ЕВР, конечно, расстроится, но не сильно. Все-таки собак он любит больше, чем ботинки, а страсть Анжи к поеданию исключительно его, ЕВРовой, обуви, трактует как горячую любовь животного к своему хозяину. Вот Дарика, того ботинки не интересуют вообще. Гусь – другое дело. Или толстые книжки. А Анжи… Может, она как женщина и вправду испытывала к главе дома какие-то особенные чувства и, тоскуя в его отсутствие, пыталась впитать его дух, его запах, даже таким, не очень правильным способом.
– Значит, так, красотка, – строго сказала Ника. – Я тебя не видела, меня тут не было. Разбирайся с ЕВРом сама.
Эрдельтерьерша ласково постучала хвостом, соглашаясь, и тут же потрусила вслед за няней в гостиную. Вскочила на диван, рядом с которым сонно раскинулось черное мохнатое тело ризеншнауцера Дарика, переваривающее гуся, прикрыла лапой рыжий блестящий нос и тут же блаженно засопела.
«Вот же поросенок! – подумала Ника. – Слиняла с места преступления – и ведь ни за что не сознается, что это – ее работа!»
Вернувшись в гардеробную, девушка брезгливо, двумя пальцами, зацепила слюнявый остаток подошвы, прошла на кухню и тихонько спустила бывший ботинок в мусоропровод.
Успокоенная, поднялась к себе, задернула тяжелые портьеры, выдворив обиженное солнце, и уснула.
* * *
Лучше бы не засыпала. Потому что если человек просыпается сначала от ужаса, а потом от диких криков, то никаких нервов не хватит! Как следствие – ранняя глухота и преждевременная слепота. А Нику разбудили именно крики. Хозяина. Само по себе это было совершеннейшей редкостью и означало ужасное: в доме произошло ЧП.
ЕВР, обычно изысканно-холодный, вежливый и отстраненный, даже говорил всегда тихо. Так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы услышать, что он там дельного хочет изречь. Петруша как-то по секрету сообщил, что это такой психологический прием, специально, чтобы приковать внимание присутствующих к своим словам. Ника это запомнила и решила тоже взять на вооружение, несколько дней отдавая указания питомцам тихим голосом. Увы, ни двойняшки, ни даже собаки на эту научную тактику не купились. Няню просто никто не слышал! Пришлось вернуться к своей обычной педагогической манере – громкой и веселой.
Сегодня ЕВР просто орал! Едва накинув легкий пеньюарчик, Ника спустилась вниз и обнаружила, что там по стойке «смирно» уже стоят обе собаки, двойняшки и Жан.
Петр с Марфой отчаянно зевали, собаки преданно скалились, а Жан молча и подобострастно хлопал глазами.
– Что случилось? – испуганно встала в общую шеренгу няня.
– Где? – тоскливо рычал ЕВР. – Кто спрятал? – Он угрожающе тряс голубым ботинком. – Если это чья-то шутка, то ответственно заявляю – шутка дурацкая! Или, – он возвысил голос буквально до фальцета, – кто-то хочет испортить мне карьеру?
Все дружно затрясли головами, отвергая столь чудовищное обвинение. Такое единогласное взаимопонимание ЕВРа немного успокоило: все же думать, что в твоем собственном доме завелся предатель, – не самое приятное на свете.
Он устало бросил ботинок на пол, Анжи немедленно подхватила обувку и с готовностью поднесла хозяину: нам, мол, чужого не надо!
– Вероника Владиславовна, – чуть не плача, обратился к няне ЕВР, – вы не видели?
Ника, конечно, сразу поняла, в чем дело, поэтому честно и искренне помотала головой. Она и впрямь не видела такого ботинка. Разве что подошву от него…
– Все, – обреченно вымолвил ЕВР. – Съездил…
– Евгений Викторович, – осторожно начала Ника, – ну, завалился куда-нибудь, найдется, чего вы так переполошились, детей напугали. Другой обуви нет? Вон, целый шкаф…
– У-у-у… – ЕВР тихонько взвыл. – Это – особые ботинки, голубые…
– Вижу, что не зеленые, – согласилась Ника. – Тем более. Наденьте черные. Или белые. Или коричневые. Под костюм.
– Не могу! – в отчаянии вскрикнул ЕВР. – Я этого момента три года ждал! А теперь… Кто меня примет? – И он обреченно махнул рукой.
– Так вы вроде… – Нике что-то совсем плохо соображалось. – Вас же в какую-то партию финансовую должны принять… Там что, по ботинкам встречают?
– Именно! – горько отозвался ЕВР. – Клуб. Закрытый. Со строго ограниченным членством. Там всё – голубое…
– Всё? – недоумевая, уточнила Ника. – Что, прямо все банкиры, ну… – Она даже рот прикрыла от ужаса осознанной вдруг правды. – И вы тоже?
Эта правда ставила жирный крест на всех ее планах!
– У-у-у! – тихонько, не в силах совладать с собой, проскулил Жан.
Он тоже все сразу понял. Только что прямо на его глазах со страшным грохотом обрушился с постамента его идеал, безжалостно погребая под своими обломками светлую мечту гувернера стать похожим на своего кумира.
Вторя Жану, грустно завыл Дарик. Как старый опытный кобель, он вряд ли мог понять современные веяния, тем более что собаки, по счастью, знали только два цвета – черный и белый, и никаких там розовых или голубых…
– Вы чего? – уставился на них ЕВР. – С ума сошли? Да как вы могли подумать? Обо мне? Это международный клуб банкиров. Элитный. У него даже название неофициальное «Клуб голубых ботинок». Я эту пару в Швейцарии на заказ шил, специально для этого дня… Голубые ботинки – дань древней традиции…
– Ну да, а сверху – красные клубные пиджаки, – предположила Ника. – Красиво.
– Пиджаки тоже голубые, – взрыднул ЕВР, – все голубое… Брюки, носки, галстуки. Клубная символика.
Ника снова обреченно хмыкнула, а Жан, перестав подвывать, наконец закрыл рот и теперь буквально сверлил глазами хозяина. На его лице читались недоумение, разочарование, брезгливость. «Никогда бы не подумал!» – словно говорил его взгляд.
– Жан! Вероника! Я попрошу! – притопнул ногой хозяин. – Вы эти свои извращения бросьте! Здесь дети! Этой традиции почти три века!
Самый старый банкирский клуб. И сексуальные меньшинства тут ни при чем! Голубой – цвет гвоздики, которая украшает герб клуба. Да что я вам объясняю…
– Действительно, – согласилась Ника. – Вы, Евгений Викторович, лучше бы уже молчали. При детях-то…
– Папа, ты что, собирался ехать вот в этом коричневом костюме и голубых ботинках? – уточнила Марфа. – Это – моветон.
– Нет, конечно, голубой костюм в портпледе…
– Ну и наденьте сейчас другие туфли, – предложила Ника. – А этот возьмите с собой. Как пароль. Скажете, что второй у вас украли.
– Кто? Где? У меня в доме? – И вдруг он, явно что-то сообразив, пристально посмотрел на собак. И сделал это очень вовремя.
Эрдельтерьерша, чей благородный поступок по возвращению ботинка хозяину не был оценен, решила, что оставшийся одиноким башмак больше никому не нужен. Она мирно улеглась за диваном и любовно вылизывала голубые бока, видимо готовясь к потреблению обработанного бактерицидной слюной предмета.
– Анжи! – как ненормальный крикнул ЕВР. Подскочил, отобрал у ничего не понимающей собаки мокрую туфлю, запихнул в карман пиджака.
– Папа, – задумчиво произнес Петр, – ты ведешь себя неадекватно. Неужели статус финансиста определяется наличием голубых ботинок?
Неужели тебе больше нечего предъявить в качестве аргумента?
ЕВР опешил от этого веского, не по-детски серьезного заявления и как-то вмиг успокоился. Будто воздушный шарик сдулся.
– Действительно, – пробормотал он. – Что уж теперь? Осталось белые тапочки надеть и…
Сообразительный Петр метнулся в гардеробную и уже через секунду протягивал отцу роскошные белые туфли. Даже на первый взгляд мягкие и удобные, ну, чисто тапочки!
Марфа молча выразительно покрутила пальцем у виска, а ЕВР, уже ничему не удивляясь, вежливо поблагодарил:
– Спасибо, сынок, вовремя. – И, наклонившись, стал натягивать обувку.
– Стойте! – вдруг крикнула Ника. – Я придумала! – И выхватила ботинки у несчастного ЕВРа. – Это же раз плюнуть! Марфа, за мной!
– Ника, ты гений! – пискнула девочка.
Через минуту няня и воспитанница, закрывшись в кладовке, потрошили секретную коробку.
– Нашла! – снова завопила Марфа, выудив с самого дна солидную тубу аэрозоли. – Но она – серая!
– То, что надо. – Ника лихорадочно протирала жидкостью для снятия лака белые, с легким благородно-оливковым отливом, мягкие туфли хозяина. – Это же краска для серой кожи! А на белом даст именно голубой отлив.
Когда они торжественно внесли в гостиную еще не просохшие, остро пахнущие краской ботинки, ЕВР как раз сообщал в домофон подъехавшему водителю, что поездка отменяется. В его голосе звучало неподдельное горе.
– Папа, – дернула его за рукав Марфа, – твоя голубая репутация спасена!
Ника, не удержавшись, снова хмыкнула, а ЕВР потрясенно обернулся:
– Что ты сказала?
– Вот! – Гордо протянула девочка идеально сияющую пару. – Езжай уже к своим голубым, еще успеешь! – И пробубнила себе под нос, но так, чтобы все слышали: – Швейцария, Швейцария… надо верить отечественному производителю! Вон мы с Никой за пять минут…
ЕВР держал на ладонях голубые, с легким сероватым отливом ботинки и глупо улыбался. Снова ожил домофон:
– Евгений Викторович, так мы едем?
– Едете-едете! – громко заверила в самый динамик Марфа.
– Вероника Владиславовна, – ЕВР благодарно поцеловал перепачканную краской руку Ники, – вы меня просто спасли.
– Да ладно, – засмущалась та, – не чужие… – И тихим шепотом, чтобы не услышали дети, спросила: – А там, в вашем клубе, правда только цвет, ну… – Этот вопрос ее по-особенному волновал…
– Вероника, я вам клянусь! – также шепотом, очень горячо, буквально стукнув себя по груди, уверил ЕВР. – И я вам это докажу!
За ним уже захлопнулась дверь, уже и отъехала машина, а Ника все еще улыбалась, взволнованно и счастливо. Ведь он почти признался ей в любви! Как иначе истолковать его клятву непременно доказать, что он – мужчина? Да никак!
Какие все-таки разные лики у женского счастья! У одних – букетик скромных ландышей, у других – дорогое кольцо с бриллиантом, а у нее, Ники, – голубые мужские ботинки, размером сорок два с половиной…
Ника прижала к себе милую лохматую морду Анжи, чмокнула в мокрый нос:
– Ух ты, моя золотая! Как же вовремя ты проголодалась!
Обиженный явной несправедливостью Дарик тут же боднул няню черной громадной головой, требуя аналогичной порции ласки. Ника чмокнула и его: счастье, переполнявшее ее восторгом и надеждами, было бескрайним, как море. Его хватало на всех!
* * *
Двойняшки еще занимались в лицее, мажордом, белобрысый конопатый Жан, забрав Анжи и Дарика, уехал с ними в загородный дом, куда вскоре собирался прибыть личный собачий парикмахер для плановых куаферских работ. Ника переделала все дела, немножечко порисовала в заветном альбоме, немножечко пошила. Вот сейчас вернутся дети, и они поедут в книжный магазин.
К образованию детей их отец, Евгений Викторович Ропшин, в просторечии ЕВР, известный банкир, относился очень серьезно! И постоянно строго указывал Нике:
– Мои дети должны читать то, что им положено по статусу, а совсем не то, что валяется у них на тумбочках!
– А что такого у них на тумбочках? – наивно удивлялась Ника. – Марфи про любовь читает, так она – девочка, ей надо. А Петруша – вообще только инструкции к компьютерным играм.
– Вот-вот! – недобро хмурился ЕВР. – У Марфи в дневнике вчера прочел, что она страшно сочувствует какой-то семнадцатилетней путане, Петр заснул в обнимку с этим недоумком Бондом.
– Что? – похолодела Ника. – Не может быть, в доме чужих не было… – Сообразила, о чем речь, облегченно выдохнула. – А Марфинька… Чужие дневники вообще читать неприлично! А книжку ей подружка дала. Про пороки, так сказать, нашего общества. Должны же ваши дети, практически изолированные от внешнего мира, как-то познавать правду жизни!
– Вот пусть и познают на героических примерах, а не читают черт знает что! Никакого исторического воспитания! Их родной отец когда-то читал исключительно полезные книги…
– Какой отец? – еще больше запуталась Ника. – А вы что, не родной? А где тогда их отец?
– Какой отец? – опешил ЕВР. – А я кто?
– Кто? – Ника разозлилась. Мало того что ее запутал, так и сам запутался. – Откуда я знаю? Сами сказали, что их родной отец читает умные книжки.
– Ну.
– А вы, кроме биржевых котировок и анекдотов, вообще ничего не читаете! Что мне детей заставлять цены на нефть и курсы валют учить наизусть? Как стихи?
– Зачем вы так… – умерил свой напор ЕВР. – Дети Ропшина должны читать…
– Что?
– Познавательную и полезную литературу о личностях, в результате титанической деятельности которых и было сформировано великое Российское государство.
Ника задумалась:
– Про Путина, что ли? Неужели про него уже успели любовные романы сочинить? Или детективы? Не встречала… А кто написал? Донцова? Или Акунин?
ЕВР Никиному вопросу, как ей показалось, удивился, но вида не подал.
– И про Путина – тоже. Но главным образом про личностей более, так сказать, прошлых дней, типа Петра Первого и Марфы Посадницы.
Поэтому сегодня же посетите вместе с детьми книжный магазин. Вернусь – проверю. – И ЕВР раздраженно цыкнул зубом.
«Ясно, – подумала Ника, – опять деток биографиями тезок придется мучить! Нет бы по-нормальному назвать: девочку, например, Анжеликой, а мальчика – д’Артаньяном. Тогда бы девочка читала книжки про маркизу ангелов и страстную красивую любовь, а мальчик – про мушкетеров. Хотя мальчика можно было бы назвать и Димой, как Харатьяна, тогда он бы читал про «гардемаринов вперед», а девочку – все равно только Анжеликой!
Увы, Марфа и Петр были уже названы именно так, еще десять лет назад, как раз когда родились, так что переназывать все равно поздно. А именами, столь милыми Нике, были названы две бестолковые, хоть и очень симпатичные собаки – Анжи и Дарик.
Это, конечно, надо было постараться: четвероногим, пусть приятным, созданиям дать такие красивые, изысканные имена, а родным детям…
Ну не могла Ника этого безобразия понять!
С другой стороны, указания ЕВРа обсуждению не подлежали. Их следовало просто неукоснительно исполнять. Хотя чего вдруг он воспитанием детей озаботился? Ладно, книжный так книжный.
Она обновила едва заметную светло-розовую помаду на губах, напевая, открыла дверь и нос к носу столкнулась с Геной.
И все. Настроение было испорчено. Безвозвратно.
Конечно, Гена приехала некстати. Да «кстати» она вообще никогда не приезжала. Есть же люди с такими индивидуальными особенностями! Ну, скажите, чего таскаться в приличный дом, где живет практически полноценная семья, то есть отец, дети и няня? А Генриетта дня не пропустит! Вот и сейчас ворвалась как фурия, Нику чуть с ног не сбила, лицо в пятнах, шляпка набок, на длинном шелковом шарфе – дырища, видно, своим же каблуком и порвала, наступив…
– Боже, как я устала от этого дорожного хамства! – жеманно и томно проговорила Гена, картинно заламывая ухоженные тонкие, длинные пальцы с такими же по размеру ярко-зелеными в крупных ромашках ногтями. – Представь, на секундочку остановилась у бутика, ну того, нового, что у вас на углу открыли, а у меня отобрали права!
– Опять? – ахнула Ника. – Неделю же назад уже отбирали!
– В том-то и дело… – печально вздохнула Генриетта. – Эти – предпоследние…
– Как это? – Ника почувствовала себя полной дурой.
Вот у ее бывшего мужа Сереги тоже были права, и когда их за нетрезвость состояния отбирали, он с горя напивался еще сильнее. Потому что как жить – без всяких прав? А у Гены только на Никиной короткой памяти права отбирали уже раз сто! Поскольку Вероника была девушкой совершенно не любопытной, а, наоборот, любознательной, да и гостью все же полагалось занять разговором, она так прямо ее и спросила:
– А почему предпоследние-то? Остальные – где? Все поотбирали?
– Конечно! – гордо и даже заносчиво ответила Гена. – Я же взяток не даю! Приходится рассчитываться личными правами.
– Тогда чего расстраиваться? – недоуменно уставилась на нее Ника. – Если еще не все отдали – жить можно! Я тоже очень гаишников не люблю. И очень вас понимаю!
– Вероника, – устало поморщилась Генриетта. – Ну что ты можешь понять? Ты же не водишь машину…
– Не вожу, – покорно согласилась девушка. – Пока. Но ЕВР сказал, как только я обживусь в Москве, он оплатит мне автошколу, чтобы я была свободна в передвижении.
– Что?
Гена так подпрыгнула на стуле, что с ее хорошенькой головки слетела невнятная соломенная пендюрка, гордо именуемая шляпкой от Гуччи, и на белый свет явилось… У Ники даже слова не нашлось, чтобы ЭТО назвать. Короче, то, что когда-то именовалось волосами. Густо-оранжевого цвета с ярко-синими вкраплениями. Словно окунули в нечистый таз с оранжевой половой краской старую мочалку, а потом ее же сунули в банку с остатками синьки.
1 2 3 4 5