В каждой твоей истории с кем-нибудь случается что-нибудь ужасное. Я всего лишь проверял, настолько они реалистичны. Потому что мне всегда казалось, что некоторые из них совсем не похожи на правду (Пауза. ) Но знаешь? Вот, что я понял: некоторые из них вполне реалистичны.
Катурян . Но почему же ты не захотел разыграть одну из моих добрых историй?
Михал . Потому что ты таких не пишешь.
Катурян . Ну почему? У меня таких много.
Михал . Ну… да… две.
Катурян . Так я тебя спрашиваю, почему же ты не захотел разыграть одну из моих добрых историй?
Михал . Ну хорошо.
Катурян . Знаешь почему? Потому что ты садист, мелкий гадкий психованный извращенец, которому нравится убивать детей. Каждый мой рассказ был плодом моего доброго сердца, и, черт тебя побери, у тех, кто их читает, они должны вызывать точно такие же ответные чувства.
Михал . Конечно… Но мы никогда бы не узнали это, если бы не попробовали. (Пауза. ) Мне не понравилось убивать детей. Меня это раздражало. Это было так мучительно долго. И я совсем не собирался убивать этих детей. Я хотел всего лишь отрезать пальцы у мальчика и заставить девочку съесть лезвия.
Катурян . Ты хочешь сказать, что ты этого не знал: если отрезать пальцы у мальчика и заставить девочку съесть лезвия, то они умрут?
Михал . Вот теперь знаю.
Катурян берет его голову в свои руки, как бы пытаясь понять хоть что-нибудь.
Человек, который меня пытал, кажется, на моей стороне. Он говорил, что это целиком твоя вина. Ну все-таки… в основном, твоя.
Катурян . (пауза ) Что ты сказал ему?
Михал . Правду.
Катурян . Какую конкретно правду?
Михал . Я сказал ему: все, что я делал с детьми, я взял из рассказов, которые ты писал и потом читал мне.
Катурян . Ты это сказал следователю?
Михал . Да. И это было правдой, ты же знаешь.
Катурян . Это не правда, Михал.
Михал . Правда.
Катурян . Нет.
Михал . Признайся, ведь ты писал рассказы о том, как убивают детей?
Катурян . Да, но…
Михал . Ты читал их мне?
Катурян . Да…
Михал . Теперь скажи, должен ли я был после всего этого выйти на улицу и убить целую кучу детей? (Пауза. ) «Да, конечно», – вот самый правильный ответ. Поэтому я не понимаю, когда ты говоришь мне: «Это неправда». И не надо говорить мне, что я отморозок и извращенец. Просто ты мой брат и я люблю тебя. Ты только что двадцать минут рассказывал мне историю про парня, главная цель в жизни которого – сжечь как можно больше детей на костре. Это твой герой! И я сейчас не критикую тебя. Он превосходный герой. Он превосходный герой. Он напоминает мне меня самого.
Катурян . Чем это он тебе себя напоминает?
Михал . Ну хотя бы тем, что он тоже убивал маленьких детей. Хотя бы этим.
Катурян . Человек-подушка никогда никого не убивал, Михал. Умершие дети все равно бы окончили жизнь в страшных мучениях.
Михал . Ты прав. Эти дети были обречены. И их можно было огородить от страданий.
Катурян . Но не всем детям уготована ужасающая жизнь.
Михал . Ну да, ну да… Была ли твоя жизнь ужасающей после того, как ты перестал быть ребенком? Наверное, да. Были ли моя жизнь ужасающей после того, как я перестал быть ребенком? Наверное, да. Два из двух. Для начала.
Катурян . Человек-подушка был славным парнем, серьезным, думающим. Он ненавидел то, чем занимался. Ты его противоположность. Причем, Михал, во всех отношениях.
Михал . Хорошо, я знаю, что я противоположность со знаком «минус», но я понимаю, к чему ты клонишь. Спасибо тебе. (Пауза. ) «Человек-подушка» – это хороший рассказ, Катурян. Один из лучших у тебя. Когда-нибудь ты станешь знаменитым писателем, я верю в тебя. Господь тебя благословил. Я предвижу это.
Катурян . (пауза ) Когда?
Михал . Чего?
Катурян . Когда я стану знаменитым?
Михал . Когда-нибудь , я же сказал.
Катурян . Они расстреляют нас через полтора часа.
Михал . Ах, да… Теперь ты уже никогда не станешь знаменитым.
Катурян . Они теперь все уничтожат. Они уничтожат нас, они уничтожат мои рассказы. Они все уничтожат.
Михал . Мне кажется, мы, прежде всего, должны думать о себе , а не о твоих рассказах, Катурян.
Катурян . Да-а?
Михал . Да. Это всего лишь бумага.
Катурян . (пауза ) Всего лишь что?
Михал . Всего лишь бумага.
Катурян резко хватает Михала за волосы и лбом бьет о каменный пол. Обескураженный скорее поступком брата, чем болью, Михал ощупывает голову, видит кровь.
Катурян . Если сейчас они придут ко мне и скажут: «Мы уничтожим две вещи из трех: тебя, твоего брата или твои рассказы. Выбирай», то сперва я отдам им тебя, потом себя, но сохраню свои рассказы.
Михал . Ты разбил мне голову.
Катурян . Я заметил.
Михал . (плачет ) Ты разбил мне голову!
Катурян . Я уже сказал тебе, что я это заметил.
Михал . Ты сейчас похож на маму и папу.
Катурян . (смеясь ) Повтори, что ты сказал?
Михал . Ты похож на маму и папу! Они точно так же били меня и кричали.
Катурян . Это я похож на маму и папу? Давай разберемся…
Михал . Не надо, не начинай…
Катурян . Мама и папа заперли своего первенца в комнате, где мучили его в течение долгих семи лет. Ты заставил мальчика истекать кровью, пока он не скончался. Ты заставил девочку глотать яблоки, пока она не умерла, Бог знает, кого еще ты заставил умирать… И при этом ты не похож на отца и мать, а я , слегка ударивший тебя, оказывается, похож на мать и на отца.
Михал . Да, именно. Так и есть.
Катурян . Я понимаю твою логику, Михал. Я вижу, откуда ты ее берешь.
Михал . Хорошо, молодец.
Катурян . Вот что я тебе скажу. Если бы мама и папа ожили, я уверен, они были бы счастливы: ты стал именно таким мальчиком, которым бы они гордились.
Михал . Замолчи…
Катурян . Да, гордились бы. Ты их точная копия. Почти копия. Тебе всего лишь не хватает козлиной бородки и очков, чтобы стать похожим на отца…
Михал . Замолчи!
Катурян . И горсти драгоценностей, чтобы быть похожей на маму. (старческим голосом ) И ты будешь говорить вот так вот, мой дорогой сыночек…
Михал . Прекрати или я убью тебя.
Катурян . Ты не убьешь меня, Михал. Мне уже давно не семь лет , как этим несчастным деткам!
Михал . Я не такой, как они. Я не хотел никого убивать. Я всего лишь разыгрывал твои рассказы.
Катурян . Что ты сделал с третьим ребенком?
Михал . Нет, я тебе сейчас ничего не скажу. Мне и так больно. Голове больно.
Катурян . Ты быстренько все расскажешь, когда они тебя прижмут.
Михал . Я выдержу.
Катурян . Нет, этого ты не выдержишь.
Михал . (тихо ) Ты даже представить себе не можешь, что я способен выдержать.
Катурян . (пауза ) Да. Ты прав. Я вряд ли смогу понять.
Михал . Когда я сидел здесь и слушал, как ты кричал в соседней комнате, я думал о том, что, может, именно так прошло твое детство. Дай мне сказать, мне виднее.
Катурян . Я знаю, брат.
Михал . Твои пытки длились ровно один час, и ты уже влетел ко мне в комнату, несчастный, больной и сопливый. А теперь попробуй помучаться так всю свою жизнь.
Катурян . Но это ничего не извиняет.
Михал . Это извиняет хотя бы то, что ты убил двоих . Почему это не может извинить меня за тех двух, который я убил?
Катурян . Я убил двоих за то, что они мучили своего ребенка семь лет. Ты убил троих детишек, которые никого никогда не мучили. Вот в чем разница.
Михал . Откуда ты знаешь, мучили они или не мучили. Эта девочка с лезвиями в горле была та еще штучка. Она так орала.
Катурян . Как ты убил третьего ребенка? Говори, Михал! Я хочу знать. Тоже из какого-нибудь рассказа?
Михал . Ммм…
Катурян . Из какого рассказа?
Михал . Ты сойдешь с ума.
Катурян . Да не сойду я с ума.
Михал . Ну… немножко сойдешь.
Катурян . Так, из какого она рассказа?
Михал . Из… ну, понимаешь… она была похожа… на… «Маленького Иисуса». Да, на «Маленького Иисуса».
Несколько мгновений в полной тишине Катурян спокойно смотрит на Михала, затем закрывает лицо руками, и как только детали рассказа одна за другой начинают всплывать в его памяти, он начинает тихо плакать. Михал силится что-то сказать, но не может – Катурян уже рыдает в голос.
Катурян . Почему именно «Иисус»?
Михал . (пожимает плечами ) Это очень хорошая история. Ты отличный писатель, Катурян. Даже не сомневайся, если услышишь другое мнение.
Катурян . (пауза ) И где ты ее оставил?
Михал . Там, где ты похоронил папу и маму. В колодце.
Катурян . (пауза ) Бедная глупая девочка.
Михал . Я знаю. Это было ужасно.
Катурян . Надеюсь, что быстро.
Михал . Мгновенно.
Катурян снова бросается в плач. Михал кладет руку на его плечо.
Не плачь, брат. Все будет хорошо.
Катурян . Как же будет хорошо? Как вообще может быть теперь все хорошо?
Михал . Не знаю. Ты сам так обычно говоришь в сложной ситуации! «Все будет хорошо». Хотя все совсем не будет хорошо. В любую минуту они могут прийти и расстрелять нас. Ведь правда? А это совсем не хорошо. Это даже почти что наоборот. Да уж. (Пауза. ) Интересно, черт возьми, они казнят нас вместе или друг за другом? Хорошо, если вместе. Я бы не хотел в такую минуту быть один.
Катурян . Я ничего не сделал!
Михал . Слушай, даже не начинай. Не раздражай меня. И даже если они неказнят нас вместе, они похоронят нас вместе, в одной могиле, чтобы сэкономить на могильщиках. А я ужасно не хочу лежать в земле один. Это так страшно. Одному в земле, весь свой век, просто ужас! И уж точно, по крайней мере, мы соединимся на небесах, что бы ни случилось. Предстанем перед господом вместе. Давай, кто быстрее, а?
Катурян . В какую часть рая ты хочешь попасть, Михал? Там, где держат детоубийц?
Михал . Нет, не там, где держат детоубийц, жопа ты вонючая. В нормальном раю. Как в фильмах.
Катурян . Хочешь знать, куда ты попадешь после смерти?
Михал . Куда это? Только не говори мне сейчас ничего обидного, я вижу, ты в плохом настроении.
Катурян . Ты попадешь в маленькую комнатку в маленьком доме в маленьком-маленьком лесу, и весь оставшийся век ты будешь жить под надзором – но не под моим надзором, а хуже. Под надзором людей, похожих на маму и папу, они будут ухаживать за тобой именно так, как ухаживали за тобой твои родители. Но только на этот раз меня уже не будет рядом, чтобы вызволить тебя из беды. И знаешь почему? Потому что я буду совсем в другом месте, ведь я не мучил несчастных детишек.
Михал . Это самая обидная вещь, которую кто-либо кому-либо когда-либо говорил. Я больше вообще не хочу с тобой разговаривать.
Катурян . Хорошо. Давай просто посидим в тишине, пока они не придут за нами и не убьют нас.
Михал . Это самая обидная вещь, которую я когда-либо слышал! Я ведь просил не обижать меня. Я сказал: «Не говори мне ничего обидного», и что же ты наделал? Что ты сказал? Ты взял и специально сказал мне самые обидные слова, какие знал.
Катурян . Я просто очень люблю тебя.
Михал . (пауза ) Что ты имеешь в виду под словом «просто»? Это еще более обидное слово. Хотя ты уже и так сказал мне самые обидные слова в моей жизни! О, господи!
Катурян . Давай посидим в тишине.
Михал . Я попытался . Но ты продолжаешь говорить мне гадости. (пауза ) Скажешь, нет? (пауза ) Нет, ты скажи? Разве это называется «посидеть в тишине»? Ну, хорошо.
Пауза. Михал начинает ковыряться в своей заднице. Пауза.
И, кстати, есть у меня еще одна шпилька, чтобы кольнуть тебя. Что это у тебя за дурацкий рассказ, который я тут недавно обнаружил? Совершенно дурацкий рассказ, «Писатель и брат писателя». Так называется. Это самая бредовая история, которую я читал в своей жизни.
Катурян . Я не давал тебе этот рассказ, Михал.
Михал . Я знаю, что ты мне его не давал. И очень правильно делал. Потому что он дерьмо.
Катурян . Ты копался в моих вещах, пока я был на работе, так что ли?
Михал . Конечно, я копался в твоих вещах, пока ты был на работе. А чем мне, на твой взгляд, заниматься, пока ты на работе?
Катурян . Резать детишек, я думаю.
Михал . Ха-ха! Ладно, ну так вот, в те самые моменты, когда я не резал детишек, я копался в твоих вещах. И среди них я нашел парочку задрипанных рассказиков с лживым финалом. Ты, Катурян, заканчивал их полнейшей галиматьей. Например, там было написано, что я якобы умер, а мать с отцом остались жить. Идиотский, подлейший финал.
Катурян . Джек-Потрошитель дает мне литературные советы!
Михал . Почему тебе бы не сделать там счастливый финал, каким он был в реальности?
Катурян . В реальности не бывает счастливых финалов.
Михал . Что ты болтаешь? Моя история завершилась счастливо. Пришел ты и спас меня, убив Мать и Отца. Это был счастливый финал.
Катурян . А что было дальше?
Михал . Дальше ты похоронил их в колодце, и залил их немного известиями.
Катурян . Известью , милый, известью . Не «известиями». Известью, известью – серой такой жижей… И что было дальше, а?
Михал . Что дальше? Потом ты отправил меня в школу и я начал учиться всяким хорошим предметам.
Катурян . А дальше?
Михал . Дальше… (пауза ) Это когда я выиграл приз по метанию диска?
Катурян . А вспомни, что произошло с тобой три недели назад?
Михал . А, ты об этом. Я укокошил нескольких детишек.
Катурян . Ты укокошил нескольких детишек. Это можно назвать прекрасным финалом? Потом тебя схватили и сейчас собираются казнить, а вместе с тобой твоего брата, который ни в чем не повинен. Это что ли счастливый конец? И, наконец, что ты там мне втираешь про метание диска? Когда это ты выиграл приз? Ты был только четвертым !
Михал . Мы сейчас не об этом.
Катурян . Ты был только четвертым в этих чертовых соревнованиях! А ты говоришь: «Я выиграл»…
Михал . Мы сейчас не говорим о том, выиграл я или нет, мы говорим о том, какими бывают счастливые финалы. Я выиграл соревнование, вот счастливый конец! А я умер и стал прахом, как в твоей глупой истории, – это несчастливый конец!
Катурян . Это как раз было бы счастливым финалом.
Михал . (готовясь заплакать ) Что? Если бы я умер и стал прахом, это было бы для тебя счастье?
Катурян . Вспомни: что было у тебя в руках, когда ты умер? Рассказ. Рассказ, который был лучше всех тех, которые я написал. Это был рассказ «Писатель и брат писателя»… Ты был писателем. А я был братом писателя. И для тебя это счастливый конец.
Михал . Но я был уже мертв.
Катурян . Это не про жизнь и смерть. Это о том, что ты оставляешь после себя.
Михал . Я не понимаю.
Катурян . Сейчас мне все равно, убьют они меня или нет. Мне, правда, все равно. Главное, чтобы они не уничтожили мои рассказы. Чтобы они не уничтожили мои рассказы. Это все, что у меня есть.
Михал . (пауза ) У тебя есть я.
Катурян внимательно смотрит на него, потом печально опускает глаза. Михал отворачивается, готов зарыдать.
Ну хорошо, давай все-таки договоримся. Ты поменяешь финал в «Писателе и брате писателя», оставишь меня в живых, маме и папе дашь умереть, а мне – возможность выиграть соревнование по метанию диска. Тогда все будет хорошо. Разумеется, ты должен сжечь старый вариант, чтобы его никто не увидел и не подумал про себя, что, может быть, этот вариант и есть настоящий и что я на самом деле мертв. Уж, пожалуйста, сожги.
Катурян . Хорошо, Михал, я сожгу.
Михал . Точно?
Катурян . Точно.
Михал . Ура. Ну вот и отлично. Все так просто. Вместе с ним ты можешь сжечь еще несколько своих рассказов, потому что некоторые из них, я не шучу сейчас, довольны слабые, на мой взгляд.
Катурян . А почему бы не сжечь их все, Михал? Очень много времени займет отделять слабые рассказы от сильных.
Михал . Нет, зачем, это будет глупо. Все взять и сжечь. Нет. Надо только те, которые заставляют людей выходить на улицу и убивать детишек. И, кстати, это не займет много времени отделить эти рассказы, которые не заставляют людей выходить и убивать детишек. Потому что таких у тебя только два – которые не заставляют людей выходить и убивать детишек.
Катурян . Серьезно?
Михал . Да.
Катурян . И какие же это? Какие из четырехсот ты хотел бы спасти?
Михал . Ну… конечно, первый из них – это история про маленького зеленого поросенка, очень милый рассказ. Точно никого не заставит идти убивать. Никого… и еще… (пауза ) и… (пауза ) Мне кажется, он именно об этом. Ну да. «Маленький зеленый поросенок».
Катурян . О чем об этом?
Михал . Ну. Он безопасен. У тебя на самом деле еще есть такие рассказы, которые могут заставить не то, чтобы выйти на улицу и убивать кого-то, ну а так… покалечить . А уж этот, «Маленький зеленый поросенок», совсем безопасен. Он может вдохновить разве что выйти на улицу и раскрасить кого-нибудь зеленой краской. Ха-ха-ха! Вот она о чем!
Катурян . Это было бы замечательно, если бы не факты. Для того, чтобы разыграть мои истории, ты выбрал три самые жестокие. Не первые три попавшиеся, а ты выбрал именно те три, которые пришлись по вкусу твоему извращенному детскому сознанию.
Михал . А что я сделал бы, если бы выбрал менее жестокие? Что? Поступил так же, как в «Облицовке»? Срезал бы у детишек кожу лица и спрятал ее в коробке под лестницей? Или так же, как ты это сделал в «Комнате Шекспира»? Старый Шекспир держит в коробке чернокожую карлицу и бьет ее палкой каждый раз, когда хочет писать новую пьесу…
Катурян . Он никогда не писал свои пьесы сам, чтоб ты знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9