Дэвид Маммери нерешительно следует за ними и, увидев, что они прошли через ворота, оглядывается назад. Он видит у подножия холма Джозефа Кисса, который пошел сегодня кружным путем. Мистер Кисс всегда приезжает на одном с ним автобусе, но Маммери обычно старается разнообразить свой маршрут, поскольку это один из немногих способов избавиться от скуки устоявшихся привычек, которые хоть и мучают его, но куда предпочтительнее произвола. Маммери тянется к привычному, как пьяница к бутылке, и считает это признаком благородства, верностью в любви. Так, он все еще лелеет свою страсть к миссис Газали и не рискует заводить новый роман. Он цепляется за простые детские истины, позволяя прошлому оставаться золотым, хоть и омраченным тенью чужих амбиций. Он тоскует по Мэри Газали, и, несмотря на то что она никогда уже к нему не вернется, не собирается добиваться близости с какой-либо другой женщиной: его вечная любовь, его восторги по поводу себя самого — это попытка обрести определенность.— Мистер Кисс, — приподнимает Маммери шапку, — вам доводилось глотать огонь?Джозеф Кисс откидывает назад голову и рокочет:— Мой дорогой мальчик!Испытывая обычное для него смешанное чувство тревоги и удовольствия, Дэвид Маммери позволяет сопернику приобнять себя великодушной рукой, и они бок о бок переступают порог Клиники. Он уже не чувствует себя несчастным, потому что его наконец узнали.На темно-зеленых стенах, доставшихся в наследство от послевоенных времен, развешаны корнуэльские пейзажи Р. Винца, в основном пастели и гуаши с изображением острова Сент-Ив до того, как его заполонили пластиковые щиты реклам. В коричневых креслах с хромированными подлокотниками уже сидят несколько постоянных пациентов. Они называют себя Группой, но каждый обладает своими уникальными способностями.Ласковой улыбкой приветствует Маммери и Кисса мистер Файша с углового кресла. Маленькому мускулистому африканцу под шестьдесят, у него седые волосы и борода, но при этом такая молодая кожа, что он похож на школьника, загримированного для спектакля из жизни туземцев. На краешке соседнего кресла примостилась, не поднимая глаз, Элли Бейли. Самая молодая среди пациентов, она прячется под копной кудрявых каштановых волос, на стиснутых пальцах видны свежие царапины. Петрос Пападокис, с Кипра, читает последний номер «Усадьбы» и не обращает на нее никакого внимания. Он уверяет всех, что посещает Клинику лишь под давлением исламской мафии, которая контролирует его районную поликлинику. Рядом с ним, зажав в зубах пустую трубку, сидит рыжий мужчина постарше, надменным видом смахивающий на знаменитых английских киноактеров пятидесятых. На нем щегольской вельветовый костюм, шарф и пуловер фарерской шерсти, какие носили в незапамятные времена в богемном Сохо. Он откровенно признается в том, что Харгривз — не его настоящая фамилия и он использует псевдоним, так как боится, что издатель узнает о его посещениях Клиники и перестанет заказывать ему обложки. Особенно настороженно «Харгривз» относится к Маммери, которого пару раз встречал в редакции.— Здорово, старик!Вымученная вежливость, равносильная оскорблению.Доктор Сэмит, одетый, как обычно, в серую полосатую тройку, распахивает дверь кабинета и широко улыбается, обнажая ряд подозрительно ровных зубов, скорее всего искусственных.— Рад всех снова приветствовать! Мы будем готовы через минутку. Мисс Хармон уже поднимается. Ну как, все пришли? Какой сегодня жуткий холод, правда?— Все еще нет новенького парнишки, булочника, — Дорин Темплтон считает, что на прошлой неделе он был не таким активным, — и, как всегда, ждем Старушку Нонни.— Но где же наш мистер Маммери? — удивлен доктор Сэмит. — Он ведь всегда приходит вовремя. Ах, простите меня, пожалуйста. Я не узнал вас, Дэвид.Словно извиняясь, Маммери трясущейся рукой стаскивает шапку:— В этом году я параноидально боюсь холода. Приходится одеваться потеплее. Не хочу еще раз подхватить грипп.— А миссис Уивер, очевидно, приболела, — говорит Дорин Темплтон. — Помните, на прошлой неделе она выглядела неважно. Всякий раз под Рождество у нее обостряется бронхит. Не помню ни одного Рождества без бронхита. — Ей нравится напоминать всем о том, что она первой появилась в Группе, если, конечно, не считать самой миссис Уивер, которая теперь приходит только ради компании, спасаясь от одиночества.Порыв холодного ветра свидетельствует о том, что открылась входная дверь, а мощный запах лаванды — о том, что приближается Старушка Нонни, в любую погоду носящая только фиолетовое пальто. Такого же цвета ее шляпка и тени, которыми подведены глаза. Сегодня на ней блуза и кофта, а шея повязана шифоновым шарфиком.— Сидеть! — почти театральным голосом обращается она к своей Лулу. Похожая на хозяйку собачка шпиц будет ждать ее под дверью. — Всем доброе утро! — У нее странный лондонский акцент с массой придыханий. — Доброе утро, доктор Сэмит. Как поживаете, любезный чернокнижник?Доктор поправляет манжету и отвешивает ей обычный насмешливый поклон:— Чрезвычайно рад вас видеть, миссис Колмен, благодарю вас. — Нонни всем говорит, что в сорок первом она вышла замуж за Рональда Колмена , только подтвердить не может — при бомбежке церковные архивы сгорели. — Как вы себя чувствуете? — спрашивает он заученно.— Как всегда. Бодра, здорова, вынослива как лошадь. Милый доктор, я хожу сюда вовсе не из-за своего здоровья. Я хожу сюда потому, что для меня, как и для большинства из нас, это единственный способ не попасть в психушку. Вы прекрасно знаете, что здесь вообще нет ни одного больного, если не считать бедняжку миссис Т. Доброе утро, дорогая! — И, рассмеявшись в лицо своей заклятой сопернице, она поворачивается к ней спиной. — Как дела, мистер Кисс? — подмигивает она. — Были какие-нибудь интересные роли последнее время? — Она рассказывает, что перед войной выступала на сцене под псевдонимом Элеонор Хоуп. И с Роналдом Колменом ее познакомил сам Александр Корда, во время проб на «Крепкие сердца». — За свой подвиг он должен был получить по меньшей мере орден Британской империи четвертой степени! — Она поворачивается к испуганному господину Пападокису. — Сестры писали о нем королю, но письмо осталось без ответа. Не правда ли, мистер К.?Несколько смущенный, доктор Сэмит издает профессиональный смешок:— Н-да…Старушка Нонни эксцентрично машет своим шарфиком.— Как здесь душно!Тонкие черты лица Дорин Темплтон становятся еще тоньше, губы сжимаются, глаза превращаются в щелочки. Даже Элли приятно видеть, какое раздражение испытывает Дорин. В подобной пикировке Старушка Нонни никогда не уступит, а потому Дорин предпочитает обратить ответ к потолку:— Конечно, она должна избавиться от своих алюминиевых кастрюль! — Уже несколько раз Дорин, начитавшись «Ридерз дайджест», выдвигала версию, что Старушка Нонни подхватила болезнь Альцгеймера от вредной алюминиевой посуды и поэтому в Клинике ей делать совершенно нечего. кишка тонка сука вся кровь мне без соли койка ист айне фербиссенер Мэри Газали хмурится. Ей не по себе, и она благодарна Джозефу Киссу за то, что, заметив ее реакцию, он тут же величественно поднялся и встал рядом с ней.— Мне, наверное, следует принять лекарство, — говорит она. — Ну, а ты как?Он пожимает протянутую руку.— Дорогая… Моя дорогая Мэри…Скользнув по ним взглядом, Маммери притворяется, что ничего не заметил. Давным-давно, когда он был подростком, а ей было уже за тридцать, она дала ему отставку, предпочтя Джозефа Кисса. Ни его опыта, ни таланта у Маммери не будет никогда, ни в каком возрасте. Даже теперь, повзрослев после перенесенных тягот интенсивной терапии, Маммери понимает, что у него совершенно заурядная интуиция, а чувства не встречают понимания. Он может говорить только то, что, как ему кажется, может понравиться ей. Она — его шанс вернуться в золотое прошлое, где он испытал мимолетное наслаждение, став объектом ее романтического идеализма. Тогда он не чувствовал себя потерянным в этом мире. В какой-то момент ему казалось, что она вернется к нему, но тщетно. И все же он не терял надежды, предпочитая грезы суровой реальности. Мэри Газали поняла, как тяжело ей будет с Маммери, и отказалась от этой ноши. Не до конца понимая ее соображения, Маммери продолжает тайно мучиться ее близостью с Джозефом Киссом, который в свое время порекомендовал Клинику им обоим, и наслаждается ощущением ревности, больше похожей на печаль. «Интересно, — думает Маммери, — почему мистер Кисс качает головой?» выйдя из Иерусалима свиньи шли на Вавилон Стареющий актер навещает миссис Газали раз в неделю, по субботам, когда он ходит с ней по магазинам и помогает закупать продукты на неделю. По воскресеньям она встречается со своей подругой Джудит. Среда для миссис Газали занята Клиникой. Жизнь мистера Кисса тоже подчинена строгому распорядку, который он не собирается менять. Распорядок служит ему защитой от хаоса, и нарушать его он рискует не чаще трех-четырех раз в году, да и то обычно когда ложится в больницу. Даром это для него не проходит. Он разведен. Добже! Чего пан желает? Лорд Сума дрался с Бульдогом Кокни той ночью, под Ватерлоо, но был низвергнут, как аэростат с небеси. Говорят, Бульдог сделал из него чучело и поставил вместо кушетки в своем особняке в Блэкхите. Потом этот дождь. Я был так несчастен, что чуть не вернулся к татуировщику. В уколах иглы есть что-то успокаивающее. Но это как наркотик. У лорда татуировка шла сплошняком, ни одного живого места. Потом выяснилось, что он был лондонцем, из Аксбриджа. В жизни бы не поверил. Она пахнет по прежнему. Это духи или нет? — Все сюда! — Мисс Хармон широко распахивает двойные двери, ведущие в зал. — Давайте-ка пройдем сюда!Все послушно встают и дружно переходят в комнату с темно-синим ковром и серыми бархатными шторами. И здесь на шероховатых стенах тоже висят пастели с видами морского побережья, овечьих отар и какой-то горной вершины. Кофейный столик, несколько мягких кресел, три стула и диван. Заняв свои обычные места, все, кроме Элли Бейли, начинают чувствовать себя гораздо спокойнее. Надо было все-таки сходить к тому знахарю, на которого он давал наводку. А то что-то проку ни малейшего не знаю как с ним но это на другом конце города у Темпля там даже метро нет сплошной псевдотюдор — просто кошмар, хотя многим нравится. Электрошок ничего не дал, только волосы начали выпадать. Маммери располагается так, чтобы можно было смотреть в высокое окно на промозглую пустошь с ее редкими уродливыми деревцами и помятой травой. В сравнении с этим пейзажем в комнате не так уж плохо. «Фау» взорвалась на пустыре. Никому и в голову не пришло, что следом ударит вторая. Моя. Положив блокнот на подлокотник кресла и поблагодарив мисс Хармон, доктор Сэмит начинает сеанс:— Итак, что же мы поделывали со дня нашей последней встречи? Кто желает начать?Мисс Хармон мягко наклоняется вперед.— Элли? Что у вас с рукой?Элли тут же начинает всхлипывать:— Он от меня ушел, — говорит она. — Разбил молочную бутылку о ступеньки. Я не могла остановить кровь. Прибежали соседи с бинтом. Мне было так стыдно.Истории Элли оставляют у всех неприятное чувство. Она никак не может бросить своего мужа.— Он выродок, Элли! — Глаза Старушки Нонни сверкают от гнева. — Зверь. Хуже зверя. Его надо забыть. Ты не можешь куда-нибудь спрятаться от него?— Он найдет меня где угодно! — Элли опять принимается плакать, откидываясь на спинку кресла. Никто не может ее утешить. У мистера Файша тоже глаза на мокром месте. Он кладет свою маленькую руку рядом с ее рукой. На всякий случай, вдруг понадобится помощь.— Ну а мы как поживаем?С головы мисс Хармон свисают темные пряди, а выдающийся нос и подбородок подчеркивают ее грубоватый прерафаэлитский профиль. На ней платье из материи с узором в духе Уильяма Морриса. Похожая ткань часто идет на обивку мебели. По обыкновению полудремлющий Маммери начинает просыпаться.— Ну, так как мы поживали?Под руководством мисс Хармон и доктора Сэмита кто охотно, кто нехотя, кто обиженно, кто весело, все начинают отчитываться за прошедшую неделю, вплетая в рассказы истории о каких-нибудь приключениях. Тут случаются отчеты, содержащие зерно правды, случаются и те, что выдуманы от начала до конца. Мистеру Киссу нравятся эти сеансы. Его собственные истории обычно носят анекдотический характер, сенсационный, иногда юмористический, потому что он не в силах подавить желание всех позабавить. Что касается миссис Газали, то она, как правило, рассказывает что-нибудь услышанное от знакомых. Печальные истории о мелкой несправедливости, о ситуациях, когда ей пришлось почувствовать, что оказанная ею помощь была недостаточна. Иногда она признается в том, что способна читать чужие мысли, как телепат, но знает, что это смущает не только пациентов, но и самого доктора Сэмита. Старушка Нонни рассказывает о знаменитых друзьях, неслыханных вечеринках, случайных встречах с родственниками, многие из которых давным-давно умерли, и не требует никакой реакции, кроме периодических одобрительных восклицаний. Дорин Темплтон слушает все это с недоверчивым смирением, а затем заводит разговор о том, как плохо ведут себя по отношению к ней люди даже тогда, когда она пытается им помочь. Мистер Пападокис, опустив глаза и бормоча так тихо, что тому, кто хочет разобрать его слова, приходится напрягать слух, говорит главным образом о том, как ему тяжело приходится со своей женой, своей матерью, с детьми, с братом и свояченицей.— Она такие гадости говорит. Спрашивает, какие панталоны носит моя подружка. У нее одно на уме. Она не гречанка. Вы понимаете? — Изредка голос его поднимается до ноты риторического протеста: — Что это такое? Как я могу на это отвечать?Когда очередь доходит до мистера Файша, он пожимает плечами, как бы извиняясь:— О, у меня все как обычно. — Он мягко улыбается. — Но что я могу поделать?Сорок лет назад он женился на англичанке. Они все еще живут в Брикстоне, но думают переезжать. Долгие годы они страдали из-за расистских предрассудков соседей, теперь им самим не нравится семья из Мексики, поселившаяся неподалеку. Мистер Файша хочет избежать обсуждения своих личных проблем и пускается в общие рассуждения:— Но разве мы можем что-то изменить? — спрашивает он Группу. — В определенном смысле все мы, так сказать, — жертвы истории. Вы согласны?Сюда его прислали из психбольницы, куда он попал после того, как поколотил таксиста, отказавшегося в ночное время везти его из Вест-Энда. Встретив здесь Маммери, он поначалу был неприятно удивлен, но теперь очень рад, что смог свести с ним знакомство.Мистер «Харгривз» объявляет о том, что по-прежнему полон презрения к тому, что он называет истеблишментом. Студенты Школы искусств, в которой он преподает два раза в неделю, и на этот раз довели его «окончательно». Он ударил одного из юнцов, и его выгонят из Школы, если это повторится.— Едва тронул! Я зверею только тогда, когда дело касается искусства. Идиот ляпнул какую-то чушь про Поллока. Ну, эти обычные мещанские шуточки. Вам любой скажет, что я никогда особо не любил абстрактную живопись, но это невежество нынешних переростков меня просто бесит. Я не собирался его бить. Я и не бил его. Пятьдесят лет назад этому наверняка не придали бы никакого значения. В общем, похоже, что я родился не в свое время. Взять даже мой стиль живописи. Я всегда хотел быть прерафаэлитом.Улыбка мисс Хармон выражает глубокую симпатию.Все терпеливо сносят его тирады. Раз в неделю излить свой гнев — вот все, что нужно мистеру Харгривзу. Между тем входит Артур Партридж, и его снова всем представляют:— Мы знакомились с Артуром на прошлой неделе, — напоминает мисс Хармон.Артур переминается с ноги на ногу и широко улыбается. Это просто детский сад нас превращают в детей и говорят чтобы мы учились постоять за себя унижают наше достоинство укоряя за неспособность противостоять реальной жизни. Артур — пекарь, и даже сейчас у него руки в муке. Стоит, словно готовится выхватить хлеб из печи.— Вы скоро освоитесь, — ободряет его доктор Сэмит и указывает карандашом: — Пожалуйста, Артур, садитесь вон туда, рядом с Дэвидом.Мэри Газали открывает глаза: кто это сказал? Говорят, первая ракета к счастью промазала. Вторая сотворила чудо. Но мистер Кисс знает все о ракетах и чудесах. Мэри Г. тоже. Маммери вспоминает, что Артур Партридж рассказывал, но так и не закончил любопытную историю о сточных трубах. Эта история интересна ему потому, что следующая его книга будет посвящена подземным водотокам Лондона. Впервые он спустился вниз несколько лет назад в поисках легендарных подземных жителей. По слухам, стадо свиней, одичавших в начале девятнадцатого века и обитавших на реке ниже виадука Холборн, отправилось по ним на свое старое пастбище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10