Муза! Ты видишь, как счастливы все
девушки, женщины, вдовы...
Лучше погибну на колесе,
только не эти оковы.
Знаю: гадая, и мне обрывать
нежный цветок маргаритку.
Должен на этой земле испытать
каждый любовную пытку.
Жгу до зари на окошке свечу
и ни о ком не тоскую,
но не хочу, не хочу, не хочу
знать, как целуют другую.
Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:
"взор твой не ясен, не ярок..."
тихо отвечу:" она отняла
божий подарок".
1911
28
бечерняя комната
я говорю сейчас словами теми,
что только раз рождаются в душе.
Жужжит пчела на белой хризантеме,
так душно пахнет старое саше.
И комната, где окна слишком узки,
хранит любовь и помнит старину,
а над кроватью надпись по-французски
гласит:" SEIGNEUR, AYES PITIE DE NOUS".
Ты сказки давней горестных заметок,
душа моя, не тронь и не ищи...
Смотрю, блестящих севрских статуэток
померкли глянцевитые плащи.
Последний луч, и желтый и тяжелый,
застыл в букете ярких георгин,
и как во сне я слышу звук виолы
и редкие аккорды клавесин.
1911
29
надпись на неоконченном портрете
о, не вздыхайте обо мне,
печаль преступна и напрасна,
я здесь, на сером полотне,
возникла странно и неясно.
Взлетевших рук излом больной,
в глазах улыбка исступленья,
я не могла бы стать иной
пред горьким часом наслажденья.
Он так хотел, он так велел
словами мертвыми и злыми.
Мой рот тревожно заалел,
и щеки стали снеговыми.
И нет греха в его вине,
ушел, глядит в глаза другие,
но ничего не снится мне
в моей предсмертной летаргии.
30
сероглазый король
слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
"знаешь, с охоты его принесли,
тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!...
За ночь одну она стала седой".
Трубку свою на камине нашел
и на работу ночную ушел.
Дочку мою я сейчас разбужу,
в серые глазки ее погляжу.
А на земле шелестят тополя:
"нет на земле твоего короля..."
1910
31
рыбак
руки голы выше локтя,
а глаза синей, чем лед.
Едкий, душный запах дегтя,
как загар, тебе идет.
И всегда, всегда распахнут
ворот куртки голубой,
и рыбачки только ахнут,
закрасневшись пред тобой.
Даже девочка, что ходит
в город продавать камсу,
как потерянная бродит
вечерами на мысу.
Щеки бледны, руки слабы,
истомленный взор глубок,
ноги ей щекочут крабы,
выползая на песок.
Но она уже не ловит
их протянутой рукой.
Все сильней биенье крови
в теле, раненом тоской.
1911
***
мурка, не ходи, там сыч
на подушке вышит,
мурка, серый, не мурлычь,
дедушка услышит.
Няня, не горит свеча,
и скребутся мыши.
Я боюсь того сыча,
для чего он вышит?
1911
32
***
меня окликнул в новолунье
мой друг любимый. Ну так что ж!
Шутил:" канатная плясунья!
Как ты до мая доживешь?"
Ему ответила, как брату,
я не ревнуя, не ропща,
но не заменят мне утрату
четыре новые плаща.
Пусть страшен путь мой, пусть опасен,
еще страшнее путь тоски...
Как мой китайский зонтик красен,
натерты мелом башмачки!
Оркестр веселое играет,
и улыбаются уста.
Но сердце знает, сердце знает,
что ложа пятая пуста!
1911
***
я и плакала и каялась,
хоть бы с неба грянул гром!
Сердце темное измаялось
в нежилом дому твоем.
Боль я знаю нестерпимую,
стыд обратного пути...
Страшно, страшно к нелюбимому,
страшно к тихому войти.
А склонюсь к нему нарядная,
ожерельями звеня,
только спросит:" ненаглядная!
Где молилась за меня?"
1911
33
***
вере ивановой-шварсалон
туманом легким парк наполнился,
и вспыхнул на воротах газ.
Мне только взгляд один запомнился
незнающих, спокойных глаз.
Твоя печаль для всех неявная,
мне сразу сделалась близка,
и поняла ты, что отравная
и душная во мне тоска.
Я этот день люблю и праздную,
приду, как только позовешь.
Меня, и грешную, и праздную,
лишь ты одна не упрекнешь.
1912
34
из книги
ч е т к и
прости ж навек! Но знай,
что двух виновных,
не одного, найдутся имена
в стихах моих,
в преданиях любовных.
Баратынский
смятение
1
было душно от жгучего света,
а взгляды его-как лучи.
Я только вздрогнула: этот
может меня приручить.
Наклонился-он что-то скажет...
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
на жизни моей любовь.
2
не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
а с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
сливаются вещи и лица,
и только красный тюльпан,
тюльпан у тебя в петлице.
3
как велит простая учтивость,
подошел ко мне, улыбнулся,
полуласково, полулениво
поцелуем руки коснулся
и загадочных, древних ликов
на меня поглядели очи...
Десять лет замираний и криков,
все мои бессоные ночи
я вложила в тихое слово
и сказала его-напрасно.
Отошел ты, и снова стало
на душе и пусто и ясно.
1913
35
прогулка
перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Томилось сердце, не зная даже
причины горя своего.
Безветрен вечер и грустью скован
под сводом облачных небес,
и словно тушью нарисован
в альбоме старом булонский лес.
Бензина запах и сирени,
насторожившийся покой...
Он снова тронул мои колени
почти не дрогнувшей рукой.
1913
***
я не любви твоей прошу.
Она теперь в надежном месте...
Поверь, что я твоей невесте
ревнивых писем не пишу.
Но мудрые прими советы:
дай ей читать мои стихи,
дай ей хранить мои портреты
ведь так любезны женихи!
А этим дурочкам нужней
сознанье полное победы,
чем дружбы светлые беседы
и память первых нежных дней...
Когда же счастия гроши
ты проживешь с подругой милой
и для пресыщенной души
все сразу станет так постыло
в мою торжественную ночь
не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю.
1914
36
***
после ветра и мороза было
любо мне погреться у огня.
Там за сердцем я не уследила,
и его украли у меня.
Новогодний праздник длится пышно,
влажны стебли новогодних роз,
а в груди моей уже не слышно
трепетания стрекоз.
Ах, не трудно угадать мне вора,
я его узнала по глазам.
Только страшно так, что скоро, скоро
он вернет свою добычу сам.
1914
37
вечером
звенела музыка в саду
таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
на блюде устрицы во льду.
Он мне сказал: "я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Как не похожи на обьятья
прикосновенья этих рук.
Так гладят кошек или птиц,
так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
под легким золотом ресниц.
А скорбных скрипок голоса
поют за стеблющимся дымом:
"благослови же небеса
ты первый раз одна с любимым".
1913
38
***
все мы бражники здесь, блудницы,
как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
томятся по облакам.
Ты куришь черную трубку,
так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
чтоб казаться еще стройней.
Навсегда забиты окошки:
что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
похожи твои глаза.
О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
непременно будет в аду.
1913
39
***
косноязычно славивший меня
еще топтался на краю эстрады.
От дыма сизого и тусклого огня
мы все уйти, конечно, были рады.
Но в путаных словах вопрос зажжен,
зачем не стала я звездой любовной,
и стыдной болью был преображен
над нами лик жестокий и бескровный.
Люби меня, припоминай и плачь.
Все плачущие не равны ль пред богом.
Прощай, прощай! Меня ведет палач
по голубым предутренним дорогам.
40
***...
И на ступеньки встретить
не вышли с фонарем.
В неверном лунном свете
вошла я в тихий дом.
Под лампою зеленой,
с улыбкой неживой,
друг шепчет:" сандрильона,
как странен голос твой...
"
в камине гаснет пламя;
томя, трещит сверчок.
Ах, кто-то взял на память
мой белый башмачок
и дал мне три гвоздики,
не подымая глаз.
О милые улики,
куда мне спрятать вас?
И сердцу горько верить,
что близок, близок срок,
что всем он станет мерить
мой белый башмачок.
1913
41
***
безвольно пощады просят
глаза. Что мне делать с ними,
когда при мне произносят
короткое, звонкое имя?
Иду по тропинке в поле
вдоль серых сложенных бревен.
Здесь легкий ветер на воле
по-весеннему свеж, неровен.
И томное сердце слышит
тайную весть о дальнем.
Я знаю: он жив, он дышит,
он смеет быть не печальным.
1912
***
в последний раз мы встретились тогда
на набережной, где всегда встречались.
Была в неве высокая вода,
и наводненья в городе боялись.
Он говорил о лете и о том,
что быть поэтом женщине-нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
и петропавловскую крепость!
- затем что воздух был совсем не наш,
а как подарок божий-так чудесен.
И в этот час была мне отдана
последняя из всех безумных песен.
1914
42
***
покорно мне воображенье
в изображенье серых глаз.
В моем тверском уединенье
я горько вспоминаю вас.
Прекрасных рук счастливый пленник
на левом берегу невы,
мой знаменитый современник,
случилось, как хотели вы,
вы, приказавший мне: довольно,
поди, убей свою любовь!
И вот я таю, я безвольна,
но все сильней скучает кровь.
И если я умру, то кто же
мои стихи напишет вам,
кто стать звенящими поможет
еще не сказанным словам?
1913
слепнево
43
отрывок...
И кто-то, во мраке дерев незримый,
зашуршал опавшей листвой
и крикнул:" что сделал с тобой любимый,
что сделал любимый твой!
Словно тронуты черной, густой тушью
тяжелые веки твои.
Он предал тебя тоске и удушью
отравительницы любви.
Ты давно перестала считать уколы
грудь мертва под острой иглой.
И напрасно стараешься быть веселой
легче в гроб тебе лечь живой!..."
я сказала обидчику: "хитрый, черный,
верно, нет у тебя стыда.
Он тихий, он нежный, он мне покорный,
влюбленный в меня навсегда!"
1912
44
***
не будем пить из одного стакана
ни воду мы, ни сладкое вино,
не поцелуемся мы утром рано,
а ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
но живы мы любовию одною.
Со мной всегда мой верный, нежный друг,
с тобой твоя веселая подруга.
Но мне понятен серых глаз испуг,
и ты виновник моего недуга.
Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.
Лишь голос твой поет в стихах моих,
в твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
коснуться ни забвение, ни страх.
И если б знал ты как сейчас мне любы
твои сухие розовые губы!
1913
***
у меня есть улыбка одна;
так, движенье чуть видное губ.
Для тебя я ее берегу
ведь она мне любовью дана.
Все равно, что ты наглый и злой,
все равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой,
и со мной сероглазый жених.
1913
***
настоящую нежность не спутаешь
ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
несытые взгляды твои!
1913
45
***
проводила друга до передней.
Постояла в золотой пыли.
С колоколенки соседней
звуки важные текли.
Брошена! Придуманное слово
разве я цветок или письмо?
А глаза глядят уже сурово
в потемневшее трюмо.
1913
***
сколько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
под бесцветным ледком замирает.
И я стану-христос помоги!
- на покров этот, светлый и ломкий,
а ты письма мои береги,
чтобы нас рассудили потомки,
чтоб отчетливей и ясней
ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии славной твоей
разве можно оставить пробелы?
Слишком сладко земное питье,
слишком плотны любовные сети.
Пусть когда-нибудь имя мое
прочитают в учебнике дети,
и, печальную весть узнав,
пусть они улыбнутся лукаво...
Мне любви и покоя не дав,
подари меня горькою славой.
1913
46
***
здравствуй! Легкий шелест слышишь
справа от стола?
Этих строчек не допишешь
я к тебе пришла.
Неужели ты обидишь
так, как в прошлый раз,
- говоришь, что рук не видишь,
рук моих и глаз.
У тебя светло и просто.
Не гони меня туда,
где под душным сводом моста
стынет грязная вода.
1913
***
цветов и неживых вещей
приятен запах в этом доме.
У грядок груды овощей
лежат, пестры, на черноземе.
Еще струится холодок,
но с парников снята рогожа.
Там есть прудок, такой прудок,
где тина на парчу похожа.
А мальчик мне сказал, боясь,
совсем взволнованно и тихо,
что там живет большой карась
и с ним большая карасиха.
1913
47
***
каждый день по-новому тревожен,
все сильнее запах спелой ржи.
Если ты к ногам моим положен,
ласковый, лежи.
Иволги кричат в широких кленах,
их ничем до ночи не унять.
Любо мне от глаз твоих зеленых
ос веселых отгонять.
На дороге бубенец зазвякал
памятен нам этот легкий звук.
Я спою тебе, чтоб ты не плакал,
песенку о вечере разлук.
1913
***
мальчик сказал мне:" как это больно!"
И мальчика очень жаль.
Еще так недавно он был довольным
и только слыхал про печаль.
А теперь он знает все не хуже
мудрых и старых вас.
Потускнели и, кажется, стали уже
зрачки ослепительных глаз.
Я знаю: он с болью своей не сладит,
с горькой болью первой любви.
Как беспомощно, жадно и жарко гладит
холодные руки мои.
1913
48
***
лозинскому
он длится без конца-янтарный, тяжкий день!
Как невозможна грусть, как тщетно ожиданье!
И снова голосом серебряным олень
в зверинце говорит о северном сиянье.
И я поверила, что есть прохладный снег
и синяя купель для тех, кто нищ и болен,
и санок маленьких такой неверный бег
под звоны ровные далеких колоколен.
1912
голос памяти
глебовой-судейкиной
что ты видишь, тускло на стену смотря,
в час, когда на небе поздняя заря?
Чайку ли на синей скатерти воды,
или флорентийские сады?
Или парк огромный царского села,
где тебе тревога путь пересекла?
Иль того ты видишь у своих колен,
кто для белой смерти твой покинул плен?
Нет, я вижу стену только-и на ней
отсветы небесных гаснущих огней.
1913
49
***
я научилась просто и мудро жить,
смотреть на небо и молиться богу,
и долго перед вечером бродить,
чтоб утолить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи
и никнет гроздь рябины желто-красной,
слагаю я веселые стихи
о жизни тленной, тленной и прекрасной.
Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
пушистый кот. Мурлыкает умильней,
и яркий загорается огонь
на башенке озерной лесопильни.
Лишь изредка прорезывает тишь
крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
мне кажется, я даже не услышу.
1912
50
***
здесь все то же, то же, что и прежде,
здесь напрасным кажется мечтать.
В доме, у дороги непроезжей,
надо рано ставни запирать.
Тихий дом мой пуст и неприветлив,
он на лес глядит одним окном,
в нем кого-то вынули из петли
и бранили мертвого потом.
1 2 3 4 5 6