«Репетиция убийства»: АСТ, Олимп; Москва;
ISBN 5-17-005747-4, 5-7390-1065-9
Аннотация
…Странное дело. Дело, в котором мотивов для преступления — слишком много, а единственный подозреваемый — нелеп до неправдоподобности. Дело, которое принял самый многоопытный сыщик прокуратуры — следователь `по особо важным` Штур. Но одновременно расследование начинает совсем молодой сотрудник МУРа Грязнов… Два следователя. Два следствия. Две абсолютно разные версии…
Незнанский Фридрих
Репетиция убийства
Борис Соломонович Хайкин. 21 июня
С несколько даже опасливой улыбкой Борис Соломонович Хайкин поймал себя на том, что насвистывает ту, старую, утесовскую: «Сердце, тебе не хочется покоя». Может, конечно, сердцу и не хотелось покоя, но — ничего не поделаешь, оно в нем очень даже нуждалось. В последнее время Борису Соломоновичу нездоровилось. А все — пресловутое сердце, будь оно неладно. Регулярно, чаще по вечерам и ночью, за грудиной стучал гнусный острый молоточек, ноющая боль разливалась по телу, пульс частил… Ну нитроглицерин, понятное дело, у Бориса Соломоновича всегда был наготове, и дома, и на работе, во всех доступных местах. Вот только пользы от того нитроглицерина… И в жизнь Бориса Соломоновича вошел жуткий, как пишут в книжках, «липкий» страх. Все просто: Борис Соломонович Хайкин, преодолевший нелегкий и, чего уж греха таить, весьма тернистый путь от помощника начальника смены на буровой до начальника треста, ставший депутатом, а потом и вице-спикером Государственной думы, теперь, когда настоящая жизнь только-только начинается, естественно, не хотел умирать. А этот проклятый молоточек, как назло, принимался за свои разрушительные работы где-нибудь там под утро, когда страх особенно силен и бесконтролен…
Кардиограммы, датчики-проводочки, рецепты, сокрушенное покачивание головой давнего друга, доктора Кормильцева — доки в своем лекарском деле, и всяческие невыполнимые советы — все это обрушилось на седую голову Бориса Соломоновича. Нет, он себе, конечно, не враг, запускать сердце не собирается, жить хочет, но в санаторий уехать, пройти курс — не может, времени элементарно нет. Не может он себе позволить выпасть из обоймы, из процесса как раз сейчас, когда все так закрутилось.
Все, на что он готов согласиться, — это милые дедовские терапевтические меры, которые немножко успокоят его старое сердце. И вот Борис Соломонович уже пару недель честно пил теперь по утрам не черный кофе, а апельсиновый сок и травяной чай, снизил количество ежедневных сигарет до одной пачки «Мальборо-Лайтс» в день, а плюс к тому завел приятный ритуал, которого с неожиданным удовольствием придерживался вот уже который день. Между дневными и вечерними заседаниями Думы он теперь возвращался в милое сердцу Покровское-Глебово, пил свой овощной бульон, полчасика лежал на диване в кабинете, а потом около часа гулял со своей собакой, русской борзой Найдой, в обширном дворе роскошного жилкомплекса.
Ему нужно было просто неспешно ходить, дышать свежим воздухом и стараться получить как можно больше приятных эмоций. Отчего же нет? Самое приятное, что Борис Соломонович и вправду ощутил существенное улучшение самочувствия от рекомендованного курса. Забавно, что вынужденный спокойный режим обычно невероятно активного Хайкина породил просто-таки моду в думских кругах. Отныне всякий сколько-нибудь солидный депутат после утреннего заседания бросал что-нибудь многозначительное на тему пошатнувшегося здоровья, усаживался в персональное авто и отбывал в направлении загородного дома — с тем чтоб, значит, гулять там в тени деревьев и наслаждаться приятными эмоциями. Релаксация, сиеста — называйте, как угодно, Борису Соломоновичу было хорошо, вот и все.
Вот и сегодня он приехал домой в самом чудесном настроении, уже предвкушая, как пройдется аллеями уютного двора-сквера, как будет наблюдать за красавицей Найдой, как перемолвится словечком-другим с милейшими соседями…
Денек славный, чего уж тут. Солнце, потом вот эти все тени и блики на земле, Найду спустили с поводка, и она носится теперь с сумасшедшим лаем, то гоняясь за бабочками, то преследуя кошек, то притаскивая хозяину какие-то нелепые ветки, а то и просто так, туда-сюда, заходясь восторгом от полноты своего собачьего бытия. Борис Соломонович ощущал понятную растроганность — собак во дворе много, но борзая одна, да еще с такой родословной, есть чем гордиться, да и вообще было ему очень хорошо и уютно, и он с неким даже приязненным чувством вспомнил слова доктора Кормильцева: «Борис Соломонович, дорогой, никто еще не придумал ничего полезней прогулок. Я вам не предлагаю совсем отвлекаться от рабочих проблем, но вы ведь можете совмещать приятное с полезным. Прогуливайтесь себе не спеша — и думайте о чем угодно. Главное — гулять не меньше часа».
Поодаль, на необходимом, но почтительном расстоянии маячили верные телохранители Толик и Виталик, каковых Борис Соломонович в дурном расположении духа именовал «мое мясо», а в добром звал, по Свифту, «человеки-горы». Мысли текли легко и свободно, от закулисных думских проблем Хайкин перешел к проблемам финансовым, включавшим в себя не реализованные пока прожекты. Свернув на очередную очаровательную мощеную дорожку, шедшую вплотную к фигурной решетчатой стене вокруг усадьбы, Борис Соломонович обратил внимание на живописную группу беседующих поблизости от ворот. Три человека. Одного Борис Соломонович не знал — лысеющий солидный мужчина лет пятидесяти, одетый со щегольской небрежностью, жестикулирует скупо, улыбка неприятная, лицо весьма высокомерное. А вот с прочими двумя собеседниками Хайкин знаком был очень и очень неплохо. Виктор Тарасенков собственной персоной, ну как же, через две недели они с Борисом Соломоновичем даже сговорились сыграть в теннис на закрытых правительственных кортах. Конечно, Тарасенков Хайкина «сделает» еще в первом сете, но поразмяться не повредит. Субъект любопытный этот Витя Тарасенков. Бывший генерал ФСБ, одно это чего стоит. А ныне такой весь ушедший от закулисных политических игр, возглавляет теннисную федерацию страны… Ох, полюбили наши самые главные теннис. Нынче пора бы на карате переключиться или на что там — дзюдо? Короче, чтобы в кимоно ходить. А они все в теннис, впрочем, Витя Тарасенков — человек ушлый и дошлый, волну чувствует, скоро, поди, примется нашего брата по татами раскидывать…
Но вот что Тарасенков делает в обществе Кристины Арбатовой, а для близких (в том числе для Бориса Соломоновича) — просто Крыси? Неужели просто внаглую кадрит, старый козел, сладкоголосую нашу звезду? А Кристина — в своем репертуаре, глазками стреляет, ножку отставила, полотенечко через плечо, сумкой пляжной покачивает, невзначай светя коленкой в разрезе юбки, — не иначе как купаться наша девочка собралась…
Чуть поодаль, ясное дело, бросая друг на друга независимые и недружелюбные взгляды, роют землю ногами телохранители. Первой Бориса Соломоновича заметила Кристина, игриво крикнула ему: «Добрый день, дядя Боря, как самочувствие?» Тут и Тарасенков обернулся и поприветствовал: «Борис Соломонович, наше вам!» А тот, третий, только сухо кивнул и смотрел отчего-то не сильно ласково. Борис Соломонович к ним подходить не стал, только Тарасенкову улыбнулся, а Кристине ответил громко: «Девочка, родители будут звонить, поклон передавай, отцу скажи, наберу его в понедельник!»
Приличия были соблюдены, и Борис Соломонович размеренным шагом двинулся дальше, размышляя о своем, о депутатском. Иногда он покрикивал на Найду, если она лаяла уж очень громко и тем пугала чьего-нибудь ухоженного ребенка (а скорее, его истеричную няню — доктора наук).
Но тут случилось именно то, чего Борис Соломонович давно подспудно опасался: Найда узрела Кристину Арбатову, и всплеск бескорыстной страсти не заставил себя долго ждать. Кто его знает, чем так угодила привередливой псине амебообразная Кристина, вряд ли русские борзые способны оценить безграничный талант и несусветную красоту отечественных эстрадных певиц. Но, видно, Найда чуяла что-то родственное, ибо любила Арбатову всей душой, что и демонстрировала безудержным лаем, совершенно «вентиляторным» движением хвоста и абсолютно человеческой счастливой улыбкой. В данный момент собака имела возможность явить свой восторг без помех. Бабочки, травка и даже окрестные кошки были забыты: Найда гигантскими скачками понеслась к Кристине.
— Найда! Найда, стоять! — грозно крикнул Борис Соломонович, пытаясь как-то совместить в выражении лица благодушную улыбку и сурово нахмуренные брови, однако неутомимая борзая на всех парах неслась к любимой певице и, видимо, вконец опозорила бы своего хозяина перед элитной общественностью, не произойди в этот момент нечто совершенно неожиданное.
Борис Соломонович лишь краем глаза заметил какое-то движение, после чего как-то вдруг осознал, что лежит на газоне, сметенный непонятным вихрем. Спустя пару секунд он понял, что на него обрушились две тонны сплошных мускулов верных Толика и Виталика, закрывших хозяина телом, как того и требует устав профессионального телохранителя. Еще через пару секунд, с некоторым опозданием, Борис Соломонович услышал автоматные очереди, затем — крики, после чего над его ухом явственно выматерился Толик. А дальше наступила непонятная и жуткая тишина, охранники наконец встали и помогли подняться с земли хозяину. И только тут, деловито оглядевшись, Борис Соломонович смог оценить масштаб случившегося.
Те двое, что говорили с Кристиной, были однозначно мертвы. И выглядели, скажем прямо, жутковато. При взгляде на тело элегантного Тарасенкова у Бориса Соломоновича некстати мелькнула дурацкая, кощунственно-прибауточная мыслишка: «Ну вот, сыграли в теннис, говорил я, плавание полезней для здоровья». Телохранители погибших также пострадали, в данный момент они с не слишком приличествующими их статусу стенаниями ползали по траве, пачкая ее кровью. Чуть поодаль лежала Кристина Арбатова, судя по всему, раненная только в ногу.
— Бог ты мой, Кристиночка, как же это?! — возопил Борис Соломонович, с неожиданной легкостью вывернувшись из цепких объятий своих бодигардов и ринувшись к побелевшей от боли Арбатовой.
То ли выдержка у Кристины была — дай Бог каждому, то ли просто фактор шока сработал, но только она вовсе не плакала и не кричала, только губы закусила. Она лежала на мощеной дорожке, неловко опершись на локоть, кровь из простреленной ноги уже растеклась основательной лужей. Запыхавшийся Борис Соломонович опустился на колени рядом, чувствуя одновременно дурноту, ужас и облегчение: жива Кристина, ему не придется описывать произошедшее ее родителям, давним друзьям еще с юности.
О том, как следует оказывать первую помощь при огнестрельном ранении, Борис Соломонович имел самое смутное представление, он точно знал одно раны следует перевязывать. В каком-то истерическом дурмане Хайкин взялся срывать с себя рубашку с твердым намерением, как в военном кино, разорвать ее на куски для «перевязочного материала». Только подбежавшие наконец Толик с Виталиком положили конец этой трагикомической мизансцене, избавив рубашку от незаслуженно ранней и бессмысленной гибели, а Бориса Соломоновича — от позорного осознания своей неумелости. Тем временем целая толпа окружила Кристину, которая теперь уже немного подвывала сквозь зубы — то ли боль стала невыносимой, то ли следовало оправдать ожидания публики. Между тем Борис Соломонович вновь выскользнул из рук телохранителей и помчался к неподвижно лежащей Найде, о которой в эти несколько сумасшедших минут даже не подумал. Юный и не обученный деликатности Толик бросился было следом, но более солидный и «понимающий» Виталик его удержал. Любимая собака, красавица, верный друг, член семьи, Найда была убита сразу и, судя по всему, мучилась недолго. Самым ужасным было то, что глаза несчастной собаки были открыты и сохраняли привычную, «живую» влажность.
Борис Соломонович чувствовал себя ужасно, словно у него на глазах погиб собственный ребенок. Впрочем, Найда и была таким ребенком. Ему хотелось плакать, горло перехватила судорога, в голове вертелись отрывочные воспоминания о ходе событий, смутные предположения и одна и та же фраза: «Собаку-то за что?» Он сидел над трупом Найды и машинально гладил ее теплый бок, пока Виталик и Толик не подняли его мягко, но настойчиво, и не повели в дом, успокаивающе-сочувственно бормоча: «Борис Соломонович, там врач пришел, вам бы прилечь надо…» Он совершенно растерялся, ослабел, как-то вдруг на плечи обрушилась огромная усталость, поэтому сопротивляться, настаивать, возвращаться уже не было сил.
Медленно двигаясь к дому, облокотившись на каменные руки охранников, Борис Соломонович осознал наконец все те отрывочные сведения, которые своим гулким монотонным баском излагал Виталик:
— Они, Борис Соломоныч, из «форда» стреляли. Там «форд» белый стоял возле бизнес-центра, стекла тонированные, номеров никто не засек. А потом оглянуться не успели — очередь. Мы почему с Толькой прикрыть вас успели? Ствол блеснул, вон солнце какое. Я по привычке военной даже думать не стал, в кого целят, только Толяну крикнул — и вас прикрывать… А те ребята чего-то не сориентировались, не прикрыли своих… Борис Соломоныч, осторожней, ступеньки пошли… Порог… Он ведь незнакомый-то «форд» был, мы с Толькой ни разу его тут не видели, чей бы? Да еще белый, специально, что ли, светились? Маячил-маячил, припаркованный, откуда, кто на территорию пропустил?.. Борис Соломоныч! Толька, берись, понесли, у него приступ вроде…
У Бориса Соломоновича действительно случился сердечный приступ, благо охранники уже довели его до дома. Он еще смог сделать несколько шагов по блестящему паркету, но тут боль за грудиной стала совсем невыносимой. Какой уж тут овощной бульон, какие прогулки, какое спокойствие. Хотелось не хотелось сердцу Бориса Соломоновича Хайкина покоя — не важно. Покоя ему испытать, видно, было не суждено, а уж на такие-то потрясения оно и вовсе не было рассчитано.
И теплая собака Найда больше не придет в кабинет, не ткнется длинной умной мордой в ладонь, не уляжется на специальном своем месте вблизи дубового письменного стола. Не будет она больше провожать хозяина на работу и не будет встречать с оной радостным лаем. Нет Найды, и именно это подкосило Бориса Соломоновича, а не гибель на его глазах двоих людей и не ранение девочки-певички. И даже не догадки о том, в кого целился автоматчик из белого «форда». Хотя как раз об этом Борису Соломоновичу подумать следовало…
Оперуполномоченный Владимиров. 21 июня
В Покровском-Глебове было по-весеннему свежо, и свежесть эта нахально проникала в салон «Газели» сквозь закрытые стекла, создавая ощущение легкой нереальности происходящего. Вроде рядовой выезд на убийство, а вроде и нет. За окном не трудовой полдень столицы, а какой-то голливудский сироп.
Оперуполномоченному МУРа капитану Владимирову надоело глазеть на идеально зеленую лужайку, и он уставился в затылок водителю. Вот сейчас водила тормознет, машину тряхнет как следует, и все — приехали, конец наваждению. Жаль… Капитан инстинктивно подался назад, но водитель не ударил по тормозам как обычно. Их «Газель» осторожно подкралась к такой же точно с надписью AMBULANCE и синей снежинкой на боку.
Владимиров поскорей спрыгнул на землю, бесцеремонно отстранив с прохода сопровождавшего их местного секьюрити, покрутил головой, но мираж не рассеялся. Окружающий пейзаж напоминал Шереметевский парк, вздумай граф заложить его в наши дни, и был этот парк практически безлюден, если можно себе такое представить.
В нескольких шагах от Владимирова на траве сидела интеллигентная немолодая дама, санитар бережно поддерживал ее за плечи, врач делала внутривенное, а девочка лет пяти сосредоточенно обмахивала лицо женщины увесистой книгой с английским названием. Прочесть название Владимиров не смог. За их спинами параллельно дороге тянулась вычурная чугунная решетка высотой в два человеческих роста, перелезть через которую было бы не так просто, тем не менее роль она играла исключительно декоративную: парк располагался в самом центре комплекса, а периметр, насколько Владимиров успел разглядеть, и снаружи, и изнутри выглядел более чем внушительно. С противоположной стороны дороги, примерно в двадцати метрах от ее края, в тончайшей водяной пыли, источаемой спрятанным где-то в траве разбрызгивателем, дрожала удивительной чистоты и сочности радуга. Прямо под ней посреди всей этой неземной красоты на тропинке, посыпанной мелким гравием, раскинулись четыре трупа. Точнее, пять — там была еще и собака. Очень благородно раскинулись, грациозно, иначе не скажешь.
1 2 3 4 5 6