Вероятно, муки все же сближают, а отсутствие благ
цивилизации закаляет волю и вырабатывает терпение.
- Послушайте, Жабрев, а отчего бы нам не поговорить? - спросил Иван
Данилович на исходе третьего дня заточения.
- Охотно, - откликнулся Сыч. - Я и сам хотел просить вас об этом. -
Почему-то Жабрев заговорил на "вы", подтверждая не совсем справедливый
тезис, что культура поведения выковывается обстоятельствами.
- Скажите все-таки, - продолжал Филин, - почему вы обещали меня
убить?
- Потому, что так велит Уложение, - невразумительно объяснил Жабрев.
И вдруг его прорвало. В течение часа говорил только Сыч. Филин же смятенно
молчал, стараясь переварить и усвоить информацию, о существовании которой
он - опытный журналист - даже и не подозревал.
- Знаете ли вы, что великий Порочин - Порочин, о котором написаны
книги и которому посвящены статьи в энциклопедиях, гениальный Порочин,
открывший телепортацию, - так вот, знаете ли вы, что этот человек сделал
свое открытие совершенно случайно?! Он был простым инженером и любил
мастерить на дому. Как-то раз Порочин собирал в кухне установку для
получения "легкой" воды. Опробуя, он подключил ее к сети не напрямую, а
через кухонный комбайн. Кухонный комбайн исчез вместе с частью стены.
Самым непредвиденным образом Порочин проколол пучность пространства. Он
жил тогда в Екатериновке. Теперь там Центральный московский ТП-узел. Если
бы Порочин жил в Черепкове или Троице-Лыкове, да хоть бы и в той же
Екатериновке, только в десяти метрах левее или правее, или выше, или ниже,
ничего не произошло бы. И, может статься, человечество до сих пор не
познакомилось бы с телепортацией. Да, такой вот казус с инженером
Порочиным.
Вы, может быть, хотите сказать (Иван Данилович ничего не хотел
сказать), что Эйнштейн, мол, тоже был простым служащим патентного бюро,
зато впоследствии стал гениальным ученым. Так то Эйнштейн. А Порочин не
захотел развивать телепортацию. За него это сделали другие. Порочин
остаток жизни почивал на лаврах и стриг купоны, и вместо первого ученого
страны он стал первым ТИПом. Вот откуда все и пошло.
Что, вы не знаете, кто такие ТИПы? Ну, вы меня удивляете. Я думал,
это все знают, только помалкивают.
Тогда слушайте. Когда тепе только родилось, первые кабины работали
либо на прием, либо только на передачу. Совмещенные установки появились
позднее. Причем откуда идет прием или куда можно передать "посылку" - было
решительно неизвестно. В географии узлов и пучностей пространства не
разбирался в ту пору еще ни один человек в мире. Разработчики и
экспериментаторы действовали вслепую.
Например, так. Включали приемную кабину, выводили ее на режим и
смотрели, что появляется в рабочем объеме. Скажем, в кабине возникала
колесная пара с подвеской и кусок рельсового пути со шпалами. Специальная
группа потом выясняла, где на железной дороге пострадал вагон. Если вагон
находили - хорошо: можно было зафиксировать - в таком-то пункте
располагается узел пространства. Разумеется, в кабинах появлялись не
только колесные пары. Чего только не попадалось! Один раз во
внепространстве выловили даже контейнер с золотыми слитками. Хорошо еще,
что довольно быстро определили, откуда он. А то в Ухте уже уголовное дело
завели... Впрочем, слитков в контейнере все равно оказалось меньше, чем
полагалось быть. Но это уже другой разговор... Так или иначе, но с чьей-то
легкой руки работу ТП-кабин в режиме свободного поиска стали называть
телеискательством, а специалистов по такому режиму - телеискателями
пространства, или ТИПами.
Другая большая группа экспериментаторов работала с передающими
кабинами. Смысл примерно тот же. В камеру закладывали какую-нибудь
"посылку" - например, штабель кирпичей - и врубали питание. Кирпичи
исчезали, а потом откуда-нибудь поступал сигнал: так, мол, и так, в
Бутурлиновке прошел кирпичный дождь. Опять-таки понятно: значит, там
искомая пучность пространства, а между ней и передающей камерой - прямой
внепространственный канал. В этой сфере тоже бывали накладки. Как-то раз у
экспериментатора под рукой никакой дряни не оказалось - ни кирпичей, ни
макулатуры, ни старого рванья. Он, ради шутки, возьми дубленку своего шефа
и сунь в кабину - мол, все равно где-нибудь найдется. Не нашлась. Подняли
органы, уволили экспериментатора... Нет, не нашлась...
Потом изобрели совмещенные установки, разобрались с географией
пучностей и узлов, понаставили всюду ТП-кабины, обустроили ТП-станции, а
словечко ТИПы осталось. И даже превратилось в некое подобие звания.
Мы, ТИПы, - элита телепортировщиков. Занимаем главенствующие посты,
обеспечиваем должную очередность переноса людей и грузов, готовим смену. А
все прочие - это, так сказать, средний класс, технический персонал, сфера
обслуживания. Энергетика, надежность, бесперебойность, точная адресация,
компьютерная сеть - это все по их части.
ТИПы подчиняются Уложению. У нас очень строгие правила приема и
режима. Молодежь проходит стажировку и суровые испытания, по итогам
которых специальная комиссия определяет, достойны ли кандидаты присвоения
им званий и прозваний. Звания у нас по армейскому образцу. А иерархия
прозваний строится по зооморфологическому принципу. Я, например,
принадлежу к классу птиц - это очевидно. Те два салажонка, которых я
поджидал в Малаховке, - мои новенькие подопечные, они только-только сдали
экзамены, и им присвоены птичьи прозвания. Есть еще, разумеется, классы
млекопитающих, земноводных, рыб, насекомых, паукообразных, - все как в
природе.
- Так вы что же - действительно ждали Филина? - впервые в течение
монолога Жабрева подал голос изумленный Иван Данилович.
- Не совсем. В видеонаряде, что я получил от старшего по классу,
значились Чиж и Неясыть. В сущности, вы - моя персональная ошибка, и за
это я еще получу строжайшее взыскание. Почему-то мной на несколько секунд
овладело легкомыслие. А, подумал я, Филин или Неясыть - какая разница?
Наверное, в наряде напутали. Словом, махнул рукой - и, конечно же,
поплатился за это.
- По-моему, это я поплатился, а не вы, - заметил Филин. - Я ведь мог
и инфаркт получить, когда услышал, что приговорен к смерти.
- Еще не поздно, - мрачно изрек Жабрев.
- Что не поздно?
- Получить инфаркт.
- Почему? - насторожился Филин.
- Да потому, что приговор никто не отменял. Вы что думаете, я просто
так, ради красивых глаз вам тут басни рассказываю? Нет, я отлично знаю,
что вы уже никогда никому ничего не сможете поведать об изнаночной стороне
тепе. Наши отношения по-прежнему регулируются Уложением. Впрочем, вы мне
симпатичны. Поэтому я сформулирую перспективу вашей судьбы более мягко.
Перед вами дилемма: либо вы становитесь членом ТП-системы, либо... увы,
все тот же прежний вариант.
- Слушайте, но ведь это шантаж?! - возмутился Филин.
- А что мне прикажете делать? - пожал плечами Жабрев. - Выбирайте.
Только не думайте слишком долго. В одном случае вы теряете все, включая
жизнь, во втором не теряете ничего, кроме ложной щепетильности, а
приобретаете оччень многое. Поверьте мне.
- Я буду думать. - Иван Данилович лег на пол и отвернулся к стене.
Долгое время он не издавал ни звука, и Жабрев уже подумал, - что
Филин заснул, как вдруг тот приподнялся на локте и, обращаясь к стене,
спросил:
- А что это за задание, которое вы должны были выполнить вместе с
Чижом и Неясытью? Что-нибудь сложное, раз вдвоем было не справиться?
- Вообще говоря, я могу не отвечать на ваш вопрос. Смысл заданий
доступен лишь посвященным. Но я все-таки объясню - считайте это авансом
под ваше решение. Мы должны были войти в выходные двери грузовой ТП-камеры
- она, вы знаете, располагается по соседству с пассажирской ТП-кабиной, -
взять один весьма увесистый ящик, спустить на лифте, выволочь в зал, затем
снова затащить в лифт, поднять в грузовой редуктор, перенести в грузовую
камеру, уже воспользовавшись входными дверями, и только потом отправить по
адресу.
- Зачем такие сложные манипуляции? - Иван Данилович отвернулся от
стены и недоверчиво уставился на Жабрева.
- В тепе много хитростей. Эта - лишь одна из многих. Кто-то
отправляет из пункта А в пункт Б какое-нибудь барахло - например ящик
ветоши, А некто посторонний хочет, чтобы эта ветошь попала в пункт В. Что
для этого требуется? Требуются ТИПы. Как вы хорошо знаете, ТП-кабина
оборудована двумя дверями - входными и выходными. Функции их меняются, но
для пассажира есть непреложное правило: если ты вошел в одну дверь, то
выходишь обязательно через другую. То же - и с грузами. Только после
закрытия входной двери вовсе не обязательно отправлять кабину. Можно тут
же открыть выходные двери и вытащить груз с другой стороны. А уж ТИПы
позаботятся, чтобы внешне это выглядело как отправка: розовое табло и
прочее.
- Значит - кража? - Филин почесал переносицу.
- Ну зачем же так грубо? Просто переадресовка.
- А как же получатель в пункте Б?
- О, это элементарно. Вы когда-нибудь видели внепространство? И я не
видел. И получатель в пункте Б не видел. И никто на свете. А
внепространство - это очень коварная штука. Оно самопроизвольно смыкается,
размыкается, - словом, ведет себя своенравно и непредсказуемо. Иногда
глотает грузы. Людей вот не глотает - иначе никто не пользовался бы
телепортацией, - а грузы, экая жалость, порой исчезают. Ничего не попишешь
- природа!
- И что же, высокопоставленные ТИПы вроде вас не гнушаются грязной
работой - перетаскиванием ящиков, беготней по лифтам?
- Ну что вы! Обижаете. Это работа для стажеров, кандидатов, новичков.
А руководит, конечно, старший по званию.
Филин думал всю ночь и все следующее утро. А в полдень четвертого дня
- полумертвый от жажды и голода - он дал Жабреву согласие.
Вечером разомкнулся ТП-канал. В кабину телепортации вошел уже не
просто видеожурналист Филин, а ТП-кандидат первой категории.
Иван Данилович еще не знал, что эти четверо суток провел не в
незнакомом городе, а во все той же Москве. Новый кооператив "ТИП",
построенный в Капотне, предоставлял ТП-услуги в виде персональных кабин
всем новоселам. Надо ли говорить, что среди будущих новоселов не было ни
одного, кто не принадлежал к ТИПам.
Словом, Жабрев говорил истинную правду. У тепе действительно много
хитростей. И Филину предстояло хорошо потрудиться, чтобы разобраться в них
досконально.
Жабрев... Сейчас, когда Иван Данилович висел в неизвест...

...рить честно, папка, сначала я испугался. Сначала я
очень испугался. Ужас как. Ну представь - еще несколько
часов назад все было превосходно. Мы с мамой играли на
компьютере в "Пикник на обочине". Я трижды добирался до
Золотого шара - удивительное везенье. Потом легли спать.
Вдруг - посреди ночи - все как задрожит, как задрожит!
Бац! - и квартиры нашей нет. Чернота. В голове свист.
Удушье. И тут же свет какой-то неясный, убийственный запах
гнили, и я лечу в какую-то жижу. Брызги, вонючие ошметки
во все стороны, я начинаю тонуть.
Ну не тонуть - погружаться. Минуты две я барахтался,
наконец вылез на кочку. Нет, кочкой ее назвать сложно.
Нечто мягкое, но не вязкое, не липкое, не хищное - на
глубине полуметра. Сесть нельзя, зато можно стоять и
осматриваться.
Ты меня, конечно, извини, папка, но осматриваться я
начал не сразу. Сразу меня начало рвать. И вовсе не
стыдно. Тут любого затошнит - такая вонь стояла. А потом я
к этой гнили как-то привык, притерпелся, что ли, испуг
тоже пропал - вот тогда я и начал вертеть головой.
Каким-то чудом меня занесло в дремучее-предремучее
болото. Можно так сказать - дремучее болото? Мне кажется,
можно. Видел бы ты это болото - еще не так выразился бы.
Насчет "чуда" - это я, конечно, загнул. Для малышей,
может, и "чудо", а мне сразу все стало ясно. Верно, кто-то
надо мной пошутил. Нехорошо так пошутил. Навел ТОПку,
набрал наобум какой-нибудь адрес - и нажал курок. Откуда я
знаю про ТОПки? Ты меня, папка, опять же извини, но ты сам
виноват: прячешь свои ТОПки очень примитивно. Я уже много
раз их в руках вертел.
Словом, очень плохая шутка. У меня-то ведь ТОПки с
собой нет. Ну попадись мне этот шутник!
Вода в болоте была зеленоватая, с какими-то синими
плавучими комьями. Над водой стоял рыжий слоистый туман,
так что с видимостью дело обстояло плохо. Метрах в
тридцати еще можно было что-то разглядеть: на границе поля
зрения колыхались какие-то растения - то ли безлистые
деревья, то ли гигантская трава, а может, и древовидные
папоротники, - но дальше все растворялось в рыжем киселе.
Я никак не мог понять, папка, почему эти травянистые
деревья качаются. Ветра-то над болотом не было никакого.
Туман стоял совершенно неподвижно, только слои его
медленно перемешивались, а деревья колыхались. Лишь
позднее я подумал, что все это напоминало, будто в
глубинах гнилой жижи шевелилось какое-то колоссальное
животное. И хорошо, что это я позднее подумал. Потому что
тогда, на болоте, от такой мысли я вполне мог поддаться
панике.
Впрочем, если даже подводное чудовище там и водилось,
на жиже это никак не отражалось: поверхность ее была
абсолютно ровной. Ни волн, ни кругов на воде, ни
приливов-отливов. Только бегала какая-то мелкая живность:
издалека - вроде бы водомерки, а вблизи рассмотришь -
удивительно: маленькие такие крабики с четырьмя клешнями.
И ведь не проваливались в жижу - резво бегали, хватали
что-то невидимое с поверхности и быстро-быстро жевали.
Да, еще летали мухи. Ну, может, и не мухи. В общем,
крылатые насекомые. Сначала я подумал: они туманом
питаются. Честное слово: летит такая муха сквозь туман, а
за ней спиральный ход остается, словно она дыру в этом
рыжем киселе проедает. Потом одна такая муха - размером с
хорошего шмеля - мне на руку села. Я даже охнуть не успел,
а она деловито проткнула всеми четырьмя лапками кожу -
боли никакой! - и стала наливаться моей кровью. Да как
быстро! За две-три секунды раздулась до величины
теннисного шарика. Я сбил ее другой рукой - она шмякнулась
в жижу и... утонула. Ушла на дно. Если, конечно, у этого
болота было что-то такое, что можно назвать дном.
Поверхность зеленого сусла при этом не шелохнулась.
Вот, папка, когда мне опять стало страшно. Ведь если
налетит с полсотни таких мух - во мне и крови не
останется. Я принялся обдумывать, как же выбраться из
этого болота.
Но, видно, кто-то обо мне всерьез заботился. Воздух
задрожал, задвигался, в жиже - с оглушительными хлопками -
стали появляться большие воронки. Словно по мне кто-то
принялся палить гигантскими воздушными пузырями. Причем
весьма прицельно. Воронки все ближе, ближе. Вдруг - хлоп!
- и опять в глазах черно. Опять свист. Кратковременное
удушье. Потеря орие...

...ном пространстве в абсолютной черноте, перед его глазами во всех
подробностях вставало это ненавистное лицо. Возник бы он сейчас перед
Филиным въяве - не ушел бы живым. Иван Данилович со сладострастием
представлял в мечтах, как стискивает руки на шее Сыча, или крепко возит
его мордой по кирпичной стене, или медленно погружает в ванну с кислотой.
Не было такой казни, которую Филин не вспомнил бы и не применил к
воображаемому подонку.
Что было совсем плохо - Иван Данилович не мог вести счет времени. Он
даже приблизительно не ориентировался, как долго он висит в темноте -
минуты или часы. Это было пространство без времени.
И тут начало подкрадываться удушье.
Сначала пришло ощущение дискомфорта. Усилилось чувство тревоги, чуть
быстрее заколотилось сердце. Появилась легкая одышка. Затем по телу прошла
волна испарины. Дышать стало ощутимо труднее. Сердце дернулось и выдало
экстрасистолу. Пот сразу стал холодным. Он теперь лил не переставая -
холодный липкий пот страха перед смертью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10