Симонини располагал суммой в сто пятьдесят тысяч франков для приобретения мусора. Таксиля он мог удовольствовать, при посулах сказочных тиражей, и семьюдесятью пятью. Этому голодранцу и семьдесят пять покажутся манной небесной. Вторая половина отойдет самому Симонини. Комиссионные пятьдесят, не самый плохой процент, честное слово.
От имени кого он будет заказывать книжки Таксилю? От имени Ватикана? Нотариус Фурнье не слишком похож на папского нунция. Нет, нотариус Фурнье не более чем передаточная инстанция. Он только передаст Таксилю приглашение на встречу с кем-то наподобие падре Бергамаски. Священники для того и нужны, чтобы обратившийся вываливал на них исповедь о своей непривлекательной биографии. Но, кстати о непривлекательной биографии, может ли Симонини доверять отцу Бергамаски? Нет, не будем Таксиля отдавать иезуитам. История помнит атеистов, продававших не более ста экземпляров своих брошюр, и они же, пав с раскаянием ниц у алтарей и рассказывая о духовном опыте возвращения в лоно церкви, повышали тиражи до двух тысяч экземпляров и даже до трех. Антиклерикалы – это только республиканцы в городах. А санфедисты, те, кто грезит о прошедших великих временах, о короле и кюре, – это вся провинция. Даже не включая в подсчет людей полностью неграмотных (да и тем, если надо, прочтет вслух священник), этим потенциальным новым покупателям имя легион. В точности как дьяволам. Бергамаски в этом деле не нужен. Симонини справится сам. Он предложит Таксилю частное сотрудничество для производства новых разоблачительных книг. Подпишет с ним отдельное соглашение, по которому компаньон Таксиля будет иметь право на десять или двадцать процентов общей выручки.
На 1884 год пришелся последний удар Таксиля по чувствам католиков – он опубликовал «Любовные похождения папы Пия Девятого», осквернив память покойного понтифика. В тот же год действующий папа, Лев Тринадцатый, выпустил энциклику Humanum Genus, содержавшую «отповедь философскому и моральному релятивизму мирового масонства». Далее, в энциклике Quod Apostolici Muneris папа, «пригвоздив» социалистов и коммунистов за их убийственные ошибки, прямо переходил к разносу масонских обществ в общем плане, громил их за их доктрины, а также отдельным порядком разоблачал приемы, посредством которых они опутывают адептов и закабаляют их, толкая на преступления, поскольку «их постоянное притворство, стремление оставаться скрытыми и в то же время закрепощать людей, делать безвольными рабами, подчиняя собственным планам, о коих жертвы имеют слабое представление, и пользоваться ими в качестве слепых орудий своих злоумышлений, самых предосудительных, выставляя преступником того, чьей десницей осуществилось зло, а безнаказанными – истинно виноватых, вот изуверства, отрешающие от них самое естество». Что уж говорить о натурализме и о релятивизме их учений, утверждающих, что ум человека – высший суд всех на свете вещей. По подобным посылкам и могли быть следующие результаты: экспроприируют светскую власть Ватикана, вынашивают планы уничтожения церкви. Таинство брака отменят, заменив простым гражданским договором. У священства отнимут прерогативу обучать молодое поколение и вверят ее светским школам. Молодежи внушат, что «люди имеют равные права и совершенно одинаковые кондиции; что каждый человек от природы независим; что никто не имеет права помыкать другими людьми; что подчинение людей чужой воле, кроме воли, исходящей от них самих, – тирания». Молодежь научится от масонов, что «начало всех прав и всех гражданских обязанностей – народ, то есть государство». И что государство должно быть полностью внецерковным.
Естественно, что, «отменив страх Божий и почитание Закона Божия, поправ могущество правителей, допустив и узаконив распутство в виде революций, разнуздывая страсти толпы, не встречая ни с одной стороны преткновений по упразднении всех наказаний, остается ждать революцию и всемирный бунт… Их объявленные цели – открытое действие многочисленных ассоциаций коммунистов и социалистов, какового направления не чуждается и секта масонов».
Пора, пора было запускать новообращенного Таксиля. В этом месте записка Симонини принимает запутанный характер. Похоже, он сбился с рассказа и не сумел припомнить, кто и когда «переобратил» Таксиля. Память подшутила над Симонини. Он может только утверждать, что Таксиль через несколько лет стал вождем католического антимасонства. Оповещая направо и налево о своем возврате к матери-церкви, марселец опубликовал сначала Les freres troispoints («Трехточковые братья»: это о трех точках тридцать третьей ступени масонства), а потом Les Mysteres de la FrancMaconnerie («Тайны франкмасонства» с драматическими иллюстрациями, изображающими сатанические заклинания
и кошмарные ритуалы), и на закуску – Les soeurs maconnes, книгу о «масонских сестрах», то есть о женских ложах, которые до того времени были неизвестны. На следующий год вышли Таксилевы книжки «Разоблаченное франкмасонство» и «Масонская Франция».
С самого начала, c первых же описаний инициаций, читателей трясло от ужаса. Таксиль в свое время был приглашен на восемь вечера в масонскую ложу. Впустил его брат привратник. В восемь с половиной Таксиля заперли в Кабинете Размышлений. Это была конурка с черными стенами, с настоящими черепами и скрещенными берцовыми костьми и с надписями «Если любопытство тебя привело сюда – уходи!» и в подобном духе. Внезапно газовая горелка затухла, стена резко ушла вниз, очам непосвященного открылся склеп, в нем тускло тлели траурные светильники. Свежеотрубленная человеческая голова лежала на колоде, на кровавом покрове, Таксиль попятился, загробный голос из расщелины в стене грянул: «Дрогни, непосвященный! Это голова предателя, он разгласил наши заповедные тайны!» Естественно, присовокупляет Таксиль, элементарный школьный фокус, голову высунул кто-то из собратьев, прятавшийся в полой колоде. Плошки были заправлены пропитанной борным спиртом паклей и крупною солью – «адская смесь» бродячих фокусников, дающая при горении зеленоватый свет, сообщающий лицу лжеказненного трупный вид. В других инициациях, пишет Таксиль, применялся эффект запотевших зеркал, на которые посылались из волшебного фонаря мрачные фантасмагории: люди в масках окружали опутанного цепями пленника и пыряли стилетами. Это в пример того, сколь неподобающими средствами пользовалась ложа, чтобы околпачивать впечатлительных новобранцев.
По завершении этой части некий Ужасающий Брат подготавливал посвящаемого. Он снимал с него шляпу и сюртук и правую туфлю, заворачивал ему до колена правую штанину, оголял ему руку и грудь со стороны сердца и завязывал глаза. А затем его крутили вокруг его оси несколько оборотов, проводили по лестницам то вверх, то вниз, наконец доставляли в Ожидательный Зал. Открывалась дверь, в то же время Сведущий Брат на каком-то инструменте, состоящем из визгливых пружин, воспроизводил кандальный скрежет и лязг. Новообращаемого заводили в следующую залу. Там Брат Сведущий колол его в голую грудь шпагой, а Досточтимый Брат вопрошал: «Что, непосвященный, против вашей груди? Что вокруг глаз?» Ищущему полагалось отвечать: «Пелена тяжелая покрыла мне очеса, острый меч у груди моей». Досточтимый на это: «Господин, сей меч разит всегда, он разит вероломцев, это символ угрызений, угрызения разорвут ваше сердце, ежели, на беду, вы окажетесь предателем общества, в которое желаете поступить. Пелена, закрывающая очеса, это символ слепоты, в которой жил человек, господствуемый страстями и погруженный в суеверие и невежество».
Потом еще один человек завладевал новичком. Его опять вращали за плечи. Когда голова у него окончательно шла ходуном – толкали на высокую ширму, обтянутую несколькими слоями толстой бумаги, наподобие той, которой в цирках обворачивают обручи, куда скакать лошадям. Звучал приказ отправить его в пещеру. Беднягу изо всех сил зашвыривали в центр ширмы. Бумага прорывалась. Испытуемый вылетал на матрас, приготовленный с противоположной стороны.
Добавить к этому бесконечную лестницу, на деле бывшую беличьим колесом, и всякий, кто вслепую подымался, за каждой ступенью находил еще ступень. В притворных мытарствах было место и кровопуску, и клеймению. Кровопуск: Брат Хирург брал руку ищущего, тыкал достаточно сильно в эту руку зубочисткой, другой брат в это время наливал немного теплой воды на предплечье, чтобы создать впечатление – изливается кровь. А каленое железо имитировалось так. Кто-то из масонов потирал шерстяной тряпкой поверхность тела претендента и прикладывал туда кусочек льда, или теплую поверхность только что задутой свечки, или донышко стакана, в котором только что сожгли бумажку. Наконец, Досточтимый читал лекцию о потайных знаках и особых секретных словах, которыми обмениваются посвященные.
В общем, эти книги Таксиля Симонини вспоминал как читатель, а не как соавтор. Тем не менее он мог точно сказать, что любую книгу Таксиля до ее опубликования (а значит, он читал ее заранее) он ходил пересказывать Осман-бею, выдавая за добытые агентурные данные. Правда, надо заметить, что Осман-бей скоро стал ему указывать на то, что все им давеча нашептанное публикуется, как по заказу, в новой книге Таксиля. На это Симонини догадался отвечать ему, что да, Таксиль – его осведомитель. И не виноват же Симонини, что, выдав масонские секреты, Таксиль пытается дополнительно на них зашибить деньгу и публикует донесения в форме книг. Надо бы его оплачивать, Таксиля, дополнительно – чтобы не печатал свои личные мемории. При этих словах Симонини сверлил глазами Осман-бея. Но тот отвечал, что выбрасывать на ветер деньги, пытаясь ими заткнуть рот хвастуну и балаболу, не в его правилах. Отчего бы Таксилю молчать о тех новостях, которые он как раз только что продал? И, увы, недоверчивый Осман в обмен на сообщаемые данные ни разу не выдал Симонини каких-либо сведений о том, что сам он, Осман, вызнавал относительно «Всемирного еврейского союза».
Что ж, коли так, то и Симонини перестал докладывать ему. Теперь же Симонини спрашивал себя, пиша все это: почему я помню, как докладывал Осман-бею новости от Таксиля, но не помню, как я получал от Таксиля новости?
Почему, почему. Если б он все свое прошлое помнил, не было бы нужды заниматься восстановлением. Кель истуар!
Эти мудрые слова завершили день. Симонини бросил все и лег спать. А проснулся, по своим понятиям, на следующее утро. Мокрый от пота, будто после кошмарной ночи с желудочным расстройством. Вернулся за конторку – и внезапно осознал, что утро уже не следующее, а послеследующее. Он проспал не одну, а две беспокойных ночи. Тем временем вездесущий аббат Далла Пиккола, не удовлетворясь количеством трупов, которые засунул в симониниевскую персональную клоаку, опять протерся в персональный дневник Симонини и засунул туда истории, о которых Симонини знать не знал, ну вот никакого понятия о них не имел.
22
Дьявол в XIX веке
14 апреля 1897 г.
Разлюбезный капитан Симонини, повторяю: именно о том, что начисто вылиняло из вашей давней памяти, мои воспоминания свежи и ярки. Как будто вчера я встречался с месье Эбютерном, а потом с падре Бергамаски. Я ходил к каждому от вашего имени забирать деньги, которые предназначались (как вы им говорили) Лео Таксилю. Затем от имени нотариуса Фурнье я посетил Таксиля. – Месье, – сказал я ему. – Не стану, размахивая священной рясою, уговаривать вас вернуться к тому Христу, над которым вам нравится хихикать. И пускай вы угодите прямиком в адский огонь, мне от этого ни холодно и ни жарко. Не хочу сулить вам вечную жизнь, а хочу подсказать вам, что серия книг, обличающих преступления масонства, имеет шанс получить широкое хождение среди просвещенной публики. Вы, не знаю, способны ли вообразить, сколь существенна для книг поддержка всех монастырей и приходов и архиепископств, и не только во Франции, а даже и во всем мире. Чтоб доказать вам, что я тут не с увещеваниями, а с деньгами, перейду к простой арифметике. Достаточно, если вы подпишете документ, гарантирующий мне (то есть олицетворяемой мною благочестивой организации) двадцать процентов будущих доходов от литературных прав. Я познакомлю вас с людьми, которые о масонских тайнах знают даже побольше вашего.
Воображаю, капитан Симонини, что эти двадцать процентов расчислялись из пропорции десять вам и десять мне. Теперь о безотзывном авансе! Я продолжил: – Плюс семьдесят пять тысяч франков. Не спрашивайте, от кого. Моя сутана, может быть, вам подшепнет. Семьдесят пять тысяч франков вам сейчас в руки. Еще до начала работы. На чистом доверии. Однако вы должны широко распубликовать известие о вашем возврате в церковное лоно. На эти семьдесят пять, повторяю, семьдесят пять тысяч вы не выплачиваете никакой процентной ставки, потому что в лице моем и моих распорядителей перед вами такие люди, деньги для которых – дьяволов помет. Пересчитайте. Ровно семьдесят пять.
До сих пор у меня перед глазами эта сцена. Будто снята на дагеротип. Такое ощущение, что Таксилю не столько сказали «семьдесят пять тысяч», не столько пообещали будущие доходы от книг (хотя на пачки банкнот глаза его и сверкнули), сколь его возбудила перспектива переворота на сто восемьдесят градусов, чтоб ему, закоснелому антиклерикалу, сделаться пламенным католиком. Он уже предвосхищал всеобщее удивление, когда появятся известия об этом в газетах. Это поизящней, чем находка римского города в Женевском озере.
Он веселился, смеялся, громоздил планы и будто видел наяву готовые книжки с обложками, с иллюстрациями. – Прямо так и вижу, целый трактат, пороманнее иного романа, о секретах масонства. На обложке крылатый Бафомет и отрезанная голова как отсылка к сатанинским обрядам тамплиеров. Клянусь господней требухой… пардон, господин аббат… это будет главная новость дня. И вообще, не имеет значения, что я там писал, но ведь быть католиком, верующим, искренним, и не вздорить со священниками, это же преотлично! Подумайте о моей семье! А соседи! Эти соседи глядят на меня так, будто Господа Иисуса распинал я лично. Значит, с кем, по вашему плану, мне предстоит работать? – Познакомлю вас с оракулом. С существом, которое в состоянии гипноза рассказывает невероятные вещи о палладистских обрядах.
* * *
Оракулом должна была быть Диана Воган. О ней я, странным образом, помню все. Прекрасно помню, вскоре я наведался в Венсенн. Ноги сами привели меня в клинику доктора Дю Морье. Клиника размещалась в небольшом здании с садиком. Там и сям сидели пациенты достаточно спокойного вида, радуясь солнечным лучам и не обращая внимания друг на друга. Я представился Дю Морье. Напомнил, что вы обо мне предупреждали. И туманно помянул дам-благотворительниц, помогающих девушкам с расстройствами рассудка. Доктор просиял. – Сразу сообщу вам, – сказал он, – что Диана сегодня в состоянии, которое я зову нормальным. Капитан Симонини, полагаю, описал вам этот казус. Нормальное – это состояние Дианы развращенной, которая считает себя принадлежащей к тайной масонской секте. Чтоб ее не будоражить, я вас представлю тоже как собрата-масона… Хочу надеяться, священнослужителю не зазорно… Он ввел меня в просто обставленную палату: шкаф и кровать. На зачехленных креслах сидела миловидная барышня. Узел мягких, отливающих медью волос, надменный взор, рот маленький, четко очерченный. Губы покривились с вызовом:
– Доктор Дю Морье хочет вернуть меня в материнские объятия церкви?
– Нет, Диана, – отвечал Дю Морье. – Это наш собрат, хотя он и в рясе.
– Какого послушания? – резко перебила Диана. Я сумел вывернуться.
– Мне не дозволено говорить, – и добавил шепотом: – Сами понимаете почему. Прием сработал.
– Понимаю, – зашептала Диана. – Вас прислал Великий Магистр из Чарльстона. Я счастлива, что вы ему перескажете мою версию событий. Собрание было на улице Ниверова Креста, в ложе Сродненных Неразделимо Сердец. Я явилась туда смиренно, чтобы обожать единственного доброго бога Люцифера и клясть дурного бога Адоная, для католиков он бог-отец. Я приблизилась, полна горения, поверьте мне, к алтарю Бафомета, где ожидала меня София Сафо. София Сафо допросила меня о догмах палладизма, и смиренно я ответствовала на вопросы: что есть долг Тамплиерской Мастерицы? Развенчивать Христа, проклинать Адоная, почитать Люцифера. Не этого разве желает Великий Магистр? – захлебывалась Диана, пожимая мои руки.
– Ну да, – осторожно отвечал я.
– И возгласила заповедный призыв: «Приди, приди, великий Люцифер, ты, великий, оболганный священниками и монархами!» Я трепетала, когда все сходбище, потрясая кинжалами, вторило мне: «Некам, Адонай, Некам!» И тогда, восходящей в алтарь, мне София Сафо поднесла дискос, из тех, которые я прежде видела в магазинах литургической утвари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47