Внимание его
овладело более любопытное зрелище, чем заваленное трупами
ущелье, - медленно кружившее над горами черное пятно.
Хмм! Конан прищурился, стараясь в неярком свете
восходящей луны разглядеть парящую в вышине птицу. Орел? Но
почему черный? Может, гриф? Нет, для грифа все же маловат...
Неужели ворон?
Киммериец удивленно присвистнул. Если это и в самом
деле был ворон, то совершенно гигантских размеров...
Но тут огромная птица, словно заметив, что человек,
задрав голову, пристально смотрит на нее, с хриплым
карканьем скрылась за вершиной ближайшего утеса.

* * *

- Странно, - заметил покачивающийся в седле Джалай-Арт,
- почему эти недоумки не сбросили на нас десяток-другой
хороших валунов? Сделай они так, и передавили бы нас, будто
слизняков.
- Ослиная башка, - беззлобно ругнулся Конан, - им же
нужны наши головы! Ну, и еще кони, само собой. Выходит,
коли б эта мразь скатила на нас камни, то и кони, и головы
здорово бы попортились... - прервав свои размышления,
киммериец жадно впился зубами в сухую лепешку, которую он
держал в руке.
Немедленного ответа со стороны Джалай-Арта не
последовало, потому что в этот момент он был занят тем же
самым, с удивительной быстротой поглощая свою порцию хлеба.
- Ну, хорошо, - согласился он наконец, перестав жевать,
- насчет наших голов я спорить не стану. Но зачем этим
вонючим выродкам наши кони? По горам с ними не полазаешь...
Конечно, можно их продать, но я никогда не слышал, чтоб яги
с кем-либо торговали.
- Угм! - Конан сыто рыгнул и ткнул в сторону
собеседника кулаком. - Зачем продавать то, что можно
потребить на месте?
- Потребить? Это как - потребить? - удивленно
переспросил десятник.
- А очень просто, - ответил варвар, откинувшись на
высокую луку седла, - разрубить, пожарить и сожрать. Я
сам не раз так делал.
- Сожрать? Коней? - Джалай-Арт смотрел на Конана с
явным ужасом, но того это лишь забавляло... - Как? такой
грех перед ликом Митры! И что же... - десятник наклонился и
ласково похлопал по боку своего тонконогого чалого скакуна,
- и моего Аккаля тоже... съесть? - последние слова он
произнес с явной дрожью в голосе.
- Конечно. И твоего, и моего, и всех остальных!
Приличной дичи в этих горах нет, здесь и трава-то толком не
растет, а потому что ж еще делать голодным ягам? Что, если
уж очень хочется отведать мясца? - ухмыльнулся Конан. Он-то
прекрасно знал, что любой туранец в голодных краях скорее
съест собственную руку, чем дотронется до своего коня.
Впрочем, и до чужого тоже.
- Ах вот как! - гневно воскликнул Джалай-Арт. - Теперь
я все понял! Значит, этим пожирателям грязи мало козлов
да баранов? теперь им еще коней подавай? Или всех баранов
они перевели на вонючие шкуры?
- Туранцы почитают своих коней, - рассудительно
произнес Конан, - а яги - своих баранов. Так что эти
вонючие шкуры для них - огромное богатство! Ведь их содрали
с самых сильных, самых мудрых, самых удачливых баранов -
тех, кто доживает до старости...
- Тогда надо вернуться и сжечь эти шкуры, пока яги не
вошли в ущелье и не обрели опять свои сокровища! - злобно
выкрикнул Джалай-Арт.
- Не трудись, - покачал головой Конан. - Сегодня удача
от них отвернулась, и надеюсь, что надолго. Ни один яг
больше не оденет несчастливую шкуру, пробитую нашей
стрелой. - Он помолчал и добавил: - Ну, теперь ты понял,
почему яги не стали сбрасывать на нас камни?
- Все равно не понял, господин, - угрюмо отозвался
Джалай-Арт. - Что за разница, в каком виде они получат
наших коней - живыми или дохлыми?
- О, Кром! - вздохнул Конан. - Никогда не стать тебе
хорошим командиром, Джалай, ибо видишь ты не дальше
собственного носа. Что ж они, по-твоему, должны на спинах
волочь эти конские туши до своих деревень?
Джалай-Арт замолчал и насупился; видно, представлял
себе плотоядно ухмылявшихся ягов, волокущих по скалам
разрубленную на куски тушу его жеребца.
- Что в самом деле скверно, - сказал он наконец, - так
то, что нам пришлось бросить снаряжение и большую часть
припасов. Я понимаю, с таким грузом мы б далеко не ушли, но
в этих проклятых горах в самом деле не водится никакой
дичи. Так что, - Джалай-Арт показал взглядом на остаток
лепешки, которую киммериец все еще сжимал в кулаке, -
придется нам обойтись без мяса...
Конан в ответ только печально вздохнул.
- Кром! Что ж, перебьемся, - заметил он. - Надеюсь,
завтра нам удастся проскользнуть за перевал, а там рукой
подать до туранских границ, - стянув шлем, Конан рассеяно
пригладил свою всколоченную черную гриву. - А коль мы не
успеем удрать, то смерть от голода нам не грозит - яги нас
догонят и прикончат. Вместе с лошадьми!
- Но стоит ли из-за этого отказываться от куска мяса на
ужин? - Джалай-Арт внезапно перешел на заговорщицкий тон.
- Скажи, ты готов попробовать запеченную на угольях ворону?
Только я и ты, мой господин - никто из наших голодных
дерьмоедов ничего не узнает...
Десятник неспешно вытянул из колчана стрелу, и только
сейчас Конан разглядел, куда он собирается стрелять.
- Знаешь, капитан, - продолжал откровенничать
Джалай-Арт, натягивая тетиву, - когда я совсем мальчишкой
служил у старого князя в Хауране, в голодные годы я этих
ворон едал сотнями...
Однако Конан молча положил тяжелую ладонь на плечо
Джалай-Арта, заставив туранца опустить лук.
- Ты что же, господин, - переспросил удивленный
десятник, - не хочешь, чтобы я подстрелил эту ворону?
- Ворона, а не ворону. И ты не будешь стрелять в него,
- Конан внимательно посмотрел на огромную птицу,
облюбовавшую валун чуть в стороне от тропы.
- Мой народ, - сказал он серьезно, - верит, что вороны
- птицы Крома, и поэтому мы никогда не обижаем их. Для
тебя, туранца, священны кони, а для меня - вороны, и пусть
этот летит с миром. Вороны - мудрые птицы, Джалай-Арт!
Словно подтверждая слова киммерийца, огромный ворон
пронзительно каркнул, расправил крылья и, спрыгнув с
валуна, полетел вдоль ущелья, медленно набирая высоту.
Джалай-Арт оторопело наблюдал за ним, потом рассмеялся
и спрятал лук.
- Ну и шутник же ты, господин мой! - произнес он. -
Выходит, мы, туранцы, молимся на своих лошадей, яги - на
баранов, а твой народ, безжалостные воины севера - на
ворон? - Десятник вновь захохотал и похлопал своего
скакуна по шее.
На этот раз Конан не нашелся, что сказать ему в ответ.

* * *

Перевал давался туранцам тяжело. Хоть к ночи число
раненных поуменьшилось - двое из них умерли, не выдержав
изматывающего перехода - нести остальных по заваленной
каменными обломками извилистой горной тропе, да еще тянуть
упиравшихся лошадей, было выше сил человеческих. Только
черноволосый предводитель, казалось, не чувствовал ни
голода, ни усталости. Словно на крыльях носился он вдоль
растянувшегося цепью отряда, подбадривая тех, кто еще мог
выдерживать заданный ритм, и подгоняя бранью отстающих.
Однако с наступлением темноты, когда измотанные солдаты уже
не ползли в гору, а скорее топтались на месте, Конану стало
ясно, что без ночлега и ужина этот затяжной подъем
окончательно доконает его людей. Сердито сдвинув брови, он
приказал остановиться и разбить лагерь.
Ночью, за исключением того, что двое раненных туранцев,
как уже говорилось выше, ушли на Серые Равнины, ничего
особенного не случилось. Но когда с рассветом отряд снова
тронулся в путь, Конану начало казаться, что его солдаты
идут еще медленнее, чем вчерашним вечером. Теперь на них уже
не действовали ни уговоры, ни угрозы - словно зомби,
туранцы тащились в гору, механически переставляя ноги и
время от времени подергивая удила бредущих в поводу коней.
Окажись они в этой холодной глуши одни, с этим еще
можно было бы примириться; отряд потихоньку миновал бы
перевал, после чего воины отогрелись бы на солнце, да и
идти под гору уже гораздо легче. Но, вместе с первыми
лучами встававшего из-за горы вершин светила, появились и
яги. Конан убедился в этом собственными глазами, когда
залез на высокий каменный столб в том месте, где взбегающая
к перевалу тропа делала плавный поворот. Заметив, что с
макушки выбранного им утеса хорошо просматривается нижняя
часть тропинки, киммериец велел солдатам не ждать его,
устроился на заснеженной скале и вперил взгляд в петлявшую
меж серых каменных глыб коричневую ленту.
Как он и думал, за ночь горцы почти догнали их. Однако
он не мог предположить, что такие толпы народа сумеют
быстро и слажено продвигаться по узким горным тропам. Сидя
в своем укрытии, Конан насчитал не менее трех сотен воинов,
принадлежащих, как ему показалось, не одному, а сразу
нескольким кланам. И хотя племена ягод нападали не только
на подозрительных иноземцев, забредших на их территорию, но
и грызлись друг с другом, на сей раз они выступили вместе.
Вероятно, враждовавшие меж собой кланы объединились, чтобы
отомстить дерзким чужакам, посмевшим ответить ударом на
удар.
Конан слезал со скалы с упавшим сердцем. Если его отряд
до полудня не успеет уйти за перевал, то яги сотрут в
порошок горстку его обессиленных бойцов... сам-то он,
понятное дело, ускользнет, ибо письмо владыки Кусана должно
быть доставлено повелителю Илдизу любой ценой, но и ему
придется несладко. Скрываться от жаждущих крови ягов в
этих горах, где из знакомы каждый камень и каждая
расщелина, весьма рискованное занятие... Решив, что мера
эта - крайняя, и до того он постарается сделать все, что
надо, для спасения своих людей, Конан повернулся спиной к
орде ягов и легко запрыгал по камням вверх - нагонять
ушедший вперед туранский отряд.

* * *
И все-таки его туранцы, крепкая кость, совершили
невозможное! Яги догнали отряд, когда перевал был уже
пройден и до свободных от валунов и камней земель, до
степи, пригодной для передвижения верхом, осталось всего
ничего. Вид валившей сзади орды подстегнул туранцев; они
удвоили свои усилия, но зато яги, разглядев наконец так
долго ускользавшую от них добычу, просто осатанели. Со
звериным рычанием они обрушились вниз по склону, будто
вообще не касаясь камней ногами.
Но удача все же не оставила измученных туранских
наемников. Миновав последний поворот петляющей тропинки,
они вышли к травянистому откосу, убегающему к самой подошве
горного хребта. Откос этот вполне годился для передвижения
верхом и, испустив слитный торжествующий крик, лучники тут
же попрыгали в седла. Вопили они еще и потому, что склон
горы вел прямо к полноводной реке, широким ярко-синим
шарфом охватившей подножие хребта.
Крича от восторга, солдаты пришпорили коней, но тут же
трубный голос Конана перекрыл шум - и людские вопли, и лязг
оружие, и топот копыт.
- Все за реку! - ревел киммериец, вздымая на дыбы
своего вороного жеребца. - Если мы переправимся на другой
берег, эти отродья шакалов пожалеют, что родились на свет!
Настегивая измученных лошадей, туранцы вихрем
устремились к реке, и только Конан, придержав коня, остался
в арьергарде. Не из-за того, что эта блестящая под
солнцем синяя лента показалась ему подозрительной, и уж
совсем не потому, что желал сберечь силы своего скакуна;
маленькое черное пятнышко, неторопливо плывущее в
безоблачном небе - вот что было истиной причиной его
замешательства.
- Неспроста это, определенно неспроста, - пробормотал
киммериец и, ударив вороного пятками в бока, погнал его
вниз по склону.
Окрыленные надеждой уйти от погони, туранцы постепенно
отрывались от ягов, но едва отряд достиг того, что с
вершины горы казалось речным берегом, среди всадников
послышались крики досады. Чуть колыхаясь под свежим
утренним ветерком, перед ними простиралась широкая полоса
ярко-синих цветов; во всем, кроме цвета, походили она на
обычные маки, что часто растут в предгорьях. Но кони
туранцев фыркали и не хотели идти вперед; их чуткие ноздри
втягивали источаемый цветами густой медвяный запах, глаза
подозрительно косились на этот странный поток, где вместо
капель влаги склонялись под ветром чашечки синих маков.
То понукая, а то уговаривая лошадей, туранские лучники
все же заставили их войти в цветочную реку. Кони, однако,
вдруг порастеряли всю свою резвость; удалившись от горного
склона на бросок копья, они поплелись шагом. Только
огромный жеребец Конана, казалось, не утратил сил и быстро
нагонял пересекающий полосу маков отряд.
Настегивая лошадей, туранцы крутили головами,
оглядывались, пытались определить, успеют ли до подхода
ягов преодолеть этот поток, так не понравившийся их
скакунам. Однако причин для беспокойства вроде бы не было,
скорее, наоборот: неумолимо надвигавшаяся орда горцев
вдруг остановилась, а затем яги повернули вспять, один за
другим скрываясь за седловиной перевала.
Остановились и туранские лучники, сначала не веря своим
глазам. Но все больше и больше горцев, повернувшись к ним
спиной, устремлялись назад, к перевалу, и туранцы наконец
поняли: погоня прекратилась. И тогда из солдатских глоток
вырвался такой оглушительный рев, что содрогнулись и горы,
и степь, и, казалось, само небо. Вслед отступающим ягам
градом посыпались проклятья и насмешки.
Наконец, изрядно натрудив глотки, туранцы развернули
коней и не спеша устремились к дальнему концу полосы синих
маков. Они ехали на запад; полуденное солнце ласково
припекало им спины, а одуряющий цветочный аромат настойчиво
был и ноздри.
- После этой гонки по горам я готов упасть и уснуть
прямо здесь, - сказал Джалай-Арт, направив своего коня к
едущему впереди Конану. Лицо киммерийца было по обыкновению
мрачным, и глубокие морщины рассекали его загорелый лоб.
- Опять чем-то расстроен, мой господин? - участливо
спросил десятник. - Но ведь все закончилось хорошо... все
хорошо, хвала Митре!
- Слишком хорошо, - перебил Конан. - Я до сих пор не
понимаю, отчего яги выпустили нас... А чего я не понимаю,
того страшусь! - Выпустив из рук поводья, он вдруг с
хрустом потянулся и протяжно зевнул.
- Чего ж не понять, господин, - проговорил десятник,
потирая слипающиеся глаза. - Яги, шакалы и трусы побоялись
гнаться за нами в степи... испугались наших стрел...
Ааахх-ха... - Он тоже зевнул.
- Не думаю, - возразил Конан, но без прежнего задора. -
Может, они чего и испугались, да только не нас... Чего-то
другого...
- А чего? - сонно спросил Джалай-Арт. - Клянусь Митрой,
здесь одна трава да цветы... синие, как воды Вилайета...
Чего тут пугаться? - с трудом ворочая головой, десятник
окинул взглядом залитый солнцем луг и клюющих носом
всадников. Усталые кони, будто тихоходные ладьи, несли их
над цветочными волнами. - Маки... правда... странные...
синие... - Джалай-Арт широко зевнул, и голова его бессильно
упала на грудь. - Никогда... не видал... таких...
- Эй! - тревожно воскликнул Конан, когда не дававшая
покоя загадка вдруг разрешилась словно сама собой. - Эй,
Джалай-Арт, сын осла, здесь нельзя спать! Выводи лю... Эй,
да что с тобой?
Десятник, считавшийся непревзойденным наездником, вдруг
неуклюже вывалился из седла и утонул в синем море
колыхавшихся под ветром цветов. И Конан, потянувшийся к
нему, внезапно с ужасом ощутил, как непослушное седло
скользит куда-то, словно облитое маслом, а уздечка выпадает
из рук.
1 2 3