиблось, пошло стучать сильнее и чаще, нагнетая горячую кровь в
мышцы, готовя к неожиданностям безжалостной жизни.
Над болотом небо стало цвета побежалости металла, какая бывает на
лезвии перекаленного меча у нерадивого кузнеца. Казалось, вот-вот оттуда
посыпятся искры из-под колес боевой колесницы языческого бога.
Шагах в пяти от Томаса сухо, словно лопались переспелые арбузы,
крякнули камни. Он вжался в землю, даже пальцы вогнал.
В неподвижном темном воздухе неслышно возник полупрозрачный столб
света!
Мир застыл. Умолкли сонные болотные птицы, волны перестали шлепать в
берег, но мир, так показалось Томасу, словно бы вздохнул с облегчением.
Наконец-то! Вернулся скрепляющий стержень, на котором держится все и вся.
Теперь все пойдет на лад.
Столб полыхал, сердце Томаса сжималось от тоски и тревоги. Свет
выглядел древним, если такое можно сказать о свете, ведь это единственное,
что не изменилось в нашем кровавом мире с момента его сотворения. И
все-таки свет был не тот, который он видел ежечасно. В нем гремела
торжествующая мощь тех времен, когда мир был молод, беспечен и бесшабашен.
Когда по этим местам неслись конные армады киммеров, скифов и других
древних народов. А может, и еще более древних, когда по земле ходили
только боги, ныне ставшие демонами. И каждый оставлял частичку силы здесь,
в этом свете...
Томас боялся шелохнуться, чтобы видение не исчезло. Яра спала рядом,
бледное лицо было изнуренным. А в призрачном свете медленно проступило
грозное лицо. Глаза полыхнули, в грозном веселье раздвинулся
кроваво-красный рот. Лик был ужасен, но Томас не мог оторвать глаз. Это
был демон, огненный демон, однако в нем била ключом та неземная мощь, что
заставляет не только восхищаться -- мы ведь признаем достоинства врагов,
-- но и вызывает преклонение.
Страшный голос, сухой треск искр, проревел негромко, но Томас сразу
ощутил, как ослабли члены, а во рту стало сухо.
-- Кто вы, посмевшие?
Яра попробовала во сне натянуть одеяло, обиженно подогнула колени к
подбородку, засопела. Томас судорожно толкал калику, тот сопел,
поворачивался на бок. Наконец прохрипел недовольно, не раскрывая глаз:
-- Ну чего тебе?
-- Проснись! Тут кто-то спрашивает, кто мы!
Калика сонно огрызнулся:
-- А ты уже и не знаешь?
Он попытался отвернуться, но Томас вцепился, как клещ, потряс. Голова
калики болталась, он наконец открыл глаза. Мгновение смотрел на блистающие
столб с ужасным ликом внутри, зевнул и снова попытался улечься.
Остолбеневший Томас выпустил его из рук, лишь потом, опомнившись,
поднял в сидячее положение. Заорал на ухо:
-- Сэр калика! Это, наверное, и есть тот Хозяин, о котором говорил
болотник!
-- Это я говорил, -- проворчал калика. Он открыл глаза, зевнул, глядя
в страшное лицо. -- Доброе утро!.. Хотя какое, к черту, утро, эти рыцари
хуже петухов. Ты и есть здесь Хозяин?
Лицо в столбе исказилось в страшной гримасе. Словно в огненную воду
бросили камень, так лицо раздробилось и пропало, но мурашке по спине
Томаса побежали еще гуще. Из блистающего пламени за ним наблюдали, он
чувствовал, нещадные глаза демона.
Голос был едва слышен из-за хрипа, треска, щелканья, будто лопались
мелкие угольки:
-- Кто ты, посмевший не пасть на колени, не просящий пощадить жалкую
жизнь?
Калика двинул плечами.
-- А нам жисть не дорога. Что в ней? Одни неприятности. Да и надо же
знать, кому кланяться. Вот сэр Томас, вишь, какой красивый да статный, не
кланяется даже королю германскому, как и султану сарацинскому, потому что
не положено: свои хозяева обидятся. Еще высекут.
Томас поморщился.
-- Сэр калика, благородных рыцарей не секут. Им секут головы, а не то
место, которым некоторые... Позволь узнать, могучий дух, ты и есть тот
Хозяин, о котором нам взахлеб говорил почтенный болотник?
Голос из пламени протрещал громче:
-- Так меня называют местные племена.
Все-таки от Томаса не ускользнула уклончивость ответа. Олег сказал
подозрительно:
-- Мне показалось, что мы могли бы пролететь... без помех.
Томас замер. Столб стал намного ярче, слепил глаза.
-- Да. Но не очень далеко.
После тяжелого, как гора, молчания Олег сказал осторожно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11