– поинтересовался русобородый.
– По-разному, Фрол, по-разному…
– Ну а все-таки? – не отставал любопытный Фрол.
– Тысчонок пять-десять.
– Не больно густо. У нас бабы столь на шишках кедровых выколачивают. Да и то – самые ленивые. А котора пошустрей, дак та и пятнашку вышулушиват, а то и двадцашку. Да и я… – Фрол замолчал, словно что-то обдумывая. – Я дак в ино время на охоте белкую, а сейчас… Сейчас вот с вами проводником топаю. И то лучше, чем груши околачивать. А вот скажи мне, друг Миша, – обратился он к темноглазому, – что в этих книгах такого написано, что вы за ними так носитесь?
– В основном эти книги религиозного содержания… – стал объяснять Миша, но запнулся. – Да ты вот лучше у Ивана спроси. Он – знаток, а я так… Сбоку припека…
Мужчина, которого назвали Иван, зевнул, потом поднялся, подошел к костру и веткой подцепил булькающий чайник. Потом он достал из рюкзака здоровенную чашку из толстого фаянса, расписанную парусными кораблями и коронами, отрезал громадный ломоть черного хлеба, намазал его маслом, сверху водрузил здоровенный кусок копченого мяса, потом бросил в чашку два пакетика чая «Lipton», насыпал на дно четыре ложки сахара и, наконец, налил в нее кипяток. Был он высок, широк в плечах и тоже черноволос, но выглядел совсем иначе, чем Миша. Если в том явственно проглядывали еврейские черты, то Иван был похож скорее на молдаванина или грека.
– Ну ты и здоров жрать, – с насмешливым уважением заметил Фрол, с интересом следивший за его манипуляциями.
– Советую и тебе эдак-то, – подсказал Иван.
– Нет, я наелся. Чайку похлебать можно, а это, – он кивнул на бутерброд, – лишнее.
– Ну, как знаешь.
– Ты лучше про книги расскажи.
– Да чего тут рассказывать. – Иван откусил от бутерброда, зажевал и запил чаем. – Книги эти старые. Большинство попало сюда вместе с первыми поселенцами. Весь здешний народ – староверы. Прибыли в Сибирь лет триста – триста пятьдесят назад. В эти места, конечно, позднее, но не намного. И чтобы молиться по-правильному, привезли с собой книги старопечатные. Удовлетворился объяснением? – И он снова откусил от бутерброда приличный кусок.
– Как понять, старопечатные? – не отставал Фрол.
– Рассказывать долго.
– Ну, так давай. Спешить-то некуда.
– Хорошо, расскажу. Ты про староверов слыхал?
– Про кержаков-то? Само собой. И батька, и матка у меня из них были. Только сгинули рано. На лодке весной через Енисей переправлялись, ну и потопли. Лодку льдиной перевернуло, они под воду ушли, и с концами. Ну, меня в город и определили, в детский дом… А там крестик сняли и надели пионерский галстук. Вот и вся моя религия.
– Понятно. Ну, слушай, если хочешь. Во времена царя Алексея Михайловича церковью управлял патриарх Никон. Сам он был простого рода, из мордвы, но характер имел сильный, вот и дошел до самого верха. Короче, с благословения царя решил он привести церковные книги к единому знаменателю.
– Это как?
– Вера православная происходит из Византии, и церковные книги оттуда. За века переписок, так сказать, «переизданий» в тексты вкралось много разночтений, неточностей, полученных в результате малограмотного перевода с греческого, разного рода «отсебятины» и так далее. Вот Никон и решил сделать все канонические тексты одинаковыми, а заодно привести некоторые элементы церковного обряда к греческому образцу. На первый взгляд это были ничего не значащие изменения, однако они сразу же раскололи тогдашнее общество.
– Какие изменения, например?
– Ну, скажем, креститься предписывалось не двумя пальцами, а тремя. Старое написание имени Сына Божьего Исус было переделано на греческий лад – Иисус. По-старому, во время крещения и венчания священнику нужно было обходить участников обряда по солнцу, а по-новому, – против солнца.
– И из-за этой канители и произошел раскол?!
– Представь себе! Люди, особенно простого звания, восприняли все эти изменения как введение новой веры. По тем временам это выглядело как вселенская катастрофа.
– Вроде развала СССР, – ввернул Миша.
– Похоже, только намного более впечатляюще. Поборники старой веры бросились в бега. На Белое море, в Заволжье, на Урал. Ну и в Сибирь тоже. Некоторые подались в Польшу, Прибалтику, Австрию…
– Даже в Австрию? – удивился Миша.
– Не в коронные земли, конечно, а на ее границы, скажем, в Буковину, входившую в ту пору в пределы Австро-Венгерской империи. Даже в Турции имелись староверы – «некрасовцы», донские казаки, ушедшие туда после поражения восстания Булавина, во главе со своим атаманом Игнатом Некрасой. Правительство преследовало старообрядцев, а те в знак протеста жгли себя…
– Как жгли? – недоуменно спросил Фрол.
– Самым натуральным образом. Так называемые гари устраивали. Подступят к скиту солдаты, а староверы соберутся в молельне, закроются изнутри и подожгут сами себя. Способ борьбы с Антихристом! Вообще говоря, царские власти прижимали старообрядцев во все времена. Облагали двойной подушной податью; давили, так сказать, налогом. Хотя среди них имелось много купцов и фабрикантов, подчас очень богатых. Рябушинские, например. Да и Морозовы – выходцы из старообрядцев. Они не жалели денег на поддержку истинно православной веры. В Москве, например, до сих пор существует Рогожское подворье, являющееся центром всего российского старообрядчества. Там же пребывает и Митрополия, то есть руководство Московской и Всея Руси Русской православной старообрядческой церкви. Нужно заметить: почти сразу же старообрядчество разделилось на три основные ветви или согласия: поповство, беспоповство и единоверчество. В свою очередь, эти согласия делятся на многочисленные толки. В здешних местах проживают беспоповцы-часовенники.
– Почему их зовут беспоповцы и часовенники? – не удержался от нового вопроса Фрол.
– Когда начался раскол, старообрядцы бежали от власти вместе со своими попами. Когда попы поумирали, новых ставить было некому, так как ни один архиепископ не являлся приверженцем старообрядства, а рукоположить в священники может только церковный иерарх, ну, начальник, другими словами. Поповцы с течением времени нашли в Австрии и склонили в старообрядство такого иерарха, митрополита Амвросия, а в среде беспоповцев из числа верующих выделились начетчики – руководители общин, знатоки Священного Писания, выполнявшие простейшие обряды, к примеру крещение. А часовенниками согласие называется потому, что моления у них проходят не в церквях, а в часовнях. Важнейшее отличие от других беспоповцев в том, что часовенники не перекрещивают тех, кто приходит к ним из других согласий. И крестятся они не в открытой воде, как иные согласия, а в деревянной бочке – купели. Теперь понятно?
– Понятно, что ничего не понятно, – отозвался Фрол. – Хренотень какая-то… Открытая вода, бочка… голова от этой чепухи закружилась. Я так понимаю: старая вера – она для стариков, а молодежи это все «до фени». Старики пущай кладут поклоны Иисусу Христу, а мы молимся другому богу.
– Какому же, интересно? – хихикая, спросил Миша.
– Да деньгам! Есть деньги – ты человек, а нет, молись не молись, чуханом и останешься.
Тут надобно слегка отвлечься от основной линии повествования и сообщить читателям, кто же такие эти бойкие молодцы в кирзовых сапогах и фуфайках и как их занесло в сибирские дебри.
Оба родились лет тридцать назад в тогдашнем Свердловске, в одном и том же районе, именуемом «Уралмаш». И двухэтажные домики с тесными квартирками, расположенные неподалеку от центральной проходной одноименного завода, на котором трудились их родители, стояли рядом друг с другом. Фамилия Михаила была Гурфинкель, а Ивана – Казанджий. Ходили ребята в одну и ту же школу, и даже в один и тот же класс, и не то чтобы очень дружили, но относились друг к другу вполне доброжелательно. Вечерами сиживали во дворе на сдвинутых вместе садовых скамейках, слушали завывания местных бардов, пили пиво, пялились на проходящих девчонок.
Мишка был наполовину евреем, а в Ваньке смешалось много кровей, хотя, когда его спрашивали о национальности, он равнодушно отвечал: украинец.
Мишка читал книжки про шпионов и фантастику, Иван предпочитал исторические романы. После школы Гурфинкель направил стопы в институт культуры, а Казанджий, не пройдя конкурс на исторический факультет Уральского университета, загремел в армию. Отслужив положенное, он вновь двинул на историка, закончил университет, поступил в аспирантуру, защитился и стал новоиспеченным кандидатом наук, каковых сегодня – пруд пруди. Мишка же институт культуры не окончил, вылетев с третьего курса. Не особенно огорчившись, он ударился в коммерцию.
Свердловск, ныне Екатеринбург, известен, в частности, и своими криминальными группировками, но Гурфинкель в бандиты не подался, а стал понемногу промышлять на толкучке, причем в довольно специфическом бизнесе; он занимался антиквариатом. Вначале просто скупал и перепродавал всякую мелочовку: каслинское литье, недорогие иконы, кузнецовский фарфор, монеты, рядовые ордена и медали, старые значки и прочее барахло, оказавшееся сегодня в цене. Дела шли неплохо. Появились постоянные покупатели. Но своего лотка, тем более магазинчика, Мишка не имел, справедливо полагаясь на принцип «все свое ношу с собой». В окрестностях Екатеринбурга и соседнего Челябинска немало крошечных старинных городков, где можно было разжиться весьма интересными вещицами. На своем потрепанном «BMW» Гурфинкель регулярно совершал объезды окрестностей, что-то покупал, что-то выменивал… Везде у него имелись знакомства. Он водил дружбу с чистенькими, богомольными старушками, спившимися интеллигентами, вороватыми юнцами с бегающими глазками. Эта пестрая публика исправно снабжала его товаром.
Но время шло, и Михаилу стало тесно в уральской глубинке. Интересующийся антиквариатом народ богател, запросы менялись. Если вчера какой-нибудь «подлинный ценитель» пускал слюни при виде тарелки фабрики Кузнецова, то сегодня ему требовался Фюрстенберг, Веджвуд или, на худой конец, Гарднер. География поездок изменилась. Были забыты все эти Невьянски, Ирбиты и Бакалы. Им на смену пришли Москва, Питер, а дальше – Вена и Лондон. Но Гурфинкель был не только дельцом, но и романтиком в душе. Ему хотелось настоящих приключений. Однако эти приключения должны непосредственно сочетаться с его бизнесом. Так родилась мысль смотаться в Сибирь на поиски старопечатных книг. Тем более у него имелся на этот товар весьма солидный покупатель. И тут Мишка вспомнил про Ивана Казанджия, который, по его сведениям, был специалистом в этой сфере.
Иван жил все в той же квартирке на «Уралмаше» вместе с матерью. Отец его к тому времени умер. Гурфинкель как бы случайно подстерег товарища по детским играм у подъезда и напросился в гости. За бутылкой коньяка он завел разговор о деле. К некоторому удивлению Мишки, Ивана не пришлось долго уговаривать. Он охотно согласился отправиться на поиски редких книг. Финансовую сторону экспедиции Гурфинкель брал на себя. Условия Иван поставил следующие: каждая третья книга, из числа добытых, принадлежит ему. Причем на выбор. Мишка после некоторого раздумья уступил, и как ему показалось, не прогадал. Во-первых, Казанджий точно знал, куда нужно ехать. И потом, несмотря на ученую степень, он оказался отнюдь не «книжным червем», а вполне компанейским парнем. Время как будто не изменило его. Он остался все тем же дворовым пацаном, каким помнил его Мишка. В первый же день в поезде они крепко выпили, расчувствовались, стали вспоминать детство, школу, знакомых девчонок… Словом, путешествие обещало стать не только полезным, но и приятным.
До Абакана добрались в спальном вагоне. Мишка решил шикануть. Там пересели на старенький, насквозь пропыленный автобус и покатили в Кызыл. В этом угрюмом городе, несмотря на помпезный центр и относительно современные девятиэтажки, похожем на огромную трущобу, задерживаться не стали. Мишка хотел переночевать в гостинице, но Иван, которому очень не понравились злобные взгляды, бросаемые на них плосколицыми аборигенами, решил без промедления двигать дальше. Пообедали в кафе со странноватым названием «Пещера» (впрочем, подаваемые блюда были довольно вкусными) и отправились на автовокзал. Такой же грязный автобус, как и первый, только поменьше, понес их вперед, на юг. Проехали еще пару сотен километров, потом вышли в деревушке, названия которой Мишка не запомнил, переночевали в «Доме колхозника», где, кроме них, никого не было, утром позавтракали яичницей с салом и вкуснейшими пирожками с картошкой. Объевшийся Мишка вновь улегся на звенящую растянутыми пружинами железную койку, а Иван куда-то убежал. Вернулся он через час и приказал немедленно собираться. И вот они уже летят на крохотном самолете вместе с пестрой компанией других пассажиров, среди которых старик-тувинец с перевязанной теплым платком щекой, курносая светловолосая молодуха-метиска с грудным ребенком на руках и дородная русская женщина со здоровенным гусаком в деревянной клетке. Сидя на деревянной скамье, Мишка то и дело поглядывал через плечо в иллюминатор. Под крылом низко летящего самолета проносились покрытые лесом горы, остроконечные, голые пики, синие глазки озер. Наконец «лайнер» резко пошел вниз, отчего пирожки с картошкой подступили к самому горлу, и прямо-таки упал на размокшее после дождя поле.
– Приехали, – объявил Иван. – Дальше придется передвигаться на подручных средствах.
Стоявшая на берегу бурной реки деревня оказалась большой и какой-то капитальной, что ли. Дома с крытыми дворами имели мощные, глухие ворота, высокие, капитальные заборы. Что происходило за этими заборами – оставалось тайной.
– Думаешь, здесь есть книги? – спросил Мишка у Ивана.
– Есть, скорее всего. Только к себе никто не пустит. Не доверяют приезжим. Идти нужно дальше, в тайгу… Там и народу поменьше, и сами люди попроще. Найдем знающего тропы и двинем.
Проводника удалось отыскать почти сразу же. В деревенской чайной Иван разговорился с белобрысым парнем по имени Фрол Сивков, представил себя и Гурфинкеля как ученых из Екатеринбурга, приехавших в эти места в этнографическую экспедицию. Поинтересовался: не знает ли Фрол подходящего человека, способного провести их в деревушки и заимки, стоящие на притоках Енисея.
– Дак я и есть, кто вам нужен, – тут же отрекомендовался парень. – И охотник, и рыбак, и следопыт. И лодка с мотором у меня имеется. Сколько положите?
Сговорились быстро. За день запаслись всем необходимым для хождений по тайге, закупили в местном сельпо провизию, амуницию, бензин для лодочного мотора, в последний раз переночевали в деревне, а утром отправились, как выразился Иван, «на маршрут».
Первая деревушка, куда они попали, стояла на взгорке над рекой и состояла всего из пяти домов. На берегу имелось несколько алюминиевых «казанок». Встретили их не то чтобы плохо, но весьма холодно. У первого же старичка, гревшегося на солнышке перед домом, Мишка нетерпеливо поинтересовался: имеются ли старинные книги.
– А вы кто? – в свою очередь, спросил дед.
– Ученые.
– Что-то не похожи.
– А на кого же мы похожи? – не отставал Мишка.
– На варнаков бродячих, – ничуть не смущаясь, заявил дед.
Иван стоял чуть поодаль и едва заметно усмехался.
Мишка слегка смутился и полез в карман за документами.
– Не нужны мне ваши бесовские бумаги, – отвел руку Мишки дед. – И книг у нас никаких нет. Ступайте своей дорогой.
Путешественники еще немного послонялись по деревушке, постучались в пару изб, но разговаривать с ними никто не желал, даже внутрь не пустили. Пришлось вновь возвращаться на берег.
– Ничего себе приемчик, – обескураженно произнес Мишка.
– А ты чего желал? Здравствуйте, пожалуйте… гости дорогие приехали. Кто же так начинает. А нет ли у вас книг старых? Ты же не дома. Там старая книга – зачастую ненужный хлам, оставшийся от умерших пращуров, а здесь почитаемая и веками оберегаемая от посторонних вещь. А ты – вынь да положь.
– Хорошо, в следующий раз говорить будешь сам, – охотно согласился Мишка.
Фрол завел мотор, и лодка понеслась вперед, подпрыгивая на бурунах быстрой речки. Через час пути по воде дорогу перегородили пороги. Вначале удавалось кое-как протискиваться между ними, но вскоре двигаться по реке стало вовсе невозможно. Пристали к берегу. Фрол выскочил из лодки и пошел вверх по берегу на разведку. Он вернулся минут через пятнадцать и сообщил, что пороги не длинные, однако по воде сквозь них не пройдешь, и придется тащить лодку по берегу. «Трудов на час», – сказал проводник.
1 2 3 4 5 6 7
– По-разному, Фрол, по-разному…
– Ну а все-таки? – не отставал любопытный Фрол.
– Тысчонок пять-десять.
– Не больно густо. У нас бабы столь на шишках кедровых выколачивают. Да и то – самые ленивые. А котора пошустрей, дак та и пятнашку вышулушиват, а то и двадцашку. Да и я… – Фрол замолчал, словно что-то обдумывая. – Я дак в ино время на охоте белкую, а сейчас… Сейчас вот с вами проводником топаю. И то лучше, чем груши околачивать. А вот скажи мне, друг Миша, – обратился он к темноглазому, – что в этих книгах такого написано, что вы за ними так носитесь?
– В основном эти книги религиозного содержания… – стал объяснять Миша, но запнулся. – Да ты вот лучше у Ивана спроси. Он – знаток, а я так… Сбоку припека…
Мужчина, которого назвали Иван, зевнул, потом поднялся, подошел к костру и веткой подцепил булькающий чайник. Потом он достал из рюкзака здоровенную чашку из толстого фаянса, расписанную парусными кораблями и коронами, отрезал громадный ломоть черного хлеба, намазал его маслом, сверху водрузил здоровенный кусок копченого мяса, потом бросил в чашку два пакетика чая «Lipton», насыпал на дно четыре ложки сахара и, наконец, налил в нее кипяток. Был он высок, широк в плечах и тоже черноволос, но выглядел совсем иначе, чем Миша. Если в том явственно проглядывали еврейские черты, то Иван был похож скорее на молдаванина или грека.
– Ну ты и здоров жрать, – с насмешливым уважением заметил Фрол, с интересом следивший за его манипуляциями.
– Советую и тебе эдак-то, – подсказал Иван.
– Нет, я наелся. Чайку похлебать можно, а это, – он кивнул на бутерброд, – лишнее.
– Ну, как знаешь.
– Ты лучше про книги расскажи.
– Да чего тут рассказывать. – Иван откусил от бутерброда, зажевал и запил чаем. – Книги эти старые. Большинство попало сюда вместе с первыми поселенцами. Весь здешний народ – староверы. Прибыли в Сибирь лет триста – триста пятьдесят назад. В эти места, конечно, позднее, но не намного. И чтобы молиться по-правильному, привезли с собой книги старопечатные. Удовлетворился объяснением? – И он снова откусил от бутерброда приличный кусок.
– Как понять, старопечатные? – не отставал Фрол.
– Рассказывать долго.
– Ну, так давай. Спешить-то некуда.
– Хорошо, расскажу. Ты про староверов слыхал?
– Про кержаков-то? Само собой. И батька, и матка у меня из них были. Только сгинули рано. На лодке весной через Енисей переправлялись, ну и потопли. Лодку льдиной перевернуло, они под воду ушли, и с концами. Ну, меня в город и определили, в детский дом… А там крестик сняли и надели пионерский галстук. Вот и вся моя религия.
– Понятно. Ну, слушай, если хочешь. Во времена царя Алексея Михайловича церковью управлял патриарх Никон. Сам он был простого рода, из мордвы, но характер имел сильный, вот и дошел до самого верха. Короче, с благословения царя решил он привести церковные книги к единому знаменателю.
– Это как?
– Вера православная происходит из Византии, и церковные книги оттуда. За века переписок, так сказать, «переизданий» в тексты вкралось много разночтений, неточностей, полученных в результате малограмотного перевода с греческого, разного рода «отсебятины» и так далее. Вот Никон и решил сделать все канонические тексты одинаковыми, а заодно привести некоторые элементы церковного обряда к греческому образцу. На первый взгляд это были ничего не значащие изменения, однако они сразу же раскололи тогдашнее общество.
– Какие изменения, например?
– Ну, скажем, креститься предписывалось не двумя пальцами, а тремя. Старое написание имени Сына Божьего Исус было переделано на греческий лад – Иисус. По-старому, во время крещения и венчания священнику нужно было обходить участников обряда по солнцу, а по-новому, – против солнца.
– И из-за этой канители и произошел раскол?!
– Представь себе! Люди, особенно простого звания, восприняли все эти изменения как введение новой веры. По тем временам это выглядело как вселенская катастрофа.
– Вроде развала СССР, – ввернул Миша.
– Похоже, только намного более впечатляюще. Поборники старой веры бросились в бега. На Белое море, в Заволжье, на Урал. Ну и в Сибирь тоже. Некоторые подались в Польшу, Прибалтику, Австрию…
– Даже в Австрию? – удивился Миша.
– Не в коронные земли, конечно, а на ее границы, скажем, в Буковину, входившую в ту пору в пределы Австро-Венгерской империи. Даже в Турции имелись староверы – «некрасовцы», донские казаки, ушедшие туда после поражения восстания Булавина, во главе со своим атаманом Игнатом Некрасой. Правительство преследовало старообрядцев, а те в знак протеста жгли себя…
– Как жгли? – недоуменно спросил Фрол.
– Самым натуральным образом. Так называемые гари устраивали. Подступят к скиту солдаты, а староверы соберутся в молельне, закроются изнутри и подожгут сами себя. Способ борьбы с Антихристом! Вообще говоря, царские власти прижимали старообрядцев во все времена. Облагали двойной подушной податью; давили, так сказать, налогом. Хотя среди них имелось много купцов и фабрикантов, подчас очень богатых. Рябушинские, например. Да и Морозовы – выходцы из старообрядцев. Они не жалели денег на поддержку истинно православной веры. В Москве, например, до сих пор существует Рогожское подворье, являющееся центром всего российского старообрядчества. Там же пребывает и Митрополия, то есть руководство Московской и Всея Руси Русской православной старообрядческой церкви. Нужно заметить: почти сразу же старообрядчество разделилось на три основные ветви или согласия: поповство, беспоповство и единоверчество. В свою очередь, эти согласия делятся на многочисленные толки. В здешних местах проживают беспоповцы-часовенники.
– Почему их зовут беспоповцы и часовенники? – не удержался от нового вопроса Фрол.
– Когда начался раскол, старообрядцы бежали от власти вместе со своими попами. Когда попы поумирали, новых ставить было некому, так как ни один архиепископ не являлся приверженцем старообрядства, а рукоположить в священники может только церковный иерарх, ну, начальник, другими словами. Поповцы с течением времени нашли в Австрии и склонили в старообрядство такого иерарха, митрополита Амвросия, а в среде беспоповцев из числа верующих выделились начетчики – руководители общин, знатоки Священного Писания, выполнявшие простейшие обряды, к примеру крещение. А часовенниками согласие называется потому, что моления у них проходят не в церквях, а в часовнях. Важнейшее отличие от других беспоповцев в том, что часовенники не перекрещивают тех, кто приходит к ним из других согласий. И крестятся они не в открытой воде, как иные согласия, а в деревянной бочке – купели. Теперь понятно?
– Понятно, что ничего не понятно, – отозвался Фрол. – Хренотень какая-то… Открытая вода, бочка… голова от этой чепухи закружилась. Я так понимаю: старая вера – она для стариков, а молодежи это все «до фени». Старики пущай кладут поклоны Иисусу Христу, а мы молимся другому богу.
– Какому же, интересно? – хихикая, спросил Миша.
– Да деньгам! Есть деньги – ты человек, а нет, молись не молись, чуханом и останешься.
Тут надобно слегка отвлечься от основной линии повествования и сообщить читателям, кто же такие эти бойкие молодцы в кирзовых сапогах и фуфайках и как их занесло в сибирские дебри.
Оба родились лет тридцать назад в тогдашнем Свердловске, в одном и том же районе, именуемом «Уралмаш». И двухэтажные домики с тесными квартирками, расположенные неподалеку от центральной проходной одноименного завода, на котором трудились их родители, стояли рядом друг с другом. Фамилия Михаила была Гурфинкель, а Ивана – Казанджий. Ходили ребята в одну и ту же школу, и даже в один и тот же класс, и не то чтобы очень дружили, но относились друг к другу вполне доброжелательно. Вечерами сиживали во дворе на сдвинутых вместе садовых скамейках, слушали завывания местных бардов, пили пиво, пялились на проходящих девчонок.
Мишка был наполовину евреем, а в Ваньке смешалось много кровей, хотя, когда его спрашивали о национальности, он равнодушно отвечал: украинец.
Мишка читал книжки про шпионов и фантастику, Иван предпочитал исторические романы. После школы Гурфинкель направил стопы в институт культуры, а Казанджий, не пройдя конкурс на исторический факультет Уральского университета, загремел в армию. Отслужив положенное, он вновь двинул на историка, закончил университет, поступил в аспирантуру, защитился и стал новоиспеченным кандидатом наук, каковых сегодня – пруд пруди. Мишка же институт культуры не окончил, вылетев с третьего курса. Не особенно огорчившись, он ударился в коммерцию.
Свердловск, ныне Екатеринбург, известен, в частности, и своими криминальными группировками, но Гурфинкель в бандиты не подался, а стал понемногу промышлять на толкучке, причем в довольно специфическом бизнесе; он занимался антиквариатом. Вначале просто скупал и перепродавал всякую мелочовку: каслинское литье, недорогие иконы, кузнецовский фарфор, монеты, рядовые ордена и медали, старые значки и прочее барахло, оказавшееся сегодня в цене. Дела шли неплохо. Появились постоянные покупатели. Но своего лотка, тем более магазинчика, Мишка не имел, справедливо полагаясь на принцип «все свое ношу с собой». В окрестностях Екатеринбурга и соседнего Челябинска немало крошечных старинных городков, где можно было разжиться весьма интересными вещицами. На своем потрепанном «BMW» Гурфинкель регулярно совершал объезды окрестностей, что-то покупал, что-то выменивал… Везде у него имелись знакомства. Он водил дружбу с чистенькими, богомольными старушками, спившимися интеллигентами, вороватыми юнцами с бегающими глазками. Эта пестрая публика исправно снабжала его товаром.
Но время шло, и Михаилу стало тесно в уральской глубинке. Интересующийся антиквариатом народ богател, запросы менялись. Если вчера какой-нибудь «подлинный ценитель» пускал слюни при виде тарелки фабрики Кузнецова, то сегодня ему требовался Фюрстенберг, Веджвуд или, на худой конец, Гарднер. География поездок изменилась. Были забыты все эти Невьянски, Ирбиты и Бакалы. Им на смену пришли Москва, Питер, а дальше – Вена и Лондон. Но Гурфинкель был не только дельцом, но и романтиком в душе. Ему хотелось настоящих приключений. Однако эти приключения должны непосредственно сочетаться с его бизнесом. Так родилась мысль смотаться в Сибирь на поиски старопечатных книг. Тем более у него имелся на этот товар весьма солидный покупатель. И тут Мишка вспомнил про Ивана Казанджия, который, по его сведениям, был специалистом в этой сфере.
Иван жил все в той же квартирке на «Уралмаше» вместе с матерью. Отец его к тому времени умер. Гурфинкель как бы случайно подстерег товарища по детским играм у подъезда и напросился в гости. За бутылкой коньяка он завел разговор о деле. К некоторому удивлению Мишки, Ивана не пришлось долго уговаривать. Он охотно согласился отправиться на поиски редких книг. Финансовую сторону экспедиции Гурфинкель брал на себя. Условия Иван поставил следующие: каждая третья книга, из числа добытых, принадлежит ему. Причем на выбор. Мишка после некоторого раздумья уступил, и как ему показалось, не прогадал. Во-первых, Казанджий точно знал, куда нужно ехать. И потом, несмотря на ученую степень, он оказался отнюдь не «книжным червем», а вполне компанейским парнем. Время как будто не изменило его. Он остался все тем же дворовым пацаном, каким помнил его Мишка. В первый же день в поезде они крепко выпили, расчувствовались, стали вспоминать детство, школу, знакомых девчонок… Словом, путешествие обещало стать не только полезным, но и приятным.
До Абакана добрались в спальном вагоне. Мишка решил шикануть. Там пересели на старенький, насквозь пропыленный автобус и покатили в Кызыл. В этом угрюмом городе, несмотря на помпезный центр и относительно современные девятиэтажки, похожем на огромную трущобу, задерживаться не стали. Мишка хотел переночевать в гостинице, но Иван, которому очень не понравились злобные взгляды, бросаемые на них плосколицыми аборигенами, решил без промедления двигать дальше. Пообедали в кафе со странноватым названием «Пещера» (впрочем, подаваемые блюда были довольно вкусными) и отправились на автовокзал. Такой же грязный автобус, как и первый, только поменьше, понес их вперед, на юг. Проехали еще пару сотен километров, потом вышли в деревушке, названия которой Мишка не запомнил, переночевали в «Доме колхозника», где, кроме них, никого не было, утром позавтракали яичницей с салом и вкуснейшими пирожками с картошкой. Объевшийся Мишка вновь улегся на звенящую растянутыми пружинами железную койку, а Иван куда-то убежал. Вернулся он через час и приказал немедленно собираться. И вот они уже летят на крохотном самолете вместе с пестрой компанией других пассажиров, среди которых старик-тувинец с перевязанной теплым платком щекой, курносая светловолосая молодуха-метиска с грудным ребенком на руках и дородная русская женщина со здоровенным гусаком в деревянной клетке. Сидя на деревянной скамье, Мишка то и дело поглядывал через плечо в иллюминатор. Под крылом низко летящего самолета проносились покрытые лесом горы, остроконечные, голые пики, синие глазки озер. Наконец «лайнер» резко пошел вниз, отчего пирожки с картошкой подступили к самому горлу, и прямо-таки упал на размокшее после дождя поле.
– Приехали, – объявил Иван. – Дальше придется передвигаться на подручных средствах.
Стоявшая на берегу бурной реки деревня оказалась большой и какой-то капитальной, что ли. Дома с крытыми дворами имели мощные, глухие ворота, высокие, капитальные заборы. Что происходило за этими заборами – оставалось тайной.
– Думаешь, здесь есть книги? – спросил Мишка у Ивана.
– Есть, скорее всего. Только к себе никто не пустит. Не доверяют приезжим. Идти нужно дальше, в тайгу… Там и народу поменьше, и сами люди попроще. Найдем знающего тропы и двинем.
Проводника удалось отыскать почти сразу же. В деревенской чайной Иван разговорился с белобрысым парнем по имени Фрол Сивков, представил себя и Гурфинкеля как ученых из Екатеринбурга, приехавших в эти места в этнографическую экспедицию. Поинтересовался: не знает ли Фрол подходящего человека, способного провести их в деревушки и заимки, стоящие на притоках Енисея.
– Дак я и есть, кто вам нужен, – тут же отрекомендовался парень. – И охотник, и рыбак, и следопыт. И лодка с мотором у меня имеется. Сколько положите?
Сговорились быстро. За день запаслись всем необходимым для хождений по тайге, закупили в местном сельпо провизию, амуницию, бензин для лодочного мотора, в последний раз переночевали в деревне, а утром отправились, как выразился Иван, «на маршрут».
Первая деревушка, куда они попали, стояла на взгорке над рекой и состояла всего из пяти домов. На берегу имелось несколько алюминиевых «казанок». Встретили их не то чтобы плохо, но весьма холодно. У первого же старичка, гревшегося на солнышке перед домом, Мишка нетерпеливо поинтересовался: имеются ли старинные книги.
– А вы кто? – в свою очередь, спросил дед.
– Ученые.
– Что-то не похожи.
– А на кого же мы похожи? – не отставал Мишка.
– На варнаков бродячих, – ничуть не смущаясь, заявил дед.
Иван стоял чуть поодаль и едва заметно усмехался.
Мишка слегка смутился и полез в карман за документами.
– Не нужны мне ваши бесовские бумаги, – отвел руку Мишки дед. – И книг у нас никаких нет. Ступайте своей дорогой.
Путешественники еще немного послонялись по деревушке, постучались в пару изб, но разговаривать с ними никто не желал, даже внутрь не пустили. Пришлось вновь возвращаться на берег.
– Ничего себе приемчик, – обескураженно произнес Мишка.
– А ты чего желал? Здравствуйте, пожалуйте… гости дорогие приехали. Кто же так начинает. А нет ли у вас книг старых? Ты же не дома. Там старая книга – зачастую ненужный хлам, оставшийся от умерших пращуров, а здесь почитаемая и веками оберегаемая от посторонних вещь. А ты – вынь да положь.
– Хорошо, в следующий раз говорить будешь сам, – охотно согласился Мишка.
Фрол завел мотор, и лодка понеслась вперед, подпрыгивая на бурунах быстрой речки. Через час пути по воде дорогу перегородили пороги. Вначале удавалось кое-как протискиваться между ними, но вскоре двигаться по реке стало вовсе невозможно. Пристали к берегу. Фрол выскочил из лодки и пошел вверх по берегу на разведку. Он вернулся минут через пятнадцать и сообщил, что пороги не длинные, однако по воде сквозь них не пройдешь, и придется тащить лодку по берегу. «Трудов на час», – сказал проводник.
1 2 3 4 5 6 7