По первоначалу как отставишь колун, оттого что ничего не слышишь на много лье вокруг, становится странно и немного звенит в голове. Потом все проходит.
– Вы мало народу ведь видите?
– Мы друг друга вот видим, уже что-то. Иногда приходит кто-нибудь из Морона. А иногда браконьер, Руже, в поисках кролика или девицы. Ну вот, легок на помине…
Мы не слышали, как он подошел. Кепка надвинута на глаза, загорелое, веснушчатое, как у племянника, лицо, черные как смоль волосы и усы, ловкое тело под пиджаком из желтоватой кожи, черные велюровые штаны – Руже-браконьер приближался вразвалку легкими шагами. Он поприветствовал нас кивком головы, окинул острым взглядом, не останавливающимся на деталях:
– Отдыхаете?
– А ты, – поинтересовался один из дровосеков, – что, никогда не отдыхаешь?
– О! Я!.. – Он ловко сплюнул сквозь зубы; затем, подтянув под курткой ярко-красный шерстяной пояс, спросил: – Как работа?
Похоже было, что его интересуют только лесорубы; но вдруг он, не поворачивая головы к Ришару, произнес:
– Ну что, Блезон, когда в армию-то пойдешь?
Когда еще только появился браконьер, я заметил, как мой компаньон помрачнел. Вопрос, казалось, еще сильнее расстроил его. Однако он просто ответил:
– Следующей осенью, если призовут.
– А твои амуры, что с ними делать будешь?
– Ну, – произнес необычайно спокойным голосом Ришар, – с ними ничего не станется.
На лице браконьера появилась ухмылка, а дровосеки, даже не знаю почему, вдруг смутились.
"Уйдем! Давай уйдем отсюда!" – повторял я про себя. Наконец Ришар встал, извинился, и мы попрощались с лесорубами. Но пока мы шли по лесосеке, прозвучал голос дяди Баско:
– Ты разве не пойдешь по коровьей тропе?
И вновь тишина и лесное кладбище. Я не решался говорить; после такой встречи как найти слова, чтобы не звучали фальшиво? Конечно, Ришар тоже понял это и с безразличным видом спросил:
– А ты знаешь, что мы были совсем рядом с Мороном?
Я не удержался от смеха. Он тоже рассмеялся:
– А ты много чего понимаешь.
И чуть погодя, прошептал:
– Я редко встречал таких несносных людей.
– А ты с ним давно знаком?
– Да его весь мир знает. Его нечасто увидишь: живет он в хижине на другой стороне леса, но всегда рыщет по лесу, браконьерствует, охотясь на дичь или прудовую рыбу; и если бы было только это. Однажды…
Но тут он замялся; и так как тропинка не позволяла больше идти бок о бок, Ришар дождался лесной дороги, прежде чем продолжить рассказ:
– Слушай. Это тянется с давних пор. Мне было лет четырнадцать, и я на лето вернулся из сельскохозяйственной школы. В первое же воскресенье, во второй половине дня, я прогуливался вон там, по той дороге, что ведет в лес, и увидел идущую мне навстречу Жанни. Она возвращалась с вечерни. Мы немного поболтали, и я предложил проводить ее. Жанни отказалась, сказав, что не нужно мне себя утруждать и что она торопится… Ну вот! Даже не столько отказ удивил меня, но я видел, что она… Я не знаю, как объяснить… Похоже, что она испугалась чего-то или что-то ей грозило, о чем она говорить не хотела. Ну, она говорила «нет», а в то же время мне показалось, она хотела, чтобы я пошел с ней. Ни о чем важном мы не говорили! Я ее с зимы не видел, и, конечно, надо было вновь привыкнуть. Чем дальше мы уходили в лес, тем сильнее она нервничала.
Ришар рассказывал неторопливо, то непринужденно, то запинаясь. Иногда он приподнимал руки, как будто показывая что-то или пытаясь удержать ускользающий образ.
Я представлял себе, как он идет рядом с Жанни летним вечером через лес. Под деревьями должно быть приятно в этот час, когда от родников и оврагов поднимается прохладная свежесть, когда птицы опять начинают петь и слышен издалека голос парнишки, сгоняющего скот. Они шли – молчаливая Жанни и Ришар, тщетно пытающийся найти слова, которые после шестимесячной разлуки вернули бы дружеское расположение. Но от минуты к минуте девушка становилась все больше обеспокоенной. Внезапно на пересечении двух тропинок Ришар и Жанни увидели человека, прислонившегося к дереву и смотревшего на них. Жанни, не поднимая головы, ускорила шаг.
– Так ты нашла себе провожатых! – прокричал браконьер.
Затем они услышали, как он присвистнул, после чего до них долетели слова: "Еще увидимся!"
Ришар сорвал травинку и некоторое время молча жевал ее.
– И только когда вдалеке показалась ограда фермы, я оставил Жанни, – продолжил он. – В ней все переменилось, она смеялась, без умолку вспоминала прошлые каникулы. "Вы, наверное, боитесь этого бандита". – "О нет. Мне стоит только сказать слово фермеру, как он спустит собак на него". Я настаивал: "Будьте внимательнее, осторожнее". Она мне обещала. В это лето я провожал ее каждое воскресенье, мы больше никого не встречали… После сбора винограда я вынужден был уехать.
Шаг за шагом по податливому ковру из мха; руки свободны, глаза не устают от молодой листвы. Отчего заговорил Ришар – от расстройства, а может, наоборот?
Вот и опушка леса, чуть вдалеке – холм, на котором видна наша деревня. Уже почти ночь; желтоватый закат; маленький кусочек солнца виднеется на облачном небе и позолачивает коньки крыш. Воздух мягкий; в нем разливается непонятная нежность. На верхушку яблони, уже покрытой розовыми цветами, села какая-то птичка и тонко запела, ожидая и призывая кого-то.
III
Внезапно нагрянула весна; это был другой мир. Не прошло и недели, а все сады были в цвету. По правде говоря, мне кажется, я никогда не видел такой ранней буйной весны. В деревне все поменялось: другими стали дома, животные, сами люди, относившиеся с недоверием к ярко-голубому небу, не по-весеннему жаркому солнцу, к этим роскошным, пронзительно-ярким денькам. Проснувшись, мы произносили: "Ну нет, невозможно, чтобы было, как вчера", но за ставнями, притаившись и продолжая свое безумное существование, нас ждала весна еще более острая, страстная, яркая… Хлопнув ставнями, я высунулся в окно – по улице текла золотая река! Тонкая дымка поднималась от садов, принося себя в жертву новому дню. Птиц не было видно, но какой шум они устроили под крышей и на деревьях! На другой стороне улицы девушка качала ручку колонки, затем, опершись на чугунную тумбу – рука на бедре, блестящие глаза, чуть распахнувшийся халат, – девушка встала неподвижно, объятая свежестью льющейся воды и нарождающейся теплотой воздуха; вода лилась через край уже полного ведра, и гогочущие гуси бежали к этому ручейку.
А природа вокруг деревни! Однажды утром мы с Баско спустились со стороны садов в долину. Без какой-либо цели – только идти и наслаждаться природой. Справа от нас штурмовала склон кавалькада молодых яблонь в дымке только что распустившихся листьев и цветов. Все, пришло в движение: повсюду пятна ярко-зеленого цвета переиначивали, ломали линии и план привычного нам пейзажа. Черноватые мокрые стволы фруктовых деревьев, набухшие, как надувные игрушки, выделялись на фоне леса. На горизонте – желтый от цветов рапса, круглый и твердый – холм казался вызывающе ярким.
Было еще очень свежо, но уже слышно было, как жужжат пчелы, и солнечный свет дрожал над полями.
– Так можно обойти весь мир.
– Но не везде будет весна.
– А надо ее все время догонять; так мы увидим весну каждой страны.
Ну да, может статься, это когда-нибудь произойдет. А нам было достаточно этой весны, очарование которой было бесконечно. Спустившись с холма, мы пошли по проселочной дороге; по пастбищам и ивняку она привела нас на выгон. Было утро; мы и не надеялись увидеть Жанни. Одни в нашей пустыне, мы могли бы провести время в свое удовольствие.
Одни! Как только мы подошли к дому, до нас долетел звук голоса. Он, правда, был приглушен. На цыпочках мы обошли дом, чтобы проскользнуть в пристройку. В ее глубине Баско присел на корточки, прижавшись глазом к щели в двери, выходившей на кухню. Я молча ждал в нескольких шагах от него. И когда наконец с блестящими от возбуждения глазами и зазывным видом он позвал меня поближе, не знаю почему к ожиданию близкого удовольствия примешался страх. В свою очередь и я приник к щели. В полумраке комнаты увидел Жанни рядом с молодым человеком, которого я не знал.
– Это тот, с рождественской недели, – прошептал Баско, – тот, что приезжал в замок на каникулы.
Они сидели чуть в стороне от камина, на скамейке. В углу за ними на соломенной кровати лежало пальто.
– Надо убираться отсюда, – прошептал я. – Они догадаются, что мы здесь.
– Тогда прикуси язык. Лучше слушай; это того стоит.
Жанни говорила. Бог знает как она сумела так быстро перемениться; но такого голоса: страстного и робкого, томно-тягучего и порывистого, обнаженного голоса – и счастье, и смущение в нем – такого мы еще не слышали.
– Я прекрасно знала, – говорила Жанни, – что вы заняты вашей учебой и вашими родителями, друзьями. Жизнь в Париже, должно быть, такая бурная! Да, это я знала и твердила, как урок; но я ждала, почтальон нечасто приходит в Морон, но я старалась встретить его первой. Я даже не решалась спросить, нет ли мне чего-нибудь. Я ему просто говорила: "Что новенького?"
Она взяла в свои руки ладонь юноши:
– Скажи, Жан-Клод, ты что, не мог черкнуть мне словечко?
– Ну а если бы твои увидели письмо?
– Было бы очень плохо! А потом, ты знаешь, по-моему, они что-то подозревают. На Рождество, когда я пришла так поздно… ну не то что поздно, а утром… скажи, ты помнишь?.. Ну вот! Так фермер мне сцену закатил, ну и крику было! Я думала, он меня выставит за дверь.
– А ты говоришь…
– Но, Жан-Клод, я думаю только об одном…
Жанни, обняв юношу, прижалась щекой к его груди; он улыбнулся и легонько погладил ее по волосам. Я рассмотрел получше лицо молодого человека: красивое мужественное лицо с правильными чертами, разве только рот казался безвольным. Под черными, зачесанными назад волосами – открытый высокий лоб, взгляд небрежный и твердый. Он говорил уверенным тоном, в котором снисходительность смешивалась с благосклонностью. Он прикоснулся губами к затылку девушки; затем, освободившись, сказал:
– Я тебе обещал вернуться к Пасхе. Ты что, мне не верила?
– Да нет же, я верила. Что бы я делала, если бы это было не так? – Она повернула голову. – Но это так долго, Жан-Клод, так долго, вы себе не представляете. А если бы вы заболели!..
– А если бы со мной произошел несчастный случай?..
– Вы издеваетесь, негодник. Несчастный случай… Послушайте, достаточно мне открыть газету в воскресенье: такого там полно. Ну конечно, это не парижская газета… Ну и… – произнесла она тихо.
– Ну и?..
Она покачала головой.
– Что еще происходит в голове нашей малышки?
– Невеселые вещи!
– Спорю, что догадаюсь.
Она устремила на него пристыженно-лукавый детский взгляд.
– Мы тут себе представляли, – продолжил молодой человек, – что в Париже я забыл Жанни, что я вижу столько красивых дам, что моя маленькая дикарка не в счет. Что, разве не так?
– Так.
– Глупыш! И ты по-прежнему так думаешь?
– Нет, уже нет, – прошептала она, попыталась улыбнуться, но улыбка тут же исчезла.
– Ну все-таки есть же чуть-чуть?
– О! Жан-Клод, Жан-Клод! – сказала она, взяв опять его руку в свои и устремив на него свой пылкий взгляд. – Я знаю все, что нас разделяет, все, что против меня. Ты здесь, я держу твою руку, и в это мгновение… Я с трудом в это верю. А скоро, когда ты уже уйдешь и я останусь одна, я буду говорить себе: "А так ли это?" И так будет, пока ты не вернешься. Можно меня понять, Жан-Клод. Я тебя так сильно, так долго ждала!..
Молодой человек поднялся.
– Ты уходишь?! воскликнула она.
– Да нет, – сказал он, прислонившись к каминной полке. – Я устал сидеть.
Мне показалось, что тень пробежала по лицу девушки, но она продолжила:
– Пойми меня – мы встретились случайно, на каникулах. Ты вернулся в Париж, к своей жизни; а я, моя жизнь стали для тебя приятным сновидением. О, я не жалуюсь, я никогда ничего такого… такого красивого, нового не знала. Кажется, что меня подменили. Ты меня понимаешь, скажи?
– Ну да.
– И вот я себя спрашивала: "Что он сейчас делает? Вспоминает ли еще обо мне?" Шел снег, нескончаемый снег, потом дождь, и наконец-то, наконец-то первые весенние деньки, которые предвещали Пасху, дни, когда я могла уже выходить. Я их считала, эти дни; Пасха так поздно в этом году! И с каждым днем становилось на день меньше до нашей встречи; но и на день больше с того момента, как ты меня оставил, еще одним днем воспоминаний о тебе; ну разве ты не мог, в конце концов, забыть меня? Я тебе еще не надоела, Жан-Клод?
Он завел свои наручные часы.
– Да нет, – удивленно откликнулся он.
И обнадеженная Жанни продолжила:
– И все-таки…
– И все-таки?
– О! И все-таки я ждала тебя. Даже в самые плохие дни, когда я была полна черных мыслей, почти поддавшись унынию, я чувствовала вот здесь что-то, что говорило: "Он вернется".
– Ну вот, ты видишь, я вернулся.
– Ты вернулся, да.
Она повторила шепотом:
– Вернулся.
Потом протянула руки:
– Жан-Клод?
– Да?
– Пойди, присядь на чуть-чуть, поговори со мной. Так хорошо, когда мы рядом.
Когда он устроился рядом с ней, она опять заговорила:
– Бог мой! Я столько должна была сказать тебе: "Надо не забыть вот это, и про это рассказать…" А ничего вспомнить не могу. Я вот только жалуюсь, а ведь я так счастлива. Не позволяй мне говорить, я тебе только надоедаю. Ну же, рассказывай…
– Что ты хочешь, чтобы я рассказал?
– Я не знаю, скажи что-нибудь. Расскажи о своей жизни, что ты видишь, о красавицах, что тебе встречаются. Ну вот, опять я за свое… Когда ты уходил сегодня утром, тебя не спросили, куда ты идешь?
– Зачем? На каникулах я почти все время вне дома.
– Я знаю; ведь так ты меня и встретил. А та дама из замка, твоя кузина, я ее видела однажды в воскресенье, после мессы. Я ее поприветствовала; она в ответ кивнула головой. Уходя, я обернулась и увидела, что она на меня еще смотрит. Как ты думаешь, она тоже что-нибудь подозревает?
– Во всяком случае, мне она ничего не говорила.
– Ты не сердишься?
– За что?
– За то, что я ее поприветствовала.
– Да нет, моя маленькая Жанни.
– Твоя маленькая…
Она поднесла к губам руку молодого человека. Сбоку от меня Баско поперхнулся от смеха. "Посмотри на нее, – выдохнул он, – нет, ты только посмотри!" Я смотрел и не смог ответить от волнения, я не мог отвести взгляда от маленького счастливого лица.
– Жан-Клод?
– Ну что?
– Хочешь, я обниму тебя?
– Ну да, малыш.
Она прижалась к нему и положила голову на плечо. Некоторое время они сидели в тишине. Птичка впорхнула в пристройку и, пролетев между деревянными балками, с резким криком исчезла на выгоне.
– Жан-Клод…
– Да?
– Ведь хорошо вот так, вдвоем?
– Ну да.
Играя, она перебирала один за другим пальцы юноши.
– Ты на меня правда не сердишься?
– Да за что?
– За все, за тебя, за меня.
– Ну же, Жанни, ты несносна… Послушай, время идет. Тебя, наверное, ждут на ферме.
– Я сказала, что ушла в деревню. Ничего не поделаешь! Я примерно себя вела. Расскажи мне о Париже, дорогой. Он большой, а? Там есть все, что угодно?
– Все, что угодно, кроме такой девчушки, как вот эта.
– Насмешник!.. Жан-Клод?
– Что еще?
Но она, казалось, смутилась.
– Ну что, Жанни?
Жанни приблизила губы к уху юноши.
– Скажи, – прошептала она, – я тебя не очень…
– Не очень?..
– Не очень разочаровала…
Она тут же отвернула покрасневшее лицо. А он со смехом:
– Маленькая дурочка! Зачем ты спрашиваешь?.. Ну что такое? Что еще случилось?.. Жанни? Жанни! О! Негодница!
А она, опустив голову и прижав ладони к глазам, безутешно рыдала. Все ее тело легонько вздрагивало; казалось, она так долго это держала в себе, что не могла больше сдерживаться и в рыданиях наконец-то находила освобождение.
– Жанни, тебе плохо?
Он, конечно, выглядел растроганным. "Но, может быть, – говорил я себе, – ему надо было бы произнести это нежнее, крепко обнять ее, даже поплакать вместе с ней?"
– Нет, всхлипнула она, – мне не… Я не знаю, Жан-Клод, не знаю.
Она вытерла слезы, попыталась улыбнуться; но новая волна рыданий захлестнула ее.
– Не сердись на меня, Жан-Клод, я не могу остановиться.
Она говорила еще прерывающимся голосом:
– О да! Несносная, несносная девчонка! Внезапно раздался звук шагов снаружи. Кто-то перешел мостик через ручеек, затем направился к дому. Молодые люди, должно быть, тоже услышали: они вскочили с настороженными лицами.
– Бежим, – сказал мой товарищ, – как бы нас здесь не нашли.
Мы спрятались за домом, в подлеске.
По тропинке, пересекающей поляну, мимо дома шел крестьянин с топором на плече. Он проделал этот путь не торопясь, и вскоре мы увидели, как он скрылся в лесу.
– Нечего было бояться, – сказал Баско. – Ну что, возвращаемся?
– Уже поздно, может, лучше домой пойти?
Я жалел Жанни и был смущен тем, что мы случайно подслушали.
– Не говори глупостей, пошли. Мне кажется, они не договорили… Да не шуми ты, черт возьми!
Жанни так уж точно не договорила всего, что ей нужно было сказать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– Вы мало народу ведь видите?
– Мы друг друга вот видим, уже что-то. Иногда приходит кто-нибудь из Морона. А иногда браконьер, Руже, в поисках кролика или девицы. Ну вот, легок на помине…
Мы не слышали, как он подошел. Кепка надвинута на глаза, загорелое, веснушчатое, как у племянника, лицо, черные как смоль волосы и усы, ловкое тело под пиджаком из желтоватой кожи, черные велюровые штаны – Руже-браконьер приближался вразвалку легкими шагами. Он поприветствовал нас кивком головы, окинул острым взглядом, не останавливающимся на деталях:
– Отдыхаете?
– А ты, – поинтересовался один из дровосеков, – что, никогда не отдыхаешь?
– О! Я!.. – Он ловко сплюнул сквозь зубы; затем, подтянув под курткой ярко-красный шерстяной пояс, спросил: – Как работа?
Похоже было, что его интересуют только лесорубы; но вдруг он, не поворачивая головы к Ришару, произнес:
– Ну что, Блезон, когда в армию-то пойдешь?
Когда еще только появился браконьер, я заметил, как мой компаньон помрачнел. Вопрос, казалось, еще сильнее расстроил его. Однако он просто ответил:
– Следующей осенью, если призовут.
– А твои амуры, что с ними делать будешь?
– Ну, – произнес необычайно спокойным голосом Ришар, – с ними ничего не станется.
На лице браконьера появилась ухмылка, а дровосеки, даже не знаю почему, вдруг смутились.
"Уйдем! Давай уйдем отсюда!" – повторял я про себя. Наконец Ришар встал, извинился, и мы попрощались с лесорубами. Но пока мы шли по лесосеке, прозвучал голос дяди Баско:
– Ты разве не пойдешь по коровьей тропе?
И вновь тишина и лесное кладбище. Я не решался говорить; после такой встречи как найти слова, чтобы не звучали фальшиво? Конечно, Ришар тоже понял это и с безразличным видом спросил:
– А ты знаешь, что мы были совсем рядом с Мороном?
Я не удержался от смеха. Он тоже рассмеялся:
– А ты много чего понимаешь.
И чуть погодя, прошептал:
– Я редко встречал таких несносных людей.
– А ты с ним давно знаком?
– Да его весь мир знает. Его нечасто увидишь: живет он в хижине на другой стороне леса, но всегда рыщет по лесу, браконьерствует, охотясь на дичь или прудовую рыбу; и если бы было только это. Однажды…
Но тут он замялся; и так как тропинка не позволяла больше идти бок о бок, Ришар дождался лесной дороги, прежде чем продолжить рассказ:
– Слушай. Это тянется с давних пор. Мне было лет четырнадцать, и я на лето вернулся из сельскохозяйственной школы. В первое же воскресенье, во второй половине дня, я прогуливался вон там, по той дороге, что ведет в лес, и увидел идущую мне навстречу Жанни. Она возвращалась с вечерни. Мы немного поболтали, и я предложил проводить ее. Жанни отказалась, сказав, что не нужно мне себя утруждать и что она торопится… Ну вот! Даже не столько отказ удивил меня, но я видел, что она… Я не знаю, как объяснить… Похоже, что она испугалась чего-то или что-то ей грозило, о чем она говорить не хотела. Ну, она говорила «нет», а в то же время мне показалось, она хотела, чтобы я пошел с ней. Ни о чем важном мы не говорили! Я ее с зимы не видел, и, конечно, надо было вновь привыкнуть. Чем дальше мы уходили в лес, тем сильнее она нервничала.
Ришар рассказывал неторопливо, то непринужденно, то запинаясь. Иногда он приподнимал руки, как будто показывая что-то или пытаясь удержать ускользающий образ.
Я представлял себе, как он идет рядом с Жанни летним вечером через лес. Под деревьями должно быть приятно в этот час, когда от родников и оврагов поднимается прохладная свежесть, когда птицы опять начинают петь и слышен издалека голос парнишки, сгоняющего скот. Они шли – молчаливая Жанни и Ришар, тщетно пытающийся найти слова, которые после шестимесячной разлуки вернули бы дружеское расположение. Но от минуты к минуте девушка становилась все больше обеспокоенной. Внезапно на пересечении двух тропинок Ришар и Жанни увидели человека, прислонившегося к дереву и смотревшего на них. Жанни, не поднимая головы, ускорила шаг.
– Так ты нашла себе провожатых! – прокричал браконьер.
Затем они услышали, как он присвистнул, после чего до них долетели слова: "Еще увидимся!"
Ришар сорвал травинку и некоторое время молча жевал ее.
– И только когда вдалеке показалась ограда фермы, я оставил Жанни, – продолжил он. – В ней все переменилось, она смеялась, без умолку вспоминала прошлые каникулы. "Вы, наверное, боитесь этого бандита". – "О нет. Мне стоит только сказать слово фермеру, как он спустит собак на него". Я настаивал: "Будьте внимательнее, осторожнее". Она мне обещала. В это лето я провожал ее каждое воскресенье, мы больше никого не встречали… После сбора винограда я вынужден был уехать.
Шаг за шагом по податливому ковру из мха; руки свободны, глаза не устают от молодой листвы. Отчего заговорил Ришар – от расстройства, а может, наоборот?
Вот и опушка леса, чуть вдалеке – холм, на котором видна наша деревня. Уже почти ночь; желтоватый закат; маленький кусочек солнца виднеется на облачном небе и позолачивает коньки крыш. Воздух мягкий; в нем разливается непонятная нежность. На верхушку яблони, уже покрытой розовыми цветами, села какая-то птичка и тонко запела, ожидая и призывая кого-то.
III
Внезапно нагрянула весна; это был другой мир. Не прошло и недели, а все сады были в цвету. По правде говоря, мне кажется, я никогда не видел такой ранней буйной весны. В деревне все поменялось: другими стали дома, животные, сами люди, относившиеся с недоверием к ярко-голубому небу, не по-весеннему жаркому солнцу, к этим роскошным, пронзительно-ярким денькам. Проснувшись, мы произносили: "Ну нет, невозможно, чтобы было, как вчера", но за ставнями, притаившись и продолжая свое безумное существование, нас ждала весна еще более острая, страстная, яркая… Хлопнув ставнями, я высунулся в окно – по улице текла золотая река! Тонкая дымка поднималась от садов, принося себя в жертву новому дню. Птиц не было видно, но какой шум они устроили под крышей и на деревьях! На другой стороне улицы девушка качала ручку колонки, затем, опершись на чугунную тумбу – рука на бедре, блестящие глаза, чуть распахнувшийся халат, – девушка встала неподвижно, объятая свежестью льющейся воды и нарождающейся теплотой воздуха; вода лилась через край уже полного ведра, и гогочущие гуси бежали к этому ручейку.
А природа вокруг деревни! Однажды утром мы с Баско спустились со стороны садов в долину. Без какой-либо цели – только идти и наслаждаться природой. Справа от нас штурмовала склон кавалькада молодых яблонь в дымке только что распустившихся листьев и цветов. Все, пришло в движение: повсюду пятна ярко-зеленого цвета переиначивали, ломали линии и план привычного нам пейзажа. Черноватые мокрые стволы фруктовых деревьев, набухшие, как надувные игрушки, выделялись на фоне леса. На горизонте – желтый от цветов рапса, круглый и твердый – холм казался вызывающе ярким.
Было еще очень свежо, но уже слышно было, как жужжат пчелы, и солнечный свет дрожал над полями.
– Так можно обойти весь мир.
– Но не везде будет весна.
– А надо ее все время догонять; так мы увидим весну каждой страны.
Ну да, может статься, это когда-нибудь произойдет. А нам было достаточно этой весны, очарование которой было бесконечно. Спустившись с холма, мы пошли по проселочной дороге; по пастбищам и ивняку она привела нас на выгон. Было утро; мы и не надеялись увидеть Жанни. Одни в нашей пустыне, мы могли бы провести время в свое удовольствие.
Одни! Как только мы подошли к дому, до нас долетел звук голоса. Он, правда, был приглушен. На цыпочках мы обошли дом, чтобы проскользнуть в пристройку. В ее глубине Баско присел на корточки, прижавшись глазом к щели в двери, выходившей на кухню. Я молча ждал в нескольких шагах от него. И когда наконец с блестящими от возбуждения глазами и зазывным видом он позвал меня поближе, не знаю почему к ожиданию близкого удовольствия примешался страх. В свою очередь и я приник к щели. В полумраке комнаты увидел Жанни рядом с молодым человеком, которого я не знал.
– Это тот, с рождественской недели, – прошептал Баско, – тот, что приезжал в замок на каникулы.
Они сидели чуть в стороне от камина, на скамейке. В углу за ними на соломенной кровати лежало пальто.
– Надо убираться отсюда, – прошептал я. – Они догадаются, что мы здесь.
– Тогда прикуси язык. Лучше слушай; это того стоит.
Жанни говорила. Бог знает как она сумела так быстро перемениться; но такого голоса: страстного и робкого, томно-тягучего и порывистого, обнаженного голоса – и счастье, и смущение в нем – такого мы еще не слышали.
– Я прекрасно знала, – говорила Жанни, – что вы заняты вашей учебой и вашими родителями, друзьями. Жизнь в Париже, должно быть, такая бурная! Да, это я знала и твердила, как урок; но я ждала, почтальон нечасто приходит в Морон, но я старалась встретить его первой. Я даже не решалась спросить, нет ли мне чего-нибудь. Я ему просто говорила: "Что новенького?"
Она взяла в свои руки ладонь юноши:
– Скажи, Жан-Клод, ты что, не мог черкнуть мне словечко?
– Ну а если бы твои увидели письмо?
– Было бы очень плохо! А потом, ты знаешь, по-моему, они что-то подозревают. На Рождество, когда я пришла так поздно… ну не то что поздно, а утром… скажи, ты помнишь?.. Ну вот! Так фермер мне сцену закатил, ну и крику было! Я думала, он меня выставит за дверь.
– А ты говоришь…
– Но, Жан-Клод, я думаю только об одном…
Жанни, обняв юношу, прижалась щекой к его груди; он улыбнулся и легонько погладил ее по волосам. Я рассмотрел получше лицо молодого человека: красивое мужественное лицо с правильными чертами, разве только рот казался безвольным. Под черными, зачесанными назад волосами – открытый высокий лоб, взгляд небрежный и твердый. Он говорил уверенным тоном, в котором снисходительность смешивалась с благосклонностью. Он прикоснулся губами к затылку девушки; затем, освободившись, сказал:
– Я тебе обещал вернуться к Пасхе. Ты что, мне не верила?
– Да нет же, я верила. Что бы я делала, если бы это было не так? – Она повернула голову. – Но это так долго, Жан-Клод, так долго, вы себе не представляете. А если бы вы заболели!..
– А если бы со мной произошел несчастный случай?..
– Вы издеваетесь, негодник. Несчастный случай… Послушайте, достаточно мне открыть газету в воскресенье: такого там полно. Ну конечно, это не парижская газета… Ну и… – произнесла она тихо.
– Ну и?..
Она покачала головой.
– Что еще происходит в голове нашей малышки?
– Невеселые вещи!
– Спорю, что догадаюсь.
Она устремила на него пристыженно-лукавый детский взгляд.
– Мы тут себе представляли, – продолжил молодой человек, – что в Париже я забыл Жанни, что я вижу столько красивых дам, что моя маленькая дикарка не в счет. Что, разве не так?
– Так.
– Глупыш! И ты по-прежнему так думаешь?
– Нет, уже нет, – прошептала она, попыталась улыбнуться, но улыбка тут же исчезла.
– Ну все-таки есть же чуть-чуть?
– О! Жан-Клод, Жан-Клод! – сказала она, взяв опять его руку в свои и устремив на него свой пылкий взгляд. – Я знаю все, что нас разделяет, все, что против меня. Ты здесь, я держу твою руку, и в это мгновение… Я с трудом в это верю. А скоро, когда ты уже уйдешь и я останусь одна, я буду говорить себе: "А так ли это?" И так будет, пока ты не вернешься. Можно меня понять, Жан-Клод. Я тебя так сильно, так долго ждала!..
Молодой человек поднялся.
– Ты уходишь?! воскликнула она.
– Да нет, – сказал он, прислонившись к каминной полке. – Я устал сидеть.
Мне показалось, что тень пробежала по лицу девушки, но она продолжила:
– Пойми меня – мы встретились случайно, на каникулах. Ты вернулся в Париж, к своей жизни; а я, моя жизнь стали для тебя приятным сновидением. О, я не жалуюсь, я никогда ничего такого… такого красивого, нового не знала. Кажется, что меня подменили. Ты меня понимаешь, скажи?
– Ну да.
– И вот я себя спрашивала: "Что он сейчас делает? Вспоминает ли еще обо мне?" Шел снег, нескончаемый снег, потом дождь, и наконец-то, наконец-то первые весенние деньки, которые предвещали Пасху, дни, когда я могла уже выходить. Я их считала, эти дни; Пасха так поздно в этом году! И с каждым днем становилось на день меньше до нашей встречи; но и на день больше с того момента, как ты меня оставил, еще одним днем воспоминаний о тебе; ну разве ты не мог, в конце концов, забыть меня? Я тебе еще не надоела, Жан-Клод?
Он завел свои наручные часы.
– Да нет, – удивленно откликнулся он.
И обнадеженная Жанни продолжила:
– И все-таки…
– И все-таки?
– О! И все-таки я ждала тебя. Даже в самые плохие дни, когда я была полна черных мыслей, почти поддавшись унынию, я чувствовала вот здесь что-то, что говорило: "Он вернется".
– Ну вот, ты видишь, я вернулся.
– Ты вернулся, да.
Она повторила шепотом:
– Вернулся.
Потом протянула руки:
– Жан-Клод?
– Да?
– Пойди, присядь на чуть-чуть, поговори со мной. Так хорошо, когда мы рядом.
Когда он устроился рядом с ней, она опять заговорила:
– Бог мой! Я столько должна была сказать тебе: "Надо не забыть вот это, и про это рассказать…" А ничего вспомнить не могу. Я вот только жалуюсь, а ведь я так счастлива. Не позволяй мне говорить, я тебе только надоедаю. Ну же, рассказывай…
– Что ты хочешь, чтобы я рассказал?
– Я не знаю, скажи что-нибудь. Расскажи о своей жизни, что ты видишь, о красавицах, что тебе встречаются. Ну вот, опять я за свое… Когда ты уходил сегодня утром, тебя не спросили, куда ты идешь?
– Зачем? На каникулах я почти все время вне дома.
– Я знаю; ведь так ты меня и встретил. А та дама из замка, твоя кузина, я ее видела однажды в воскресенье, после мессы. Я ее поприветствовала; она в ответ кивнула головой. Уходя, я обернулась и увидела, что она на меня еще смотрит. Как ты думаешь, она тоже что-нибудь подозревает?
– Во всяком случае, мне она ничего не говорила.
– Ты не сердишься?
– За что?
– За то, что я ее поприветствовала.
– Да нет, моя маленькая Жанни.
– Твоя маленькая…
Она поднесла к губам руку молодого человека. Сбоку от меня Баско поперхнулся от смеха. "Посмотри на нее, – выдохнул он, – нет, ты только посмотри!" Я смотрел и не смог ответить от волнения, я не мог отвести взгляда от маленького счастливого лица.
– Жан-Клод?
– Ну что?
– Хочешь, я обниму тебя?
– Ну да, малыш.
Она прижалась к нему и положила голову на плечо. Некоторое время они сидели в тишине. Птичка впорхнула в пристройку и, пролетев между деревянными балками, с резким криком исчезла на выгоне.
– Жан-Клод…
– Да?
– Ведь хорошо вот так, вдвоем?
– Ну да.
Играя, она перебирала один за другим пальцы юноши.
– Ты на меня правда не сердишься?
– Да за что?
– За все, за тебя, за меня.
– Ну же, Жанни, ты несносна… Послушай, время идет. Тебя, наверное, ждут на ферме.
– Я сказала, что ушла в деревню. Ничего не поделаешь! Я примерно себя вела. Расскажи мне о Париже, дорогой. Он большой, а? Там есть все, что угодно?
– Все, что угодно, кроме такой девчушки, как вот эта.
– Насмешник!.. Жан-Клод?
– Что еще?
Но она, казалось, смутилась.
– Ну что, Жанни?
Жанни приблизила губы к уху юноши.
– Скажи, – прошептала она, – я тебя не очень…
– Не очень?..
– Не очень разочаровала…
Она тут же отвернула покрасневшее лицо. А он со смехом:
– Маленькая дурочка! Зачем ты спрашиваешь?.. Ну что такое? Что еще случилось?.. Жанни? Жанни! О! Негодница!
А она, опустив голову и прижав ладони к глазам, безутешно рыдала. Все ее тело легонько вздрагивало; казалось, она так долго это держала в себе, что не могла больше сдерживаться и в рыданиях наконец-то находила освобождение.
– Жанни, тебе плохо?
Он, конечно, выглядел растроганным. "Но, может быть, – говорил я себе, – ему надо было бы произнести это нежнее, крепко обнять ее, даже поплакать вместе с ней?"
– Нет, всхлипнула она, – мне не… Я не знаю, Жан-Клод, не знаю.
Она вытерла слезы, попыталась улыбнуться; но новая волна рыданий захлестнула ее.
– Не сердись на меня, Жан-Клод, я не могу остановиться.
Она говорила еще прерывающимся голосом:
– О да! Несносная, несносная девчонка! Внезапно раздался звук шагов снаружи. Кто-то перешел мостик через ручеек, затем направился к дому. Молодые люди, должно быть, тоже услышали: они вскочили с настороженными лицами.
– Бежим, – сказал мой товарищ, – как бы нас здесь не нашли.
Мы спрятались за домом, в подлеске.
По тропинке, пересекающей поляну, мимо дома шел крестьянин с топором на плече. Он проделал этот путь не торопясь, и вскоре мы увидели, как он скрылся в лесу.
– Нечего было бояться, – сказал Баско. – Ну что, возвращаемся?
– Уже поздно, может, лучше домой пойти?
Я жалел Жанни и был смущен тем, что мы случайно подслушали.
– Не говори глупостей, пошли. Мне кажется, они не договорили… Да не шуми ты, черт возьми!
Жанни так уж точно не договорила всего, что ей нужно было сказать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10