– Можно подумать, кроме нее никто никогда про ром не слышал.
Да, она любила покрывать свои оскорбления сладенькой глазурью и надеяться, что я все это проглочу. Когда у нас с Гэйбом были проблемы, она советовала мне не торопиться замуж, а «поиграть в семью подольше».
– Куда спешить, Стефани?
Спешить? К тому времени мы с Гэйбом были обручены и прожили вместе уже полтора года.
– Знаешь, у жены врача одинокая жизнь. Он не сможет стать для тебя опорой в жизни.
Я всегда воспринимала это как независимость, а не как одиночество. А «в семью» я играла, когда мне было четыре года. Запомни это, ты, вонючка.
Вы спрашиваете, не тревожилась ли я о том, как смогу терпеть ее всю жизнь? Ну конечно, тревожилась. Но я любила Гэйба и поэтому стала актрисой, проглатывала оскорбления, прикусив язык, и улыбалась. Ради него!
«Я не за Ром выхожу замуж», – сказала я себе.
Когда она становилась особенно невыносимой, я с нежностью думала о Гэйбе, вызывала в памяти чудесные минуты и твердила про себя: мы любим друг друга, а любовь важнее всего, даже Ром.
А когда речь зашла о свадьбе, Ром, только услышав от Гэйба: «Я не готов», продемонстрировала стереотип ужасной свекрови на полную катушку. Она вывела ситуацию за пределы обычной предсвадебной нервотрепки, переключившись на «она тебе не подходит».
– Не беспокойся, что Стефани на это потратится, мы обо всем позаботимся. Ты не должен жениться, Гэйб, если чувствуешь себя не готовым к этому.
Таковы родители, они не хотят, чтобы их дети страдали и повторяли их ошибки. Отец Гэйба, Марвин, был солидарен с женой. Еще учась в медицинской школе, он женился и быстро развелся, и только потом посвятил свою жизнь Ром. Они с Ром хотели сыну только добра, как любые родители.
– Мы возместим Стефани все потери в деньгах, пусть финансовые проблемы ни в коей мере не влияют на твои решения.
Наверное, я бы своему ребенку сказала то же самое, только я бы и вправду вернула деньги.
Свадебная церемония цвела ароматными чайными розами и чуточку – стефанотисами, которые я планировала себе на свадьбу. Я занервничала, увидев их в церкви среди свадебных свечей и воздушных тканей. Все это должно было быть моим, но мне не досталось.
Гэйб решил, что можно обойтись без свадьбы, но остаться вместе. Мол, мы отложим дело, и он разберется в себе.
– Мы скоро поженимся, обещаю, но не сейчас. Я пока не готов к этому. Я хочу, чтобы мы...
– Если ты не готов к свадьбе, то зачем сделал мне предложение? И почему ты хочешь отменить свадьбу, но остаться со мной?
– Правда, Стефани, я хочу прожить бок о бок с тобой всю жизнь. Очень скоро это сбудется, я обещаю.
– «Скоро» меня не устраивает.
Я успела узнать, что «скоро» на самом деле значит «когда-нибудь». Для того, что важно, мы умудряемся находить время прямо сейчас. Мы не обещаем, а ставим фотографии над камином и расчищаем полки для нашего «сейчас». Все остальное – просто слова. Я не хотела жить с человеком, которому «когда-нибудь» требовалось не прямо сейчас.
Я поселилась у Вермишелли и начала искать себе квартиру.
А еще я поселилась в разделах полезных советов в книжных магазинах. Мне нужно было хоть какое-то утешение – книга, фраза, слова, которые бы меня поддержали. Я купила книгу о расставании, написанную для лесбиянок, и прочитала ее в такси по дороге на работу. Это было в то первое утро, когда я проснулась не в нашей постели. Отныне у нас Гэйбом не было ничего нашего, кроме нашей разорванной помолвки. Шел дождь. Мы ехали по Пятой авеню, и я подтянула колени к груди. Мы стали мною одной на заднем сиденье такси по дороге на работу. Мы остановились у светофора напротив театра «Метрополитэн». Для очередей за билетами было еще рано, только уборщики сновали в желтых дождевиках, да торговец рогаликами раскрывал красный зонтик над своей тележкой. Под скамейками устроились голуби. Мне хотелось послать к черту работу и пойти в отель «Стэнхоп», пить там чай и дремать, сидя за столиком кафе. Может, я встречу иностранца, который предложит мне платок, угостит чаем и сандвичем. Может, я встречу мать, которая сосватает мне своего сына. Я хотела прийти в себя; я была уверена, что, если бы на горизонте виднелись новые перспективы, я бы пришла в себя быстрее. Теперь я знаю, что это не так, и спасаюсь одним чаем.
Я купила ту книгу потому, что разрыв в отношениях у лесбиянок – это так же тяжело, как и крушение серьезного романа. Мы прожили вместе не один год, но не были женаты, и поэтому все считали наши отношения не слишком серьезными. Это неправильно. Когда вы женаты и разводитесь, это привлекает внимание, все знают, насколько это значимо. А вот геям и лесбиянкам сложнее: люди преуменьшают их переживания. Они не понимают, что роман может быть ничуть не менее серьезен, чем брак. Книга будто понимала, как мне трудно и больно.
– Ну разошлись, со всеми такое бывает, – сказала Вермишелли, пытаясь меня утешить. Одним взмахом руки мои чувства были отброшены в сторону. – Скоро ты еще кого-нибудь найдешь. – Как будто так все и должно быть.
Я невольно почувствовала себя лесбиянкой.
– Он идиот, – добавила Вермишелли. – Ему до тебя еще расти и расти.
О Боже, избавь меня от высказываний типа «ему же хуже, а ты только выиграла»! Дело же не в этом. Мы разошлись по разные стороны линии фронта, но я не знала, которая сторона моя. Мне хотелось его возненавидеть.
Все те годы, которые мы прожили бок о бок, он твердил шепотом по ночам: «Я тебя никогда не покину» и заканчивал письма словами «всегда» и «навсегда».
Я не перестаю удивляться тому, как легко разбиваются самые дорогие вещи. Достаточно телефонного звонка, эсэмэски, е-мейла, разговора в чате. Свадьбу, к которой готовились долгие месяцы, можно отменить. Помолвку – разорвать. Достаточно позвонить в компанию, занимающуюся перевозками, и агенту по продаже недвижимости – и вас уже здесь нет. Сложные взаимоотношения, складывавшиеся, как пазлы, из обещаний и признаний в темных театральных залах или на выходе из бара, когда его рука покоилась на ее плече, на заднем сиденье такси или в дождь под одним зонтом – все рушится в один момент. Печально наблюдать, как целая жизнь из обещаний, бывших для нас всем, разматывается, как клубок, с невероятной скоростью.
Мне хотелось на него разозлиться. Сознание того, что я стала жертвой, поглотило меня. Если бы я позволила себе по-настоящему разозлиться, то поняла бы, возможно, что злиться надо на себя. Я знала, что он не готов на мне жениться, но он опустился на одно колено и попросил, и я согласилась. Да. Мне хватило лишь его просьбы, а зря.
Предоставить ему время и свободу, уехать и посмотреть, что получится. Так все и шло. Я плакала перед агентами по недвижимости. Рыдала в метро. Всхлипывала в душе. Незнакомые люди протягивали мне носовые платки. Глядя на людей в метро, я гадала, как это они умудряются продолжать жить, как они не ломаются. Каково это, когда нет нужды ежедневно напоминать себе, что надо дышать и есть. Как я стала ценить мельчайшие знаки внимания! Женщину, которая помогла мне поднять сумку, я благодарила так, словно она спасла меня от внезапной смерти. Малейшее сочувствие на фоне моего отчаяния казалось настоящим даром. Я хотела снова стать такой, как все.
– Уильяма все еще нет, – послышался чей-то шепот возле комнаты жениха и невесты.
То ли его задержали, то ли он опоздал, но я услышала только: «Его нет». Я начала ходить взад-вперед, прижимая руки к животу. Знакомое чувство. Потом стала теребить заусенец. Надо защитить Софи! Я уже обкусывала лак с указательного пальца, как вдруг услышала голос Софи.
– Да ничего страшного, – ответила она на чей-то вопрос, – он приедет.
Без тени волнения она изучала в зеркале свои ресницы. Не представляю, как это ей удавалось.
– Как тебе удается быть такой спокойной? – спросила я, пытаясь найти на ее лице проблески тревоги.
– Очень просто.
– В этом весь твой ответ?
– Потому что я знаю: он меня любит, и все у нас будет хорошо. Я просто знаю это. Знаю, и все.
Меня охватил благоговейный трепет.
Если мы отсутствуем, люди начинают нас искать. Это истина, которая кроется за всем притворством. Когда кто-то отсутствует, мы воображаем, что у него-то все хорошо, а вот у нас – плохо.
– Могу поспорить, он нисколько по мне не скучает, – сказала я, когда съехала из нашей с Гэйбом квартиры. – Наверняка он играет в свой вонючий гольф, пока я сижу тут с компрессами на глазах.
Иногда плоды нашего воображения куда ужаснее, нежели реальность. Жалуясь друзьям, мы пересыпаем свою речь словами «я подавлен», «тоскую», и «о-о-о-чень сильно». А друзья откликаются фразами типа «чему быть, того не миновать», потому что им положено напоминать нам: страдаем мы или нет – жизнь продолжается.
– Чему быть, тому не миновать, Стефани, – подбадривала меня Вермишелли, пока я искала новую квартиру.
Мне захотелось выдрать ее светлые волосы и посмотреть, как ей понравится быть лысой. Слова «чему быть, того не миновать» навевают апатию. Идея предопределенности усмиряет тревогу; она нас успокаивает. Мы перестаем верить в то, что властны над своей судьбой и способны изменить создавшееся положение. От этого проще облениться, чем от той штуки, что выключает электроприборы, когда ты хлопаешь в ладоши.
Мы всю жизнь живем среди вопросов, которые не имеют ответа; вот и на вопрос «почему» не всегда есть ответ. Я получала от окружающих стандартные бездумные фразочки, приправленные «чему быть, того не миновать». Двери хлопают, внезапно распахиваются окна, и «не миновать» влетает и, прилипает к подоконнику вашей жизни хуже мухи. Людям хочется увидеть назидательный урок в любом событии, но снабдить его бантиком надежды. «Это сделает тебя сильнее». Мы уговариваем сами себя, пытаясь придать смысл бессмыслице. Нам легче, если есть какой-то конкретный ответ, за который можно ухватиться, пусть даже он неверный. Он наш, за него можно держаться, как за спасительный выступ на скале. Но проблема в том, что рано или поздно с него упадешь. Когда я прожила с Вермишелли три недели, именно так и вышло с Гэйбом: он упал на дно и решил вернуть меня любой ценой.
Я проявила твердость, не отвечала на его звонки, и все изменилось. Он пришел и сказал те слова, которые я хотела услышать.
– Договаривайся с раввином. Я немедленно женюсь на тебе. Мне без тебя плохо, Стефани. Пожалуйста, возвращайся домой. – Он боялся меня потерять, и этот страх должен был заставить его хранить мне верность, как говорится, «пока смерть не разлучит нас».
Или нет?
Ему следовало жениться на мне потому, что он хотел быть моим мужем, а не потому, что он боялся меня потерять. Но он позволил страху подчинить себя, а такие вещи плохо кончаются. Источник верных решений – радость; она диктует сценарии поступков, которые мы совершаем с охотой. Я осознала это, услышав, как безмятежен и ровен голос Софи. Она не оправдывалась фразой «чему быть, того не миновать». Ей это даже не пришло в голову. Она ощущала свою глубинную правоту как непоколебимый факт. И хотя Уильям опаздывал на бракосочетание, она не сомневалась в его чувствах. Она знала, что свадьба состоится, и в ее отношениях с Уильямом не было места опасениям. Теперь-то мне все понятно, но с Гэйбом я слишком старалась себя убедить, что им движет всего лишь детский страх перед непривычным. Мне казалось, что его «я еще не готов» было вызвано боязнью родителей. В глубине души он желал быть со мной, но опасался реакции окружающих. Мне не приходило в голову, что все было наоборот, что на самом деле он не хотел жениться, но боялся моей реакции, боялся меня потерять. Потому что после того, как он меня потерял, когда я переехала к Шелл, ему стало не по себе. Он явился ко мне со словами: «Я выбираю тебя. Мне нужна только ты!», и я взяла протянутую мне руку, надеясь, что мы будем вместе противостоять его страхам. Я стану его товарищем, по борьбе. Когда мы поженимся, он осознает: окружающие, в сущности, настроены благожелательно, и боязнь женитьбы будет забыта. Именно идея женитьбы пугала Гэйба. Ну да, только так, потому что иначе в чем причина? Мы будем жить в прежней квартире, встречаться с теми же друзьями, заниматься теми же делами. Просто когда мы поженимся, дело будет касаться уже не только нас двоих. Семья будет поддерживать наше стремление выполнить те клятвы, которые мы дали друг другу. Или нет?
Родственники заполнили всю церковь, и Уильям находился там, где ему и надлежало быть, – перед крыльцом, вместе с братьями Софи и остальными шаферами, ожидая, когда появится любовь всей его жизни. Ей оставалось до него совсем немного, только пройти через церковь, и пока я шла перед ней по проходу, по моему лицу струились слезы. Меня не волновало, как я выгляжу. Лицо Уильяма переполняли радость и нетерпение. Я не знала, сколько разных дат бракосочетания они перебрали, – главное, в конце концов все случилось вовремя. И все у них будет хорошо.
После несостоявшейся августовской свадьбы мы с Гэйбом попытались пожить по-старому: лакомились гамбургерами, смотрели, лежа в постели, фильмы. Наши отношения налаживались, а вот отношения с его родителями – нет.
– Как только она выедет из квартиры, мы возместим ей все финансовые потери.
Я ушам своим не поверила, но они и правда это сказали.
– Но мы собираемся назначить новую дату свадьбы, – возражал Гэйб.
– Ну хорошо, если вы действительно поженитесь, тогда она и получит деньги. Ты же сам отменил свадьбу, так что действуй.
Гэйб убеждал меня, что мы поженимся. «Как только отец разберется с распорядком своих дел, он обещал дать мне список подходящих дат. Не беспокойся о деньгах и о долгах родственникам. Милая, все будет в порядке, я обещаю».
Мы намеревались пожениться в декабре. Пурпурные лилии и каллы, розы «Черная красавица» и, кое-где бледно-розовые цветы тасманийского перца. Кружки с горячим какао и завернутая в пергамент пастила для гостей, отбывающих домой. Подружки невесты в атласных нарядах цвета темного шоколада. Гэйб сообщил родителям новую дату бракосочетания, и как это ни удивительно, они не возражали. Все снова пошло по расписанию. Подходящие залы оказались не занятыми, флористы были готовы работать. Дело закрутилось. Пока не рухнуло – в очередной раз.
Гэйб и не думал сообщать родителям новую дату свадьбы. Он мне солгал. Его родители позвонили нам, оставив на автоответчике сообщение, полное слов «слухи» и «разочарованы».
– Какого черта, Гэйб! Почему ты им не сказал? – Я металась по комнате, размахивая руками. – О чем ты только думал? – Меня мутило.
– Стефани, я правда собирался им сказать. Просто я не хотел все это выслушивать. Я знал, что они разозлятся, и решил, что если я выжду момент поудобнее... Ну, я не знаю. – «Ну, я не знаю» у Гэйба всегда получалось лучше всего.
– Чего ты так боишься? – уже спокойно спросила я.
– Я не боюсь. – Он взял мои руки в свои. – Просто мне еще учиться, и я не хочу выслушивать от них претензии. Ты же знаешь, какие они. Мои чувства к тебе тут ни при чем, милая.
Я отнюдь не была в этом уверена, хотя мне и хотелось верить, что Гэйб боится не нас с ним, а родителей, страшится того, что о нас подумают.
– Ты точно хочешь это сделать?
– Да, я все исправлю, детка.
– Нет, я про свадьбу. Ты по-прежнему намерен на мне жениться?
В ожидании ответа, я затаила дыхание. Гэйб отстранился.
– Может, хватит играть в психологические игры? Я не желаю говорить на эту тему.
– Вот как? Ты сказал, что хотел, а остальное не важно?
– Ты действительно хочешь знать, что я думаю? – Когда кто-нибудь начинает с такой фразы, я обычно ищу, за что бы ухватиться. – Прекрасно. Ты тормоз, вот что я думаю! Ты аутистка хуже героя «Человека дождя», Стефани! Ты вечно повторяешь одно и то же. Ты, видимо, работаешь с полными кретинами, раз вечно разговариваешь со мной как с идиотом!
– Прекрати кричать на меня!
– Ну да, конечно! А теперь ты еще поплачь, как тупая маленькая девочка. Уа! Уа! – Он орал на меня, приблизившись ко мне так близко, что я уж думала, мы вот-вот столкнемся носами. – Ты уверена, что у тебя есть время плакать? Тебе ведь надо все повторить сто раз и еще жестами показать! – Он передразнил мою манеру размашисто жестикулировать, и я заплакала еще сильнее. – Господи, меня от тебя тошнит. Не смей убегать! Я терпел твой скулеж, а теперь тебе придется меня выслушать.
– Я не желаю разговаривать в таком тоне! – умудрилась прокричать я, зная, что было бы куда больше толку, если бы я сказала это спокойно.
Бросившись в спальню, я заперла дверь, упала на нашу кровать и плакала до тех пор, пока горло не перехватило от рыдания. Я думала, что это обычная ссора. Я думала, все так ругаются. Вздрагивая, я писала в своем дневнике:
«Когда он так на меня кричит, я чувствую себя совсем ничтожной, и все же я не ухожу от него, и от этого мне совсем тяжело и тошно смотреть на себя в зеркало. Если бы он мог контролировать свое раздражение и не вести себя со мной так злобно, все было бы по-другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Да, она любила покрывать свои оскорбления сладенькой глазурью и надеяться, что я все это проглочу. Когда у нас с Гэйбом были проблемы, она советовала мне не торопиться замуж, а «поиграть в семью подольше».
– Куда спешить, Стефани?
Спешить? К тому времени мы с Гэйбом были обручены и прожили вместе уже полтора года.
– Знаешь, у жены врача одинокая жизнь. Он не сможет стать для тебя опорой в жизни.
Я всегда воспринимала это как независимость, а не как одиночество. А «в семью» я играла, когда мне было четыре года. Запомни это, ты, вонючка.
Вы спрашиваете, не тревожилась ли я о том, как смогу терпеть ее всю жизнь? Ну конечно, тревожилась. Но я любила Гэйба и поэтому стала актрисой, проглатывала оскорбления, прикусив язык, и улыбалась. Ради него!
«Я не за Ром выхожу замуж», – сказала я себе.
Когда она становилась особенно невыносимой, я с нежностью думала о Гэйбе, вызывала в памяти чудесные минуты и твердила про себя: мы любим друг друга, а любовь важнее всего, даже Ром.
А когда речь зашла о свадьбе, Ром, только услышав от Гэйба: «Я не готов», продемонстрировала стереотип ужасной свекрови на полную катушку. Она вывела ситуацию за пределы обычной предсвадебной нервотрепки, переключившись на «она тебе не подходит».
– Не беспокойся, что Стефани на это потратится, мы обо всем позаботимся. Ты не должен жениться, Гэйб, если чувствуешь себя не готовым к этому.
Таковы родители, они не хотят, чтобы их дети страдали и повторяли их ошибки. Отец Гэйба, Марвин, был солидарен с женой. Еще учась в медицинской школе, он женился и быстро развелся, и только потом посвятил свою жизнь Ром. Они с Ром хотели сыну только добра, как любые родители.
– Мы возместим Стефани все потери в деньгах, пусть финансовые проблемы ни в коей мере не влияют на твои решения.
Наверное, я бы своему ребенку сказала то же самое, только я бы и вправду вернула деньги.
Свадебная церемония цвела ароматными чайными розами и чуточку – стефанотисами, которые я планировала себе на свадьбу. Я занервничала, увидев их в церкви среди свадебных свечей и воздушных тканей. Все это должно было быть моим, но мне не досталось.
Гэйб решил, что можно обойтись без свадьбы, но остаться вместе. Мол, мы отложим дело, и он разберется в себе.
– Мы скоро поженимся, обещаю, но не сейчас. Я пока не готов к этому. Я хочу, чтобы мы...
– Если ты не готов к свадьбе, то зачем сделал мне предложение? И почему ты хочешь отменить свадьбу, но остаться со мной?
– Правда, Стефани, я хочу прожить бок о бок с тобой всю жизнь. Очень скоро это сбудется, я обещаю.
– «Скоро» меня не устраивает.
Я успела узнать, что «скоро» на самом деле значит «когда-нибудь». Для того, что важно, мы умудряемся находить время прямо сейчас. Мы не обещаем, а ставим фотографии над камином и расчищаем полки для нашего «сейчас». Все остальное – просто слова. Я не хотела жить с человеком, которому «когда-нибудь» требовалось не прямо сейчас.
Я поселилась у Вермишелли и начала искать себе квартиру.
А еще я поселилась в разделах полезных советов в книжных магазинах. Мне нужно было хоть какое-то утешение – книга, фраза, слова, которые бы меня поддержали. Я купила книгу о расставании, написанную для лесбиянок, и прочитала ее в такси по дороге на работу. Это было в то первое утро, когда я проснулась не в нашей постели. Отныне у нас Гэйбом не было ничего нашего, кроме нашей разорванной помолвки. Шел дождь. Мы ехали по Пятой авеню, и я подтянула колени к груди. Мы стали мною одной на заднем сиденье такси по дороге на работу. Мы остановились у светофора напротив театра «Метрополитэн». Для очередей за билетами было еще рано, только уборщики сновали в желтых дождевиках, да торговец рогаликами раскрывал красный зонтик над своей тележкой. Под скамейками устроились голуби. Мне хотелось послать к черту работу и пойти в отель «Стэнхоп», пить там чай и дремать, сидя за столиком кафе. Может, я встречу иностранца, который предложит мне платок, угостит чаем и сандвичем. Может, я встречу мать, которая сосватает мне своего сына. Я хотела прийти в себя; я была уверена, что, если бы на горизонте виднелись новые перспективы, я бы пришла в себя быстрее. Теперь я знаю, что это не так, и спасаюсь одним чаем.
Я купила ту книгу потому, что разрыв в отношениях у лесбиянок – это так же тяжело, как и крушение серьезного романа. Мы прожили вместе не один год, но не были женаты, и поэтому все считали наши отношения не слишком серьезными. Это неправильно. Когда вы женаты и разводитесь, это привлекает внимание, все знают, насколько это значимо. А вот геям и лесбиянкам сложнее: люди преуменьшают их переживания. Они не понимают, что роман может быть ничуть не менее серьезен, чем брак. Книга будто понимала, как мне трудно и больно.
– Ну разошлись, со всеми такое бывает, – сказала Вермишелли, пытаясь меня утешить. Одним взмахом руки мои чувства были отброшены в сторону. – Скоро ты еще кого-нибудь найдешь. – Как будто так все и должно быть.
Я невольно почувствовала себя лесбиянкой.
– Он идиот, – добавила Вермишелли. – Ему до тебя еще расти и расти.
О Боже, избавь меня от высказываний типа «ему же хуже, а ты только выиграла»! Дело же не в этом. Мы разошлись по разные стороны линии фронта, но я не знала, которая сторона моя. Мне хотелось его возненавидеть.
Все те годы, которые мы прожили бок о бок, он твердил шепотом по ночам: «Я тебя никогда не покину» и заканчивал письма словами «всегда» и «навсегда».
Я не перестаю удивляться тому, как легко разбиваются самые дорогие вещи. Достаточно телефонного звонка, эсэмэски, е-мейла, разговора в чате. Свадьбу, к которой готовились долгие месяцы, можно отменить. Помолвку – разорвать. Достаточно позвонить в компанию, занимающуюся перевозками, и агенту по продаже недвижимости – и вас уже здесь нет. Сложные взаимоотношения, складывавшиеся, как пазлы, из обещаний и признаний в темных театральных залах или на выходе из бара, когда его рука покоилась на ее плече, на заднем сиденье такси или в дождь под одним зонтом – все рушится в один момент. Печально наблюдать, как целая жизнь из обещаний, бывших для нас всем, разматывается, как клубок, с невероятной скоростью.
Мне хотелось на него разозлиться. Сознание того, что я стала жертвой, поглотило меня. Если бы я позволила себе по-настоящему разозлиться, то поняла бы, возможно, что злиться надо на себя. Я знала, что он не готов на мне жениться, но он опустился на одно колено и попросил, и я согласилась. Да. Мне хватило лишь его просьбы, а зря.
Предоставить ему время и свободу, уехать и посмотреть, что получится. Так все и шло. Я плакала перед агентами по недвижимости. Рыдала в метро. Всхлипывала в душе. Незнакомые люди протягивали мне носовые платки. Глядя на людей в метро, я гадала, как это они умудряются продолжать жить, как они не ломаются. Каково это, когда нет нужды ежедневно напоминать себе, что надо дышать и есть. Как я стала ценить мельчайшие знаки внимания! Женщину, которая помогла мне поднять сумку, я благодарила так, словно она спасла меня от внезапной смерти. Малейшее сочувствие на фоне моего отчаяния казалось настоящим даром. Я хотела снова стать такой, как все.
– Уильяма все еще нет, – послышался чей-то шепот возле комнаты жениха и невесты.
То ли его задержали, то ли он опоздал, но я услышала только: «Его нет». Я начала ходить взад-вперед, прижимая руки к животу. Знакомое чувство. Потом стала теребить заусенец. Надо защитить Софи! Я уже обкусывала лак с указательного пальца, как вдруг услышала голос Софи.
– Да ничего страшного, – ответила она на чей-то вопрос, – он приедет.
Без тени волнения она изучала в зеркале свои ресницы. Не представляю, как это ей удавалось.
– Как тебе удается быть такой спокойной? – спросила я, пытаясь найти на ее лице проблески тревоги.
– Очень просто.
– В этом весь твой ответ?
– Потому что я знаю: он меня любит, и все у нас будет хорошо. Я просто знаю это. Знаю, и все.
Меня охватил благоговейный трепет.
Если мы отсутствуем, люди начинают нас искать. Это истина, которая кроется за всем притворством. Когда кто-то отсутствует, мы воображаем, что у него-то все хорошо, а вот у нас – плохо.
– Могу поспорить, он нисколько по мне не скучает, – сказала я, когда съехала из нашей с Гэйбом квартиры. – Наверняка он играет в свой вонючий гольф, пока я сижу тут с компрессами на глазах.
Иногда плоды нашего воображения куда ужаснее, нежели реальность. Жалуясь друзьям, мы пересыпаем свою речь словами «я подавлен», «тоскую», и «о-о-о-чень сильно». А друзья откликаются фразами типа «чему быть, того не миновать», потому что им положено напоминать нам: страдаем мы или нет – жизнь продолжается.
– Чему быть, тому не миновать, Стефани, – подбадривала меня Вермишелли, пока я искала новую квартиру.
Мне захотелось выдрать ее светлые волосы и посмотреть, как ей понравится быть лысой. Слова «чему быть, того не миновать» навевают апатию. Идея предопределенности усмиряет тревогу; она нас успокаивает. Мы перестаем верить в то, что властны над своей судьбой и способны изменить создавшееся положение. От этого проще облениться, чем от той штуки, что выключает электроприборы, когда ты хлопаешь в ладоши.
Мы всю жизнь живем среди вопросов, которые не имеют ответа; вот и на вопрос «почему» не всегда есть ответ. Я получала от окружающих стандартные бездумные фразочки, приправленные «чему быть, того не миновать». Двери хлопают, внезапно распахиваются окна, и «не миновать» влетает и, прилипает к подоконнику вашей жизни хуже мухи. Людям хочется увидеть назидательный урок в любом событии, но снабдить его бантиком надежды. «Это сделает тебя сильнее». Мы уговариваем сами себя, пытаясь придать смысл бессмыслице. Нам легче, если есть какой-то конкретный ответ, за который можно ухватиться, пусть даже он неверный. Он наш, за него можно держаться, как за спасительный выступ на скале. Но проблема в том, что рано или поздно с него упадешь. Когда я прожила с Вермишелли три недели, именно так и вышло с Гэйбом: он упал на дно и решил вернуть меня любой ценой.
Я проявила твердость, не отвечала на его звонки, и все изменилось. Он пришел и сказал те слова, которые я хотела услышать.
– Договаривайся с раввином. Я немедленно женюсь на тебе. Мне без тебя плохо, Стефани. Пожалуйста, возвращайся домой. – Он боялся меня потерять, и этот страх должен был заставить его хранить мне верность, как говорится, «пока смерть не разлучит нас».
Или нет?
Ему следовало жениться на мне потому, что он хотел быть моим мужем, а не потому, что он боялся меня потерять. Но он позволил страху подчинить себя, а такие вещи плохо кончаются. Источник верных решений – радость; она диктует сценарии поступков, которые мы совершаем с охотой. Я осознала это, услышав, как безмятежен и ровен голос Софи. Она не оправдывалась фразой «чему быть, того не миновать». Ей это даже не пришло в голову. Она ощущала свою глубинную правоту как непоколебимый факт. И хотя Уильям опаздывал на бракосочетание, она не сомневалась в его чувствах. Она знала, что свадьба состоится, и в ее отношениях с Уильямом не было места опасениям. Теперь-то мне все понятно, но с Гэйбом я слишком старалась себя убедить, что им движет всего лишь детский страх перед непривычным. Мне казалось, что его «я еще не готов» было вызвано боязнью родителей. В глубине души он желал быть со мной, но опасался реакции окружающих. Мне не приходило в голову, что все было наоборот, что на самом деле он не хотел жениться, но боялся моей реакции, боялся меня потерять. Потому что после того, как он меня потерял, когда я переехала к Шелл, ему стало не по себе. Он явился ко мне со словами: «Я выбираю тебя. Мне нужна только ты!», и я взяла протянутую мне руку, надеясь, что мы будем вместе противостоять его страхам. Я стану его товарищем, по борьбе. Когда мы поженимся, он осознает: окружающие, в сущности, настроены благожелательно, и боязнь женитьбы будет забыта. Именно идея женитьбы пугала Гэйба. Ну да, только так, потому что иначе в чем причина? Мы будем жить в прежней квартире, встречаться с теми же друзьями, заниматься теми же делами. Просто когда мы поженимся, дело будет касаться уже не только нас двоих. Семья будет поддерживать наше стремление выполнить те клятвы, которые мы дали друг другу. Или нет?
Родственники заполнили всю церковь, и Уильям находился там, где ему и надлежало быть, – перед крыльцом, вместе с братьями Софи и остальными шаферами, ожидая, когда появится любовь всей его жизни. Ей оставалось до него совсем немного, только пройти через церковь, и пока я шла перед ней по проходу, по моему лицу струились слезы. Меня не волновало, как я выгляжу. Лицо Уильяма переполняли радость и нетерпение. Я не знала, сколько разных дат бракосочетания они перебрали, – главное, в конце концов все случилось вовремя. И все у них будет хорошо.
После несостоявшейся августовской свадьбы мы с Гэйбом попытались пожить по-старому: лакомились гамбургерами, смотрели, лежа в постели, фильмы. Наши отношения налаживались, а вот отношения с его родителями – нет.
– Как только она выедет из квартиры, мы возместим ей все финансовые потери.
Я ушам своим не поверила, но они и правда это сказали.
– Но мы собираемся назначить новую дату свадьбы, – возражал Гэйб.
– Ну хорошо, если вы действительно поженитесь, тогда она и получит деньги. Ты же сам отменил свадьбу, так что действуй.
Гэйб убеждал меня, что мы поженимся. «Как только отец разберется с распорядком своих дел, он обещал дать мне список подходящих дат. Не беспокойся о деньгах и о долгах родственникам. Милая, все будет в порядке, я обещаю».
Мы намеревались пожениться в декабре. Пурпурные лилии и каллы, розы «Черная красавица» и, кое-где бледно-розовые цветы тасманийского перца. Кружки с горячим какао и завернутая в пергамент пастила для гостей, отбывающих домой. Подружки невесты в атласных нарядах цвета темного шоколада. Гэйб сообщил родителям новую дату бракосочетания, и как это ни удивительно, они не возражали. Все снова пошло по расписанию. Подходящие залы оказались не занятыми, флористы были готовы работать. Дело закрутилось. Пока не рухнуло – в очередной раз.
Гэйб и не думал сообщать родителям новую дату свадьбы. Он мне солгал. Его родители позвонили нам, оставив на автоответчике сообщение, полное слов «слухи» и «разочарованы».
– Какого черта, Гэйб! Почему ты им не сказал? – Я металась по комнате, размахивая руками. – О чем ты только думал? – Меня мутило.
– Стефани, я правда собирался им сказать. Просто я не хотел все это выслушивать. Я знал, что они разозлятся, и решил, что если я выжду момент поудобнее... Ну, я не знаю. – «Ну, я не знаю» у Гэйба всегда получалось лучше всего.
– Чего ты так боишься? – уже спокойно спросила я.
– Я не боюсь. – Он взял мои руки в свои. – Просто мне еще учиться, и я не хочу выслушивать от них претензии. Ты же знаешь, какие они. Мои чувства к тебе тут ни при чем, милая.
Я отнюдь не была в этом уверена, хотя мне и хотелось верить, что Гэйб боится не нас с ним, а родителей, страшится того, что о нас подумают.
– Ты точно хочешь это сделать?
– Да, я все исправлю, детка.
– Нет, я про свадьбу. Ты по-прежнему намерен на мне жениться?
В ожидании ответа, я затаила дыхание. Гэйб отстранился.
– Может, хватит играть в психологические игры? Я не желаю говорить на эту тему.
– Вот как? Ты сказал, что хотел, а остальное не важно?
– Ты действительно хочешь знать, что я думаю? – Когда кто-нибудь начинает с такой фразы, я обычно ищу, за что бы ухватиться. – Прекрасно. Ты тормоз, вот что я думаю! Ты аутистка хуже героя «Человека дождя», Стефани! Ты вечно повторяешь одно и то же. Ты, видимо, работаешь с полными кретинами, раз вечно разговариваешь со мной как с идиотом!
– Прекрати кричать на меня!
– Ну да, конечно! А теперь ты еще поплачь, как тупая маленькая девочка. Уа! Уа! – Он орал на меня, приблизившись ко мне так близко, что я уж думала, мы вот-вот столкнемся носами. – Ты уверена, что у тебя есть время плакать? Тебе ведь надо все повторить сто раз и еще жестами показать! – Он передразнил мою манеру размашисто жестикулировать, и я заплакала еще сильнее. – Господи, меня от тебя тошнит. Не смей убегать! Я терпел твой скулеж, а теперь тебе придется меня выслушать.
– Я не желаю разговаривать в таком тоне! – умудрилась прокричать я, зная, что было бы куда больше толку, если бы я сказала это спокойно.
Бросившись в спальню, я заперла дверь, упала на нашу кровать и плакала до тех пор, пока горло не перехватило от рыдания. Я думала, что это обычная ссора. Я думала, все так ругаются. Вздрагивая, я писала в своем дневнике:
«Когда он так на меня кричит, я чувствую себя совсем ничтожной, и все же я не ухожу от него, и от этого мне совсем тяжело и тошно смотреть на себя в зеркало. Если бы он мог контролировать свое раздражение и не вести себя со мной так злобно, все было бы по-другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33