Я возразил, что ты очень привязана к женщине, которая служит у тебя, и если надо, будешь платить ей зарплату из собственных денег. Думаю, ты не стала бы против этого возражать.
В ответ я утвердительно кивнула головой.
– И что же ты думаешь? Он только фыркнул, сказав, что ему уже приходилось сталкиваться с подобными преданными служанками и больше он не потерпит ни одну такую в своем доме. Они, видите ли, подрывают его авторитет! Таким образом, если ты отправишься туда, то без Марты.
Джереми вновь принялся бегать по комнате.
– Еще не поздно, Элизабет, он должен заплатить аванс только завтра утром. Что если нам отказаться и объявить соглашение недействительным?
Я думала. Отказ Чартериса мог быть спровоцирован очень жесткими, почти оскорбительными условиями соглашения. Вполне возможно, что это была всего лишь реакция ущемленного самолюбия. Более того, думалось мне, нет худа без добра. Чартерис уже продемонстрировал свой мерзкий и склочный характер, а учитывая то, насколько фанатично была предана мне Марта, это могло обернуться крупными неприятностями, о которых мне было даже страшно подумать. Если бы ей показалось, что меня обижают, она способна была хладнокровно, не задумываясь, убить обидчика. Но что же с ней теперь делать? Всеми этими мыслями я поделилась с Джереми.
Он неохотно признал, что в моих рассуждениях есть определенная логика, и, что если Марта согласится, она может вести хозяйство у него в доме до тех пор, пока не будет закончено сооружение моего собственного. Мы позвали Марту, и началась конференция с участием трех договаривающихся сторон. Марте вся эта затея не нравилась точно так же, как и Джереми, – они к этому времени уже начинали становиться друзьями, – и это при том, что, разумеется, многих деталей мы ей не рассказали. Марте была ненавистна сама мысль о том, что я останусь без ее присмотра на целых шесть месяцев, но я смягчила ее, пообещав, что, если она переселится к Джереми, я буду часто навещать ее, а когда закончат мой дом, на нее ляжет обязанность следить, как его обставляют и украшают. Таким образом, пусть с огромной неохотой, но они оба согласились со мной.
До сих пор не пойму, зачем я так упорно стояла на своем, если уже в тот момент все было совершенно ясно. Видимо, только потому, что Джон Чартерис также являлся частью моей судьбы и ему суждено было вплести в ее ткань свою суровую нить. Сначала – к моему горю, потом – к радости.
Приготовления продолжались. Чартерис должен был уплатить Джереми аванс, а затем вызвать меня, чтобы я начала устраиваться в его доме. Уходя, Джереми обернулся и сказал:
– Элизабет, запомни накрепко: с этим человеком ты должна быть твердой, как алмаз. Ты должна настаивать на выполнении каждого слова, записанного в контракте, невзирая на любые мольбы и угрозы. Если возникнут какие-либо проблемы, связанные с деловой стороной всего этого, отправляй его ко мне. Слава Богу, у меня есть Карлуччи – он может очень пригодиться, когда имеешь дело с таким парнем, как Чартерис, который, по-моему, еще и трус.
Карлуччи был очередным увлечением Джереми. У этого огромного светловолосого гиганта – выходца из Северной Италии – вряд ли хватило бы мозгов даже на то, чтобы перекреститься, но своему странному любовнику он был предан, как собака. Джереми нашел его в бродячем цирке, где тот гнул железные прутья и дрался с тремя мужчинами одновременно.
– Если Чартерис будет требовать чего-то в нарушение контракта, – продолжал Джереми, – ты должна немедленно покинуть его дом и сразу же идти ко мне. Понятно?
Надеясь, что Джереми попросту драматизирует ситуацию, я кивнула головой. Однако его опасения все же передались и мне, поэтому я решила оставить большую часть своих драгоценностей и гардероба под присмотром Марты. Если мне придется быстро ретироваться, размышляла я, врагу по крайней мере не достанется все, чем я владею.
Наступил следующий день. У моих дверей остановилась карета. В голове мелькнула мысль о том, сколько раз с замирающим сердцем я слышала этот звук, думая, что в следующую секунду откроется дверь и в комнату войдет Крэн, но я одернула себя. Прошлого не вернуть, теперь для меня существовало только настоящее.
В дверях появился Чартерис. Он был еще ниже, чем мне казалось, и даже без каблуков я возвышалась над ним по крайней мере на дюйм. Выражение его лица было как у человека, который только что проглотил очень дорогое лекарство, но не сомневается в том, что оно ему поможет. Когда он разглядывал меня с головы до ног, лицо его лоснилось, а глазки жадно блестели.
– Элизабет, – произнес он. Голос у него был довольно приятный, хотя он немного шепелявил. – Прекрасная Элизабет! Я мечтал о вас с того самого момента, когда впервые увидел.
Я покорно подошла к нему. Чартерис обнял меня и поцеловал – голодным и мокрым поцелуем. Кожа его была теплой и влажной, но от нее хотя бы не пахло старостью. Наконец он отступил и улыбнулся, показав маленькие, белые и острые зубы – почти как у кошки. В улыбке его было что-то неприятное.
– Да, я мечтаю о вас очень давно, но я терпелив, и никакие препятствия не могут помешать выполнению моих желаний. Я всегда достигаю цели, всегда! Нет ничего, что не покорилось бы воле человека, если он достаточно терпелив и обуреваем желанием.
И он поцеловал меня еще раз. Его язык впрыгнул в мой рот и стал вертеться там, как разъяренная змея, но губы оставались холодны. Затем он резко отстранился.
– Поехали, – бросил он мне через плечо, – ваши вещи привезут позже.
Я последовала за ним к карете.
Не успели мы отъехать, как Чартерис засунул руку мне за корсаж и принялся мять мои груди. Он молча пожирал меня глазами, затем залез под платье и попытался щупать меня там, однако, наткнувшись на чулки и нижнее белье, вытащил руку с такой физиономией, будто его ужалили. Чартерис изобразил улыбку, но глаза его оставались ледяными.
– Я всегда считал, что нижнее белье – это не более чем жеманство со стороны хорошеньких женщин. Больше вы его не будете носить. Если вы считаете, что оно возбуждает мужчин, могу вам сообщить, что я в возбуждении подобного рода не нуждаюсь. Все, что мне нужно, – это удовлетворение.
После этого он умолк.
Наконец мы добрались до его дома. Особняк, выстроенный в стиле королевы Анны, производил тяжелое впечатление. Стены его покрывала лондонская сажа, и он нуждался в срочной покраске. Внутри дом был добротно обставлен и украшен, однако во всем чувствовался старомодный вкус, и обстановку также не помешало бы подновить. Слуги были выстроены в шеренгу, и Чартерис пошел вдоль нее, лающим голосом оглашая имена и обязанности каждого и при этом глядя на них, как на пустое место. Одни выглядели виноватыми, другие – запуганными, третьи – угрюмыми, но все они олицетворяли собой абсолютную покорность.
Закончив эту процедуру, Чартерис разогнал слуг и подал мне знак следовать за ним на второй этаж. Поднявшись первым, он подождал меня, придерживая дверь. Когда он повернулся ко мне, я заметила, что блеск в его глазах исчез. Теперь они были пустыми и мертвыми.
– Раздевайся, – приказал он.
Я попробовала разыграть из себя дурочку и скроила такую мину, будто услышала это слово в первый раз.
– Раздеваться?
– Да, раздевайся, – нетерпеливо повторил он.
– Вы имеете в виду, что я должна снять с себя одежду? – продолжая разыгрывать удивление, спросила я.
– Да, и немедленно! – почти зарычал он.
Я разделась. Весь в поту, он смотрел на мое обнаженное тело.
– Нагнись над постелью, – приказал он.
От этого меня передернуло, но я повиновалась. Я почувствовала, как он навалился на меня сзади, руки его судорожно тискали мои груди. Однако скоро все кончилось. Чартерис повернул меня к себе и изучающе посмотрел мне в лицо. Оно было бесстрастным. Уроки Крэна сделали меня выносливой.
– Ложись на постель, раздвинь ноги, руки – за голову.
Голос его был холодным и отвратительным, лицо слегка подергивалось. Я сделала так, как мне было велено. Чартерис взобрался на меня. На сей раз ему понадобилось больше времени, и, когда мне показалось, что у него не получается, я опустила руки, желая помочь. Но он резко и нетерпеливо отбросил их.
– Делай, что тебе говорят! – рявкнул он.
Тогда я снова расслабилась. Мне стало немного страшно, потому что я, кажется, начала понимать, что за человек этот Джон Чартерис.
Мне приходилось видеть и слышать о таких, как он. Они покупали изумительных чистокровных лошадей, а потом жестоко загоняли их – до тех пор, пока те не превращались в полудохлых одров. Они покупали прекрасные картины и прятали их в темных и пыльных комнатах, где никто не мог видеть этой красоты и где полотна со временем неизбежно портились. Они намеренно искали умных, одухотворенных и любящих женщин, а когда те оказывались в их власти, запугивали и изводили их до тех пор, пока невыносимое ярмо не ломало душу и тело этих несчастных.
Чартерис натянул бриджи; что касается рубашки, то он даже не брал на себя труд снимать ее. Не глядя на меня, он пролаял:
– С тобой пока все. Вернусь к шести. Будь готова и одета к ужину. Потом мы поедем в «Ранело». И не забудь, что я сказал тебе в карете.
После его ухода я осталась лежать в глубоком раздумье. Мне было холодно, меня тошнило – и в прямом, и в переносном смысле. На меня наводили ужас даже не сами эти совокупления: после Крэна не осталось, наверное, ничего, что было бы мне неизвестно относительно половых отношений. Мне был отвратителен тот дух, которой пронизывал эти соития. С Крэном это было если не радостью, то по крайней мере полными света путешествиями по неким чистым морям наслаждения. Теперь, когда ко мне прикоснулся злой дух Чартериса, я впервые увидела, какой отвратительной может быть похоть, какую боль может причинить она тому, кем хотят обладать. Чартерис действительно жаждал меня – это было правдой. Но его желание основывалось на тяге к разрушению. Даже при тех ограничениях, которые предусмотрел Джереми в отношении Джона Чартериса (а я была уверена, что этот трус побоится навлечь на себя хоть какую-то кару), тот, бесспорно, использует власть, которую имеет надо мной, чтобы сломить мою волю, мой дух и мое тело.
Но я также не сомневалась, что за те полгода, что есть у него в запасе, ему это не удастся. Я плохо знала этого человека, но уже успела раскусить его мелочную и подлую душонку. Унижениям, которым он подвергал мое тело, я могла противопоставить ум и собранную в кулак волю, друзей, в чьей преданности не приходилось сомневаться, и еще память о любви другого рода и далекую, далекую фигуру, с которой вопреки всем доводам рассудка я связывала надежду на счастье.
Так что в «кошках-мышках», которые вскоре должны были начаться между нами, Джон Чартерис был обречен на проигрыш. Оглядываясь назад, я думаю, что, даже если бы за моей спиной не было столь мощной поддержки, я все равно одержала бы над ним верх, поскольку в самом злобном «я» Чартериса были уже заложены семена саморазрушения. Я знала подлых людей, которые, несмотря на это, были щедры, знала непорядочных, которые могли быть ласковыми, и знала трусов с доброй душой. Но я не знала ни одного человека, кроме Джона Чартериса, который был бы подлым, непорядочным и трусливым одновременно. В нем все эти три качества были развиты до невероятной степени, и все они, будучи направлены против окружающих, били рикошетом в первую очередь по нему самому.
Я по-прежнему лежала на постели, но пассивность во мне уступила место ярости. Что ж, если последующие месяцы придется провести, получая удары и нанося ответные, так тому и быть! Я оделась, чтобы выйти на улицу. Я была готова нанести первый контрудар.
Обойдя все свои излюбленные магазины, я заказала столько новых шляпок и платьев, что мне должно было хватить их по крайней мере на год вперед. Всем продавцам я строго наказала прислать счета капитану Чартерису не позже завтрашнего дня, а если в течение месяца они не будут оплачены, то их следует переслать мистеру Винтеру, который без труда вытрясет из капитана деньги. Я также сообщила, что в течение следующих нескольких месяцев собираюсь сделать еще много покупок, и попросила их подготовить для меня все самые изысканные товары, какие только есть на складах. Поскольку в этих магазинах я всегда считалась хорошим клиентом, их хозяева были рады услужить мне. Для меня же в грядущие полгода они могли стать неоценимыми союзниками. Думаю, самые умные из них догадались, что грядет нечто необычное, и, проникшись духом этой игры, приготовили собственные сюрпризы для капитана Чартериса. Довольная проделанной работой, я отправилась домой и оделась – именно так, как повелел мне мой властелин.
Вернувшись домой, он стал лихорадочно вглядываться в мои глаза в поисках хоть каких-то эмоций, я же была с ним приветлива – так, будто он только что спустился к утреннему чаю. От охватившего его разочарования Чартерис буквально взбеленился, и по дороге в «Ранело» мне, как я и опасалась, пришлось испытать весьма большие неудобства физического характера. После того, как мы приехали туда, он почти сразу бросил меня, и, если бы не старый друг Белль – кавалерийский офицер, я оказалась бы в крайне неудобном положении – одна в столь людном месте. Офицер и два его младших коллеги, желая вывести меня из затруднения, приняли в свою компанию. Через некоторое время вернулся Чартерис. Увидев, что, вопреки его ожиданиям, я не одна и не в растерянности, а окружена друзьями и пребываю в прекрасном настроении, он закатил мне отвратительную сцену. То, что он говорил, было до такой степени неприятным, что один из младших офицеров даже пригрозил ему дуэлью. После этого Чартерис моментально сник и мрачно велел мне собираться. В последующие месяцы такие сцены повторялись очень часто, и, надо сказать, я вполне привыкла к этому. В этот, самый первый раз, признаюсь, я была немного расстроена и, наверное, поэтому не задумалась над тем, что именно угроза вызова, брошенная молодым офицером, на какое-то время сделала Чартериса абсолютным импотентом.
Мы вернулись домой, и он лег со мной. Но, даже несмотря на мои усилия, которым теперь мой властитель уже не препятствовал, он не смог добиться ничего. Поэтому, вылив на мою голову ушат грязных оскорблений, он оставил меня в покое – наедине с ночью и моими мыслями.
Так прошел первый день битвы между нами. Этот день не был для меня бесполезен: мне удалось отыскать уязвимые места моего противника. Во-первых, он был трусом, и угроза физической расправы могла стать хорошим способом давления на него. Во-вторых, то ли из-за постоянной потребности спариваться, то ли вопреки ей потенция Чартериса была весьма низкой. На сей раз я имела дело не с полноценным мужчиной, а с невротиком-извращенцем. Что ж, перспектива не особенно приятная, но и не смертельная.
Когда Чартерис обнаружил, что своими обычными постельными упражнениями не может вызвать у меня вообще никаких эмоций – ни удовольствия, ни ярости, он стал изобретать способы как можно больнее задеть меня. Без сомнения, он был не дурак. Заметив, что в самом хорошем расположении духа я нахожусь по вечерам, а в плохом – по утрам, он перенес удовлетворение своих запросов на утренние часы. Увидев, что я привыкла и к этому, он стал экспериментировать, выбирая для совокупления самые странные места и моменты, пытаясь таким образом выбить меня из колеи. Нередко он приглашал меня днем в свой кабинет, приказывал раздеться и затем часами ласкал, заставляя меня принимать самые немыслимые позы, которые придумывало его низменное воображение. Под конец мне уже хотелось кричать и плакать от всего этого ужаса, но никогда – ни разу! – я не дала ему это понять. Иногда он заставлял меня раздеться и, встав на колени у кресла, в котором он сидел, ртом… Ну, я не буду продолжать. Даже теперь, спустя много лет, мое тело сжимается от стыда, и единственное, чего мне хочется, – забыть об этом раз и навсегда.
Его низость причиняла мне много страданий. Когда ему стало ясно, что он не может сломить меня с помощью обычных унижений, у него, я уверена, зачесались руки от желания испытать мою волю, пустив в ход хлыст или огонь, но на это он не отважился. Этот человек был буквально пропитан подлостью. Когда к нему пришла первая пачка счетов за мои покупки, он метался по дому как безумный и, швыряя их мне в лицо, требовал объяснений. Я холодно предложила ему перечитать наше соглашение и сказала, что все деловые вопросы решаются через Джереми.
Однако встречи с Джереми также не приносили Чартерису никаких результатов. Не желая выслушивать его истерики, Джереми попросту звал Карлуччи, которого по моей просьбе он предварительно проинструктировал на случай подобных стычек. Джереми сказал капитану, что теперь его станет представлять именно Карлуччи, который первого числа каждого месяца будет появляться в нашем доме со счетами к оплате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
В ответ я утвердительно кивнула головой.
– И что же ты думаешь? Он только фыркнул, сказав, что ему уже приходилось сталкиваться с подобными преданными служанками и больше он не потерпит ни одну такую в своем доме. Они, видите ли, подрывают его авторитет! Таким образом, если ты отправишься туда, то без Марты.
Джереми вновь принялся бегать по комнате.
– Еще не поздно, Элизабет, он должен заплатить аванс только завтра утром. Что если нам отказаться и объявить соглашение недействительным?
Я думала. Отказ Чартериса мог быть спровоцирован очень жесткими, почти оскорбительными условиями соглашения. Вполне возможно, что это была всего лишь реакция ущемленного самолюбия. Более того, думалось мне, нет худа без добра. Чартерис уже продемонстрировал свой мерзкий и склочный характер, а учитывая то, насколько фанатично была предана мне Марта, это могло обернуться крупными неприятностями, о которых мне было даже страшно подумать. Если бы ей показалось, что меня обижают, она способна была хладнокровно, не задумываясь, убить обидчика. Но что же с ней теперь делать? Всеми этими мыслями я поделилась с Джереми.
Он неохотно признал, что в моих рассуждениях есть определенная логика, и, что если Марта согласится, она может вести хозяйство у него в доме до тех пор, пока не будет закончено сооружение моего собственного. Мы позвали Марту, и началась конференция с участием трех договаривающихся сторон. Марте вся эта затея не нравилась точно так же, как и Джереми, – они к этому времени уже начинали становиться друзьями, – и это при том, что, разумеется, многих деталей мы ей не рассказали. Марте была ненавистна сама мысль о том, что я останусь без ее присмотра на целых шесть месяцев, но я смягчила ее, пообещав, что, если она переселится к Джереми, я буду часто навещать ее, а когда закончат мой дом, на нее ляжет обязанность следить, как его обставляют и украшают. Таким образом, пусть с огромной неохотой, но они оба согласились со мной.
До сих пор не пойму, зачем я так упорно стояла на своем, если уже в тот момент все было совершенно ясно. Видимо, только потому, что Джон Чартерис также являлся частью моей судьбы и ему суждено было вплести в ее ткань свою суровую нить. Сначала – к моему горю, потом – к радости.
Приготовления продолжались. Чартерис должен был уплатить Джереми аванс, а затем вызвать меня, чтобы я начала устраиваться в его доме. Уходя, Джереми обернулся и сказал:
– Элизабет, запомни накрепко: с этим человеком ты должна быть твердой, как алмаз. Ты должна настаивать на выполнении каждого слова, записанного в контракте, невзирая на любые мольбы и угрозы. Если возникнут какие-либо проблемы, связанные с деловой стороной всего этого, отправляй его ко мне. Слава Богу, у меня есть Карлуччи – он может очень пригодиться, когда имеешь дело с таким парнем, как Чартерис, который, по-моему, еще и трус.
Карлуччи был очередным увлечением Джереми. У этого огромного светловолосого гиганта – выходца из Северной Италии – вряд ли хватило бы мозгов даже на то, чтобы перекреститься, но своему странному любовнику он был предан, как собака. Джереми нашел его в бродячем цирке, где тот гнул железные прутья и дрался с тремя мужчинами одновременно.
– Если Чартерис будет требовать чего-то в нарушение контракта, – продолжал Джереми, – ты должна немедленно покинуть его дом и сразу же идти ко мне. Понятно?
Надеясь, что Джереми попросту драматизирует ситуацию, я кивнула головой. Однако его опасения все же передались и мне, поэтому я решила оставить большую часть своих драгоценностей и гардероба под присмотром Марты. Если мне придется быстро ретироваться, размышляла я, врагу по крайней мере не достанется все, чем я владею.
Наступил следующий день. У моих дверей остановилась карета. В голове мелькнула мысль о том, сколько раз с замирающим сердцем я слышала этот звук, думая, что в следующую секунду откроется дверь и в комнату войдет Крэн, но я одернула себя. Прошлого не вернуть, теперь для меня существовало только настоящее.
В дверях появился Чартерис. Он был еще ниже, чем мне казалось, и даже без каблуков я возвышалась над ним по крайней мере на дюйм. Выражение его лица было как у человека, который только что проглотил очень дорогое лекарство, но не сомневается в том, что оно ему поможет. Когда он разглядывал меня с головы до ног, лицо его лоснилось, а глазки жадно блестели.
– Элизабет, – произнес он. Голос у него был довольно приятный, хотя он немного шепелявил. – Прекрасная Элизабет! Я мечтал о вас с того самого момента, когда впервые увидел.
Я покорно подошла к нему. Чартерис обнял меня и поцеловал – голодным и мокрым поцелуем. Кожа его была теплой и влажной, но от нее хотя бы не пахло старостью. Наконец он отступил и улыбнулся, показав маленькие, белые и острые зубы – почти как у кошки. В улыбке его было что-то неприятное.
– Да, я мечтаю о вас очень давно, но я терпелив, и никакие препятствия не могут помешать выполнению моих желаний. Я всегда достигаю цели, всегда! Нет ничего, что не покорилось бы воле человека, если он достаточно терпелив и обуреваем желанием.
И он поцеловал меня еще раз. Его язык впрыгнул в мой рот и стал вертеться там, как разъяренная змея, но губы оставались холодны. Затем он резко отстранился.
– Поехали, – бросил он мне через плечо, – ваши вещи привезут позже.
Я последовала за ним к карете.
Не успели мы отъехать, как Чартерис засунул руку мне за корсаж и принялся мять мои груди. Он молча пожирал меня глазами, затем залез под платье и попытался щупать меня там, однако, наткнувшись на чулки и нижнее белье, вытащил руку с такой физиономией, будто его ужалили. Чартерис изобразил улыбку, но глаза его оставались ледяными.
– Я всегда считал, что нижнее белье – это не более чем жеманство со стороны хорошеньких женщин. Больше вы его не будете носить. Если вы считаете, что оно возбуждает мужчин, могу вам сообщить, что я в возбуждении подобного рода не нуждаюсь. Все, что мне нужно, – это удовлетворение.
После этого он умолк.
Наконец мы добрались до его дома. Особняк, выстроенный в стиле королевы Анны, производил тяжелое впечатление. Стены его покрывала лондонская сажа, и он нуждался в срочной покраске. Внутри дом был добротно обставлен и украшен, однако во всем чувствовался старомодный вкус, и обстановку также не помешало бы подновить. Слуги были выстроены в шеренгу, и Чартерис пошел вдоль нее, лающим голосом оглашая имена и обязанности каждого и при этом глядя на них, как на пустое место. Одни выглядели виноватыми, другие – запуганными, третьи – угрюмыми, но все они олицетворяли собой абсолютную покорность.
Закончив эту процедуру, Чартерис разогнал слуг и подал мне знак следовать за ним на второй этаж. Поднявшись первым, он подождал меня, придерживая дверь. Когда он повернулся ко мне, я заметила, что блеск в его глазах исчез. Теперь они были пустыми и мертвыми.
– Раздевайся, – приказал он.
Я попробовала разыграть из себя дурочку и скроила такую мину, будто услышала это слово в первый раз.
– Раздеваться?
– Да, раздевайся, – нетерпеливо повторил он.
– Вы имеете в виду, что я должна снять с себя одежду? – продолжая разыгрывать удивление, спросила я.
– Да, и немедленно! – почти зарычал он.
Я разделась. Весь в поту, он смотрел на мое обнаженное тело.
– Нагнись над постелью, – приказал он.
От этого меня передернуло, но я повиновалась. Я почувствовала, как он навалился на меня сзади, руки его судорожно тискали мои груди. Однако скоро все кончилось. Чартерис повернул меня к себе и изучающе посмотрел мне в лицо. Оно было бесстрастным. Уроки Крэна сделали меня выносливой.
– Ложись на постель, раздвинь ноги, руки – за голову.
Голос его был холодным и отвратительным, лицо слегка подергивалось. Я сделала так, как мне было велено. Чартерис взобрался на меня. На сей раз ему понадобилось больше времени, и, когда мне показалось, что у него не получается, я опустила руки, желая помочь. Но он резко и нетерпеливо отбросил их.
– Делай, что тебе говорят! – рявкнул он.
Тогда я снова расслабилась. Мне стало немного страшно, потому что я, кажется, начала понимать, что за человек этот Джон Чартерис.
Мне приходилось видеть и слышать о таких, как он. Они покупали изумительных чистокровных лошадей, а потом жестоко загоняли их – до тех пор, пока те не превращались в полудохлых одров. Они покупали прекрасные картины и прятали их в темных и пыльных комнатах, где никто не мог видеть этой красоты и где полотна со временем неизбежно портились. Они намеренно искали умных, одухотворенных и любящих женщин, а когда те оказывались в их власти, запугивали и изводили их до тех пор, пока невыносимое ярмо не ломало душу и тело этих несчастных.
Чартерис натянул бриджи; что касается рубашки, то он даже не брал на себя труд снимать ее. Не глядя на меня, он пролаял:
– С тобой пока все. Вернусь к шести. Будь готова и одета к ужину. Потом мы поедем в «Ранело». И не забудь, что я сказал тебе в карете.
После его ухода я осталась лежать в глубоком раздумье. Мне было холодно, меня тошнило – и в прямом, и в переносном смысле. На меня наводили ужас даже не сами эти совокупления: после Крэна не осталось, наверное, ничего, что было бы мне неизвестно относительно половых отношений. Мне был отвратителен тот дух, которой пронизывал эти соития. С Крэном это было если не радостью, то по крайней мере полными света путешествиями по неким чистым морям наслаждения. Теперь, когда ко мне прикоснулся злой дух Чартериса, я впервые увидела, какой отвратительной может быть похоть, какую боль может причинить она тому, кем хотят обладать. Чартерис действительно жаждал меня – это было правдой. Но его желание основывалось на тяге к разрушению. Даже при тех ограничениях, которые предусмотрел Джереми в отношении Джона Чартериса (а я была уверена, что этот трус побоится навлечь на себя хоть какую-то кару), тот, бесспорно, использует власть, которую имеет надо мной, чтобы сломить мою волю, мой дух и мое тело.
Но я также не сомневалась, что за те полгода, что есть у него в запасе, ему это не удастся. Я плохо знала этого человека, но уже успела раскусить его мелочную и подлую душонку. Унижениям, которым он подвергал мое тело, я могла противопоставить ум и собранную в кулак волю, друзей, в чьей преданности не приходилось сомневаться, и еще память о любви другого рода и далекую, далекую фигуру, с которой вопреки всем доводам рассудка я связывала надежду на счастье.
Так что в «кошках-мышках», которые вскоре должны были начаться между нами, Джон Чартерис был обречен на проигрыш. Оглядываясь назад, я думаю, что, даже если бы за моей спиной не было столь мощной поддержки, я все равно одержала бы над ним верх, поскольку в самом злобном «я» Чартериса были уже заложены семена саморазрушения. Я знала подлых людей, которые, несмотря на это, были щедры, знала непорядочных, которые могли быть ласковыми, и знала трусов с доброй душой. Но я не знала ни одного человека, кроме Джона Чартериса, который был бы подлым, непорядочным и трусливым одновременно. В нем все эти три качества были развиты до невероятной степени, и все они, будучи направлены против окружающих, били рикошетом в первую очередь по нему самому.
Я по-прежнему лежала на постели, но пассивность во мне уступила место ярости. Что ж, если последующие месяцы придется провести, получая удары и нанося ответные, так тому и быть! Я оделась, чтобы выйти на улицу. Я была готова нанести первый контрудар.
Обойдя все свои излюбленные магазины, я заказала столько новых шляпок и платьев, что мне должно было хватить их по крайней мере на год вперед. Всем продавцам я строго наказала прислать счета капитану Чартерису не позже завтрашнего дня, а если в течение месяца они не будут оплачены, то их следует переслать мистеру Винтеру, который без труда вытрясет из капитана деньги. Я также сообщила, что в течение следующих нескольких месяцев собираюсь сделать еще много покупок, и попросила их подготовить для меня все самые изысканные товары, какие только есть на складах. Поскольку в этих магазинах я всегда считалась хорошим клиентом, их хозяева были рады услужить мне. Для меня же в грядущие полгода они могли стать неоценимыми союзниками. Думаю, самые умные из них догадались, что грядет нечто необычное, и, проникшись духом этой игры, приготовили собственные сюрпризы для капитана Чартериса. Довольная проделанной работой, я отправилась домой и оделась – именно так, как повелел мне мой властелин.
Вернувшись домой, он стал лихорадочно вглядываться в мои глаза в поисках хоть каких-то эмоций, я же была с ним приветлива – так, будто он только что спустился к утреннему чаю. От охватившего его разочарования Чартерис буквально взбеленился, и по дороге в «Ранело» мне, как я и опасалась, пришлось испытать весьма большие неудобства физического характера. После того, как мы приехали туда, он почти сразу бросил меня, и, если бы не старый друг Белль – кавалерийский офицер, я оказалась бы в крайне неудобном положении – одна в столь людном месте. Офицер и два его младших коллеги, желая вывести меня из затруднения, приняли в свою компанию. Через некоторое время вернулся Чартерис. Увидев, что, вопреки его ожиданиям, я не одна и не в растерянности, а окружена друзьями и пребываю в прекрасном настроении, он закатил мне отвратительную сцену. То, что он говорил, было до такой степени неприятным, что один из младших офицеров даже пригрозил ему дуэлью. После этого Чартерис моментально сник и мрачно велел мне собираться. В последующие месяцы такие сцены повторялись очень часто, и, надо сказать, я вполне привыкла к этому. В этот, самый первый раз, признаюсь, я была немного расстроена и, наверное, поэтому не задумалась над тем, что именно угроза вызова, брошенная молодым офицером, на какое-то время сделала Чартериса абсолютным импотентом.
Мы вернулись домой, и он лег со мной. Но, даже несмотря на мои усилия, которым теперь мой властитель уже не препятствовал, он не смог добиться ничего. Поэтому, вылив на мою голову ушат грязных оскорблений, он оставил меня в покое – наедине с ночью и моими мыслями.
Так прошел первый день битвы между нами. Этот день не был для меня бесполезен: мне удалось отыскать уязвимые места моего противника. Во-первых, он был трусом, и угроза физической расправы могла стать хорошим способом давления на него. Во-вторых, то ли из-за постоянной потребности спариваться, то ли вопреки ей потенция Чартериса была весьма низкой. На сей раз я имела дело не с полноценным мужчиной, а с невротиком-извращенцем. Что ж, перспектива не особенно приятная, но и не смертельная.
Когда Чартерис обнаружил, что своими обычными постельными упражнениями не может вызвать у меня вообще никаких эмоций – ни удовольствия, ни ярости, он стал изобретать способы как можно больнее задеть меня. Без сомнения, он был не дурак. Заметив, что в самом хорошем расположении духа я нахожусь по вечерам, а в плохом – по утрам, он перенес удовлетворение своих запросов на утренние часы. Увидев, что я привыкла и к этому, он стал экспериментировать, выбирая для совокупления самые странные места и моменты, пытаясь таким образом выбить меня из колеи. Нередко он приглашал меня днем в свой кабинет, приказывал раздеться и затем часами ласкал, заставляя меня принимать самые немыслимые позы, которые придумывало его низменное воображение. Под конец мне уже хотелось кричать и плакать от всего этого ужаса, но никогда – ни разу! – я не дала ему это понять. Иногда он заставлял меня раздеться и, встав на колени у кресла, в котором он сидел, ртом… Ну, я не буду продолжать. Даже теперь, спустя много лет, мое тело сжимается от стыда, и единственное, чего мне хочется, – забыть об этом раз и навсегда.
Его низость причиняла мне много страданий. Когда ему стало ясно, что он не может сломить меня с помощью обычных унижений, у него, я уверена, зачесались руки от желания испытать мою волю, пустив в ход хлыст или огонь, но на это он не отважился. Этот человек был буквально пропитан подлостью. Когда к нему пришла первая пачка счетов за мои покупки, он метался по дому как безумный и, швыряя их мне в лицо, требовал объяснений. Я холодно предложила ему перечитать наше соглашение и сказала, что все деловые вопросы решаются через Джереми.
Однако встречи с Джереми также не приносили Чартерису никаких результатов. Не желая выслушивать его истерики, Джереми попросту звал Карлуччи, которого по моей просьбе он предварительно проинструктировал на случай подобных стычек. Джереми сказал капитану, что теперь его станет представлять именно Карлуччи, который первого числа каждого месяца будет появляться в нашем доме со счетами к оплате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43