Рядом с моей головой застыли раскачивавшиеся гусеницы «Зевса» — стосорокаствольной САУ, судя по цифрам на горящей башне, приписанной к третьей бронетанковой бригаде. Грозная машина была в нескольких местах опалена огнем и здорово потрепана противотанковыми средствами. Из люка высунулся черный шлем танкиста, и глухой голос окликнул меня:
— Эй, пехота! Курящий? Есть чем закинуться?
— Убирай отсюда свою железяку! Все твои давно ушли вперед.
Мне отчего-то вспомнился рассказ о том, что механизированные средства притягивают к себе огонь артиллерии и ракет, ведомых искусственным интеллектом. Не хватало еще, чтобы из-за одного идиота нас накрыло ракетным залпом.
— То есть у тебя совсем ничего нет?
— Нет!
Взревев двигателем и выпустив облако гари, машина специально наехала гусеницами на труп гозорца. Вот уж воистину, на войне каждый развлекает себя, как может; для одних она ад, а для других мать родная. Я был из первой категории. Война была худшим кошмаром, когда-либо произошедшим в моей жизни…

Некогда зеленая долина была настолько изрыта и изуродована кровопролитными боями, что даже неприхотливые к местности танки «Центурион» с трудом ворочались в залитых грязью колеях. Проваливаясь по пояс в воду и жирную грязь, мы брели в сторону уходящего от нас фронта, где передовые эшелоны сильно потеснили оборону врага. Придя в себя после первых часов кошмарной высадки, Имперская армия погнала гозорцев взашей.
— Где лейтенант Торнвальд?
— Где все? Нас бросили?
За меня хватались руками оставшиеся в живых новобранцы, ошалевшие и полностью деморализованные. Те, кто уцелел, спешили прибиться к любой боеспособной группе.
— Да отпустите меня! Откуда мне знать?! — злился я на них, стараясь удержаться на ногах и не свалиться в яму с грязью.
Лес превратился в сплошные воронки. Кое-где из воды торчали чудом уцелевшие стволы деревьев, обожженные до состояния угля.
— Двигайтесь разреженными цепями. Группами не бродите, — учил я новобранцев. — На одного человека тратить заряды они не станут. В случае контратаки не бегите…
Прямо перед нами полскалы вдруг словно языком слизнуло. Это неизвестно откуда прилетела ракета, к счастью для нас, не ядерная. Куски скалы убийственной картечью прошлись по нашим цепям.
— Берегись!
Со всех сторон раздавались вопли ужаса.
Поскользнувшись на камне, я с проклятиями провалился в грязевую воронку и погрузился по самую макушку. А когда вынырнул, то нос к носу столкнулся с мерзкой тварью, похожей на шипастую мурену. Бессильно скребя зубами по стеклу моего шлема, она обвилась вокруг меня кольцами и стала усиленно душить. Солдаты, заметив мои бесплодные попытки высвободить руки, повыхватили ножи из магнитных ножен и пришли мне на помощь. Мерзкая тварюга прилипла ко мне сильнее, чем кредиторы, стараясь переломать кости, которые уже начали зловеще хрустеть.
— Держитесь, сержант! Мы вас вынесем! Эй, носилки сюда…
— Мне не нужны носилки! Отпустите!
Меня заботливо поставили на ноги и вложили в руки лучевую винтовку.
— Спасибо, вы здорово рисковали, — выдавил я. — Эти шипы очень ядовиты.
— Какой разговор, сэр! Всегда пожалуйста.
Солдат, в котором было меньше всего от легионера, а больше от фольклорного лешего из трясины и водорослей, помог мне выбраться на островок суши.
— Сержант, впереди промышленная зона. Надеюсь, нам не придется идти через нее?
— Я тоже на это надеюсь, — буркнул я, забрасывая на плечо тяжелый гранатомет. — Разбирайте оружие мертвых и идите за мной…
— А как же тела? Мы не можем их тут бросить! — возразил один из бойцов. — Мы должны…
— Еще как можете! — оборвал я его нытье. — Мертвые не наша забота, а медслужбы да, пожалуй, Единого. Вы трое будете разведкой, а вы — замыкающими. Раненых возьмем с собой…

После очередного привала нас на танковой броне подбросили до ближайшей танковой стоянки первого легиона, в котором я и имел «удовольствие» служить. Сухой квадрат примерно в пять гектаров был под завязку забит военной техникой и атомными пушками, закрытыми от неприятеля, дождя и пепла пластиковыми чехлами. Мой наметанный взгляд не могла обмануть их видимая бесформенность. Солдаты в буро-зеленых доспехах разгружали воздушный транспорт, вынося из него серебристые ящики со зловещим символом — атомный взрыв в венке из дубовых листьев с перекрещенными под ними артиллерийскими стволами. Тишина нарушалась далекими раскатами пушечной и ракетной стрельбы, по небу змеились светящиеся росчерки — на орбите продолжалась битва за ближний космос. Мне стало ясно, что гозорцы сражение еще не проиграли. Они не могли потягаться с нами по количеству космических кораблей, авиации и материальному снабжению, но могли осложнить жизнь бесконечными атаками на растянутые линии коммуникаций. Необходимо было поскорее подавить все очаги сопротивления.
— Не хочу обнадеживать, но факты налицо. Мы отбили плацдарм… Правда, немалой ценой, нас здорово потрепали, но отбили! — ликовал Чак, довольный тем, что еще жив.
— Это и есть романтика войны? Доблесть и честь? — медленно закипая, спросил я.
Винить его было не за что. Просто ему повезло, а нам нет.
Мой голос утонул в грохоте и вое. Над головой с ревом разъяренных фурий пронеслись звенья истребителей, растворившись на фоне изрыгающего пепел вулкана. Один из астероидов, врезавшись на огромной скорости, разбудил гиганта, дремавшего до этого тысячи лет. Теперь он доставлял нам массу неприятностей.
— Чего мы добились их смертью? Так войны не ведут! Нужно действовать тоньше.
— Ты не прав, Ингвар! — возразил Чак. — Благодаря передовым подразделениям мы выиграли время. Ты забыл, как начинали мы сами: ты, я и остальные? Нас бросили в бой раньше, чем мы научились сражаться. Кроме того, они знали, на что идут, попав в легион…
— Они не знали этого, как и ты, и я, и остальные! Их насильно загнали в ряды тех, кто делает самую тяжелую работу. Когда мы выберемся отсюда, я снова напишу прошение о переводе куда угодно, только бы подальше от легиона.
— Это глупость, дружище! Из легиона существует только два пути: пластиковый мешок для трупов или вечная слава в веках! Если бы войны были менее ужасны, мы бы ими увлеклись, а так это просто последний довод. Эти гозорцы сами вынудили нас так поступить!
— Так же, как до них криганы, ведранцы, першеиды и аргонианцы на Кассини? Все это вранье, и нет в войнах ни славы, ни чести. Сражаясь с чудовищами, мы и не заметили, как сами ими стали.
— А как же остальные? Что делать нам? — крикнул мне вслед Чак. — Ты для себя все решил… а мы? Думаешь, тебе одному трудно? Ты же сам рвался в этот проклятый крестовый поход!
Я раздраженно дернул щекой. На это у меня не нашлось, что сказать.

С такими мрачными мыслями я и нарвался бы на неприятности, если бы гозорцы неожиданно успешно не прорвали хрупкий фронт и не двинули против нас свои железные армады — армии последнего резерва. Нами срочно закрыли бреши в обороне. Вбив нам в головы приказ держаться и не отступать, офицеры оставили нас один на один с неприятелем.
— Танки! Товсь! — рявкнул по рации Торнвальд. — Сначала зажигалки, потом осколочные.
Подсоединив к своему костюму электронный шлейф управления ПТУРСом, я взял на прицел командный танк. Он был низким, покатым, с восьмиугольной башней и длинным пятнистым стволом. Я хорошо видел его в оптический прицел ракетной установки. Изрыгая огонь из пушки, он изредка останавливался и, неуверенно шаря стволом перед собой, нехотя полз дальше. До цели оставалось менее пяти километров. Ближе подпускать было опасно.
— Хорошая цель, одобряю! — вмешался в мои размышления насмешливый голос Торнвальда, который любил подключаться к нашим камерам в шлемах. — Смотри не промажь, сержант.
Задыхаясь в душном шлеме, я одновременно с остальными нажал на спуск ПТУРСа. Серые струи выхлопов взлетели вверх и стремительно упали на машины противника. Командный танк, не реагируя на попадания, полз вперед, обрабатывая наши позиции из скорострельной пушки.
Артиллерия, подпустив танки ближе, расколошматила их так, что любо-дорого было смотреть на подлетающие вверх оторванные башни и гусеницы. Одни горелые груды железа громоздились теперь на поле. Для кого-то — праздник жизни, а для кого-то — горечь смерти…
— Какой бесславный конец. Техники у них полно, но вот такое чувство у меня, сержант, что пользоваться ею они совсем не умеют! — рассмеялся Лин. — Так бездарно погибнуть…
— Игра еще не окончена. Мы отбили всего одну атаку. Они отступят, а потом начнут сначала.

Мы отбивались почти неделю, и ничто не могло нас сломить. Днем и ночью врага бомбили, и наконец остатки дивизий гозорцев в панике отступили на исходные рубежи, по дороге бросая все, что их связывало, — запчасти, боеприпасы, подбитую технику, раненых.
— Бери в охапку противотанковую роту и организуй контрнаступление! — азартно приказал мне лейтенант Торнвальд. — Гоните их к реке и уничтожайте, пока они не опомнились!
Чертыхнувшись про себя и поминая нелестными словами Торнвальда и всех его родственников, я устало взял в руки лучемет и дал сигнал к атаке.
Моя группа преследовала гозорцев до тех пор, пока киберком, обновив спутниковые данные, не сообщил, что поле вокруг нас засеяно тысячами мин ПП — «подземными попрыгунчиками». Они, реагируя на живых существ, выпрыгивают из-под земли и взрываются на уровне головы, снося ее с плеч. Это еще полбеды. Кроме попрыгунчиков, здесь было полно поганцев, которые сами ползли к тебе под землей и внезапно взрывались под твоими ногами. Нас заманили в ловушку!
Первые разрывы слились в барабанный бой, когда незримая волна подняла и меня в воздух в фонтанах грязной земли. Звон в ушах и адская боль в ногах — это последнее, что я запомнил. Взвыла внутришлемная сирена, и по экрану визоров побежали тонкие росчерки квазипомех. Длинные столбцы цифр диагностики сообщали о серьезных неполадках.
Болевой шок был так силен, что антишоковые препараты, впрыскиваемые в кровь лошадиными дозами посредством автоинъекций, не помогли мне избежать беспамятства.

Сознание мучительно возвращается в ноющую плоть…
Глаза режет яркий свет, испускаемый сотнями ламп внутреннего освещения. Мое тело, как и тысячи других, висит в зеленом свечении силового поля. Сквозь поле проходят разноцветные лучи, приятно покалывая кончики пальцев, а сам я нахожусь внутри прозрачной сферы. Насколько я помнил по прошлому опыту, реабилитационная капсула считывала ДНК и выращивала новые клетки и органы, полностью идентичные старым. К сожалению, таких капсул остро не хватало в действующих частях. Мне повезло, что я внутри нее, а не под ножами робота-хирурга.
Крейсер «Спаситель Цебертрона» и космический госпиталь «Знамение» шли к ближайшим вратам в созвездии Медузы. Корабли уносили меня из враждебной звездной системы, но нелестная память об этом бое теперь останется навсегда.
— Вам пора спать, мастер-сержант. У вас повысилось кровяное давление, — тихо сказал полубелковый дроид.
Незаметно подъехав к капсуле, он стал манипулировать кнопками гипногенератора, пока тот не погрузил меня в глубокий сон без сновидений.

Когда я выписался из госпиталя, то первым делом принялся осаждать центр связи, стараясь связаться со своей семьей, но вежливые, как всегда, киборги дали мне от ворот поворот:
— Нам очень жаль, мастер-сержант. Из-за боевых действий и постоянно открытых врат к нам просачивается слишком много эфемерной эктоплазмы. Это мешает связи. До тех пор, пока не прибудет колодец душ и не очистит пространство, гипносвязь будет блокироваться помехами.
— Мне плевать на ваши извинения! — разбушевался я. — Моя воинская часть в любой момент покинет вашу «гостеприимную» станцию! Может, попробуете еще раз?
— Нам, право, очень жаль, сэр. Приходите позже…
Сердито подхватив шлем, я поспешил к взлетной площадке. Гиперсвязь была слишком дорогой для моего кармана, а дешевая гипносвязь на войне вещь ненадежная и больше напоминает сонный морок. Один плюс: мгновенно достигает адресата, где бы тот ни находился.
Я бежал к пневмопоезду станции «Неудержимая». Мне нужна была отметка о снятии с медицинского учета в госпитале. Я долго думал о том, как бы мне его продлить, но пока веских причин не находил, как ни ломал над этим голову. В кармане уже лежала выписка из госпиталя, а компьютер успел вычеркнуть меня из реестра пациентов, так что обратной дороги не было. Удобно развалившись в мягком кресле пневмопоезда, я тоскливо смотрел на проносящиеся за стеклом стальные фермы отсеков станции и людские потоки на эскалаторах.
Я и не заметил, как задремал. Шипение воздушных тормозов вернуло меня к реальности. Моя остановка.
Подхватив с соседнего кресла полевой ранец с пожитками, я спустился по ступеням на перрон. Палуба № 1141 терялась где-то на горизонте среди кораблей всех мастей и конструкций. Здесь меня и ожидал, готовясь к отправке, корвет с громким и броским именем «Внезапный». Его плавные обводы странным образом уродовались острыми углами и выпуклыми сферами орудийных башен. Сам корвет был видавшим виды, с заплатками и отметинами на сегментах брони со следами аргонной сварки. Капитаном корабля был малоизвестный в моих кругах вымпел-майор Дмитрий Волков — неразговорчивый мрачный тип неопределенного возраста. Он был затянут по самое горло в черный комбинезон, на котором были выдавлены платиновые знаки различия — две звезды и две полоски. Его рука в черной кожаной перчатке небрежно лежала на рукояти лучемета. Шрамы на бритой голове делали его похожим на старого космического бродягу, многое перенесшего в жизни. На невозмутимом лице Волкова появилась едва заметная усмешка, когда он увидел, как солдаты строятся в колонну по три. Капитан Волков был одним из немногих пилотов старой школы, которым суждено было дожить до сегодняшнего дня и не сгинуть в многочисленных сражениях, что вела Империя на своих дальних рубежах.
Капитан с любопытством посмотрел на пролетавшую мимо станции громаду колодца душ. Похожий на новогоднюю елку с тысячами огней и всполохами искр титан выдвигал и с треском разрядов задвигал телескопические антенны. Колодец душ был армейским ретранслятором эктоплазмы старого образца. Еще в первые годы становления гипносвязи произошло резкое ухудшение приема с планет, на которых разразились катастрофы с гибелью множества живых существ. Энергия умерших скапливалась вокруг планет, после чего постепенно растворялась в окружающем пространстве. По крайней мере с той поры никто не сомневался в существовании души и запредельного мира, куда она уходит после смерти тела.
Раздались сигналы тревоги. Металлический голос станционного диспетчера дал разрешение на взлет. Капитан, напоследок окинув взглядом колодец душ, прихрамывая, направился к трапу. Кроме него, офицеров на борту не наблюдалось, там были только рядовые техники и пилоты. Сержанты потянулись в шлюз корабля вслед за ним, негромко переругиваясь.
— Грин, рад тебя снова видеть живым и невредимым. Отличные ноги сделали, еще лучше прежних! Говорят, тебя в капсуле латали? Счастливчик!
Это сказал мне двухметрового роста боец в буро-зеленом универсальном скафандре и неизменном зеленом берете. С ним он не расставался даже под шлемом; на его зеленой нашивке был изображен кинжал, протыкающий оскаленный череп чужого с тремя глазницами. Под картинкой шла надпись: «Клинки»; так назывался полк.
Роб не любил заводить друзей. Как и каждый из нас, он тяжело переживал их смерть — отсюда и наша замкнутость. Когда я его впервые увидел, он был выше меня по званию, пока через неделю не поссорился с одним многозвездным генералом.
Представители спецназа всегда присутствовали на совещаниях по разработке военных операций в качестве советников по нетрадиционным способам ведения боевых действий. На одном из таких совещаний Роб категорически не согласился с мнением генерала и в споре крепко заехал тому по физиономии, за что чуть не попал под трибунал. Спасла его лишь репутация и заступничество высоких покровителей, но прежнего звания он лишился.
— Сергеев из воздушной разведки видел тебя с оторванными ногами, в воронке, на минном поле! Туда вас вывело наше, будь оно трижды проклято, командование! — проворчал Роб, грызя сигару. — Когда я прибежал, тебя уже забрала одна из таблеток. По пути назад меня тоже слегка зацепило в шею. Ты, говорят, попал в первое отделение интенсивной терапии для тяжелораненых офицеров.
1 2 3 4 5 6