Дравиг ведь не отставал, а чего это ему стоило — в его-то возрасте — можно было только гадать. Не придумав ничего лучше, Найл остановился и принялся возиться с застежкой от плаща, давая время Дравигу, а заодно и себе передохнуть.
Площадка двенадцатого этажа заметно отличалась от предыдущих. И те тоже были пыльными и запущенными, и там также чувствовался резкий контраст между привычками и предпочтениями людей и пауков: вторые как раз любили находиться в подобных жилищах, однако здесь, на двенадцатом, ощущалась особенная заброшенность. И ветхость. Перила, которые, конечно, никто не чинил и этажом ниже, начали обваливаться именно здесь, наверху.
Полусгнившая дверь, растрескавшийся мрамор... Словно бы дома ветшали быстрее оттого, что в них никто больше не жил.
Впрочем, теперь уже не совсем: в конце длинного коридора у одной из дверей стояла охрана. Видимо, здесь и помещался преступник.
— Мне нужно остаться с ним наедине, — Найл не назвал никакого имени, обозначив личность заключенного так, как это было принято у пауков — особым телепатическим импульсом. Дравиг сразу же отозвал охрану.
Подождав, пока пауки спустились на несколько этажей, Найл открыл дверь.
Комната была небольшая, шагов пять длиной, однако темный ком в углу, казалось, совершенно в ней потерялся. Трудно было даже представить, чтобы огромный смертоносец смог до такой степени сжаться.
Найл прошел к единственному, с запыленным, наполовину выбитым стеклом, окну и присел на подоконник. Ком в углу ничем не показал, что заметил появление правителя.
Похоже, он не шевелился все те шесть часов, что провел здесь: пыль на полу в основном осталась нетронутой, и только там, где прошел Найл, остались четкие следы.
Надо было начинать разговор. Во-первых, по рангу, а во-вторых, потому что именно Найл настоял на этой встрече.
Но вот только как, с чего?
Конечно, Юс (так звали смертоносца) его чуть не убил, но сам он также стал объектом нападения. И это потрясающе усложняло дело: прощение и сочувствие человека, пусть даже его и называют посланником богини Нуады, — что может быть оскорбительнее?
Впрочем, как и любые разговоры, связанные с его, Юса, позором. Легче умереть. Он так и сделает: он уже себя приговорил — осталась чистая формальность: суд.
Найл достаточно хорошо знал смертоносцев: пытаться что-либо изменить — по меньшей мере наивно.
С другой стороны, хотя бы попробовать стоило, во всяком случае затем, чтобы узнать, кто отдал приказ бросить камень. Юс ведь находился какое-то время в мысленном контакте с Неизвестным. Только вот захочет ли Юс говорить...
—Мне нужна твоя помощь...
—Справляйся один... человек...
От неожиданности Найл вздрогнул: поразила его даже не грубость (слово «человек» на языке пауков считалось оскорблением), а то, что Юс так быстро «заговорил».
В каком-то смысле это уже было некоторой удачей.
—Да, я человек, но я имею голос в суде, и если скажу «нет», ты останешься жить. Вместе со своим позором...
Найл не успел закончить — Юс хлестнул ненавистью с такой силой, что правитель почти задохнулся. Казалось, ужас, который испытывали до него перед смертоносцами все предшествующие поколения, передался ему в эту минуту и, наверно, бы убил, но Юс вовремя одумался. Он был совсем молод, и где-то глубоко-глубоко в его сознании крошечной искоркой промелькнула надежда.
Тяжело дыша, Найл сполз с подоконника на пол и прислонился спиной к стене. Вот что значит потерять бдительность. Надо было думать, что Юс не в себе и вряд ли до конца способен контролировать свои поступки.
Хорошо еще, отражатель мысли находился в нерабочем состоянии, а то бы... Как только Найл стал правителем города пауков, он перестал носить ментальный рефлектор, но сегодня утром вынужден был снова прибегнуть к его услугам.
Память зачем-то продолжала — раз за разом — воспроизводить только что происшедшее, смакуя недавно пережитый страх. Найл с трудом заставил себя отвлечься и подумать о деле, ради которого пришел: уходить отсюда ни с чем он не собирался.
—Ты его боишься? — спросил Найл, на всякий случай заслоняясь от возможного удара, но его не последовало: Юс только еще больше сжался у себя в углу.
—Ты его боишься, — констатировал Найл.
—Нет.
—Ты ведь можешь ему отомстить.
—Все равно.
—Почему? — пытаясь проникнуть в наглухо закрытое сознание смертоносца, Найл нажимал то на одну болезненную точку, то на другую — что называется, подбирал ключи, но пока без всякого толку. Каково же было его удивление, когда невидимая дверь неожиданно распахнулась сама, и в его воображении возникла следующая картинка: густая паутина, крошечный, видимо, совсем недавно родившийся паучок и рядом мать...
Вообще-то, Найл смутно представлял себе взаимоотношения самцов и самок: смертоносцы не любили об этом распространяться. Кажется, взрослые самцы «покупали» матерей для своих будущих наследников — продолжателей рода. Однако здесь все было как-то нетипично: этот вот паучишка родился явно не по заказу — скорее по взаимному желанию. Найл даже бы сказал... Нет произнести «по любви» применительно к паукам не получалось даже мысленно, тем более он даже не представлял, поймет ли его Юс. Но тот прекрасно понял, и его ответ сопровождался ощущением, похожим на насмешку:
—Думаешь, только вы... — во второй раз он не сказал «люди», видимо, к нему уже начало возвращаться самообладание, — так умеете? Хотя теперь неважно... — возникшее ненадолго оживление тут же погасло: Юс снова захлопнул «дверь», но этого было достаточно.
Вот тебе и на: смертоносцы на протяжении нескольких веков так тщательно вытравливали из людей все человеческое, чтобы в конечном счете стать на них похожими. Трагедия Юса была теперь совершенно ясна. В далеком прошлом сам смысл существования самца заключался в воспроизведении себе подобных — дальше он мог умирать. Вайг рассказывал, что у некоторых видов менее разумных пауков самка вообще съедает самца после совокупления.
У смертоносцев статус самки тоже всегда был выше, но и самец в свою очередь занимал определенное положение, которое потом передавалось потомкам. И вот Юс, исполнив свое биологическое предназначение, одним лишь социальным поступком все перечеркнул. Теперь уж Найл тем более не собирался отступать:
—Ты мог бы хотя бы попробовать что-нибудь исправить, — осторожно начал он.
—Уходи.
—Ты сдаешься раньше времени!
— Уходи, — Юс угрожающе поднялся. Он был очень, очень крупным и сильным, но одновременно в нем чувствовалось и своеобразное изящество, а его блестящая шуба казалась на удивление шелковистой...
Он хотел реванша. Хоть в чем-нибудь: только тогда ему можно было жить дальше — хоть малейшее оправдание перед собой, таким молодым, еще недавно таким непобедимым...
И Найл все понял, и решил, что игра стоит свеч. Во всяком случае успел подумать, что играет он, потому что уже в следующую минуту невольно превратился в игрушку сам...
Прыжок Юса был ошеломляющее стремительным и мощным. Найл ощутил мгновенную боль и вслед за ней странное оцепенение. Однако это не было похоже на сонное равнодушие, о котором рассказывал когда-то дед Джомар. Смертоносец ввел яда ровно столько, чтобы человек не мог сопротивляться, не мог позвать на помощь, но ощущал боль и главное — страх! Он обвивал паутиной нарочито медленно, каждым движением подчеркивая свое превосходство, наслаждаясь беспомощностью жертвы. Затем, перекинув несколько клейких нитей, заставил превращенного в кокон человека качаться между полом и потолком...
Быстро застывающая паутина больно врезалась в тело, но вместо естественного желания освободиться Найла охватила дикая паника, что он связан слишком слабо и вот-вот сорвется, упадет. Еще бы: он висел над пропастью; ветер раскачивал легкую, почти невесомую паутину, и с каждым порывом темнота внизу приближалась, раскрывая хищную бездонную пасть. Найл пытался кричать, пытался звать на помощь, но он был совсем один...
И тут неожиданно появилось оно. Большое, сильное и доброе. Главное, очень-очень доброе. И оно его спасло: подняло высоко-высоко, и мерзкая пропасть исчезла... Но нет! Доброе, милое, великодушное существо, оказывается, голодно. Разве можно терпеть подобную несправедливость — от горя у Найла разрывалось сердце, и как он обрадовался, узнав, что способен сам, своим телом насытить ненаглядного спасителя. Надо только постараться сделать мягким...
Он это сделает, у него получится... вот уже весь он превратился в студенистую аморфную массу — не поддается только что-то внутри. Что-то очень твердое. Еще, еще... Найл готов рыдать от отчаяния, от ненависти к себе, но ничего невозможно поделать: то, твердое, не поддается — наоборот, вдруг начинает расти, разливаться, возвращая телу прежнюю форму и твердость...
Сознание Найла походило на стремительно распрямляющуюся пружину, на пути которой неожиданно возникла преграда. Человек и паук были примерно равны по силам, но несколько секунд противостояния показали, что Найл понемногу начинал одерживать верх. Юс выдыхался. Он действительно был голоден, к тому же немалая часть энергии ушла на глупую вспышку гнева, затем на этот последний бросок.
Смертоносец держался потому, что только один единственный «шаг» назад означал теперь для него смерть — нравственную, а потом и физическую — зато каждая секунда мучительной, рвущей на части боли все еще была жизнью. Его жизнью — с блаженным покоем, когда полностью сливаешься с Богиней, чувствуя, как она наполняет тебя желанной энергией; с ночным ветром, раскачивающим паутину...
Последние капли жизни вставали на пути безжалостной воли человека и одна за другой иссякали, таяли... Слабеющий Юс не уловил того момента, когда все вдруг закончилось: посланец Богини и он отступили одновременно — и значит, он не проиграл...
Если бы Найл мог себе представить, что ему придется пережить, он бы на такое не решился — Юс его почти уничтожил, растоптал, превратил в некую полуразумную, активно желающую быть немедленно съеденной пищу. Кошмар... Оставалось лишь надеяться, что хотя бы не зря, и смертоносец, испытав чувство превосходства над человеком, поверит, что его жизнь еще не кончена. Во всяком случае Найлу очень хотелось на это надеяться.
—Отпусти, — приказал он Юсу, правда от перспективы вновь ощутить прикосновение его лап невольно обдало холодом. — Отпусти, ты получил, чего хотел.
Несколько минут Найл просто отдыхал: ни шевелиться, ни говорить, ни даже думать пока не было сил. Рядом бесформенной кучей валялась скомканная Юсом паутина.
—Выброси в окно... — глядя, как смертоносец выполняет его очередной приказ, Найл, который все еще не до конца пришел в себя, вдруг осознал, что добился своего.
Перед ним был по существу его ровесник, удачливый и избалованный — отец Юса принадлежал к паучьей знати. Жизнь его разбилась внезапно, и ничего на свете не хотел он теперь, как только склеить, исправить.
— Так ты будешь мне помогать?
Можно было даже не спрашивать: Юс окончательно пришел в себя и, стыдясь своей дикой, безумной выходки, пытался во что бы то ни стало загладить вину перед правителем. В его мыслях, которые были сейчас полностью открыты, Найл уловил любопытный оттенок: Юс считал свое поведение позорным, несовместимым с данным ему воспитанием; смертоносцу прямо-таки было больно думать, что кто-то считает его, Юса, не способным сдерживать свои эмоции...
Да, теперь было ясно, почему смертоносец так долго не хотел ничего рассказывать: не очень-то приятно признавать в своей полной беспомощности.
Кто-то грубо и бесцеремонно воспользовался его телом, прямо-таки подавив сознание, Причем, легко — почти не встретив сопротивления. Так внедрился когда-то в служительницу Одину сам Смертоносец-Повелитель. Но Одина, в отличие от Юса, к подобному вмешательству привыкла с детства и ничего не имела против. Здесь же... Какой силой надо для этого обладать? И каково было Юсу, когда он, очнувшись, узнал о «приключениях» своего тела »?
Каждое соприкосновение с Неизвестным увеличивало масштабность происходящего: он явно пытался запугать Найла, постепенно обнаруживая свою мощь, демонстративно увеличивая ее раз за разом. А мощь действительно была колоссальной, вызывающей; странно только, почему до сих пор не подняли тревогу смертоносцы...
—???
Ответ, полученный от Юса, Найла поразил: тревога была поднята, и сразу, но пока безрезультатно. Р1 он еще хотел что-то там обнаружить в сознании гужевых...
Мысленно вернувшись ко взрыву, Найл попытался припомнить, не произошло ли чего-нибудь особенного раньше... Нет, первым в цепи событий стоял все-таки взрыв. Затем контакт ночью, нападение на Юса... хотя еще раньше пытались контролировать Вайга. Возможно, Найл упускал из вида что-нибудь на первый взгляд менее яркое и значительное. Об этом стоило серьезно подумать, но сначала необходимо было срочно решать другую проблему.
-Юс?
—Мой повелитель? — действительно, смертоносец умел быть и вежливым.
—Мы с тобой не встречались раньше?
—В зале Памяти. Вы говорили тогда с Повелителем Хебом и Советником Квизибом.
Вот это да... Найл спросил просто так, но, видимо, Юсу сегодня суждено было продолжать его удивлять.
«Иста...» — вспомнилось как-то само собой.
—А ты не согласился бы помочь мне рассказать услышанное тогда одной девушке?
—Конечно, мой повелитель, только... — этого Найл совсем не учел: двусмысленное положение, в котором оказался Юс, делало его козлом отпущения. Смертоносец-преступник... или смертоносец-жертва, послушный исполнитель чужой воли? Естественно, Юс выбирал первое: ни один из его сородичей на его месте не согласился бы открыто признать перед бывшими рабами и слугами свое бессилие. Но виновный должен понести наказание: прощать подобные выходки означало бы подрывать с таким трудом созданное равновесие между пауками и людьми. К тому же объявлять во всеуслышанье о масштабе существующей угрозы Найл также не торопился, опасаясь паники среди горожан. Надо было быстро что-то решать, но ничего, как на зло, не приходило в голову, а ошибка в такой ситуации могла слишком дорого стоить.
—Пожалуй, ты прав, — сдался Найл. — Оставайся пока здесь — обязательно что-нибудь придумаем. Он сразу почувствовал, как изменилось настроение смертоносца; и неудивительно: слишком уж хрупким было установившееся всего несколько минут назад доверие.
У дверей обиталища пауков Найла ждала повозка.
—В школу, — усаживаясь на сидение, приказал он.
—Хорошо, мой господин, — отозвался Арант: он казался гораздо толковее, и второй гужевой — Нит — беспрекословно признавал его лидерство.
До здания школы было так близко, что Найл только успел подумать, каким длинным выдался сегодняшний день. Да что день — только лишь утро. Столько всего произошло: и приезд Вайга, и еще одно покушение, и разговор с Юсом... Хм, разговор...
Найл поморщился.
Он сочувствовал смертоносцу, и в то время воспоминание от общения с пауком трудно было назвать приятным. И слишком во многих отношениях. При всем этом изволь еще казаться бодрым: Найл только и успевал отвечать на поклоны горожан, попадавшихся навстречу повозке.
Школьный коридор встретил тишиной — занятия уже давно закончились — и своим обычным полумраком.
«Освещение...» — уже в который раз вспомнил Найл, в раздумье остановившись около одной из дверей. Полной уверенности, что это именно та, нужная ему дверь, у него не было. Но Иста, видимо, услышала шаги и сама вышла навстречу.
—Доброе утро, — улыбнулась она и... покраснела.
«Доброе — это как раз в точку...» — подумал Найл, отыскав глазами стул, на котором сидел вчера, — чем-то он ему понравился — и с удовольствием на него шлепнулся. Стоять после «игры» с Юсом что-то совсем не хотелось: ноги дрожали, да и, вообще, во всем теле продолжала чувствоваться отвратительная слабость.
—А я уже думала, вы не придете... — начала Иста.
«И однако, несмотря ни на что ждала...» — Найл все более и более склоняясь к тому, что здорово переоценил свои силы.
—Я обещал, — сказал он вслух, поворачиваясь к подходившей из-за спины девушке. — Хотя и мало на что гожусь, — странно, состояние, которое испытывал сейчас Найл, напоминало опьянение: он управлял собой, словно бы откуда-то издалека, и неизвестно отчего было хорошо, и хотелось смеяться.
—Вам нужно отдохнуть.
Найл вспомнил разбитое окно и слегка усмехнулся. Последние два дня, похоже, кто-то специально занимался исключительно тем, чтобы его измотать, и настолько преуспел в своей деятельности, что добился обратного. Организм Найла, не выдержав напряжения, сам перешел в режим отдыха. Вне зависимости от.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31