Главный полдень
Книга первая
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, РАССКАЗАННАЯ АЛЕШЕЙ СОКОЛОВЫМ *
Утро. Федя-гитарист

В тот день с утра было очень жарко и солнечно. От жары я проснулся
рано, позавтракал вместе с матерью и рано, задолго до восьми, пошел в
школу. Помню, как на проспекте сильно, терпко пахло тополевыми чешуйками,
и липы были дымные, светло-зеленые, и солнце горело в витринах универмага.
Дверь магазина была заперта, но Федя-гитарист уже сидел на ступеньках со
своей гитарой и жмурился. Я еще подумал, что на молокозаводе кончилась
ночная смена и Федя прямо с работы явился ка свидание с Неллой,
продавщицей из обувной секции. Я прошел по другой стороне улицы, свернул
за угол, к школе, и тогда уже удивился - не такой он человек, Федя, чтобы
сидеть и ждать. Он лучше встретит девушку около дома и проводит с громом,
с гитарой - э-эх, расступись!.. Он такой парень. Утро, вечер - ему все
нипочем. Я думал о нем и улыбался, потому что мне такие люди нравятся.
Потом я стал думать, удастся ли днем, после школы, накопать червей для
рыбной ловли.
Я прошел по пустой лестнице, положил портфель и посмотрел в окошко.
Федя-гитарист по-прежнему сидел на ступеньках универмага и держал на
вытянутых руках гитару. Понимаете? Он ее рассматривал и хмурился: что это
мол, за штука? Пожал плечами. Взял несколько аккордов и еще раз пожал
плечами. Потом он стал притопывать ногой и с удивлением смотрел на свой
ботинок, заглядывая сбоку, на петушиный манер, - гитара ему мешала.
Я опять заулыбался - наш знаменитый гитарист будто заново учился
играть на гитаре. Выдумает же - забавляться так чудно и в такую рань!
Минуты через две-три у универмага появился заведующий почтой. Федя
его окликнул. Мне через стекла не было слышно, что сказал Федя-гитарист,
но заведующий почтой свернул и подошел к ступенькам.
И тогда произошло вот что. Заведующий сделал неверный шаг, двумя
руками схватился за грудь, сразу выпрямился, опустил руки и зашагал
дальше, не оглядываясь. Через полминуты стеклянная дверь почты открылась,
заведующий скрылся за ней, а потом до меня долетел резкий стук
закрывающейся двери. Федя сидел, словно ничего не произошло, и постукивал
по гитаре костяшками пальцев. А я уж смотрел на него во все глаза: что он
еще выкинет? На улице стало людно - шли служащие на работу, из подъездов
выскакивали ребята и мчались к школьному подъезду. До звонка оставалось
всего пять минут. Степка, торопясь, сдувал с моей тетради задачки по
геометрии. Я смотрел, значит, целых полчаса, а Федя все сидел, опустив
гитару к ноге, и равнодушно жмурился на прохожих. И вдруг он поднял
голову... Тяжко подрагивая при каждом шаге, к почте торопился седой,
грузный телеграфист, важный, как генерал. Он всегда проходил мимо в это
время, всегда спешил и перед угловой витриной универмага смотрел на часы и
пытался прибавить шагу. Он весит килограммов сто, честное слово! Именно
его Федя выбрал из всех прохожих и что-то ему говорил, просительно
наклоняя голову. Тот обернулся - даже его спина, туго обтянутая форменной
курткой, выражала недовольство.
Я приподнялся. Старый телеграфист будто налетел на невидимую веревку.
Нырнул всем корпусом, просеменил и остановился, схватившись обеими руками
за грудь. Я думал, он упадет. Гитарист равнодушно смотрел на свой
притопывающий ботинок, не приподнялся даже, скотина такая! Старик же мог
насмерть разбиться о ступеньки. К счастью, он не упал - выпрямился и как
будто взял у гитариста что-то белое. И сразу пошел дальше прежней
походкой. Хлопнула дверь почты, только солнце уже не блеснуло в стекле. А
Федя-гитарист встал и пошел прочь.
Гитара осталась на ступеньках.
Я оглянулся - учителя еще не было - и прыгнул через скамьи прямо к
двери. Кто-то вскрикнул: "Ух!" - я вылетел в коридор и ходом припустился
вниз, торопясь проскочить мимо учительской, чтобы вдруг случайно не
встретиться с Тамарой Евгеньевной.
Звонок заливался вовсю, когда я выбежал из подъезда. Улица казалась
совсем другой, чем сверху, и гитары не было на ступеньках универмага. Я
пробежал вперед, на газон между тополями, и увидел совсем близко Федю - он
успел вернуться за гитарой и опять отойти шагов на двадцать. Черный лак
инструмента отражал все, как выпуклое зеркало на автобусах: дома, деревья,
палевый корпус грузовика, проезжающего мимо. И меня, а рядом со мной
кого-то еще. Я оглянулся. Рядом со мной стоял Степка, совершенно белый от
волнения.

Такси

- Ты что? Тревога? - спросил Степка.
- С ним что-то неладно. - Я кивнул на спину гитариста.
- С Федором? А тебе-то что за дело? Ну и псих...
Я не знал, как быть. Мы торчали посреди улицы, где любой учитель мог
нас взять на карандаш и завернуть обратно в школу. А гитарист удалялся по
проспекту вниз, к Синему Камню - это у нас поселок так называется, два
десятка домов за лесопарком. Тут выглянула из школы техничка тетя Нина, и
мы, как зайцы, дунули через улицу.
Гитарист неторопливо вышагивал по длинным полосам тени, здоровался со
знакомыми, встряхивал чубом. Мы шли за ним. Зачем? Я этого не знал, а
Степка тем более. Он взъерошился от злости, но вел себя правильно - шел
рядом и молчал. Так мы прошли квартал, до нового магазина "Фрукты - соки",
перед которым стояло грузовое такси. Оно тоже было новое. Взрослые на
такое не обращают внимания, а мы знали, что в городе появились два новых
грузовых такси, голубых, с белыми полосами и шашками по бортам и с белыми
надписями "таксомотор". Сур нам объяснил, почему "таксомотор": когда
автомобили только появились, их называли "моторами". Так вот, одно из
новых такси красовалось у тротуара и уютно светило зеленым фонариком.
Мордастый водитель сидел на подножке, насвистывал Федину любимую песню "На
Смоленской дороге снега, снега...". Мы видели по гитаристовой спине, что
он и такси заметил, и водителя, и свою "Дорогу" услышал и узнал отлично.
Он небрежно вышагивал - высокий, поджарый, в черных брюках и рубашке и с
черным инструментом под мышкой. Конечно, водитель с ним поздоровался. Федя
остановился и сказал:
- А, привет механику!
Я подхватил Степку за локоть, и мы прошли мимо и остановились за
кузовом машины. Степка молча, сердито выдернул локоть. Машина дрогнула,
завизжал стартер... Я пригнулся, заглянул под машину и увидел ногу в
черной штанине. Нога поднималась с земли на подножку. Это гитарист садился
в кабинку. "Давай", - сказал я, и мы разом ухватились за задний борт,
перевалились в кузов, под брезентовую крышу, пробежали вперед и сели на
пол. Спинами мы прижимались к переднему борту, и нас не могли заметить из
кабины. И машина сразу тронулась. Пока она шла тихо, я рискнул
приподняться и заглянуть в окошечко - там ли Федя. Он был там. Гриф гитары
постукивал о стекло.
Я прижал губы к Степкиному уху и рассказал о заведующем почтой,
телеграфисте и вообще о Фединых фокусах. Машина ехала быстро. На ухабах
нас било спинами и головами о доски борта. Поэтому, может быть, посреди
рассказа я стал сам с собой спорить. Сказал, что я дурень и паникер и
напрасно втянул Степку в историю. Конечно, Федя вел себя очень странно, да
какое наше дело? Он вообще чудной. А я паникер.
Степка убрал ухе и сморщился. Он моей самокритики не выносит. Он
показал, как играют на гитаре, и прошептал:
- А это он что - разучился? Ты видел, чтобы он гитару забывал?
Я зашептал в ответ, что после ночной смены можно голову позабыть, а
не гитару. Что Феде просто надоело ждать Нелку. Он сидел, ему было скучно,
и он шутил со знакомыми. Например, так: "А почту вашу ограбили". Почтари -
будь здоров! - хватались за сердце. Потом он решил поехать Нелке
навстречу, воспользовался своей популярностью и поехал на грузовом такси.
Нормальное поведение. Друзей у него в городе каждый третий. Ну каждый
пятый, не меньше...
- К Нелке поехал? - сказал Степка. - Она живет в обратной стороне
вовсе. - Он подумал и добавил: - Хороши шуточки! А с гитарой на завод не
пускают.
- Его везде пропустят.
- Это молокозавод, - сказал Степка. - Там чистота и дисциплина. А ты
- идият.
Я все-таки рассердился:
- Ну, паникер, ну, шпионских книжек начитался, но почему я идиот?
- Потому. Федька вчера выступал в совхозе, в ихнем клубе. Загулял,
наверно. А ты - лапша. Начал дело - доведи его до конца.
- Вот сам и доводи до конца, - окрысился я и полез к заднему борту,
чтобы спрыгнуть, но в эту секунду по кузову забарабанили камешки, машина
резко прибавила скорость, - кончился город, пошло шоссе. Мы слышали, как
смеются в кабине те двое, а машина летела, как реактивный самолет.
Приходилось ехать дальше. Мы в два счета проскочили стадион, сейчас будет
подъем, и там спрыгнем... В-з-з-з! - внезапно провизжали тормоза, машина
встала, и мы ясно услышали голос гитариста:
- ...Пилотируешь, как молодой бог. Будь здоров!
- Да что там! - говорил водитель. - Будь здоров!
Степка влепил кулаком себе по коленке... Здесь, на юру, из машины не
вылезешь - кругом поле. Но гитарист небрежно сказал:
- А поехали со мной, механик... Здесь рядом. Покажу такое - не
пожалеешь.
Степка развел и сложил ладони: ловушка, мол... Я кивнул. Мы ждали,
выкатив глаза друг на друга. Удивительно был прост этот "механик"! Он
только проворчал:
- Поехать, что ли... Не сядем?..
Дверца хлопнула, машина прокатилась до лесопарка и свернула на
проселок.
Нас кидало в кузове, пыль клубами валила сзади под брезент. Зубы
лязгали. Я чихнул в живот Степке. Но машина скоро остановилась.
- Пылища - жуть, - произнес Федин голос. - Топаем, механик?
Водитель не ответил.
- Э, парень, да ты чудак! - весело сказал Федя. - Сколько проехал,
полста метров осталось... Ленишься? Езжай тогда домой.
- На "слабо" дураков ловят, - прошептал Степа.
Водитель шел неохотно, оглядывался на машину. Место было подходящее
для темного дела - опушка елового питомника. Елочки здесь приземистые, но
густые и растут очень тесно. Сначала скрылся за верхушками русый хохол
гитариста, потом голова шофера в грязной кепке.
Мы спрыгнули в пыль, переглянулись, пошли. По междурядью, по мягкой
прошлогодней хвое. Впереди, шагах в двадцати, был слышен хруст шагов и
голоса.

Еловый пень

Междурядье было недлинное. Еще метров пятьдесят - и откроется круглая
полянка. Туда и вел Федя таксиста, причем их аллейка попадала аккуратно в
середину поляны, а наша как бы по касательной, вбок. Я было заторопился,
но Степан махнул рукой, показывая: "Спокойно, без спешки!".
Эх, надо было видеть Степку! Он крался кошачьим шагом, прищурив рыжие
глаза. Мы с Валеркой знали, и Сур знает, что Степка - настоящий храбрец, а
что он бледнеет, так у него кожа виновата. На этом многие нарывались.
Видят - побледнел, и думают, что парень струсил, и попадают на его любимый
удар - свинг слева.
Значит, Степка, такой белый, что хоть считай все веснушки, и я - мы
проползли последние два-три метра под еловыми лапами и заглянули на
поляну.
Солнца еще не было на поляне. Пробивались так, полосочки, и прежде
всего я увидел, как в этих полосах начищенными монетами сияют ранние
одуванчики. Две пары ног шагали прямо по одуванчикам.
- Ну вот, друг мой механик, - говорил Федя. - Видишь ли ты пень?
- Вижу. А чего?
- Да ничего. Замечательный пень, можешь мне поверить.
- Пе-ень? - спросил шофер. - Пень, значит... Так... Пень... - Он
булькнул горлом и проревел: - Ты на него смотреть меня заманил...
балалайка?
- А тише, - сказал Федя. - Тише, механик. Этого пенечка вчера не
было. Се ля ви.
- "Ля ви"? - визгливо передразнил шофер. - Значит, я тебя довез. А
кто твою балалайку обратно понесет? - заорал он, и я быстро подался
вперед, чтобы видеть не только их ноги. - И кто тебя обратно понесет?
Федя сиганул вбок, и между ним и шофером оказался тот самый пень.
Шофер бросился на Федю. Нет, он хотел броситься, он пригнулся уже и вдруг
охнул, поднял руки к груди и опустился в одуванчики. Все было так, как с
двумя предыдущими людьми, только они удерживались на ногах, а этот упал.
Впрочем, он тут же поднялся. Спокойно так поднялся и стал вертеть
головой и оглядываться. И гитарист спокойно смотрел на него, придерживая
свою гитару.
Я толкнул локтем Степана. Он - меня. Мы старались не дышать.
- Это красивая местность, - проговорил шофер, как бы с трудом находя
слова.
Гитарист кивнул. Шофер тоже кивнул.
- Я - Угол третий. Ты - Треугольник тринадцать? - проговорил
гитарист.
Шофер тихо рассмеялся. Они и говорили очень тихо.
- Он самый, - сказал шофер. - Жолнин Петр Григорьевич.
- Знаю. И где живешь, знаю. Слушай, Треугольник... - Они снова
заулыбались. - Слушай... Ты водитель. Поэтому план будет изменен. Я не
успел доложить еще, но план будет изменен без сомнения...
- Развезти эти... ну, коробки, по всем объектам?
- Устанавливаю название: "посредник". План я предложу такой - отвезти
"большой посредник" в центр города. Берешься?
Шофер покачал головой. Поджал губы.
- Риск чрезвычайный... Доложи, Угол три. Я - как прикажут...
Степка снова толкнул меня. Я прижимался к земле всем телом, так что
хвоя исколола мне подбородок.
- Меня Федором зовут, - сказал гитарист. - Улица Восстания, пять,
общежитие молокозавода. Киселев Федор Аристархович.
Шофер ухмыльнулся и спросил было:
- Аристархович? - Но вдруг крякнул и закончил другим голосом: -
Прости меня. Эта проклятая... ну как ее... рекуперация?
- Ассимиляция, - сказал гитарист. - Читать надо больше, пить меньше.
Я докладываю. А ты поспи хоть десять минут.
Они оба легли на землю. Шофер захрапел, присвистывая, а Федя-гитарист
подложил ладони под затылок и тоже будто заснул. Его губы и горло попали в
полосу солнечного света, и мы видели, что под ними шевелятся пятна теней.
Он говорил что-то с закрытым ртом, неслышно; он был зеленый, как дед
Павел, когда лежал в гробу. Я зажмурился и стал отползать, и так мы
отползли довольно много, потом вскочили и дали деру.
Далеко мы не убежали. У дороги, у голубого грузовика, спокойно
светящего зеленым глазком, остановились и прислушались. Потони не было.
Почему-то мы оба стали чесаться - хвоя налезла под рубашки или просто так,
- в общем, мы боялись чесаться на открытом месте и спрятались. Рядом с
машиной, за можжевельником. Эта часть лесопарка была как будто нарочно
приспособлена для всяких казаков-разбойников: везде либо елки, либо
сосенки, можжевельник еще, а летом потрясающе высокая трава.
- Дьявольщина! - сказал Степка. - Они видели нас... Ох как чешется.
- Они - нас? И при нас все говорили?
- Ну да, - сказал Степка. - Они понарошку. Чем нас гнать,
отвязываться, они решили мартышку валять. Дьявольщина!.. Чтобы мы
испугались и удрали.
- Хорошо придумано, - сказал я. - Чтобы мы удрали, а после всем
растрезвонили, что шофер Жолнин - "Треугольник тринадцать". Тогда все
будут знать, что он сумасшедший или шпион. Т-с-с!..
Нет, показалось. Ни шагов, ни голосов. Через дорогу, у обочины, тихо
стоял грузовик. Солнце взбиралось по колесу к надписи "таксомотор".
- Да, зря удрали, выходит, - прошептал Степка.
Зря? Меня передернуло, как от холода. Все, что угодно, только не
видеть, как один хранит, отвалив челюсть, а второй говорит с закрытым
ртом!
- Хорош следопыт! - фыркнул Степка. - Трясешься, как щенок.
- Ты сам удрал первый!
- Ну, врешь. Я за тобой пополз. Да перестань трястись!
Я перестал. Несколько минут мы думали, машинально почесываясь.
- Пошли, - сказал Степка. - Пошли обратно.
Я посмотрел на него. Не понимает он, что ли? Эти двое нас пришибут,
если попадемся. А подкрадываться, не видя противника, - самое гиблое дело.
- Они же шпионы, - сказал я. - Мы должны сообщить о них, а ты на
рожон лезешь. Слышал - клички, пароли, "большой посредник"? А "коробки" -
бомбы, что ли? Надо в город подаваться, Степка. Ты беги, а я их выслежу.
- В город погодим. Пароли... - проворчал Степан. - Зачем они сюда
забрались? Допустим, весь разговор был парольный. А место что, тоже
парольное? Кто им мешал обменяться паролями в машине?
- Ладно, - сказал я. - Главное, чтобы не упустить.
- У него, гада, ларингофон, - сказал Степка. - Понимаешь? В кармане
передатчик, а на горле такая штука, как у летчиков, чтобы говорить.
Микрофон на горле. Дьявольщина! Кому он мог докладывать? Либо они мартышку
валяли, либо шпионы.
1 2 3