Ты еще жив?
– Я здесь, здесь…
– Так, тут я опять пропущу… И дальше следует нокаут: «Для нас не составило бы труда заполнить анализом этого романа не только весь разворот, но и целиком весь номер „Вестника", однако мы не видим в этом никакого смысла, а смысл – это именно то, чего в предмете нашего разбора мы так и не обнаружили. Посему на том и закончим, дабы оставить побольше места более ценным плодам деятельности сербского пера И под конец совсем кратко: господин Браница, от Господа вам – крепкого здоровья, а от нас просьба, не оставляйте нам больше никакого вашего наследия!»
– Да, ты прав, он его просто растоптал…
– Нет, дорогой мой, ты и представить себе не можешь, насколько ты прав! Кусмук раскопал все до самого дна. Этот Д. Л. его действительно уничтожил. Я нашел в «Политике» от пятого сентября того же года, обрати внимание, это через пару недель после рецензии в «Сербском литературном вестнике», итак, я нашел одну заметку: «Сегодня утром в районе Винчи рыбаки вытащили из Дуная тело Анастаса С. Браницы, не являвшегося местным жителем и не имевшего здесь родных. При утопленнике не было никаких документов, подтверждающих его личность. Судя по состоянию останков, тело пробыло в воде около десяти дней, однако личность покойного неопровержимо установлена благодаря обнаруженному у него экземпляру книги, литературного первенца, напечатанной за счет собственных средств автора. Из надежных источников, близких к прокуратуре, нам стало известно, что это взволновавшее местных жителей происшествие не вызывает никаких недоумений и что речь идет о самоубийстве, вызванном, скорее всего, нервным расстройством».
– Самоубийство?
– Вот именно. Самоубийство. В других газетах об этом ничего не сообщается, но в разделе некрологов во «Времени» и в «Правде» от 15 октября, то есть на сороковой день, говорится, что Браница ушел из жизни в результате несчастного случая. В общем, такая фигура смягчения, эвфемизм. Если тебе интересно, то некролог во «Времени» подписала некая Наталия Димитриевич, а второй, в «Правде», я цитирую: «Твоя служанка Златана».
– Наталия Димитриевич? И Златана?! Служанка Златана?!
– Ага, Златана. А что тут необычного? Объясни, в чем здесь интрига? Может быть, у тебя есть этот роман? Не отказался бы его полистать.
– Нет, нету… Кусмук, спасибо тебе, но я не могу больше говорить, вода закипела, надо заварить чай…
– Ладно, Адамище, давай, лечись. Но имей в виду, когда увидимся, ты должен мне все толком объяснить…
Чувствуя легкие угрызения совести из-за того, что обманул друга, Адам Лозанич решил хоть как-то поправить дело и поставил на огонь эмалированную кастрюльку для чая. Все время, пока кипела вода, пока утопленная в ней смесь из шалфея, душицы и мать-и-мачехи насыщала ее своими благотворными свойствами и пока юноша мелкими глотками пил горячий отвар, он стоял возле окна, поглядывая то на закусочную «Наше море», то на кровать, где лежала раскрытая книга в сафьяновом переплете. Уже миновал полдень, и в закусочной, похоже, не было свободных мест. Из мансарды трудно было толком рассмотреть, что творится внутри, но Адаму казалось, что никто из посетителей не открывал рта. «Наше море» производило впечатление до краев наполненного тишиной. Да, а сколькими слоями тишины была закрыта судьба несчастного Браницы! Написать роман без малейшего намека на действие – это, конечно, странная идея. Хотя, размышлял юноша, к описаниям природы и внешнего вида виллы вряд ли можно придраться. Более того, несомненно чувствуется и уверенная рука автора, и точное соответствие выбранному стилю. Тем лучше. Меньше будет проблем с редактурой и корректурой. Однако вся эта работа начала разветвляться сразу в нескольких загадочных направлениях. Кто такой заказчик? Неужели он совсем не знаком с этой Наталией Димитриевич? А совпадение имени кухарки Златаны из некролога и той, о которой упомянула хозяйка виллы, – случайность? Тут, вспомнив, что сегодня он еще ничего не ел, Адам Лозанич задумался, не пойти ли ему в молочное кафе. А может, продолжить чтение…
Решение приняла тишина. Соседа не было дома, от него не доносился звук молотка, и юноша решил спокойно поработать, пока есть возможность.
18
Сидя на том же самом месте, где застал его телефонный звонок, то есть на стуле из кованого железа, спиной к фронтону и выходам из комнат второго этажа на террасу, Адам Лозанич сразу заметил некоторые перемены. Откуда-то сзади тянулась чья-то довольно длинная тень. Тройная. Судя по положению солнца, это было совершенно невозможно, однако когда юноша оглянулся, ему не оставалось ничего другого, как поверить собственным глазам – незнакомые мужчина, ребенок и женщина, сгорбленные, жавшиеся друг к другу, отбрасывали гораздо большую тень, что противоречило законам природы. Дверь одной из комнат была открыта, эти трое только что ступили на террасу, а тень, похожая на лужицу грязной воды, которая всегда безошибочно стремится туда, где ниже, пока еще тянулась за ними.
Трудно было бы определить, кого эта встреча больше застала врасплох. В голове Адама тут же мелькнуло, что эти трое читают ту же книгу, что и он, вместе склонившись над ней, раз они так жмутся друг к другу. Тем более что от Кусмука он слышал, что в романе Анастаса Браницы не было ни одного героя. Стоявшие напротив него мужчина, ребенок и женщина находились в очевидном недоумении относительно того, кто этот незнакомый молодой человек в кроссовках, потертых джинсах и фланелевой рубашке, небрежно надетой навыпуск.
– Бог в помощь, – первым решился мужчина.
– Бог в помощь и вам, – отозвался Адам.
– Как поживаете? Что скажете? – продолжил собеседник после небольшой паузы.
– Хорошо. Здесь очень приятно, – ответил Адам.
– Здесь всегда хорошо, – сказал мужчина.
– Часто сюда заходите? – Юноше не нужно было спрашивать, откуда они, иекавскии диалект сам за себя говорил о том, из каких краев могла быть эта немногочисленная семья.
– Почти каждый день, ото всей нашей библиотеки осталось всего несколько книг, – мужчина опустил голову. – Читаем все вместе, с малышом, это своего рода время во времени…
«Время во времени». Адам вспомнил, как года два-три назад слышал об одном человеке, оттуда, из тех мест, где в мирное время строят мосты и устраивают паромные переправы только для того, чтобы во время войны иметь возможность спастись бегством. Так вот, тот человек, как бы ни мерзли его домашние, не позволял бросить в скудный огонь ни одной книги, пока они еще раз ее не прочтут. Да, время во времени.
– От всего, что было, нам осталась только большая тень. Куда бы мы ни двинулись, она жмется к нам… – включилась в разговор женщина и сделала пару шагов по густому отражению, которое, казалось, на миг расступилось, но тут же снова становилось прежним.
– А вы, отдыхаете? – Мужчина, видимо, хотел оставить в стороне невеселую тему.
– Я здесь по делу, нужно произвести кое-какие изменения, вот, на фронтоне они хотят новую надпись… – ответил Адам.
– Ага, – кивнул головой человек.
– Владельцы так захотели, а я всего лишь… – почему-то принялся оправдываться юноша.
– Это имение принадлежит им в той же степени, как всем остальным, ни больше ни меньше… – перебила его женщина с нескрываемым волнением.
– Молчи, – испуганно шепнул ей муж.
Адам покраснел. Встал. Девочка не отводила от него взгляда. У нее были большие печальные глаза, которые выражали все. И к этому было нечего добавить.
– Мне так объяснили… – начал Адам.
– Мы ничего не знаем, – перебил его мужчина. – Это старая книга, написана еще до той войны, мало кто мог бы рассказать о ней подробнее. Разве что только служанка Златана, но эта добрейшая старушка совершенно глуха и говорит только о стряпне. Если кто вам и может помочь, так это профессор.
– Профессор?! – повторил Адам.
– Да. Вон он, там, в павильоне. Говорит, что пишет какое-то исследование обо всем, что здесь есть. Приходит изучать, что-то собирает, ищет… Очень вежливый человек, всегда нас приветствует… – немногословно объяснил мужчина.
– Спасибо. А теперь мне придется добавить надпись, – вспомнил Адам.
– Ага, – кивнул мужчина.
– И мы пойдем, – холодно проговорила женщина. – За домом есть поляна, где можно собирать цветы. Покимица разрешает девочке играть там…
Адам направился к приставной лестнице, роясь в карманах в поисках листка бумаги. Семья, сопровождаемая большой тенью, двинулась вниз по лестнице, продолжая жаться друг к другу, словно опасаясь, как бы тень не втерлась между ними. Одна только девочка оглянулась и крикнула:
– Нас зовут Стоны!
– Стоны?! – оглянулся на звук юноша.
– Да. Это наша фамилия. Стон! – подтвердил ребенок.
– Адам. Адам Лозанич… – представился юноша, но Стоны уже исчезли из вида.
Вяло собравшись с силами, словно уверенная, что им от нее все равно не уйти, тройная тень лениво скользнула с террасы вниз, вслед за ними.
19
Заняв на верху лестницы самое устойчивое и самое удобное из возможных положений, Адам, у которого не было с собой метра, принялся ладонью измерять и размечать имеющееся пустое пространство, чтобы поместить в нем четыре слова. Следы от исправления предыдущих надписей можно было заметить и снизу, а уж вблизи распознать их было совсем легко. Получалось, что фронтон представлял собой своего рода архитектурный палимпсест, место, где на предыдущий текст неоднократно наносился новый. Разбирая букву за буквой по остаткам штукатурки, красок, выпуклостей и углублений, юноша установил по крайней мере четыре возможных прежних вмешательства. Первая, самая старая, явно выделяющаяся латинская надпись «Villa Nathalie» была сделана рельефно, она не менее чем на три пальца выступала над стеной фронтона. Вторая, барельефная, более низкая, была выполнена кириллицей, и из всех ее слов можно было разобрать только одно, которое звучало как «…наследие». И если бы юноша не вспомнил посвящения с первой страницы книги, ему бы стоило большого труда разгадать ее смысл, потому что тот, кто делал третье изменение, последовательно, иногда до самого кирпича, сбил предыдущую надпись, потом заполнил выбоины новой штукатуркой, а потом обычной масляной краской нанес новую надпись – «1945». Относительно четвертого слоя трудно было с уверенностью сказать, явился ли он очередным результатом еще одной перемены ненадежной человеческой природы или же был просто плодом действия времени, сменявших друг друга и все смывающих дождей, вонзавшихся в стену палящих лучей солнца, влаги, жары, укусов морозных ветров, но только слой этот не был помечен совершенно ничем.
Аккуратно устранив остатки предыдущих надписей, юноша выбрал тип лапидарных квадратных заглавных букв и, выудив из памяти знания по римской эпиграфике и разметив место для латинских слов и интервалов между ними, написал в две строки:
VERBA VOLANT,
SCRIPTA MANENT
Получилось хорошо. Достойно. Scriptura monu-mentalis. На часах в верхней части треугольного фронтона цифр не было, но, судя по все еще яркому свету, можно было предположить, что сейчас около трех часов. Выполнив требование загадочных заказчиков, юноша был теперь свободен и решил снова прогуляться по имению. С террасы ему было видно, что на том месте, откуда он убрал вьющийся куст поздних роз, копается в земле какой-то человек. Адам Лозанич направился прямо к нему. Как только глаза их встретились, он пожалел об этом. Согбенный мужчина лет семидесяти, неброско одетый, с каким-то значком на лацкане, худой, как пустынник, свинцово-бледный и коротко, по-военному подстриженный, хлопотал вокруг нового, точно такого же, как раньше, куста. Видимо, этот Покимица, тоже один из читателей книги, имел задание ухаживать за садом, подумал юноша, намеревавшийся оправдаться за свой утренний поступок. Однако короткий взгляд, которым удостоил его мужчина, был таким, что он даже не попытался что-нибудь произнести. Точнее говоря, Покимица медленно выпрямился, вытирая ладони о штанины, небрежно плюнул в сторону и презрительно взглянул на него. Затем отвернулся, снова встал на колени и продолжил заниматься кустом поздних роз, всем своим видом показывая, что не замечает, что перед ним кто-то стоит. Адам, пристыженный, удалился.
Он не понимал, куда идет. Из французского парка снова забрел в густые заросли. Чтобы отвлечься от неприятной встречи с садовником, принялся приглядываться к разным мелочам, которыми повсюду изобилует природа и которых обычно люди, занятые своими сверхважными делами, не замечают. Так, в промежутке между ветвями он обнаружил космически безукоризненное переплетение паутины и ее кривоногого хозяина, который ловко сновал вокруг только что плененной мушки. Увидел молодую гусеницу, которая продвигалась по коре конского каштана, оставляя за собой слизистые нити недавних мук сотворения. Перешагнул через колонну черных лесных муравьев, занятую перетаскиванием семян и мертвой медведки. Вздрогнул от крика павлина, неожиданно оказавшегося на его пути. Птица, похоже, и не собиралась от него прятаться, она, вытянув шею, распустила крылья с ослепительно жаркими перьями. Поэтому ему пришлось сойти с тропинки, и лица его тотчас коснулись нити повилики. Он чуть не споткнулся о холмик над кротовьей норой, а шорох его шагов спугнул сидевшую на яйцах куропатку и белку с соседнего дерева. Птица вспорхнула, а зверек, недоверчиво глянув на него, удрал в гуcтые заросли шиповника, полного, к его удивлению, все еще зрелых плодов.
Через становившиеся все более густыми ивы до него сначала добралась заплутавшая стрекоза, потом донесся шум крыльев серого журавля, потом из-за листвы вынырнул блеск пруда, и Адам понял, где он находится по отношению к вилле. Перед ним была гладкая поверхность, глубиной не глубже прозрачной, которая брала начало неизвестно где и невысокими каскадами ниспадала на следующую ровность, покрытую кувшинками, лотосами и другими болотными растениями и населенную откормленными ленивыми лягушками. Над самым дном юноша ясно увидел стаю пестрых рыб, медленно плывущих мимо обросших темно-зелеными водорослями камней и винной бутылки с длинным горлышком, наполовину торчащей из слоя ила. Куда движется эта вода, Адам не узнал, потому что его внимание привлек стоящий поблизости павильон, небольшое сооружение со стеклянными стенами, разделенными рамами на множество квадратиков, как у оранжереи, которые изнутри закрывали водопады белых полотняных штор. Немного поколебавшись, юноша дважды постучал в дверь и, нажав на ручку, громко крикнул:
– Хозяин!
Внутри никого не было. Павильон представлял собой одно-единственное душное помещение, битком набитое всевозможными предметами. Войдя, юноша увидел десятки больших и маленьких коробок, некоторые из них стояли отдельно, другие – друг на друге до уровня пояса, третьи громоздились на высоту человеческого роста. Здесь были и садовые инструменты, и дырявая сеть для чистки пруда, и залатанный сачок для ловли бабочек, и молот лесника для разметки деревьев, ряды цветочных горшков с недавно проросшей рассадой, сложенная походная кровать и холодная грелка, высокие подбитые железом башмаки, садовый секатор, драная соломенная шляпа, веснушчатые яйца в банке с какой-то жидкостью, в углу лежали куски разбитого женского бюста из порфира, немного дальше – наполовину склеенная миска с изображенным на ней эллинским орнаментом, связка землемерных шестов, клубок веревки, метелка, еще одна, из сорго, металлическая щетка, ржавые стремена, пара медных монет и серебряная запонка, лежавшие на чем-то вроде подставки для цветов, толстенный гербарий с торчащими из него черенками листьев, разложенные на полу камни, обломки керамики и узорного стекла, а также записочки с какими-то цифрами, а на большом столе, сколоченном из обычных досок, пузырьки с тушью, циркуль, угломер, лупа, пинцет и план всего имения с различно обозначенными отдельными его участками, с нарисованными крестиками и отметками высоты, с расположением всех объектов и виньеткой в правом верхнем углу, рядом с заглавием, где каллиграфическим почерком было написано: «Идеальная реконструкция формирования территории, 1:10.000, выполнена профессором Д. Тиосавлевичем».
20
Мойсилович настойчиво нажимал и нажимал кнопку звонка. Еще до того, как глянул в глазок, Адам именно по этой беспардонности догадался, кто стоит за дверью. Владелец квартиры просто-напросто не снимал пальца с кнопки звонка до тех пор, пока ему не открыли дверь.
– Лозанич, радость моя, надеюсь, ты не собирался от меня прятаться? – прищурился на него хозяин мансарды, шутливо грозя ручкой сложенного зонта.
– Так я же оставил вам вчера записку, что заплачу на следующей неделе, как только получу гонорар в «Наших достопримечательностях». – Адам хотел свести разговор к минимуму, потому что знал, что Мойсилович ни за что не пришел бы ради того, чтобы решить вопрос с перебоями в работе водопровода или какого-нибудь другого ремонта, он всегда появлялся только затем, чтобы получить арендную плату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Я здесь, здесь…
– Так, тут я опять пропущу… И дальше следует нокаут: «Для нас не составило бы труда заполнить анализом этого романа не только весь разворот, но и целиком весь номер „Вестника", однако мы не видим в этом никакого смысла, а смысл – это именно то, чего в предмете нашего разбора мы так и не обнаружили. Посему на том и закончим, дабы оставить побольше места более ценным плодам деятельности сербского пера И под конец совсем кратко: господин Браница, от Господа вам – крепкого здоровья, а от нас просьба, не оставляйте нам больше никакого вашего наследия!»
– Да, ты прав, он его просто растоптал…
– Нет, дорогой мой, ты и представить себе не можешь, насколько ты прав! Кусмук раскопал все до самого дна. Этот Д. Л. его действительно уничтожил. Я нашел в «Политике» от пятого сентября того же года, обрати внимание, это через пару недель после рецензии в «Сербском литературном вестнике», итак, я нашел одну заметку: «Сегодня утром в районе Винчи рыбаки вытащили из Дуная тело Анастаса С. Браницы, не являвшегося местным жителем и не имевшего здесь родных. При утопленнике не было никаких документов, подтверждающих его личность. Судя по состоянию останков, тело пробыло в воде около десяти дней, однако личность покойного неопровержимо установлена благодаря обнаруженному у него экземпляру книги, литературного первенца, напечатанной за счет собственных средств автора. Из надежных источников, близких к прокуратуре, нам стало известно, что это взволновавшее местных жителей происшествие не вызывает никаких недоумений и что речь идет о самоубийстве, вызванном, скорее всего, нервным расстройством».
– Самоубийство?
– Вот именно. Самоубийство. В других газетах об этом ничего не сообщается, но в разделе некрологов во «Времени» и в «Правде» от 15 октября, то есть на сороковой день, говорится, что Браница ушел из жизни в результате несчастного случая. В общем, такая фигура смягчения, эвфемизм. Если тебе интересно, то некролог во «Времени» подписала некая Наталия Димитриевич, а второй, в «Правде», я цитирую: «Твоя служанка Златана».
– Наталия Димитриевич? И Златана?! Служанка Златана?!
– Ага, Златана. А что тут необычного? Объясни, в чем здесь интрига? Может быть, у тебя есть этот роман? Не отказался бы его полистать.
– Нет, нету… Кусмук, спасибо тебе, но я не могу больше говорить, вода закипела, надо заварить чай…
– Ладно, Адамище, давай, лечись. Но имей в виду, когда увидимся, ты должен мне все толком объяснить…
Чувствуя легкие угрызения совести из-за того, что обманул друга, Адам Лозанич решил хоть как-то поправить дело и поставил на огонь эмалированную кастрюльку для чая. Все время, пока кипела вода, пока утопленная в ней смесь из шалфея, душицы и мать-и-мачехи насыщала ее своими благотворными свойствами и пока юноша мелкими глотками пил горячий отвар, он стоял возле окна, поглядывая то на закусочную «Наше море», то на кровать, где лежала раскрытая книга в сафьяновом переплете. Уже миновал полдень, и в закусочной, похоже, не было свободных мест. Из мансарды трудно было толком рассмотреть, что творится внутри, но Адаму казалось, что никто из посетителей не открывал рта. «Наше море» производило впечатление до краев наполненного тишиной. Да, а сколькими слоями тишины была закрыта судьба несчастного Браницы! Написать роман без малейшего намека на действие – это, конечно, странная идея. Хотя, размышлял юноша, к описаниям природы и внешнего вида виллы вряд ли можно придраться. Более того, несомненно чувствуется и уверенная рука автора, и точное соответствие выбранному стилю. Тем лучше. Меньше будет проблем с редактурой и корректурой. Однако вся эта работа начала разветвляться сразу в нескольких загадочных направлениях. Кто такой заказчик? Неужели он совсем не знаком с этой Наталией Димитриевич? А совпадение имени кухарки Златаны из некролога и той, о которой упомянула хозяйка виллы, – случайность? Тут, вспомнив, что сегодня он еще ничего не ел, Адам Лозанич задумался, не пойти ли ему в молочное кафе. А может, продолжить чтение…
Решение приняла тишина. Соседа не было дома, от него не доносился звук молотка, и юноша решил спокойно поработать, пока есть возможность.
18
Сидя на том же самом месте, где застал его телефонный звонок, то есть на стуле из кованого железа, спиной к фронтону и выходам из комнат второго этажа на террасу, Адам Лозанич сразу заметил некоторые перемены. Откуда-то сзади тянулась чья-то довольно длинная тень. Тройная. Судя по положению солнца, это было совершенно невозможно, однако когда юноша оглянулся, ему не оставалось ничего другого, как поверить собственным глазам – незнакомые мужчина, ребенок и женщина, сгорбленные, жавшиеся друг к другу, отбрасывали гораздо большую тень, что противоречило законам природы. Дверь одной из комнат была открыта, эти трое только что ступили на террасу, а тень, похожая на лужицу грязной воды, которая всегда безошибочно стремится туда, где ниже, пока еще тянулась за ними.
Трудно было бы определить, кого эта встреча больше застала врасплох. В голове Адама тут же мелькнуло, что эти трое читают ту же книгу, что и он, вместе склонившись над ней, раз они так жмутся друг к другу. Тем более что от Кусмука он слышал, что в романе Анастаса Браницы не было ни одного героя. Стоявшие напротив него мужчина, ребенок и женщина находились в очевидном недоумении относительно того, кто этот незнакомый молодой человек в кроссовках, потертых джинсах и фланелевой рубашке, небрежно надетой навыпуск.
– Бог в помощь, – первым решился мужчина.
– Бог в помощь и вам, – отозвался Адам.
– Как поживаете? Что скажете? – продолжил собеседник после небольшой паузы.
– Хорошо. Здесь очень приятно, – ответил Адам.
– Здесь всегда хорошо, – сказал мужчина.
– Часто сюда заходите? – Юноше не нужно было спрашивать, откуда они, иекавскии диалект сам за себя говорил о том, из каких краев могла быть эта немногочисленная семья.
– Почти каждый день, ото всей нашей библиотеки осталось всего несколько книг, – мужчина опустил голову. – Читаем все вместе, с малышом, это своего рода время во времени…
«Время во времени». Адам вспомнил, как года два-три назад слышал об одном человеке, оттуда, из тех мест, где в мирное время строят мосты и устраивают паромные переправы только для того, чтобы во время войны иметь возможность спастись бегством. Так вот, тот человек, как бы ни мерзли его домашние, не позволял бросить в скудный огонь ни одной книги, пока они еще раз ее не прочтут. Да, время во времени.
– От всего, что было, нам осталась только большая тень. Куда бы мы ни двинулись, она жмется к нам… – включилась в разговор женщина и сделала пару шагов по густому отражению, которое, казалось, на миг расступилось, но тут же снова становилось прежним.
– А вы, отдыхаете? – Мужчина, видимо, хотел оставить в стороне невеселую тему.
– Я здесь по делу, нужно произвести кое-какие изменения, вот, на фронтоне они хотят новую надпись… – ответил Адам.
– Ага, – кивнул головой человек.
– Владельцы так захотели, а я всего лишь… – почему-то принялся оправдываться юноша.
– Это имение принадлежит им в той же степени, как всем остальным, ни больше ни меньше… – перебила его женщина с нескрываемым волнением.
– Молчи, – испуганно шепнул ей муж.
Адам покраснел. Встал. Девочка не отводила от него взгляда. У нее были большие печальные глаза, которые выражали все. И к этому было нечего добавить.
– Мне так объяснили… – начал Адам.
– Мы ничего не знаем, – перебил его мужчина. – Это старая книга, написана еще до той войны, мало кто мог бы рассказать о ней подробнее. Разве что только служанка Златана, но эта добрейшая старушка совершенно глуха и говорит только о стряпне. Если кто вам и может помочь, так это профессор.
– Профессор?! – повторил Адам.
– Да. Вон он, там, в павильоне. Говорит, что пишет какое-то исследование обо всем, что здесь есть. Приходит изучать, что-то собирает, ищет… Очень вежливый человек, всегда нас приветствует… – немногословно объяснил мужчина.
– Спасибо. А теперь мне придется добавить надпись, – вспомнил Адам.
– Ага, – кивнул мужчина.
– И мы пойдем, – холодно проговорила женщина. – За домом есть поляна, где можно собирать цветы. Покимица разрешает девочке играть там…
Адам направился к приставной лестнице, роясь в карманах в поисках листка бумаги. Семья, сопровождаемая большой тенью, двинулась вниз по лестнице, продолжая жаться друг к другу, словно опасаясь, как бы тень не втерлась между ними. Одна только девочка оглянулась и крикнула:
– Нас зовут Стоны!
– Стоны?! – оглянулся на звук юноша.
– Да. Это наша фамилия. Стон! – подтвердил ребенок.
– Адам. Адам Лозанич… – представился юноша, но Стоны уже исчезли из вида.
Вяло собравшись с силами, словно уверенная, что им от нее все равно не уйти, тройная тень лениво скользнула с террасы вниз, вслед за ними.
19
Заняв на верху лестницы самое устойчивое и самое удобное из возможных положений, Адам, у которого не было с собой метра, принялся ладонью измерять и размечать имеющееся пустое пространство, чтобы поместить в нем четыре слова. Следы от исправления предыдущих надписей можно было заметить и снизу, а уж вблизи распознать их было совсем легко. Получалось, что фронтон представлял собой своего рода архитектурный палимпсест, место, где на предыдущий текст неоднократно наносился новый. Разбирая букву за буквой по остаткам штукатурки, красок, выпуклостей и углублений, юноша установил по крайней мере четыре возможных прежних вмешательства. Первая, самая старая, явно выделяющаяся латинская надпись «Villa Nathalie» была сделана рельефно, она не менее чем на три пальца выступала над стеной фронтона. Вторая, барельефная, более низкая, была выполнена кириллицей, и из всех ее слов можно было разобрать только одно, которое звучало как «…наследие». И если бы юноша не вспомнил посвящения с первой страницы книги, ему бы стоило большого труда разгадать ее смысл, потому что тот, кто делал третье изменение, последовательно, иногда до самого кирпича, сбил предыдущую надпись, потом заполнил выбоины новой штукатуркой, а потом обычной масляной краской нанес новую надпись – «1945». Относительно четвертого слоя трудно было с уверенностью сказать, явился ли он очередным результатом еще одной перемены ненадежной человеческой природы или же был просто плодом действия времени, сменявших друг друга и все смывающих дождей, вонзавшихся в стену палящих лучей солнца, влаги, жары, укусов морозных ветров, но только слой этот не был помечен совершенно ничем.
Аккуратно устранив остатки предыдущих надписей, юноша выбрал тип лапидарных квадратных заглавных букв и, выудив из памяти знания по римской эпиграфике и разметив место для латинских слов и интервалов между ними, написал в две строки:
VERBA VOLANT,
SCRIPTA MANENT
Получилось хорошо. Достойно. Scriptura monu-mentalis. На часах в верхней части треугольного фронтона цифр не было, но, судя по все еще яркому свету, можно было предположить, что сейчас около трех часов. Выполнив требование загадочных заказчиков, юноша был теперь свободен и решил снова прогуляться по имению. С террасы ему было видно, что на том месте, откуда он убрал вьющийся куст поздних роз, копается в земле какой-то человек. Адам Лозанич направился прямо к нему. Как только глаза их встретились, он пожалел об этом. Согбенный мужчина лет семидесяти, неброско одетый, с каким-то значком на лацкане, худой, как пустынник, свинцово-бледный и коротко, по-военному подстриженный, хлопотал вокруг нового, точно такого же, как раньше, куста. Видимо, этот Покимица, тоже один из читателей книги, имел задание ухаживать за садом, подумал юноша, намеревавшийся оправдаться за свой утренний поступок. Однако короткий взгляд, которым удостоил его мужчина, был таким, что он даже не попытался что-нибудь произнести. Точнее говоря, Покимица медленно выпрямился, вытирая ладони о штанины, небрежно плюнул в сторону и презрительно взглянул на него. Затем отвернулся, снова встал на колени и продолжил заниматься кустом поздних роз, всем своим видом показывая, что не замечает, что перед ним кто-то стоит. Адам, пристыженный, удалился.
Он не понимал, куда идет. Из французского парка снова забрел в густые заросли. Чтобы отвлечься от неприятной встречи с садовником, принялся приглядываться к разным мелочам, которыми повсюду изобилует природа и которых обычно люди, занятые своими сверхважными делами, не замечают. Так, в промежутке между ветвями он обнаружил космически безукоризненное переплетение паутины и ее кривоногого хозяина, который ловко сновал вокруг только что плененной мушки. Увидел молодую гусеницу, которая продвигалась по коре конского каштана, оставляя за собой слизистые нити недавних мук сотворения. Перешагнул через колонну черных лесных муравьев, занятую перетаскиванием семян и мертвой медведки. Вздрогнул от крика павлина, неожиданно оказавшегося на его пути. Птица, похоже, и не собиралась от него прятаться, она, вытянув шею, распустила крылья с ослепительно жаркими перьями. Поэтому ему пришлось сойти с тропинки, и лица его тотчас коснулись нити повилики. Он чуть не споткнулся о холмик над кротовьей норой, а шорох его шагов спугнул сидевшую на яйцах куропатку и белку с соседнего дерева. Птица вспорхнула, а зверек, недоверчиво глянув на него, удрал в гуcтые заросли шиповника, полного, к его удивлению, все еще зрелых плодов.
Через становившиеся все более густыми ивы до него сначала добралась заплутавшая стрекоза, потом донесся шум крыльев серого журавля, потом из-за листвы вынырнул блеск пруда, и Адам понял, где он находится по отношению к вилле. Перед ним была гладкая поверхность, глубиной не глубже прозрачной, которая брала начало неизвестно где и невысокими каскадами ниспадала на следующую ровность, покрытую кувшинками, лотосами и другими болотными растениями и населенную откормленными ленивыми лягушками. Над самым дном юноша ясно увидел стаю пестрых рыб, медленно плывущих мимо обросших темно-зелеными водорослями камней и винной бутылки с длинным горлышком, наполовину торчащей из слоя ила. Куда движется эта вода, Адам не узнал, потому что его внимание привлек стоящий поблизости павильон, небольшое сооружение со стеклянными стенами, разделенными рамами на множество квадратиков, как у оранжереи, которые изнутри закрывали водопады белых полотняных штор. Немного поколебавшись, юноша дважды постучал в дверь и, нажав на ручку, громко крикнул:
– Хозяин!
Внутри никого не было. Павильон представлял собой одно-единственное душное помещение, битком набитое всевозможными предметами. Войдя, юноша увидел десятки больших и маленьких коробок, некоторые из них стояли отдельно, другие – друг на друге до уровня пояса, третьи громоздились на высоту человеческого роста. Здесь были и садовые инструменты, и дырявая сеть для чистки пруда, и залатанный сачок для ловли бабочек, и молот лесника для разметки деревьев, ряды цветочных горшков с недавно проросшей рассадой, сложенная походная кровать и холодная грелка, высокие подбитые железом башмаки, садовый секатор, драная соломенная шляпа, веснушчатые яйца в банке с какой-то жидкостью, в углу лежали куски разбитого женского бюста из порфира, немного дальше – наполовину склеенная миска с изображенным на ней эллинским орнаментом, связка землемерных шестов, клубок веревки, метелка, еще одна, из сорго, металлическая щетка, ржавые стремена, пара медных монет и серебряная запонка, лежавшие на чем-то вроде подставки для цветов, толстенный гербарий с торчащими из него черенками листьев, разложенные на полу камни, обломки керамики и узорного стекла, а также записочки с какими-то цифрами, а на большом столе, сколоченном из обычных досок, пузырьки с тушью, циркуль, угломер, лупа, пинцет и план всего имения с различно обозначенными отдельными его участками, с нарисованными крестиками и отметками высоты, с расположением всех объектов и виньеткой в правом верхнем углу, рядом с заглавием, где каллиграфическим почерком было написано: «Идеальная реконструкция формирования территории, 1:10.000, выполнена профессором Д. Тиосавлевичем».
20
Мойсилович настойчиво нажимал и нажимал кнопку звонка. Еще до того, как глянул в глазок, Адам именно по этой беспардонности догадался, кто стоит за дверью. Владелец квартиры просто-напросто не снимал пальца с кнопки звонка до тех пор, пока ему не открыли дверь.
– Лозанич, радость моя, надеюсь, ты не собирался от меня прятаться? – прищурился на него хозяин мансарды, шутливо грозя ручкой сложенного зонта.
– Так я же оставил вам вчера записку, что заплачу на следующей неделе, как только получу гонорар в «Наших достопримечательностях». – Адам хотел свести разговор к минимуму, потому что знал, что Мойсилович ни за что не пришел бы ради того, чтобы решить вопрос с перебоями в работе водопровода или какого-нибудь другого ремонта, он всегда появлялся только затем, чтобы получить арендную плату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31