И очень убедительно. Издалека видно: «скорая» им уже без надобности. Можно приводить в чувство впечатлительную свидетельницу, чтобы не получилось, будто совсем зря приехали. Довершал идиллию мирно догорающий местами еще белый «форд» метрах в семидесяти — восьмидесяти впереди на обочине — на самом краю парка с тыльной стороны бизнес-центра. Больше машин в пределах видимости не было, что как раз неудивительно: движение здесь запрещено, к бизнес-центру, в яхт-клуб, в жилую часть, к полю для гольфа, как объяснил секьюрити, пока они добирались от ворот к месту происшествия, нужно ехать в обход, вокруг парка. Странно другое: по словам того же секьюрити, среди аборигенов и постоянных гостей считается хорошим тоном не разъезжать по территории на авто, а ходить пешком через парк; тропинка, на которой все произошло, — одна из местных магистралей. Если это так, почему, спрашивается, народу, не считая полуживой дамы с девочкой, — ни души?
Врач, наспех покончив с уколом, засеменила к оперативной машине. Она была очень маленькая на огромных шпильках, изящные туфельки вязли во влажной траве, она брезгливо встряхивала ножкой при каждом шаге, как изнеженная домашняя кошка, выбравшаяся погулять по свежему снегу.
— Было еще двое раненых, — сказала она, обращаясь к Владимирову, и кивнула в направлении погибших, — средней тяжести, только что увезли в Склифосовского. Арбатова — певица — и телохранитель.
Старший группы, следователь Останкинской, кажется, прокуратуры, Владимиров работал с ним сегодня впервые и познакомиться толком еще не успел — выскочил из-за его спины, недовольный тем, что в нем не распознали начальника, и коршуном налетел на врача:
— Чей телохранитель? Арбатовой?! Пострадавшие в сознании? Видели нападавших? Что-нибудь говорили? Когда их увезли?!!
— Что значит «когда увезли»?! — Маленькая докторша перешла в наступление, потеснив его на пару шагов. — Сразу увезли! Немедленно! Не вас же было дожидаться! Понятия не имею, чей это был телохранитель! Вот вам свидетельница, — ткнула она пальцем в сторону дамы, пытавшейся подняться с помощью санитара и девочки, — ей и морочьте голову! — Она гордо вскинула подбородок и, хлопнув дверцей, скрылась в кабине «скорой».
Даму поставили на ноги. Она еще не вполне пришла в себя после обморока и укола, выглядела невероятно бледной. Одной рукой она крепко сжимала санитара за рукав, а другой неуверенно подавала какие-то знаки: то ли приветствуя криминалистов, то ли пытаясь привлечь к себе внимание. Следователь, не удостоив ее взглядом, распорядился:
— Владимиров! Опрашиваешь свидетельницу, разбираешься с «фордом», и поживей давай! Со старой кошелкой долго не возись, потом подробно допросим, проясни только общую картину — они что, пол-литра на троих не поделили и друг друга перестреляли или кто-то их всех скопом уложил? Так, и пробегись давай рысцой по округе, отыщи еще свидетелей! Что за бред, вообще, такой: времени два часа, солнце, погода, а в парке никого! Совсем, гады, зажрались! Все понял?! Остальные — за мной! Пошевеливаемся! Через пять минут начнется. Понаедут…
«Понаедут, конечно, тебе-то что за кручина? — Владимиров демонстративно медленно, вразвалочку отправился исполнять руководящие указания. До сих пор он был о следователе лучшего мнения, правда, до сих пор тот в основном отмалчивался, с начала дежурства они перекинулись парой-другой пустопорожних фраз. — Слетятся большие звезды — тебе же лучше: нас отправят дежурить дальше, будешь опять над своим кроссвордом морщиться: „…дочь критского царя Миноса, жена Тесея…“»
— Ангелина Германовна. — Дама натужно улыбнулась. — Все, можно меня не держать. — Она выпустила рукав санитара и махнула рукой, чтобы он уходил. Я беби-ситтер. Это — Юлечка. Юленька, say good day to policeman. — Она попыталась погладить девочку по головке, но вместо этого покачнулась и судорожно схватилась за Владимирова. — Нет! Я буду на вас опираться, если вы позволите.
— Конечно! — Он аккуратно обвел ее холодную кисть вокруг своего локтя и покрепче прижал к себе. — Вы видели, как это произошло?
— Of course! Как в плохом американском кино! — Она вдруг еще сильней побледнела и несколько раз глотнула ртом воздух. Он уже пожалел, что санитару так поспешно дали отставку.
— Ангелина Германовна!
— Да. Все нормально, — ответила она шепотом, натужная улыбка стойко держалась на ее лице, — профзаболевание: когда нервничаю, теряю голос. Я же не всегда работала с детьми, между прочим, до недавнего времени я заведовала кафедрой английского в БГУ. А было все как в плохом американском кино, я вам уже говорила. Только не подумайте, раз я старая швабра, значит, любое американское кино новее «Унесенных ветром» считаю плохим. Просто в хорошем кино мафиози не устраивают перестрелок там, где гуляют дети. Всему свое место, вы меня понимаете?
— То есть была перестрелка? Кто в кого стрелял?
— Я, наверное, неправильно выразилась, представьте себе, внутри все как-то оборвалось, до сих пор не могу прийти в себя. Это просто чудо, что мы с Юленькой остались целы! Стреляли из той машины, — указала она на горящий «форд», — и как стреляли! Знаете, как говорят: косить из пулемета. Тра-та-та-та-та-та, тра-та-та-та-та-та, и всех наповал! Один этот депутат Госдумы не пострадал. Профессиональный трус и чутье похлеще, чем у его же собаки, — еще до первого выстрела плюхнулся на брюхо, голову руками закрыл и дрожал так, что земля тряслась.
— Какой депутат?! — Владимиров только теперь представил себе размах дела и чертыхнулся про себя: следователь прав, с минуты на минуту слетится все начальство, как пить дать, и такое начнется — мало не покажется.
— Как «какой депутат»?! Тот, что с собакой гулял, это же его телохранители вас сразу и вызвали по мобильному телефону, не успел он отряхнуться. Фамилия у него какая-то… Хамкин, кажется. Когда машина взорвалась, мне стало плохо, я попросила его мордоворотов присмотреть за ребенком — куда там! Я тогда уже к нему лично обратилась: «Умоляю, присмотрите за ребенком, я в любую секунду могу потерять сознание!» — а он отвечает: «Мне нужно привести себя в порядок!» Они его тут же под белы рученьки и увели.
— Погодите, Ангелина Германовна. Значит, стреляли из того белого «форда», а потом он взорвался. Вы видели, кто стрелял? И как он потом скрылся? Была еще одна машина?
— Нет. Других машин не было. Стрелявшего я, конечно, не видела… Послушайте, я совсем не подумала!.. Теперь понятно, почему телохранители так торопились депутата отсюда увести — стрелок-то ведь никуда не делся!
Владимиров окончательно перестал что-либо понимать. Он хотел уже оставить в покое Ангелину Германовну, как того требовал следователь, и работать дальше, телохранители депутата наверняка смогут описать произошедшее во всех подробностях, но она вцепилась в его руку изо всех сил и быстро произнесла, опасаясь, видимо, что он сейчас высвободится и уйдет, не дослушав:
— Взрыв раздался сразу после последней очереди, в ту же секунду. Киллер не успел бы убежать. Он там, в машине. Сгорел!
Владимиров инстинктивно взглянул на «форд». Что-то в нем не понравилось ему сразу, но пять минут назад он не придал этому значения: ему все вокруг с первого взгляда не понравилось, не один этот злосчастный «форд». Теперь-то он видел, в чем дело: автомобиль горел совсем не так, как положено ему природой: огонь хозяйничал только в салоне, а крышка бензобака была девственно белой.
Он поискал глазами следователя. Тот с озабоченным видом сидел на корточках возле трупов и что-то выговаривал судмедэксперту и проводнику служебно-розыскной собаки, все, вместо того чтобы заниматься своим делом, стояли и молча его слушали. Владимиров сплюнул, не обращая внимания на протесты водителя, сорвал с крепления огнетушитель и бегом направился к горящему «форду».
Стекла в машине были опущены. Огонь уже почти погас, дотлевала только обшивка водительского сиденья. Посреди салона громоздилась странная, искореженная взрывом конструкция: станина с электроприводом, судя по всему от какого-то геодезического прибора — диск с круговой шкалой, способный вращаться в вертикальной и горизонтальной плоскостях, на нем закреплен автомат Калашникова калибра 5,45 мм, без приклада, зато с оптическим прицелом, к которому сзади примыкала телекамера, в свою очередь соединенная с обломками ноутбука. Из остатков ноутбука, собственно, от взрыва он по преимуществу и пострадал, во все стороны тянулись обгоревшие провода.
Владимиров оторопело смотрел на это чудо техники, прошло, наверное, несколько минут, пока кто-то не похлопал его сзади по плечу. В человеке, выведшем его из оцепенения, он узнал начальника МУРа Вячеслава Ивановича Грязнова. Грязнов был один, без положенной высокому начальству свиты, то есть она, разумеется, была, но до Владимирова пока не добралась рассеялась по парку.
— Идиотизм какой-то, мать их! — добродушно сказал Грязнов. Лабиринтов понастроили! Еле вас нашли. Скоро тут минотавры заведутся. Будут VIP-персон трескать, не облизываясь. Ну, докладывай!
Владимиров отстранился, давая начальству обзор, и произнес, от волнения размахивая огнетушителем:
— Компьютер стрелял, Вячеслав Иванович. Как вы точно заметили, мать их растритак! Робот, представляете!
— Да, робот-киллер, — пробурчал себе под нос Грязнов, сунул голову в салон и даже цапнул пальцем раскаленный ствол. Хотел что-то добавить, но не успел — на всех парах к ним подлетел следователь и, не поздоровавшись, принялся докладывать:
— Убиты, судя по обнаруженным на месте документам, Тарасенков Виктор Тимофеевич, председатель теннисной федерации, некто Марков Евгений Степанович и двое телохранителей, есть раненые. В данный момент проводится первичный опрос свидетелей с целью выяснения обстоятельств произошедшего и установления примет возможных убийц или убийцы. Также мною лично…
— Ну и как, есть приметы? — перебил его Грязнов. — Могу подсказать: туловище круглое металлическое с характерными штриховыми делениями через каждые пять градусов, голова прямоугольная металлопластиковая, имеет существенные повреждения в результате взрыва. Вот он, красавец, полюбуйтесь! — и, отвернувшись от следователя, увлек Владимирова в сторону. — Капитан, будешь работать по этому делу до победного. Разберись в первую очередь с Хайкиным, он у нас не просто так депутат, а целый вице-спикер, насколько я понял — изрядный кусок дерьма, индюк напыщенный. Дело, конечно, твое, можешь поступать, как сочтешь нужным, но если хочешь чего-нибудь от него добиться, мой тебе совет — валяй ваньку.
Ольга Минчева. 21 июня
— Господи, за что? — бесконечно повторяла Ольга. — Почему это случилось со мной?
Она сидела, забравшись с ногами в свое любимое голубое кресло. Мягкие, обтянутые коротким мехом подлокотники, высокая, под Олин рост, спинка. Ей нравилось вот так сидеть, просматривая конспекты или отдыхая после шумной вечеринки. Неизменно появлялось ощущение комфорта и защищенности. Но сейчас. Сейчас ничто не могло заглушить чувства тоски и горького недоумения.
— Как же так? Ну почему, Господи?!
Сколько она уже вот так сидит? Час, два, три?
Уже вечер, из открытого окна потянуло прохладой.
На небольшом столике рядом — фотография в черной рамке. Последний снимок Игоря. Сделал его месяц назад корреспондент журнала «Компаньон», когда брал интервью. На ней Игорь в своем офисе, рядом с люстрой Чижевского, сдержанная улыбка, взгляд чуть в сторону. Взгляд настороженный или даже испуганный, раньше она не замечала этого. Или не хотела замечать…
Они познакомились три года назад. Она — студентка-первокурсница юридического факультета, он — преуспевающий молодой бизнесмен. Ольга всегда любила шумные компании. Как-то в декабре она с друзьями забрела во «Фламинго» на Маросейке, решили погонять шары. Погоняли. С азартом, с шуткам, с пивом. Но она тогда взялась за кий первый раз в жизни, и, естественно, руки не слушались, пальцы деревенели, удара не получалось, шары разлетались совсем не туда, куда хотелось. Это ужасно ее сердило, а друзей, более опытных, но менее азартных, веселило до слез. В конце концов она не выдержала и закричала на весь зал:
— Если найдется здесь тот, кто сможет научить меня, он не пожалеет об этом.
Все обернулись в ее сторону. А она смело обвела глазами окружающих и, наверное, в подтверждение своих слов стукнула кием об пол.
— Люблю решительных девушек. — К ней с улыбкой подошел невысокий и крепкий симпатичный мужчина. — Я — Игорь, — представился он, — и я вас научу, хватило бы ночи.
Ольга оказалась способной ученицей, но ночи, естественно, не хватило. Они встретились и на следующий вечер, и на следующий… И уже не только ради бильярда.
Господи, какое время было! Сколько любви, сколько секса, какие вечера в самых шикарных ресторанах и казино! Всегда активный, стремительный, веселый, неизменно щедрый и предупредительный, Игорь ворвался в ее жизнь, изменив все. Родители Ольгу ни о чем не спрашивали. По ее сияющему лицу и так было видно — девочка влюбилась. Когда через полгода они поженились и переехали в большую пятикомнатную квартиру, Ольге показалось, что она попала в сказку. Натяжные французские потолки с подсветкой, блестящий паркет, имитация колонн, огромные зеркала во всех комнатах. Только кабинет Игоря имел вполне офисный вид, и кухня блистала обилием бытовой техники. Но Ольге не пришлось превращаться в закоренелую домохозяйку. Чистоту в их пятикомнатном «гнездышке» поддерживала приходившая раз в неделю домработница. И каждый день к назначенному часу, обычно это было шесть часов вечера, из ресторана привозили и сервировали обед.
К двадцатилетию Игорь подарил ей новенький «рено». Водить она научилась быстро и носилась по Москве, упиваясь скоростью. А раза четыре в год они обязательно выезжали на недельку отдохнуть, то в Париж, то в Прагу, то в Рим, то в Барселону. Зимой любили Шамани, горнолыжный курорт во Французских Альпах. С каким удовольствием Ольга показывала друзьям и подругам на юрфаке альбомы фотографий из поездок!
Теперь только фотографии и остались у нее от той жизни.
Платок стал совсем мокрым, ей пришлось встать и отправиться за новым.
…В тот день, одиннадцатого июня, она проснулась рано. Прислушалась, в кабинете Игоря — тишина. Вечером накануне у них была вечеринка, но у нее разболелась голова и она ушла спать, когда гости еще не разошлись. Игорь, видимо, решил ее не беспокоить и лег в кабинете на диванчике. Ну и пусть отсыпается, решила она и поехала в университет, у нее был экзамен. Сколько раз потом она корила себя за это. Ведь могла бы зайти, просто заглянуть… Он наверняка не спал. Может, поговорили бы, просто выпили вместе кофе, и ничего бы не случилось.
Она как раз рассказывала недоверчивому профессору о том, какая статья УПК регулирует отношения между следователем и подследственным, когда в сумочке запищал сотовый. Профессор, конечно, выразил крайнее неудовольствие, но Ольга, извинившись, все-таки ответила. Звонил коммерческий директор Игоря — Сергей:
— Я сейчас за тобой заеду, — буркнул он как-то сдавленно. — Игорь умер.
Смысл услышанного дошел до нее не сразу, а потом она, кажется, потеряла сознание. Очнулась от того, что профессор кудахтал над ней, брызгая на лицо водой из стакана. В машине Сергей сказал только, что Игорь застрелился и что ей нужно поговорить с милицией.
На кухню, где это случилось, ее не пустили. Но она туда и не стремилась, воображение и так рисовало ей картины одну кошмарнее другой. Сергей рассказал худощавому лейтенанту с усталым взглядом, как он в одиннадцать утра начал вызванивать Игоря для важной встречи, как телефоны, ни домашний, ни мобильный, не отвечали, ему пришлось приехать, охранник у подъезда сказал, что слышал выстрел, вызвали участкового, тот в свою очередь вызвал, как полагается, наряд, пригласили понятых, дверь взломали и на кухне нашли Игоря с простреленной головой. Потом лейтенант пытался поговорить с Ольгой, но она едва ли понимала, о чем ее спрашивают, отвечала невнятно и невпопад. Ее оставили в покое, давая выплакаться. Когда тело увезли, появилось несколько женщин, стали убирать на кухне — оттирать кровь…
С тех пор Ольга заходила на кухню очень редко. Не хотелось ни готовить, ни есть. Чтобы хоть как-то себя поддержать, перебивалась печеньем или бутербродами с чаем. Вот и сейчас, проходя мимо кухни, Ольга подумала, что надо бы попить чаю, взяла электрочайник, налила воды, отнесла в гостиную на столик возле бара, включила в розетку, нажала кнопку. Все делала механически, а мысли снова возвращались к пережитому. Слезы опять потекли по ее лицу…
Похороны она помнила смутно. Народу пришло много: сотрудники, друзья, родственники. Все что-то говорили, утешали ее наперебой. Тетка Игоря по матери, статная дама с крашеными рыжими волосами, бывшая учительница, все рассказывала, как в детстве Игорь много и часто играл с игрушечным пистолетом, хотя она, тетя, постоянно предлагала ему вместо этого почитать книжку.
1 2 3 4 5 6
Врач, наспех покончив с уколом, засеменила к оперативной машине. Она была очень маленькая на огромных шпильках, изящные туфельки вязли во влажной траве, она брезгливо встряхивала ножкой при каждом шаге, как изнеженная домашняя кошка, выбравшаяся погулять по свежему снегу.
— Было еще двое раненых, — сказала она, обращаясь к Владимирову, и кивнула в направлении погибших, — средней тяжести, только что увезли в Склифосовского. Арбатова — певица — и телохранитель.
Старший группы, следователь Останкинской, кажется, прокуратуры, Владимиров работал с ним сегодня впервые и познакомиться толком еще не успел — выскочил из-за его спины, недовольный тем, что в нем не распознали начальника, и коршуном налетел на врача:
— Чей телохранитель? Арбатовой?! Пострадавшие в сознании? Видели нападавших? Что-нибудь говорили? Когда их увезли?!!
— Что значит «когда увезли»?! — Маленькая докторша перешла в наступление, потеснив его на пару шагов. — Сразу увезли! Немедленно! Не вас же было дожидаться! Понятия не имею, чей это был телохранитель! Вот вам свидетельница, — ткнула она пальцем в сторону дамы, пытавшейся подняться с помощью санитара и девочки, — ей и морочьте голову! — Она гордо вскинула подбородок и, хлопнув дверцей, скрылась в кабине «скорой».
Даму поставили на ноги. Она еще не вполне пришла в себя после обморока и укола, выглядела невероятно бледной. Одной рукой она крепко сжимала санитара за рукав, а другой неуверенно подавала какие-то знаки: то ли приветствуя криминалистов, то ли пытаясь привлечь к себе внимание. Следователь, не удостоив ее взглядом, распорядился:
— Владимиров! Опрашиваешь свидетельницу, разбираешься с «фордом», и поживей давай! Со старой кошелкой долго не возись, потом подробно допросим, проясни только общую картину — они что, пол-литра на троих не поделили и друг друга перестреляли или кто-то их всех скопом уложил? Так, и пробегись давай рысцой по округе, отыщи еще свидетелей! Что за бред, вообще, такой: времени два часа, солнце, погода, а в парке никого! Совсем, гады, зажрались! Все понял?! Остальные — за мной! Пошевеливаемся! Через пять минут начнется. Понаедут…
«Понаедут, конечно, тебе-то что за кручина? — Владимиров демонстративно медленно, вразвалочку отправился исполнять руководящие указания. До сих пор он был о следователе лучшего мнения, правда, до сих пор тот в основном отмалчивался, с начала дежурства они перекинулись парой-другой пустопорожних фраз. — Слетятся большие звезды — тебе же лучше: нас отправят дежурить дальше, будешь опять над своим кроссвордом морщиться: „…дочь критского царя Миноса, жена Тесея…“»
— Ангелина Германовна. — Дама натужно улыбнулась. — Все, можно меня не держать. — Она выпустила рукав санитара и махнула рукой, чтобы он уходил. Я беби-ситтер. Это — Юлечка. Юленька, say good day to policeman. — Она попыталась погладить девочку по головке, но вместо этого покачнулась и судорожно схватилась за Владимирова. — Нет! Я буду на вас опираться, если вы позволите.
— Конечно! — Он аккуратно обвел ее холодную кисть вокруг своего локтя и покрепче прижал к себе. — Вы видели, как это произошло?
— Of course! Как в плохом американском кино! — Она вдруг еще сильней побледнела и несколько раз глотнула ртом воздух. Он уже пожалел, что санитару так поспешно дали отставку.
— Ангелина Германовна!
— Да. Все нормально, — ответила она шепотом, натужная улыбка стойко держалась на ее лице, — профзаболевание: когда нервничаю, теряю голос. Я же не всегда работала с детьми, между прочим, до недавнего времени я заведовала кафедрой английского в БГУ. А было все как в плохом американском кино, я вам уже говорила. Только не подумайте, раз я старая швабра, значит, любое американское кино новее «Унесенных ветром» считаю плохим. Просто в хорошем кино мафиози не устраивают перестрелок там, где гуляют дети. Всему свое место, вы меня понимаете?
— То есть была перестрелка? Кто в кого стрелял?
— Я, наверное, неправильно выразилась, представьте себе, внутри все как-то оборвалось, до сих пор не могу прийти в себя. Это просто чудо, что мы с Юленькой остались целы! Стреляли из той машины, — указала она на горящий «форд», — и как стреляли! Знаете, как говорят: косить из пулемета. Тра-та-та-та-та-та, тра-та-та-та-та-та, и всех наповал! Один этот депутат Госдумы не пострадал. Профессиональный трус и чутье похлеще, чем у его же собаки, — еще до первого выстрела плюхнулся на брюхо, голову руками закрыл и дрожал так, что земля тряслась.
— Какой депутат?! — Владимиров только теперь представил себе размах дела и чертыхнулся про себя: следователь прав, с минуты на минуту слетится все начальство, как пить дать, и такое начнется — мало не покажется.
— Как «какой депутат»?! Тот, что с собакой гулял, это же его телохранители вас сразу и вызвали по мобильному телефону, не успел он отряхнуться. Фамилия у него какая-то… Хамкин, кажется. Когда машина взорвалась, мне стало плохо, я попросила его мордоворотов присмотреть за ребенком — куда там! Я тогда уже к нему лично обратилась: «Умоляю, присмотрите за ребенком, я в любую секунду могу потерять сознание!» — а он отвечает: «Мне нужно привести себя в порядок!» Они его тут же под белы рученьки и увели.
— Погодите, Ангелина Германовна. Значит, стреляли из того белого «форда», а потом он взорвался. Вы видели, кто стрелял? И как он потом скрылся? Была еще одна машина?
— Нет. Других машин не было. Стрелявшего я, конечно, не видела… Послушайте, я совсем не подумала!.. Теперь понятно, почему телохранители так торопились депутата отсюда увести — стрелок-то ведь никуда не делся!
Владимиров окончательно перестал что-либо понимать. Он хотел уже оставить в покое Ангелину Германовну, как того требовал следователь, и работать дальше, телохранители депутата наверняка смогут описать произошедшее во всех подробностях, но она вцепилась в его руку изо всех сил и быстро произнесла, опасаясь, видимо, что он сейчас высвободится и уйдет, не дослушав:
— Взрыв раздался сразу после последней очереди, в ту же секунду. Киллер не успел бы убежать. Он там, в машине. Сгорел!
Владимиров инстинктивно взглянул на «форд». Что-то в нем не понравилось ему сразу, но пять минут назад он не придал этому значения: ему все вокруг с первого взгляда не понравилось, не один этот злосчастный «форд». Теперь-то он видел, в чем дело: автомобиль горел совсем не так, как положено ему природой: огонь хозяйничал только в салоне, а крышка бензобака была девственно белой.
Он поискал глазами следователя. Тот с озабоченным видом сидел на корточках возле трупов и что-то выговаривал судмедэксперту и проводнику служебно-розыскной собаки, все, вместо того чтобы заниматься своим делом, стояли и молча его слушали. Владимиров сплюнул, не обращая внимания на протесты водителя, сорвал с крепления огнетушитель и бегом направился к горящему «форду».
Стекла в машине были опущены. Огонь уже почти погас, дотлевала только обшивка водительского сиденья. Посреди салона громоздилась странная, искореженная взрывом конструкция: станина с электроприводом, судя по всему от какого-то геодезического прибора — диск с круговой шкалой, способный вращаться в вертикальной и горизонтальной плоскостях, на нем закреплен автомат Калашникова калибра 5,45 мм, без приклада, зато с оптическим прицелом, к которому сзади примыкала телекамера, в свою очередь соединенная с обломками ноутбука. Из остатков ноутбука, собственно, от взрыва он по преимуществу и пострадал, во все стороны тянулись обгоревшие провода.
Владимиров оторопело смотрел на это чудо техники, прошло, наверное, несколько минут, пока кто-то не похлопал его сзади по плечу. В человеке, выведшем его из оцепенения, он узнал начальника МУРа Вячеслава Ивановича Грязнова. Грязнов был один, без положенной высокому начальству свиты, то есть она, разумеется, была, но до Владимирова пока не добралась рассеялась по парку.
— Идиотизм какой-то, мать их! — добродушно сказал Грязнов. Лабиринтов понастроили! Еле вас нашли. Скоро тут минотавры заведутся. Будут VIP-персон трескать, не облизываясь. Ну, докладывай!
Владимиров отстранился, давая начальству обзор, и произнес, от волнения размахивая огнетушителем:
— Компьютер стрелял, Вячеслав Иванович. Как вы точно заметили, мать их растритак! Робот, представляете!
— Да, робот-киллер, — пробурчал себе под нос Грязнов, сунул голову в салон и даже цапнул пальцем раскаленный ствол. Хотел что-то добавить, но не успел — на всех парах к ним подлетел следователь и, не поздоровавшись, принялся докладывать:
— Убиты, судя по обнаруженным на месте документам, Тарасенков Виктор Тимофеевич, председатель теннисной федерации, некто Марков Евгений Степанович и двое телохранителей, есть раненые. В данный момент проводится первичный опрос свидетелей с целью выяснения обстоятельств произошедшего и установления примет возможных убийц или убийцы. Также мною лично…
— Ну и как, есть приметы? — перебил его Грязнов. — Могу подсказать: туловище круглое металлическое с характерными штриховыми делениями через каждые пять градусов, голова прямоугольная металлопластиковая, имеет существенные повреждения в результате взрыва. Вот он, красавец, полюбуйтесь! — и, отвернувшись от следователя, увлек Владимирова в сторону. — Капитан, будешь работать по этому делу до победного. Разберись в первую очередь с Хайкиным, он у нас не просто так депутат, а целый вице-спикер, насколько я понял — изрядный кусок дерьма, индюк напыщенный. Дело, конечно, твое, можешь поступать, как сочтешь нужным, но если хочешь чего-нибудь от него добиться, мой тебе совет — валяй ваньку.
Ольга Минчева. 21 июня
— Господи, за что? — бесконечно повторяла Ольга. — Почему это случилось со мной?
Она сидела, забравшись с ногами в свое любимое голубое кресло. Мягкие, обтянутые коротким мехом подлокотники, высокая, под Олин рост, спинка. Ей нравилось вот так сидеть, просматривая конспекты или отдыхая после шумной вечеринки. Неизменно появлялось ощущение комфорта и защищенности. Но сейчас. Сейчас ничто не могло заглушить чувства тоски и горького недоумения.
— Как же так? Ну почему, Господи?!
Сколько она уже вот так сидит? Час, два, три?
Уже вечер, из открытого окна потянуло прохладой.
На небольшом столике рядом — фотография в черной рамке. Последний снимок Игоря. Сделал его месяц назад корреспондент журнала «Компаньон», когда брал интервью. На ней Игорь в своем офисе, рядом с люстрой Чижевского, сдержанная улыбка, взгляд чуть в сторону. Взгляд настороженный или даже испуганный, раньше она не замечала этого. Или не хотела замечать…
Они познакомились три года назад. Она — студентка-первокурсница юридического факультета, он — преуспевающий молодой бизнесмен. Ольга всегда любила шумные компании. Как-то в декабре она с друзьями забрела во «Фламинго» на Маросейке, решили погонять шары. Погоняли. С азартом, с шуткам, с пивом. Но она тогда взялась за кий первый раз в жизни, и, естественно, руки не слушались, пальцы деревенели, удара не получалось, шары разлетались совсем не туда, куда хотелось. Это ужасно ее сердило, а друзей, более опытных, но менее азартных, веселило до слез. В конце концов она не выдержала и закричала на весь зал:
— Если найдется здесь тот, кто сможет научить меня, он не пожалеет об этом.
Все обернулись в ее сторону. А она смело обвела глазами окружающих и, наверное, в подтверждение своих слов стукнула кием об пол.
— Люблю решительных девушек. — К ней с улыбкой подошел невысокий и крепкий симпатичный мужчина. — Я — Игорь, — представился он, — и я вас научу, хватило бы ночи.
Ольга оказалась способной ученицей, но ночи, естественно, не хватило. Они встретились и на следующий вечер, и на следующий… И уже не только ради бильярда.
Господи, какое время было! Сколько любви, сколько секса, какие вечера в самых шикарных ресторанах и казино! Всегда активный, стремительный, веселый, неизменно щедрый и предупредительный, Игорь ворвался в ее жизнь, изменив все. Родители Ольгу ни о чем не спрашивали. По ее сияющему лицу и так было видно — девочка влюбилась. Когда через полгода они поженились и переехали в большую пятикомнатную квартиру, Ольге показалось, что она попала в сказку. Натяжные французские потолки с подсветкой, блестящий паркет, имитация колонн, огромные зеркала во всех комнатах. Только кабинет Игоря имел вполне офисный вид, и кухня блистала обилием бытовой техники. Но Ольге не пришлось превращаться в закоренелую домохозяйку. Чистоту в их пятикомнатном «гнездышке» поддерживала приходившая раз в неделю домработница. И каждый день к назначенному часу, обычно это было шесть часов вечера, из ресторана привозили и сервировали обед.
К двадцатилетию Игорь подарил ей новенький «рено». Водить она научилась быстро и носилась по Москве, упиваясь скоростью. А раза четыре в год они обязательно выезжали на недельку отдохнуть, то в Париж, то в Прагу, то в Рим, то в Барселону. Зимой любили Шамани, горнолыжный курорт во Французских Альпах. С каким удовольствием Ольга показывала друзьям и подругам на юрфаке альбомы фотографий из поездок!
Теперь только фотографии и остались у нее от той жизни.
Платок стал совсем мокрым, ей пришлось встать и отправиться за новым.
…В тот день, одиннадцатого июня, она проснулась рано. Прислушалась, в кабинете Игоря — тишина. Вечером накануне у них была вечеринка, но у нее разболелась голова и она ушла спать, когда гости еще не разошлись. Игорь, видимо, решил ее не беспокоить и лег в кабинете на диванчике. Ну и пусть отсыпается, решила она и поехала в университет, у нее был экзамен. Сколько раз потом она корила себя за это. Ведь могла бы зайти, просто заглянуть… Он наверняка не спал. Может, поговорили бы, просто выпили вместе кофе, и ничего бы не случилось.
Она как раз рассказывала недоверчивому профессору о том, какая статья УПК регулирует отношения между следователем и подследственным, когда в сумочке запищал сотовый. Профессор, конечно, выразил крайнее неудовольствие, но Ольга, извинившись, все-таки ответила. Звонил коммерческий директор Игоря — Сергей:
— Я сейчас за тобой заеду, — буркнул он как-то сдавленно. — Игорь умер.
Смысл услышанного дошел до нее не сразу, а потом она, кажется, потеряла сознание. Очнулась от того, что профессор кудахтал над ней, брызгая на лицо водой из стакана. В машине Сергей сказал только, что Игорь застрелился и что ей нужно поговорить с милицией.
На кухню, где это случилось, ее не пустили. Но она туда и не стремилась, воображение и так рисовало ей картины одну кошмарнее другой. Сергей рассказал худощавому лейтенанту с усталым взглядом, как он в одиннадцать утра начал вызванивать Игоря для важной встречи, как телефоны, ни домашний, ни мобильный, не отвечали, ему пришлось приехать, охранник у подъезда сказал, что слышал выстрел, вызвали участкового, тот в свою очередь вызвал, как полагается, наряд, пригласили понятых, дверь взломали и на кухне нашли Игоря с простреленной головой. Потом лейтенант пытался поговорить с Ольгой, но она едва ли понимала, о чем ее спрашивают, отвечала невнятно и невпопад. Ее оставили в покое, давая выплакаться. Когда тело увезли, появилось несколько женщин, стали убирать на кухне — оттирать кровь…
С тех пор Ольга заходила на кухню очень редко. Не хотелось ни готовить, ни есть. Чтобы хоть как-то себя поддержать, перебивалась печеньем или бутербродами с чаем. Вот и сейчас, проходя мимо кухни, Ольга подумала, что надо бы попить чаю, взяла электрочайник, налила воды, отнесла в гостиную на столик возле бара, включила в розетку, нажала кнопку. Все делала механически, а мысли снова возвращались к пережитому. Слезы опять потекли по ее лицу…
Похороны она помнила смутно. Народу пришло много: сотрудники, друзья, родственники. Все что-то говорили, утешали ее наперебой. Тетка Игоря по матери, статная дама с крашеными рыжими волосами, бывшая учительница, все рассказывала, как в детстве Игорь много и часто играл с игрушечным пистолетом, хотя она, тетя, постоянно предлагала ему вместо этого почитать книжку.
1 2 3 4 5 6