Ученик девятого класса Коля Савченко, откопавший его, кое-что рассказал Григору, и перед ним открылась удивительная страница ушедшей жизни...
...Голос матушки Агафии гремел под куполом храма, эхом раскатывался в закоулках, падал молниями на склоненные головы монахинь.
- Слуги диавола Блудницы! Вам приготовлено от Бога не райское блаженство, а неугасимый огонь, неслыханная кара! Не спасаться пришли вы сюда, а тешить свои телеса! Срам и позор! К молитвам, к труду ленивы. А в город убегаете, встречаясь с преступным семенем адамовым. Грядет Страшный Суд, и не ждите милости! Господь отвратит от вас Лик Свой и велит ввергнуть всех в геенну огненную, где скорпионы и гады, где...
- Нет, нет! - страшно закричала монахиня Мария, срываясь с каменного пола и заломив руки над головою. - Неправда! Неправда!
- Пади ниц! - грозно воскликнула матушка Агафия, ткнув костлявым пальцем в монахиню, словно хотела продырявить ее насквозь. - Пади и замри!
- Вижу! - не смолкала монахиня. - Вижу Страшный Суд! Вижу трон Божий!
- Ну - говори! - властно приказала настоятельница, внезапно переменив свое решение. - Если сподобилась иметь видение - говори! Мы решим - от Бога оно или от Сатаны! Зовите монахов-братьев, пусть и они послушают...
Храм заполнила черная толпа. Она окружила Марию-монахиню, внимательно, строго вглядывалась в ее бледное лицо, вдохновенные сверкающие глаза.
- Что видишь? - поинтересовалась Агафия.
- Вижу... Началось, - прошептала Мария.
- Слушайте, братья и сестры! Слушайте!
- Потемнело солнце, - торжественно вещала монахиня. - Свернулось, словно свиток, небо. Угасли звезды...
- Угасли звезды, - поплыл зловещий гомон между братией.
- Мрак. Облака. А между облаками - престол сияющий.
- А видишь Судию? - спросила игуменья.
- Еще не вижу, - судорожно ответила Мария. - Дрожат народы. Раскрывается сияющий покров. Дитя чудесное идет, садится на престол...
- Дитя? - удивились монахи.
- Дитя, - радостно подтвердила Мария. - Синеокое дитя. Златоволосое. Веселое. Улыбнулось народам, собранным вокруг. Я слышу голос нежный: "Идите ко мне все труженики и убогие. Я дам покой и радость. Пусть руки ваши отдохнут от рала и меча. Пусть отдохнет земля. Пусть отдохнет и кровь от вечного пролития. Пойдемте в Сад Отца, я всех вас научу играть..."
- Что она мелет? - воскликнул монах Василий - высокий, грозный. - К чему тут Страшный Суд и некое дитя?
- Тихо! - приказала матушка Агафия. - Пусть говорит. Что видишь?
- Дети устремились к нему, - счастливо молвила Мария, закрывая глаза. Матери кинулись к ногам дитяти. И пали перед радостной улыбкой на колени и юноши и девушки. Преступники, тираны и солдаты заплакали слезами страшными... и бросились к ногам его. И засмеялись львы, олени, птицы, змеи. И соловьи пропели все: "Осанна!" И гении склонились у ног своего властителя. Вот он оставил свой престол. Идет... За ним идет весь мир... Земля... Рождается с надеждою и болью в Новый Мир. Вы слышите? Я вижу занавес сияющий, как будто бы лучами сотканный. Дитя ведет, уводит всех сквозь дождь пылающий, и он смывает прочь со всех пыль озлобления и ярости, кору усталости, сомнения, неверия, тоски... А там... за покрывалом... все озарились неземным сияньем, и родилися снова, будто дети... И сад их ожидает дивный, предвечными отцами, матерями посаженный искони. Дитя смеется радостно и вдохновенно... ведет все дальше, дальше... Я слышу гром. Он потрясает Землю до основ! И в громе том смеющийся Дитяти Глас: "Вот это мой Страшный Суд!"
Мария изнеможенно прислонилась к стене. Ее поддержала монахиня Василина. Агафия сверкнула ненавистным взглядом.
- Слыхали все? Выдумки сатанинские! Разве это Суд? И кто судил? Где карающий Господь? Где огнь пылающий? Где ангелы?
- Зачем вам огонь? - яростно встрепенулась Мария. - Неужто недостаточно огня и муки на Земле?
- Так ты против Святого Писания восстаешь? - зловеще спросила игуменья. Разве не ведаешь, каков должен быть Страшный Суд?
- Не верю! Не принимаю! Милосердие не судит! Любовь не судит! То - боги человеческие! Мой Бог - Дитя и Матерь! Дитя не может осудить никого!
- Хватайте ее, - воскликнул монах Василий. - Хватайте и несите в келию. Горе нам, горе! Поселился в обители враг рода человеческого. Горе, горе нам! Воистину Страшный Суд у двери!
Василий проходил мимо келий, стучал в двери. Услышав голос, открывал. Низко кланялся братьям, приговаривая:
- Прости, брат, коли в чем завинил...
- Бог простит, брат! А я тебя прощаю. Прости и ты мне...
Обойдя всех, Василий решительно зашагал к вратам монастыря. Там его поджидал игумен мужской обители отец Стефан. Лицо старого наставника сморщилось, как печеная картофелина, он всхлипнул, обнял Василия. Покачав горестно головою, вздохнул:
- Брось-ка свой замысел, брат. А? Перемелется... Помолимся вместе Богу, все страхи развеются... А?
- Нет, - отрубил Василий. - Не удерживай меня, отче! Сами в сетях лукавого запутались - меня отпустите, ради Господа. Сам Антихрист сошел на землю, все признаки, уже наша обитель опозорена, нет места в мире этом для праведника. Каких еще знаков надобно вам? Сказано: "Когда увидите то, бегите в горы, готовьтесь к часу последнему..."
- Сказано также: "Не ведаете ни дня, ни часа", - попробовал возразить игумен.
Василий тряхнул упрямо черной гривою волос, темные глаза его грозно сверкнули, между усами оскалились зубы. Он поднял руку, словно призывая в свидетели Бога, потряс ею.
- Сказано также: "Когда пожелтеют нивы, то вскоре страда. Берегитесь, ибо в страшной ярости сошел на землю Антихрист, чтобы искусить, ежели можно, даже избранных!" Не желаю я глядеть на позорище! Преподобный отче, не удерживай меня. Я решил, и кто может меня остановить? Закроюсь в пещере, умру и буду ждать Страшного Суда. Скоро, скоро загремит труба архангела! Скоро, скоро грядет Жених!
Василий склонился для благословения. Игумен небрежно благословил его, развел руками. Сочувственно взглянул на облака в небе лазоревом, на цветущие каштаны в монастырском саду. Причмокнул сухими устами:
- Иех! Красота какая Божья! И не грех тебе оставлять ее? Братия терпит, молится, а ты бросаешь всех в час тяжкий!
- Отче, не искушай меня. Прости, коли завинил. На Страшном Суде свидимся...
- Бог простит, - вздохнул игумен. - Иди, коли решил. Где же ты хоть будешь?
- О том ведает Бог, - неприветливо ответил Василий, двинувшись к вратам. Он забросил небольшую котомку за плечи, вышел за ограду и не оглядываясь зашагал по дороге. Возле Днепра еще раз глянул на сверкающие купола киевских храмов, на белые благоухающие сады по склонам гор, поклонился обители, перекрестился. Возле Корчеватого, под лозами, он отвязал маленький рыбацкий челнок, давно приготовленный для этого путешествия. Перетряхнув охапку сена, Василий положил его посредине, сел сам. Угрюмо вздохнув, прошептал:
- Господи, благослови!
И оттолкнулся от берега, закачавшись на волне. Какой-то усатый дядька крикнул из кустов:
- Что, отче, рыбки захотелось?
Василий, не ответив, гребнул веслом. Раз, другой. Легкая душегубка стрелою выскочила на стремнину. Ее подхватило, понесло по течению.
Проплывали мимо челнока песчаные кручи, нежно-зеленые кусты весенних лоз, кряжистые дубы на лугах, печальные ивы. Кое-где на волнах покачивались челноки рыбаков.
Возле Плютов Василий пристал к берегу, чтобы отдохнуть. Сев на песчаной круче, монах развязал котомку, вытащил горсть сухарей, глиняную чашку. Зачерпнув днепровской водицы, начал хрумать сухари, запивая. Окончив трапезу, монах достал из котомки Евангелие, прочитал главу.
За спиною послышались шаги. На песок упала тень. Василий закрыл книгу, оглянулся. Из-за кустов вышел седой старик. Он тянул к берегу рыбацкий челнок. Увидев монаха, приподнял засаленную заячью шапку, вытащил изо рта полусгоревшую трубку, весело воскликнул:
- Здравствуйте, отче!
- Дай Боже! - буркнул монах, поднимаясь.
- Беда - силы нет, - пожаловался старик. - Ветхий уже, растратил силушку за восемьдесят лет. Когда-то было... да, бросал парубков, как котят, через плечо. Не верите? Правду говорю! А теперь - от ветра клонюся. Охо-хо! Челнок нет силы подтащить к воде. А надо. Старуха рыбки захотела. Надо. Такое дело. Слово бабы - закон. Может, подсобите?
Монах молча подступил к старику, ухватился за борт челнока, подтащил его к берегу. Столкнул на воду. Скупо молвил:
- Садитесь.
- Дай боже вам счастья, отче, - ласково улыбнулся дед. - Не перевелись еще добрые люди.
Кряхтя, он начал устраиваться посреди челнока на коленях, подкладывая под себя подставное сиденьице. Взглянув на угрюмого монаха, спросил:
- Куда это вы? Видать, по смертному случаю?
- Куда глаза глядят, - вздохнул Василий, насупившись.
- Что ж так, сохрани Боже?
- Разве не видите? Антихрист идет по земле. Безбожников расплодилось как тли. Сатана вселился людям в души. Вера пропадает...
- Верно говорите. Все меняется. Да и то... был я, скажем, дитем когда-то, а теперь - пень гнилой. Так и все в мире. Все, что возникло, родилось, должно сгнить. Эхе-хе! Я вот недавно выучился читать. Сам прочитал Новый Завет. А то раньше, бывало, слушаю батюшку в храме - и ничего не понимаю. Только глазами хлопаю. А теперь - сам. Грамота великое дело...
- Грамота? - строго оборвал собеседника Василий. - Вылезет боком та грамота. Расплодилось безбожников море. Все жаждут равенства, братства на земле, рая, да чтобы не на небеси, а тут... немедля! Сатанинское семя. Бога им хочется сокрушить!
- Хм! - прищурился дед, и седые брови его подскочили удивленно вверх. Странные речи слышу. Бога сокрушить? Да коли его можно было бы сокрушить, то какой же он Бог? А если он всесильный, то никто его не победит. Будьте покойны! А что меняются люди или желают лучше жить на земле, то что в том плохого? Растет дерево - высокое и сильное, но придет пора, сгниет, и не хочется падать, а надо. А на его месте новое деревцо взойдет. Зачем же плакать? Пусть падают ветхие деревья, путь растут новые. Вот так!
- Вольнодумство, - проворчал Василий, хотя слова деда, к удивлению, не гневили его. - Нет страха у людей. На узде у Сатаны идут. Но час последний грядет, грядет Страшный Суд. Тогда все откроется, все станет явным. И содрогнутся те, кто отвернулся от Господа!
- Э, отче, какой там суд! - грустно закивал бородкой старик. - Вот у меня жандармы двух сынов убили. В Сибиряке. На железной дороге они работали. Там забастовка какая-то была, рабочие требовали правды. Против них солдаты вышли. Сыны мои были заводилами, за народ подставили грудь. Их в темницу. Суд присудил на каторгу. Там они бежали, их поймали в лесу, застрелили... - Дед опустил голову, вытер слезу ладонью, махнул рукою. - А дочка умерла от холеры. Сами остались мы со старухою, как пни трухлявые. А вы говорите - суд, суд. Какого нам еще суда ждать? Тут, на земле, пекло, и суд, и геенна. Ни просвета не видел я всю жизнь, ни утешенья. Как в пекле воистину. Так неужто там, где-то в ином мире, еще горше будет? Эхе-хе, не весьма же тогда гостеприимный наш пан-отец Бог! Он, он, не весьма!
- Надо заслужить вечную жизнь и блаженство, - гневно ответил Василий, садясь в свой челнок. - Мы здесь, на земле, призваны пройти ущелье юдоли и плача, чтобы показать Господу, на что способны. Вера и терпение принесут плату - райскую жизнь.
- А на этом свете, отче? - грустно спросил дед. - Зачем на этом белом свете такая красота? Взгляните на Днепр наш полноводный, на луга... Я шел между травами вот сейчас, пахнут цветы, дух замирает! Пчелки гудут, мед собирают. Зачем Господь создал красоту здесь? Неужто для того, чтобы она пропадала? Да если бы люди по-братски жили на земле, то какого еще рая человеку нужно? Боже ж ты мой! Да как выйдешь ночью под звезды, как обнимешь оком ту глубину и широту небесную, аж дух твой возносится! Или на рассвете как выедешь на плес днепровский ловить рыбу - тишина вокруг, ни гомону, ни звука, только сердце твое стучит радостно. Туманы плывут над водами. И кажется тебе, что царство Божье в душе твоей. Вот как. Хотелось бы мне еще в будущее заглянуть. Как люди жить там будут? Не напрасно ведь погибают молодые за мир новый, знать, будет он, потому как кровь людская не водица, льется не напрасно...
- Будет новый мир, - с ударением ответил Василий, - только не здесь, на земле, где хозяин мира - Сатана. И войдут в него избранные, которые не осквернились, живя вместе с богоборцами, с кощунниками! Прощайте, дед, мне пора. Жаль, ваше сердце тоже отравлено вольнодумством...
- Гм, - удивился дед. - Слово какое-то странное - вольнодумство. Чем же плохо - вольно думать? Это очень даже нужно человеку - вольно мыслить!
- Обман, сети диавола, - пробормотал Василий и, уже не оглядываясь, поплыл дальше. Слова старика растревожили его, и он не мог понять - почему. И укоризна слышалась в тихом голосе, и какая-то неосознанная правда.
- Господи, сохрани и заступи! - шептал монах, загребая веслом. - Враг рода человеческого жаждет остановить мой подвиг. Но ничто не собьет меня. Велика сила лукавого - знаю. Но десница твоя, Господи, защитит меня, твоего верного раба...
Бормоча молитвы, Василий проплыл Триполье, Халепье. Быстрое течение несло его мимо левого берега, где Днепр делал огромную дугу.
Из-за кустов прозвучал жалобный крик:
- Дядя! Дядечку!
Монах взглянул туда. На берегу стояла девчонка лет десяти с котомочкой в руках, в платье горошком. Она махала ручками-палочками, звала:
- Помогите, дядечку!
- Чего тебе? - недовольно крикнул Василий.
- Перевезите на ту сторону, - несмело отозвалась девчонка. - Замерзну ведь. Уже полдня кричу. Никто не слышит...
Монах завернул к берегу. Посадил девчушку в ногу челнока, оттолкнулся и поплыл к правому берегу. Недовольно ворчал себе под нос. То-се на пути случается, весь мир пытается помешать ему. Хорошо, что уже недалеко. Взглянул исподлобья на посиневший носик неожиданной спутницы, на большие серые, недетские глаза.
- Как это тебя родители отпустили саму в такой разлив?
- Нет у меня никого, - прошептала девочка, цокая зубами. - Сирота я, одна осталась...
Помолчав немного, девочка с интересом взглянула на черную рясу монаха, на камилавку, на длинные космы.
- А что это у вас мундер такой черный? Вы поп?
Василий невольно улыбнулся. "Мундер". Хм. Что ей ответить?
- Это одежда такая у монахов, - неохотно ответил он.
- Монахи? - переспросила она. - А кто это?
- Ну... люди, которые спасаются...
- Спасаются? Из воды - эге? - тревожно спросила девочка. - Два года назад большое наводнение было. Все наше село плавало. Килов - слыхали? Тут, на левом берегу, видите? Так мой тато многих спасал. Душ десять спас. А тогда перевернулся с челном. И утоп. Сам себя не спас, - горестно закончила она.
Помолчав еще немного, всплакнула.
- А мама простудилась. И умерла. И теперь я сама. Где-то в Витачеве дядько. Пойду к нему. Может, в школу отдаст. А нет - в Киев доберусь. В богадельню... или в патронат. Старые люди говорили, что могут меня подобрать. Выучусь на дохтура, буду спасать людей. Чтоб не умирали...
Василий слушал тот детский лепет, угрюмо глядя над головою девочки на быстро приближающуюся кручу. "Спасал людей, сам себя не спас". В тех немудреных словах Василию снова показался укор, хитрый капкан лукавого, попытка вернуть снова к состраданию, горю людскому, к их ежедневной муке. Нет, нет! Не бывать этому! Пусть сами решают свои запутанные судьбы, пусть смеются и горюют, ему нет дела до этого обреченного мира!
Челнок ткнулся в глинистую кручу. Девчонка соскочила на берег, поблагодарила. И побежала вверх по тропинке.
Василий еще проплыл около версты. Остановился. Осмотрел место. Именно здесь. Солнце на закате, он успеет до темноты. Никого не видать, никто не помешает.
Монах вытащил из-под сена мешок с причиндалами, ведро. Взял топор, рубанул днище челнока. Забулькала вода, ударила фонтанчиком. Челнок начал погружаться, стремнина потащила его в водоворот.
Забросив мешок на плечи и захватив ведро, он зашагал по берегу. Внимательно поглядывал вокруг, выискивая только ему известные приметы. Остановился в глубоком ущелье, под кустом акации. Недалеко журчал ручеек. Среди почерневших зарослей прошлогоднего бурьяна Василий разыскал кучку кирпича. Рядом темнело отверстие, монах полез туда, вдохнул прохладный сухой воздух убежища, облегченно вздохнул. Слава Богу, все хорошо, все на месте. В глубине пещеры лежит кучка сена, это его последняя постель.
Вылез наружу. Постоял немного. На Левобережье синяя полоса лесов темнела, насыщалась таинственным сумраком. Днепр катил свои могучие воды. Монах вдохнул весенний воздух полной грудью, прошептал:
- Суета сует! Господи, благослови!
Он взял ведро, зачерпнул из ручейка воды, налил в маленькую ямку возле пещеры, накидал туда глины. Размешал. Когда раствор был готов, набрал его в ведро. Пролез в отверстие, пододвинул к себе кирпич. И начал возводить стенку. Накладывал раствор на кирпич, крепко прижимал, подбивал, чтобы ложилось ровно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45