Проявлением этого созвучия, в котором отражается общая космическая гармония, и является творимая и воспринимаемая человеком красота музыки. Далее святитель Григорий Нисский высказывает ту глубокую мысль, что музыка сродни природе нашей души; понимая музыку, воспринимая ее красоту, мы лучше понимаем себя, можно сказать, «приходим в себя», приводим себя к себе. «Коль скоро все, что соответствует природе, доставляет ей отраду, и поскольку установлено, что музыка сродни нашей природе, именно в этом и со­стоит причина того, что великий Давид примешал к нравственному учению мелодию и как бы оросил возвышенные догматы медовой сладостью, доставляю­щей нашей природе возможность некоторым образом созерцать и врачевать самое себя». Эта катарсическая функция музыки, как справедливо замечает святитель Григорий, проявляется и в истории с Саулом и Давидом, о которой повествуется в Ветхом Завете.
Что же касается содержательного аспекта красоты музыки, упирающегося в аскетическое значение соединения души с музыкальными формами, то тут возможны два взгляда (впрочем, не противоречащие в корне друг другу), проговариваемые, соответственно, святителями Василием Великим и Григорием Нисским. Согласно святителю Василию, мелодия это некая сладкая оболочка, примешиваемая для лучшего усвоения лекарства - смысла слов. «Дух Святой увидел, сколь тягостен роду человеческому путь добродетели и как тянемся мы к наслаждению, забывая о праведной жизни. И как же он поступает тут? К догматам он примешивает сладость мелодии, чтобы мы незаметно для самих себя получали пользу от слов, медленно и нежно ласкающих слух, подобно тому, как умные врачи, когда больные отворачиваются от очень кислых лекарств, подают им их в чаше, обмазанной медом. Поэтому и придуманы для нас эти лады псалмов, чтобы и дети и люди, юные духом, увлекшись пением, воспитывали свою душу».
Святитель Григорий же утверждает, что музыка - это не просто сладкая пилюля, позволяющая с большей легкостью проглотить кислое лекарство, но, согласно нему, музыка обладает определенной самоценностью и имеет собственное содержание, поскольку в тех же псалмах выявляет некий скрытый, не явный смысл. Таким образом, проводимое святителем Василием Великим кардинальное разделение музыки, не имеющей смысла в самой себе, и слов, только и содержащих смысл, не вполне согласно с мыслью святителя Григория. Он пишет: «Безыс­кусственный напев сплетается с божественными словами ради того, чтобы само звучание и движение голоса изъясняло скрытый смысл, стоящий за словами, каков бы он ни был».
Здесь выявляется важный момент, имеющий значение для понимания природы творчества, проявляющийся в первую очередь, когда речь идет об изобразительных искусствах. Творческий акт состоит не только в том, чтобы адекватно воспроизвести красоту того или иного явления созданного Богом мира, но и - и в этом, собственно, и заключается специфика творческого процесса - в том, чтобы раскрыть скрытую, неявную суть изображаемого в акте творчества явления, то есть сказать об этом явлении нечто новое, не содержащееся в обычном его восприятии. Красивая и творческая музыка - это не есть просто воспроизведение звуков природы; красивое и творческое произведение изобразительного искусства не возникает вследствие механического копирования натуры. Творческое произведение возникает при раскрытии неких неявных аспектов изображаемого, раскрываемых художником. «Се, творю все новое» - сказал Господь-Бог, по свидетельству апостола Иоанна, и это свойство творческого начала Бога отражается и в творческой способности человека при создании произведений искусства - способности не только копировать действительность, но и выявлять доселе неведомые ее свойства, раскрывать ее неявную суть.
Надо сказать, что нередко назначение искусства понималась учителями Церкви так, что оно состоит в создании точного подобия (мимесиса) образа оригиналу. По словам святителя Василия, «всяким способом сработанное изображение, переведенное с первообраза на вещество, получает его подобие и получает его форму, благодаря замыслу художника и искусству руки. Так, живописец, резчик по камню, работающий золотую или медную статую, - взял материал, посмотрел на первообраз, воспринял внешний вид рассматриваемого предмета и запечатлел его в веществе». Однако постепенно, особенно в эпоху споров вокруг иконопочитания, стало проговариваться иное понимание образа - как того, что выявляет неявное (при том, что тогда сохранялось и привычное для древности миметическое понимание образа).
Уже святой Иоанн Дамаскин говорит, что «всякий образ есть откровение и показание скрытого. …Для откровения и обнародования скрытого и выдуман образ. Именно же, к пользе, в благодеяние и спасение, - чтобы мы распознали скрытое в известных и прославляемых делах». Последующие православные учителя Церкви - борцы за иконопочитание также указывали, что иконный образ являет неявное, не выявляемое другим способом. Преподобный Феодор Студит говорил, что «как тень от действия солнечного луча становится ясно видимой, так и образ Христа становится явным для всех тогда, когда он предстает запечатленным на [различных] веществах». То же самое имеет в виду и святой патриарх Никифор, различая образы, возникающие посредством изображения и посредством описания.
О чем же это может свидетельствовать? Возможно, о том, что церковное искусство выше рукотворной красоты - красоты, понимаемой как подражание красоте сотворенного Богом мира, но искусство в Церкви являет собой другой вид красоты - красоту умную, то есть ту красоту, которая не воспринимается чувствами и не оценивается в эстетических категориях, но может быть ухвачена только умным взором, позволяющим кому-то усмотреть неявное и явить его, а кому-то - воспринять это являемое неявное.
Сложно уверенно сказать о том, можно ли утверждать, что творец в своем творчестве выявляет логосы сотворенных Богом вещей. Вспомним слова преподобного Максима согласно которым «певица» из 2 Ездр. 5, 41-42 толкуется как человек, являющий красоту ведения Божественных логосов. Вопрос состоит в том, можно ли здесь проводить аналогию с человеком искусства, в его нынешнем понимании, и говорить, что и последний, когда ему удается сотворить совершенные в своей красоте произведения, также обнажает Божественные логосы и являет их людям.
Скорее, такую аналогию проводить нельзя, особенно, учитывая целостный контекст мысли отцов Церкви, и в частности, преподобного Максима, поскольку человек, способный созерцать Божественные логосы, понимается, в рамках святоотеческого предания, как близкий к обожению член Церкви, прошедший школу аскетического делания, в то время как роль творца не подразумевает это. Вспомним также, что способность к истинной оценке и восприятию красоты у человека после грехопадения Адама оказалась поврежденной, на что указывал святитель Григорий Нисский, - поэтому красоту, являемая в произведениях искусства не стоит однозначно отождествлять с выявлением истинного замысла Бога о мире обоживаемыми людьми, созерцающими логосы творения, о котором говорили святители (разумеется, это не исключает того, что могут существовать близкие к обожению люди, наделенные творческим даром, и в этом случае, плоды творчества таких людей действительно будут способны являть Божественные логосы).

8д. Красота в Церкви
Несложно убедиться в том, что красота, даруемая искусствами, есть неотделимая деталь церковного бытия - для этого достаточно просто войти в храм, особенно во время церковной службы. Богослужебная эстетика устроена таким образом, что она воздействует почти на все органы человеческих чувств - на зрение, обоняние, слух, вкус. Таким образом, значение эстетического начала для церковного устроения - огромно. Однако «эстетика» в данном случае не тождественна красоте - естественной красоте этого мира. Например - икона несводима к красоте тех, кто «красиво» изображен на ней, ведь древняя с эстетической точки зрения «некрасивая» икона свята и почитаема никак не менее, а часто и более, чем новая «красивая» (вспомним к тому же, что древние христианские писатели не стесняясь говорили, что Христос по земным меркам был некрасивым). Потому что назначение и суть иконы - в символизме, позволяющем перенести умный взор в иной мир, мир духовной реальности, но никак не в том, чтобы, глядя на нее, человек получал эстетическое удовольствие от красоты искусства, воплощенного в ней. То же самое и с церковным богослужебным распевом. Истинное же назначение церковного искусства - в том, чтобы являть умную красоту умному взору человека, поскольку только через умственное начало в человеческом существе ему может быть наиболее адекватно явлена красота нетварной реальности.
Естественная же красота в земном бытии Церкви имеет служебные функции, но не может являться самоцелью. Единственная функция церковной внешней красоты - напоминать человеку о Боге. Именно так в контексте учения Церкви понимается истинное назначение пышних богослужений, роскошного храмового убранства, величественной храмовой архитектуры. Это стало особенно необходимо проговаривать, когда христианская Церковь стала государственной, и потому внешне формы стали играть в ее земном бытии все большее значение.
Так, византийский историк Прокопий Кесарийским следующим образом говорит про храм Святой Софии в Константинополе: «Этот храм представлял чудесное зрелище - для смотрев­ших на него он казался исключительным, для слышавших о нем - совершенно невероятным. … Он выделяется среди других строений, как бы склоняясь над остальным городом, украшая его как составная его часть, сам украшается им, так как, будучи его частью и входя в его состав, он настолько выдается над ним, что с него можно видеть весь город, как на ладони. … При рассматривании всегда приходится быстро переводить свой взор с одного предмета на другой, так как рассматривающий никак не может остановиться и решить, чем из всей этой красоты он более всего восхищается. Но даже и так, обращая на все свое внимание, перед всем [от изумления] сдвигая брови, зрители все-таки не могут постигнуть искусства и всегда уходят оттуда подавленные непостижи­мостью того, что они видят». Затем же Прокопий добавляет: «И всякий раз, как кто-нибудь входит в этот храм, чтобы молиться, он сразу понимает, что не человеческим могуществом или искусством, но Божиим соизволением завершено такое дело; его разум, устремляясь к Богу, витает в небесах, полагая, что Он находится недалеко».
В случае же, когда церковная красота используется человеком не по назначению, то есть не является тем, что возводит его к Богу, роль этой красоты отрицательна. Церковная красота есть то, что помогает началу молитвы, но на более совершенном уровне молитвенной жизни восприятие этой красоты становится ненужным. Об этом свидетельствует, в частности, преподобный Нил Анкирский, который указывает, что если во время молитвы ум человека находит услаждение в церковных украшениях, то значит, человек далек от истинной молитвы.

9. Красота как плод труда
Прежде чем вести речь о восхождении к красоте, нам придется сделать небольшое отступление, посвященное антропологической проблематике, поскольку природа человека такова, что его деятельность, в соответствии с этой природой, может иметь телесный, душевный или духовный характер.
Человек есть трехсоставное существо. Специфика сотворенной Богом природы человека заключается в том, что человек состоит из духа, души и тела. Каждая из этих составляющих связана с другими, причем между составляющими человеческой природы необходимым образом имеются отношения иерархии. В естественном состоянии человеческого существа - каковым человека и сотворил Бог - наличествует правильная иерархия: телесное начало направлено к- и служит душевному, душевное начало служит духовному, а духовное начало служит Богу. После грехопадения эта иерархия оказалась нарушенной и обращенной вспять. Плоды поврежденной иерархии начал в человеке ощущает каждый из нас. Духовное начало в нас так или иначе ослеплено и водимо нашими душевными состояниями, душевное начало сосредоточено на себе, либо направлено на осуществление прихотей начала телесного, направленного на нечто материальное. В свою очередь, телесное начало руководствуется принципом получения удовольствия, для чего ему приходится постоянно менять то, на что оно направлено, поскольку все, что относится к материальному миру, изменчиво и преходяще.
Как мы видели, учение Церкви, выраженное церковными отцами, таково, что Первая и Истинная Красота есть Сам Бог. Церковный устав, и вообще, вся церковная жизнь нацелены на то, чтобы человек стал подлинным причастником Бога, то есть Истинной Красоты. Однако, поскольку человек есть существо, обладающее сложной природой, которое Господь Иисус Христос в воплощении принял во всей его полноте, то можно сказать, что, по мере восхождения человека к Богу, приобщение его к Красоте должно находить свое выражение во всех составляющих человеческой природы - телесной, душевной и духовной.
Каждая из этих составляющих равно необходима для человеческого существа, каждая должна выполнять свою функцию. Гармоничное и красивое устроение этих начал в нас возможно только при правильно выстроенной иерархии - когда они руководимы духовным началом. О том, что каждое из начал, составляющих человека, функционирует в гармонии с остальными, и может свидетельствовать красота, присущая той сфере, в каковой получает свое проявление это начало. А именно, телесное и душевное начала нашей человеческой природы могут находить проявление в том, что мы производим - будь то составленные нами проекты, выпускаемые промышленные изделия, результаты нашего творчества. Красота душевного начала проявляется также в том, как мы общаемся с людьми, и в том числе, в нашем отношении к подчиненным.
Итак, неверно думать, что к красоте должна быть приобщена только духовная составляющая человека, в то время как телесная и душевная составляющие должны быть чужды ей. Отнюдь, по мере восхождения к Богу каждая составляющая - и соответствующая ей сфера в мире - должна являть красоту, причем, свойственным только ей образом. Мы видели, что рукотворная красота - красота храма, но и не только - играет важную роль в христианстве, поскольку являет свидетельство о совершенстве и Красоте Божества. Однако это касается не только храмового искусства, но имеет прямое отношение и ко всем сферам нашей жизни. К сожалению, это чувство красоты, проявляемой в повседневной жизни, сегодня во многом утеряно нами и нашим обществом.
Итак, все плоды нашего труда также должны быть причастны к красоте. Почему?
9а. Плоды труда: антропологический аспект
С одной стороны, просто потому, что причастные красоте плоды наших трудов могут свидетельствовать о красоте нашего устроения. Здесь имеется определенная двойственность: если плоды нашего труда уродливы, то это свидетельствует о том, что и в нас самих, как их причине, имеется некоторое уродство, отсутствие гармонического согласования между телом, душой и духом, просвещенным Божеством. Значит, мы должны стремится к гармонии нашего устроения, правильной иерархии духовного, душевного и телесного начал в нас, а следовательно, и к красоте производимого нами, как следствия из этой гармонии. Однако если то, что мы производим, является красивым, то это не обязательно свидетельствует о красоте нашего устроения, так как, производя на свет нечто красивое, мы можем быть подвержены, например, гордости за сделанное и, соответственно, можем считать других людей, которые не производят такие красивые вещи, какие творим мы, - хуже себя. Либо с талантом к созиданию красоты в человеке может сочетаться корыстолюбие, ложь или самолюбование. Ведь, по слову святителя Иоанна Златоуста, «обратимся, например, к художникам и ремесленникам. Кажется, эти люди преимущественно пред другими снискивают пропитание справедливыми трудами и собственным потом; но и они, при всех трудах своих, подвергаются многим порокам, когда бывают невнимательны к себе самим. К праведным трудам своим они часто присовокупляют неправедную продажу и куплю; из корыстолюбия лгут, клянутся и нарушают клятву».
Святитель Василий Великий объясняет, что похваляющиеся плодами собственных трудов глупы, поскольку все, что мы имеем, дается от Бога, и поэтому все мы без исключения можем назвать себя рабами Божиими, и поэтому нет никакой нашей заслуги в наших делах, поскольку всякая благая способность дарована нам Господом. «Если кто хвалится красотою телесною или знаменитостью рода, то не о Господе хвалится душа его, напротив того, каждый из таковых предан суете.
1 2 3 4 5 6 7 8