я уже попросту лежал сверху, будучи совершенно неспособным находиться в напряжённом состоянии; но руки мои вцепились в её плечи мёртвой хваткой... Вырваться она просто не могла... По лицу её текли слёзы, а я целовал и целовал - глаза, виски, щёки, губы, шею... Меня совершенно переполняло какое-то новое, неизвестное мне ранее чувство благодарности к лежащей подо мной женщине... Я не могу его описать. Оно поработило меня, сделало своим... и её - рабом. Навеки. Как мне казалось тогда... О, боги! Если бы это было правдой...
* * *
...Рассказчик вздохнул и лихорадочно облизал пересохшие губы. Он стоял у поручней, сжав их побелевшими пальцами и лихорадочно блестящим взглядом пронизывал горизонт. Казалось, он был на грани истерики, и боцман, вынув трубку изо рта и выбивая её о колено, не спускал с него глаз. - Хоть бы не кинулся...- Вздохнул у моего уха пожилой матрос. Механик же между тем продолжал...
* * *
...Спустя совсем немного времени я нашёл в себе силы оторваться от её безвольного тела, сполз на землю и устроился рядом, обнимая и как бы опекая её... Казалось, прошла уйма времени... Наконец старик встал, и, обращаясь к нам, произнёс: - Вот и свершилось, дети мои... Ты пролил её кровь...- И он задумчиво замолк.- Я должен был, правда, перед тем спросить вас, не передумал ли кто...- Вздохнул монах.- Но - увы - не нашёл в себе сил сделать это...- С тёплой улыбкой развёл руками он. Мы тоже улыбались, прекрасно понимая, что в тот момент... М-да... - А потому я спрашиваю тебя,- он нагнулся и посмотрел мне в глаза,- не жалеешь ли ты сейчас о том, что сделал?- Я, прикрыв веки, только и нашёл в себе силы, что с довольной улыбкой покачать головой. Алёна реагировала на заданный ей вопрос примерно также. - Ну, и слава Богу.- Облегчённо вздохнул старик. Он немного постоял, не слишком картинно воздев руки к небу, затем обернулся к нам и сказал: - Отныне вы представляете собой семью. Со всеми вытекающими отсюда последствиями и взаимными обязательствами.- Он немного пожевал губами, как бы собираясь с мыслями.- На первых порах я бы не советовал вам делать две вещи: афишировать свои отношения и заводить детей. - Почему?- Взглядом спросили мы оба. - Афишировать свои отношения не следует, чтобы не вызвать волны зависти, недовольства, ненависти... и прочих неприятных для вас эмоций со стороны окружающих. Раффа, конечно, избавит вас от прямых неприятностей, способных разрушить вашу семью - но я не думаю, что вам доставит удовольствие жить в окружении завистников и недоброжелателей...- Переглянувшись, мы медленно согласно кивнули: дескать, понятно... - А заводить детей вам не следует до тех, по крайней мере, пор, пока вы не зарегистрируете свой брак среди людей - обычным, 'людским' способом... Иными словами - пока вас не будут вынуждены признать окружающие... Ибо ребёнок, рождённый вне брака, всегда порождает среди людей осуждение и недоброжелательность - и к матери, и к нему... Думаю, что вам это тоже не нужно...- Мы охотно согласились и с этим. - А как же...- Забеспокоилась вдруг Алёна, но монах жестом прервал её: - Сегодня ты не могла забеременеть - не тот день. Через пару дней ты начнёшь...- Он запнулся, подыскивая нужное слово,- кровить... Так что - ни сегодня, ни завтра понести ты уже никак не можешь: оплодотворяться там просто нечему... Обычно в эти дни вы можете безболезненно развлекаться, как вам вздумается... Но сейчас вам следует воздержаться. - Почему?- Удивился я. - Мне больно...- нерешительно шепнула Алёна. - Потому, что у неё там сейчас - зияющая рана.- Взметнув брови, изумился моей непонятливости монах.- Которую ты только что сотворил...- Ухмыльнулся он.- Чтобы она поджила - надо бы несколько дней подождать... - А потом... не будет так больно?- Нерешительно спросила Алёна. - Потом не будет...- Улыбнулся монах.- В следующий раз ещё, может, и будет немного побаливать... Но - уже меньше. Потом - ещё меньше... Думаю, что где-то на третий-четвёртый раз ты уже наверняка не будешь чувствовать совсем никакой боли... Только не балуйтесь эти два дня - невелико удовольствие рану-то бередить... Ну, а потом она начнёт кровить - уже не по причине потери девственности...- Старик с улыбкой развёл руками.- И, поскольку в те дни вообще лучше с подобными занятиями не связываться слишком легко можно занести инфекцию и слишком неприятны могут быть последствия для её организма - получается, что продолжить полноценные занятия этим новым для вас 'видом спорта',- хмыкнул он,- вы сможете только после того, как она перестанет кровить - то есть ещё примерно дней через пять-семь... Но тогда уже вам придётся самим думать о безопасности... - О безопасности чего?- С трудом соображая, спросил я. - Чтоб байстрюков не наплодить...- тяжело вздохнул старик и, порывшись в рюкзаке, бросил мне пачку презервативов: - Потренируйтесь на досуге... Я думаю, сами сообразите, как ими пользоваться...- Мы синхронно залились краской. Нельзя сказать, что я ничего не знал тогда ни о 'женских делах', ни о том, для чего нужны презервативы - просто голова после всего того, что было, совершенно не соображала, стараясь при первой же возможности свалиться набок или упасть на подушку, которую успешно заменяло плечо моей новоиспеченной молодой жены. Видимо, заранее зная о том, в каком состоянии мы будем находиться, монах заранее подготовил коварный сюрприз: вынув из рюкзака почти литровую бутыль с грушей и с пульверизатором, он принялся обрызгивать нас с головы до ног. Нельзя сказать, что мы восприняли это с благодарностью вопли недовольства двух извивающихся тел огласили округу... Но зато уже через минуту мы встали, и, вытираясь полотенцами, ощущали в себе хоть какие-то силы. Монах отсоединил бутыль и протянул нам: - Чересла-то ополосните...- И, заметив смущение юной женщины, с улыбкой отвернулся, начав сосредоточенно собирать в рюкзак наши вещи. Смыв подсохшие кровь и слизь, мы вытерлись окончательно и, почувствовав себя гораздо лучше, накинули на себя наши 'брачные одежды'. Окинув нас взглядом, старик удовлетворённо улыбнулся и, вскинув на плечо рюкзак, пошёл вниз. Обнявшись и пошатываясь, точно пьяные, мы последовали за ним. Спускаться было вроде бы и легче, но, спустившись с холма, мы чувствовали не меньшую усталость, чем тогда, когда завершили подъём. Заметив это, старик молча кивнул на ручей. Теперь нас уже не нужно было долго упрашивать - мигом 'разоблачившись', мы ринулись в холодную воду. Разумеется - сразу же, обнявшись, улеглись на дно. Силы прибывали быстро. Но холод пробирал ещё быстрее. - Двигайтесь, двигайтесь!- Тормошил нас старик. Мы, разумеется, поняли его по-своему и начали активно двигаться, не размыкая объятий. Очень быстро мой 'инструмент' был почти готов к дальнейшему употреблению, но при этом болел, как натруженные мышцы дровосека, весь год пролежавшего на печи и решившего в один день обеспечить себя дровами на всю оставшуюся жизнь... Я непроизвольно согнулся и холодная вода проникла между нами, помимо воли заставив нас двигаться ещё активнее. Алёна, взвизгнув, вскочила с озорством дикой кошки и принялась брызгаться так, что ручей мигом стал непрозрачным от поднятого песка. Я не мог толком защищаться, прижав болючее место руками и скрючившись в три погибели, а потому новая затея ей быстро наскучила. С виноватой рожицей подойдя ко мне, она начала омывать меня водой, набирая её пригоршнями. Быстрое течение уже унесло взбаламученный песок. Ноги замерзали в холодной воде ещё быстрее - и вскоре мы, вновь обнявшись и шатаясь, точно пьяные, выбрались на берег. Монах, тепло оглядывая нас, протягивал полотенца. Мы чувствовали себя совершенно разбитыми, измождёнными - но бесконечно счастливыми. У меня проявилось какое-то новое чувство - ответственности, что ли - за этот маленький жмущийся ко мне комочек... который, как бы вторя этому чувству, вжимался в меня, будто пытаясь спрятаться в моих объятиях от невзгод всего мира...
* * *
...Рассказчик снова замолк. На этот раз взгляд его был устремлён в морскую пучину. Руки его дрожали. По лицу текли слёзы. - Ты, это, парень...- вынув трубку изо рта, промолвил боцман,- сел бы, что ли... А то ведь, вишь - ноги дрожат...- Как бы с безразличием в голосе добавил он. Рассказчик ухмыльнулся - видимо, понял беспокойство боцмана. Но всё же сел, прислонившись к борту. - Не бойтесь. Не упаду. Это уже давно прошло...- Прикрыв глаза, сказал он. С минуту помолчав с отсутствующей улыбкой на лице, он отстегнул от пояса флягу с ромом и приложился к горлышку. Подобревшими глазами оглядев присутствующих, он завинтил крышку и продолжил свой рассказ.
* * *
...Домой мы ехали молча. Алёна сперва дремала на моём плече, затем сползла и, устроив свою голову поудобнее на моих коленях, тихо посапывая, спала. Монах, казалось, безучастно смотрел в окно. На прощанье он сказал нам: - Вы вступили в новый этап своей жизни. Вы открыли для себя то, о чём раньше только догадывались. Сегодня я пытался сделать так, чтобы вы впредь не боялись и не стеснялись любить. Как вы думаете, мне это удалось? - По-моему - вполне,- с нежностью взглянув на обнимаемую подругу, удовлетворённо произнёс я. Алёна только тихо улыбалась своим мыслям. - Живите Любовью, дети мои...- Уронив слезу, напутствовал нас монах.Действуйте - по Любви, решайте - по Любви, ибо, пока дела и поступки ваши будут определяться Любовью - вряд ли вы сумеете наделать ошибок... Не бойтесь Любви, даже если она преподнесёт вам сюрприз и круг ваших любовных утех станет шире...- Монах замолк, перебирая чётки.- Только...- Он снова выдержал паузу, будто раздумывая, как бы это получше сказать,- об одном я не советовал бы вам забывать никогда: остерегайтесь поспешности в Любви. Опасайтесь случайных знакомств и связей. Помните, что с того момента, как вы познакомились с объектом своего обожания и до того дня, как вы вознамеритесь разделить с ним ложе, должно пройти, как минимум, две луны... - Как минимум?- Переспросил я. - Лучше - больше.- Вздохнул монах.- Ибо слишком многое вы поверяете тому, кого впускаете в одну из тончайших сфер человеческих отношений... И слишком пагубны бывают порой последствия неосторожности в этих отношениях... Мне бы не хотелось, чтобы вы испытали их на себе... Иными словами - не впадайте в блуд. Не упрощайте Любви до уровня соитий, ибо она не склонна этого прощать...- Закончил монах своё напутствие. Мы остались одни. Он надолго куда-то исчез, появляясь дома лишь изредка - казалось, только затем, чтобы, оглядевшись, поинтересоваться, как дела, да порадоваться за нас. А нам было грех жаловаться на жизнь - в месяцы, оставшиеся до лета, мы воистину познали, каково оно бывает - земное счастье... Мы безумно любили другу друга. Мы не могли жить друг без друга. Мы едва не забросили университет - но у Алёны хватило благоразумия вовремя спохватиться... А летом мы сыграли свадьбу. Никто, естественно, не знал, чем мы усиленно занимались весь этот период... А мы занимались очень усердно... Старик ещё у 'брачного ложа' преподал нам урок, которого мы не забыли никогда: нежность, нежность, и ещё раз - нежность... Доведение другого до сумасшествия, до состояния, когда он готов умолять, чтобы... Ох... ...Мы были прилежными учениками. Мы начали с 'ветвей персика', вдоль и поперёк изучили Камасутру, мы брали любой эротический роман и, тщательно выбирая все постельные сцены - а больше там обычно ничего интересного и не было - анализировали их и перепробовали всё, что нам казалось привлекательным. Мы брали любое 'руководство для вступающих в брак' и изучали его - и изучили их все. Мы перепробовали всё, в чём находили хоть что-то интересное. К свадьбе мы, наконец, насытились. Мы вели себя, как старые добрые друзья, каждый из которых знает привычки и нравы другого не хуже, чем свои собственные... В наших отношениях не было проблем. Мы просто любили - самозабвенно, до одурения... Нельзя сказать, что Алёну никто не замечал - она была красива, начитана, умна... Эпизодически у неё появлялись кавалеры. Каждый, кого она одаривала своей благосклонностью, отличался честностью - не слишком распространённой среди людей; порядочностью, умом... И - отсутствием показушности, что ли... Они ей нравились - видимо, именно этим... Она охотно приводила их домой. Охотно принимала ухаживания. Танцевала... Они, хмелея от запаха её волос, в конце концов не могли удержаться, чтобы не коснуться губами её шеи... или плеча... Ей это нравилось - но одновременно она этого боялась: после каждой такой попытки чрезмерно смелый кавалер забывался ею и больше не смел настаивать на восстановлении отношений... Однажды я спросил, чего она боится. - Потерять тебя...- Немного подумав, несмело произнесла она. - Не бойся...- Улыбнулся я. Мне это нравилось. Мне нравилось, когда парни дуреют от неё. Мне нравилось видеть её возбуждённые глаза, одухотворённое лицо... Когда она начинала 'сходить с ума', оно всегда становилось у неё каким-то особенно красивым... Неземным... Мне нравилось за этим наблюдать - даже со стороны. И я сказал ей об этом. Я попросил её не останавливать очередного кавалера. Не делать вид, что он преступил черту дозволенного. Не гнать его... А просто получать удовольствие, теряя голову... Я хотел это видеть. Она очень внимательно посмотрела на меня: - Скажи... Ты действительно этого хочешь?- Спросила. - Да.- Улыбнулся я, сгребая её в объятия. - Но... зачем это тебе?- Пытаясь освободиться и заглядывая мне в глаза, продолжала допытываться она. - Не знаю...- Пожал плечами я.- Наверное, мне просто приятно, когда ты сходишь с ума... Мне _очень_ приятно это видеть. Пожалуй, особенно - как раз со стороны. Когда сам ничем более не занят и могу вдоволь насладиться зрелищем... - Правда?- Недоверчиво спросила она. - Правда...- Шёпотом подтвердил ей на ухо я. - Хорошо...- Немного подумав, согласилась она.- Я попробую. Только...- Она задумалась.- Если тебе вдруг что-то не понравится... Или просто станет не по себе - ты найди способ аккуратно вмешаться, ладно?- Она нерешительно посмотрела на меня. - Хорошо...- Улыбнулся я.- Обязательно найду способ. Если вдруг,- я старательно подчеркнул это 'вдруг',- что-то мне не понравится...- Она нерешительно и отстранённо улыбалась... ...Ждать пришлось недолго - не больше месяца. Очередной кавалер был на год старше. Видимо - опытнее. Заметно умнее других. Она пригласила его на именины. Заметив, что приглашены только мы двое - других гостей нет, он сразу заподозрил какую-то подоплеку... И он не ошибся. Когда, танцуя, он, как и все его предшественники, начал терять рассудок от запаха её волос и осторожно, как бы невзначай, коснулся губами её плеча - она не отстранилась, как обычно, не выскользнула, сделав вид, что ей срочно понадобилось что-то сделать - она, задрожав, прижалась к нему. Он растерялся - это было неожиданно: за ней давно установилась слава недотроги - все отвёргнутые за попытки сближения кавалеры усердно эту славу поддерживали, с сожалением цокая языками: 'Ах, какая женщина...'... Но долго раздумывать было некогда: когда, дрожа от возбуждения, к тебе прижимается _такая_ женщина, одетая в тоненькое, почти светящееся платьице с голыми плечами и обнажённой спиной - до раздумий ли тут? Когда, непроизвольно опустив руку, ты вдруг обнаруживаешь, что это платье одето на голое тело - сможешь ли устоять? Он не смог... Он не смог оторвать губ от её плеча... он повёл их ниже - по руке - до локтя... Бретелька, на которой держалось платье, соскользнула, естественно... обнажив грудь... Недотрога очень долго и тщательно подбирала платье, способное к таким трюкам... Парень ошалел. Он уже не видел ничего кругом - лишь только девичью трепещущую грудь небывалой красоты... Алёна, прикрыв глаза, постепенно сходила с ума. Мельком взглянув на её лицо и поняв, что это не сон, что недотрога действительно потеряла голову - парень воровато взглянул на меня. Я довольно улыбался. Он нерешительно коснулся рукой другого плеча, продолжая следить за моей реакцией. Я, прикрыв глаза, кивнул. Тут он, по-моему, всё понял. Он понял, что те, другие, просто 'не были допущены к ручке'. Он понял, что сам он сейчас 'допущен' - как, видимо, был в своё время 'допущен' и я. Он бережно скатил вторую бретельку. Платье легко соскользнуло на пол. Именинница стояла, стыдливо прикрыв наготу руками и залившись румянцем - примерно, как тогда, на холме... Я с изумлением глядел на неё - мне давно казалось, что она совершенно утратила способность краснеть и теперь мне было очень приятно это видеть. Ободрённый моей поддержкой, парень нежно поцеловал её в живот... Ниже... ниже... Он добрался до колен. Алёна стонала. Она была просто прекрасна... Парень молча перенёс её на диван. Вскоре старый диван уже натужно поскрипывал в такт её стонам и вскрикиваниям. Именинница совсем потеряла голову... Волосы её разметались по подушке, груди отчаянно раскачивались вдоль тела... Сама она, комкая руками простыню, отчаянно ловила ртом что-то... Воздух? 'Хм... Воздух ли?'- Шальная мысль неожиданно пришла мне в голову. Мой член уже давно жаждал исполнить свою роль - и я не мог больше ждать:
1 2 3 4 5 6 7 8