Ведь не запретил же он нам встречаться. Ты и в нем пробудила древние чувства, он понял их силу.
Даже если бы отец столкнул маму с подоконника, он заслуживает меньшего наказания, чем я, своей рукой подавший ему яд.
- Не смей так говорить, даже думать об этом! - воскликнула Хиликс. Все это не так! Вы поссорились, потому что оба были раздражены, но между вами не было ненависти. Из твоих слов он сделал вывод, что ты собираешься совершить преступление против государства. Ты ждал, что он запрыгает от радости? Не будь смешным. Это стало для него потрясением, а в его возрасте любое потрясение опасно. Его убило не твое презрение, а любовь к тебе. Это был обыкновенный несчастный случай.
- Я устал, - пожаловался Халдан. - Смертельно устал.
Слова Хиликс притупили чувство вины, пришло утомление, будто он не спал целую вечность.
- Приляг, Халдан, а голову положи мне на колени.
- Я любил его. И тебя люблю, - признался юноша, чувствуя, как рука девушки ерошит его волосы. - Но, если бы пришлось выбирать, я бы все оставил как есть, потому что без тебя... Говорят, он умер во сне. Я не верю в это. Кровоизлияние - это как молотком по голове... И все равно, это легкая царапина по сравнению с тем ударом, который я ему нанес...
Хиликс не прерывала этот хаотичный поток мыслей - сейчас Халдан был не взрослым мужчиной, а беззащитным, отчаявшимся ребенком.
Исповедь принесла облегчение, и он начал проваливаться в сон, как вдруг перед глазами возникло искаженное болью лицо отца. Он внутренне сжался и простонал:
- Это я должен был умереть!
Хиликс носовым платком отерла его лоб и шепнула:
- Единственный мой, единственный...
Ее голос сдерживал нарастающую волну раскаяния, которая вновь заливала сознание. Хиликс прижала к себе голову юноши, словно хотела защитить от внутренней бури.
Он почувствовал, как ее рука перестала ерошить волосы, но сквозь закрытые веки не увидеть, как эта рука быстрым движением расстегнула блузку. Всей своей кожей он ощутил шелковистость тела, прильнувшего к нему, и почувствовал на губах дыхание девушки, прошептавшей:
- Ну же, пей жизнь, мой малыш, мой дорогой!
И, увидев, как она изначально прекрасна и исполнена чистоты, он впервые взял ее - никогда прежде, даже в самых смелых, снах ему не представлялось такое блаженство.
Утром Халдан вернулся к занятиям.
Раскаяние долго преследовало его, пока не сменилось сожалением, словно поступок Хиликс оправдывал смерть отца.
До возвращения четы Малькольмов оставалось четыре месяца, и влюбленные проводили оставшиеся часы так же, как в тот памятный черно-белый вторник. Халдан был ненасытен - эти двое воскрешали и тут же опробовали древние ласки влюбленных. Она была его возлюбленной, он - ее любимым; в разговорах они пользовались только этими архаичными терминами.
Даже удовлетворив свою страсть, Халдан радовался простой возможности говорить с Хиликс, касаться ее и отыскивать все новые, доселе скрытые достоинства ее души.
Однако она не всегда была средоточием услады.
Однажды, когда юноша в очередной раз восторгался ее искусством, она призналась:
- Любимый, одному из нас всегда приходится проявлять инициативу. Если бы я не воспользовалась случаем после смерти твоего отца и не обольстила тебя, мы до сих пор сидели бы на диване держась за руки.
Как-то Халдан спросил, почему она не любит Милтона.
- Мне не нравится его негодующий тон защитника морали. Между тем грех необходим, и у дьявола лучшие аргументы. Милтон был на стороне государственного режима еще до того, как сам режим начал существовать. Он апологет социологов!
Время стремительно мчалось, подводя их к последней совместной субботе.
В начале апреля, когда в запасе оставалось всего три свидания, Халдан, явившись на конспиративную квартиру, обнаружил, что Хиликс ждет его. Обычно первым приходил он - смахивал пыль, проверял, нет ли микрофонов, и ставил в вазу цветы, превратившиеся в неотъемлемую часть их встреч.
На улице моросило после очередного шторма. Печальная Хиликс стояла у окна и даже не помогла Халдану расставить цветы.
Юноша понимал ее настроение. Он и сам чувствовал себя не лучше. Со стены давно исчез календарь, было решено не упоминать оставшихся дней.
Покончив с цветами, он встал за спиной девушки, обнял ее и проговорил:
- Теперь я понимаю, что значит пытка сжатым временем из того глупого куплетика.
В ее глазах блеснули слезы. Она положила руку на плечо юноши и устало направилась с ним к дивану.
- Ты права, милая. Учитывая, что у нас впереди всего три свидания, мы не можем расточать их словно пара стариков, ищущих друг у друга поддержки перед неотвратимостью смерти.
Однако, вместо того чтобы ответить на его ласки, девушка лишь сжала его ладонь, не в силах оторвать взгляд от окна.
Неожиданно она заговорила, и ее голос был наполнен безграничной печалью:
Сжатым временем распятый, ты устал от мук.
Так прими же в дар богатый смерть из милых рук.
- Халдан, я беременна.
- О, господи!
Рука, которой он собирался обнять ее, безвольно повисла вдоль тела.
Халдан почти физически почувствовал присутствие государства.
Битва с драконом в необозримом будущем, когда у него будет добрый конь, острое копье и доспехи, это не встреча с пышущей огнем бестией сейчас, когда он совершенно беззащитен.
Ситуация была безвыходной. Эта девушка с нежным телом и хрупкими косточками носила в себе свидетельство преступления, способное уничтожить их обоих.
- Ты уверена?
- Да.
Халдан встал и принялся ходить по комнате.
- Но ведь есть какие-то средства...
- Попробуй купить их в аптеке, и тебя арестуют на месте.
- Какой-то француз в свое время писал, что бег на четвереньках может вызвать выкидыш?
- Это был Руссо, - ответила она, - и там речь шла об облегчении родов.
- Вот если бы тебя поместить в центрифугу!
- Исключено, разве что мне надо было лететь на другую планету.
Тяжело вздохнув, юноша сел на диван.
- Может, прыжки с трамплина...
- С каких это пор специалистке пристало поступать, как обыкновенной циркачке?
Он на минуту задумался. Хиликс могла поехать в луна-парк, взять билет на "Американские горы", сесть в вагончик и откинуться назад, чтобы придать шейке матки необходимый угол...
- Мне кажется... - начал юноша, и только тут заметил, что если бы парчовый тигр со спинки дивана прыгнул вперед, он не попал бы лапой по носу самца косули, служившего подставкой лампы, а угодил бы ему в глаз.
- Ну продолжай, что там тебе кажется?
- Мне кажется, это теперь не имеет никакого значения. - Он встал, подошел к лампе и поднял ее. Вогнутое основание прикрывало маленький металлический предмет - он лежал на столе, не больше тарантула, но намного опаснее его. Все, о чем они говорили, передавалось в нужное место, вне пределов квартиры.
Где находилась приемная станция? На соседней улице? В соседнем доме? А может, за стенкой?
Где бы ни сидел оператор, он услышал, что лампа поднята. Услышал, что юноша зажал микрофон в руке и несет к одному из боковых окон, и, наконец, услышал треск, когда микрофон разбился о тротуар восемью этажами ниже.
- Зачем ты это сделал! Теперь они обвинят тебя в преднамеренной порче государственного имущества. Уж они постараются сделать так, чтобы ты пожалел об этом!
Гнев и страх сменяли друг друга, а он стоял перед нею, внешне совершенно спокойный, и готовился сказать прощальные слова единственному любимому существу.
Он сознавал, что в теперешнем состоянии девушка запомнит немногое, и конечно все забудет, если он не облачит свои мысли в хорошо знакомую ей высокопарную форму. Тогда, возможно, она навсегда сохранит их в памяти. Поэтому, с вдохновением, порожденным отчаянием, он проговорил:
- Я пожалею о том, что сделал? Нет! Никогда я не раскаюсь в своем поступке и не сдамся, даже в руках палачей. Я буду гордиться им!
- Но что нам делать, Халдан?
- Любимая, не знаю, какую дорогу выберешь ты, но я решил бороться. Бороться на Земле, бороться в шахтах Венеры, а если понадобится, то и среди льдов Ада. И я не сдамся! Может, я не кузнец собственного счастья, но я хозяин своего разума и не отступлю, не отдохну, пока мы не построим на Земле царства свободы... - голос юноши упал, - ...или смерти!
С бледным от гнева лицом он сел рядом с девушкой, раз за разом ударяя кулаком о ладонь.
Живой ум Хиликс сразу уловил суть. Прижавшись к нему и гладя его по волосам, она проговорила:
- Ты такой умный и смелый! Я не в силах изменить твое решение, но если бы даже смогла поднять руку и приказать улике, которую ношу в себе: "Прочь, пятно позора" - мое сердце кричало бы: "Останься!" - потому что рука моя хотела бы не ударить, а сшить из света звезд детское приданое, красивее которого никогда не было...
О, я варила бы тебе кофе и пекла рогалики, и подавала тебе днем чай, а вечером - какао. Когда я буду далеко-далеко, вспоминай меня хоть иногда.
Голос ее дрогнул, и больше она не смогла ничего сказать.
У Халдана в горле тоже стоял ком, но он собрал все силы и, обернувшись к Хиликс, произнес:
- Помни! И я всегда буду помнить наш апрель и смех сквозь слезы. Ты пришла ко мне во мраке, неся с собой блаженство. Из пряжи той ночи сотканы сны, и наша встреча дарит мне веру, что смерть тоже всего лишь приятный сон... Ты навсегда останешься в моем сердце, будешь идти своим легким танцующим шагом, такая же прекрасная, милая и веселая, потому что ты, Хиликс - королева всех женщин, разделившая мое ложе. Для меня ты никогда не состаришься.
Они исступленно приникли друг к другу, лепеча обычный любовный вздор, рождающий иллюзию тихого семейного счастья, навсегда разрушаемого обществом.
Для двух полицейских и женщины-инспектора, вошедших в квартиру, разговор влюбленных показался воркованием свихнувшихся голубков.
7
Полицейский участок в Эмбаркадеро был почти пуст, когда полицейские привели туда Халдана. Было слишком рано для свозимых сюда пьяниц, но в воздухе висел их тяжелый запах. Уборщик мыл пол смоченной в дезинфицирующем растворе шваброй, запах алкоголя заглушался еще более отвратительным запахом дезинфекции. Кроме Халдана там был всего один штатский - долговязый тип в теплом полупальто, забравшийся на лавку с ногами, чтобы не мешать уборщику. Он читал томик какого-то карманного издания.
- Поймали птенчика, гражданин сержант, - доложил человеку за письменным столом один из полицейских, арестовавших Халдана.
- Имя и генетический код? - спросил сержант, окинув юношу холодным, рыбьим взглядом, каким обычно специалисты смотрят на пролетариев.
Халдан, в свою очередь спрятавшись за маской специалиста, назвал свой код.
- По какому поводу он арестован, Фроули? - спросил сержант полицейского.
- Подозрение в сожительстве и оплодотворении женщины другого класса. Девчонку мы отвезли на врачебную экспертизу. Данные поступят вечером.
- Отправьте его в камеру и составьте рапорт, - приказал сержант.
- Одну минутку, гражданин сержант. - Долговязый слез со скамьи и подошел к ним. - Могу я задать несколько вопросов арестованному?
- Конечно, Генрих, - ответил сержант, - он принадлежит обществу.
Штатский вытащил из кармана блокнот и огрызок карандаша. Под полупальто мелькнула блуза. Халдан успел разглядеть заляпанную пивом или соусом представительскую эмблему четвертого класса.
На лице штатского сквозь веснушки пылал нездоровый румянец. У него была рыжая шевелюра и отвратительно торчащий кадык. В уголках тонких губ скопилась слюна, а исходящий изо рта аромат виски заглушал запах дезинфицирующего раствора. Будь он собакой, за круглую форму голубых глаз его причислили бы к кокер-спаниелям. Однако он не был собакой - он был газетным репортером.
- Зовут меня Генрих, я представляю "Обсервер".
Он произнес это с таким задумчивым видом, будто его работа действительно была поводом для размышлений.
- Ну и что? - спросил Халдан.
- Я случайно услышал ваш генетический код и имя. Еще один М-5, тоже Халдан, умер в этом году второго или третьего января. Халдан-3, насколько я помню. Это что, ваш отец?
- Да.
- Ужасно жаль, что он умер. Он бы мог вам помочь. Вы не согласитесь сообщить мне имя и генетический код девушки?
- Зачем?
- Вы избавили бы меня от лишней работы. Я, конечно, могу получить информацию от сержанта, но он все узнает только поздно вечером. Если вы не скажете, мне придется ждать. Сюда не часто заглядывают специалисты. Тем более по обвинению в оплодотворении, вот вам и тема для передовицы.
Халдан хранил молчание.
- Есть другая причина, более важная, - продолжал репортер. - Я занимаюсь не только сбором материала, но и сам пишу статьи. Ваша история попадет к читателю в том виде, в каком я ее подам. Все зависит от меня. Я могу изобразить вас этаким интеллектуалом, по рассеянности забывшем об осторожности - пролетарии будут в восторге. Для них удовольствие, если специалист сваляет дурака.
С другой стороны, я могу представить вас, как положительный типаж, который избрал риск, потому что страстно желал этой девушки и решил: "К черту, ведь даже руку не подают в перчатке!". В этом случае для черни вы будете героем.
- Какое мне дело до того, что обо мне подумает чернь?
- Сейчас никакого. Но черед две недели это может иметь огромное значение. Ведь через две недели вы станете одним из них.
Откровенность и логика репортера понравились Халдану. Генрих принадлежал к К-4, категории, всего каких-нибудь десять лет назад причисленной к специалистам, и жизнь его наверняка была не сладкой. День за днем просиживать в полицейских участках, наблюдая подонков общества и пытаясь соткать для читателя многоцветное полотно, пусть не слишком красивое, но, по крайней мере - интересное.
Генрих, конечно, сочувствовал несчастным, с которыми сталкивался запах виски, исходящий от репортера, лучше всего свидетельствовал о его внутренних противоречиях.
Халдан увидел, что имеет дело не с бездушным представителем журналистской братии, а с нормальным человеком, одолеваемым своими заботами, который, как щитом, прикрывается своей профессиональной, гордостью. А когда гордость не спасает, прибегает к алкоголю. Впервые в жизни юноша почувствовал симпатию к почти незнакомому человеку.
- Генрих, а почему ты так торопишься домой? - дружелюбно спросил он, отбросив официальность.
- У меня жена. Она простая женщина, но очень беспокоится за меня. Говорит, что я слишком много пью. У нее сегодня день рождения, вот я и хочу сделать сюрприз, и хотя бы разок прийти к ужину вовремя.
- Генрих, я не могу позволить, чтобы жена ждала тебя в день своего рождения.
Халдан сообщил репортеру имя и генетический код Хиликс.
- Только обойдись с ней помягче в своей статье. Доброта - единственное ее преступление.
Несоблюдение принятых форм в разговоре со специалистом было бестактностью, а просьба о сострадании, даже по отношению к третьему лицу, граничила с фамильярностью и была проявлением сентиментальности. Халдан вовсе не собирался ни о чем просить, но ощутил тайную поддержку этого худого человека.
Юноша сочувствовал репортеру - и это рождало ответное сочувствие. Журналист пожал руку молодого человека.
- Удачи, Халдан.
Возникшие симпатии не ограничились дружеским рукопожатием. Взглянув в сторону сержанта, Халдан обнаружил, что в его взгляде исчезла враждебность. Полицейский Фроули положил ему на плечо руку и почти ласково пригласил:
- Пойдем, сынок.
Он проводил заключенного до камеры, отпер дверь. Внутри были стул, нары и стол, на котором лежала Библия; стены оклеены обоями. Если бы не решетки на окнах, это был бы обычный гостиничный номер.
Халдан обернулся к Фроули.
- Как вы о нас узнали?
- Нам сообщил твой приятель, Малькольм. Позволив тебе воспользоваться квартирой, он испугался обвинения в пособничестве. Я не должен тебе этого говорить, но ты не такой, как другие специалисты. Ведешь себя, как нормальный парень.
В ушах еще звучал сомнительный комплимент полицейского, когда Халдан, усевшись на краю нар, стаскивал ботинки.
Арест явился трагедией, но два события придали юноше сил. Одно из них произошло в полицейском участке - ему удалось перебросить шаткий мостик между собой и другими людьми.
Другое событие произошло раньше, еще в квартире, когда инспектор уводила Хиликс. В последний раз взглянув на любимую, он не увидел в ее лице следов страха или беспокойства. Лишь гордость и ликование, словно ее возлюбленный был святым, и она радовалась возможности разделить с ним мученичество.
Много месяцев юноша не спал так крепко, как этой ночью, и проснувшись поутру совершенно отдохнувшим, он с аппетитом приступил к завтраку.
Для его сознания наступил второй этап ледникового периода, но Халдан очень медленно привыкал к холоду. Чувства и заботы задевали его не больше, чем мертвеца. Отчаяние без тени надежды оказалось хорошим лекарством от боли.
Через час после завтрака дверь открылась, и в камеру, словно веселый порыв ветра, ворвался молодой улыбающийся блондин с папкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22