Арменян Сусанна
Два пешехода
Сусанна Арменян
Тбилиси
ДВА ПЕШЕХОДА
1. ТОПОРИК
- Ты кто?- спросил человек, замерев в полусогнутом состоянии. Потом он спросил: "Кто ты?" и после этого - уже совсем тихо - издал едва различимый скулящий звук, как будто коротенько мяукнула кошка. Маленький ладный топорик с истертой деревянной рукояткой стал подрагивать в его руке. "Наверное, у него такой несдержанный, рвущийся наружу пульс",- подумала Незваная Гостья, с нежностью глядя на его руки. Человек пошевелил пальцами, как бы проверяя, все ли еще там, в его ладони, спасительный топорик. Выражение удивления на его лице неуловимо сменялось выражением ужаса. "Не исключена агрессия" - решила Незваная Гостья,- "Сейчас бросится...". Но человек не бросился. Наборот, выронив свое оружие, он медленно отступил на шаг, и еще на шаг, и еще... - Я никому не говорю своего имени, - говорила она. - Можешь не ждать. Он и не ждал. Треск, хруст, невнятные восклицания - немного тише, еще тише, тише... Топорик остался лежать рядом с кучей нарубленных веток. "Напугала человека,- самокритично подумала Незваная Гостья.- Отняла у него дрова и топор. Как неприлично!" А вот топорик был кстати. Кстати оказались и сухие ветки. Через несколько минут она развела маленький костер. Сухое дерево быстро сгорало. Незваная Гостья нанизала на прутик кусочки яблока и поджарила. Стемнело. Снова шаги - осторожные, едва отличимые от лесных голосов. То ли сухой лист упал с дерева, то ли птица взлетела, то ли человек крадется. Он выступил из темноты, глядя поверх костра прямо на нее. В руках он держал палку с раздвоенным концом. Конец этот был направлен прямо ей в лицо и мелко подрагивал, как недавно топорик. - Не волнуйся так, - сказала она, - не трепещи. Промахнешься. - Отдай топор, - сказал он твердо. Голос его звучал увереннее, чем она ожидала услышать. - Возьми. Вот он, на земле. Он замахнулся палкой. Она успела поднять руки и защитить лицо. Ударив, он подхватил свой топор и вломился обратно в лесную темноту зарослей. Она сидела, замерев от боли в онемевших руках. ...Утро застало ее в пути. Она шагала по нескончаемому лесу и анализировала ситуацию. - Что было неправильно? - думала она. - Я была невнимательна и наткнулась на человека - раз. Вместо того, чтобы смыться в кусты, я стояла и пялилась - два. Потом осталась, жгла его хворост - три. На том самом месте осталась, кстати. Он, конечно, вернулся за топором - глупо было не предугадать. Со мной все ясно. Но вот почему он меня испугался? - Испугаешься тут! - сказал вдруг невидимый голос, всколыхнув в ней волну протеста. Голосов из ниоткуда она терпеть не могла. - Покажись, - потребовала она, - не то я тебя проигнорирую, как любые другие акустические помехи. - Так это же я, Фома! - обиделся голос. - Давай-давай, являйся,- непримиримо продолжала она, однако остановилась, и твердо сжатый рот дрогнул левым уголком. Вначале в воздухе образовался мобильный телефон. Следующими стали видимы белые ботинки на антигравитационных подошвах. Затем нарисовался весь Фома. Стекла его черных очков нервно поблескивали, мелкие косички (неисчислимые) обрамляли благородный овал бледного от недосыпания лица. Огненно-морковная туника была кокетливо подвязана живой гадюкой, которая то и дело норовила залезть головой под мышку Фоме, строила ему глазки, облизывала paздвоенным языком свою кожу - там, где змея была связана узлом,- а также щекотала Фоме неприличные места кончиком хвоста. Скрестив руки, Фома парил в полуметре от устланной палыми листьями земли и недовольно сопел. - Во-первых, с днем рожденья! - высокомерно произнес Фома. - Вообще-то спасибо,- откликнулась она. - Но подслушивать мои тайные мысли ты права никакого не имеешь, будь ты хоть сам Лось. В следующий раз получишь. - Я думал, что раз сегодня двадцать второе число,- начал было Фома, но выражение лица Незваной Гостьи отрезвило его. - Я давно хотела спросить, - вдруг сказала она. - Почему ты никогда не снимаешь очки? - Тебя интересуют мои глаза? - недоверчиво переспросил Фома. - Ну конечно! Это, наверное, очень красиво. - Не преувеличивай! - отмахнулся Фома, немного зардевшись. - Хотя... ведь сказано про меня: "...Мой близнец Фома подарит светлые глаза. Мой близнец Фома увидит, тем и удивит!" Так что доля правды содержится в последней твоей фразе. Но "красиво" - это еще мягко сказано... - тут он замолчал и испуганно оглянулся через плечо. - Все. Должен лететь. Дела.- сообщил Фома почти шепотом. - Глаза оставим на потом. А пока помни: агрессия вызвана тем, что. Подумай над этим. Топорик оказался кстати. А ты - нет. Тебе нужно. Нечто иное. Или что-то другое. Может быть, Другое Имя. И Фома со свистом и скрежетом растаял в воздухе, оставив после себя запах молока. Она задумалась. Потом раздумала и села на пенек. В траве у ее ног, поблескивая умными глазами, сидел кузнечик. "Совсем как огуречик!" подумала она. По воздуху, ловя попутный ветер, пролетел маленький паучок на длинной сверкающей нитке. Она что-то придумала, но потом передумала. И когда ей совсем уж вздумалось, внезапно сама собой вспомнилась старинная песня на стихи мифического поэта:
На постели, в грязных сапогах Олоферн подвыпивший валялся. Был могуч плечей его размах, Каждый бицепс потно выбугрялся.
Он храпел, причмокивал губами, И зрачки под веками метались. Снились ему клетки с голубями, Внуки, обеспеченная старость.
Он был опрометчиво беспечен, И Юдифь, его застигнув сонным, Отхватила голову по плечи Маленьким топориком кухонным.
- Конечно! - воскликнула она. - Как же я раньше не догадалась - до того, как увидела топорик! У него Синдром Маленького Кухонного Топорика! Если встречная дама не сообщает своего имени, он склонен подозревать в ней Юдифь. Мне необходимо срочно выбрать Другое Имя! - И обязательно самое приятное! - сказал Лось, подкравшись к ней сзади. - Привет, - испуганно хихикнула она, оглядываясь на Лося. - Ты откуда взялся? Я тебя не заметила. - Я и сам себя иногда не замечаю, - скромно потупился Лось. - А имя должно быть соответствующим. Оно должно подходить к твоей Бессмертной Сущности. Или просто к Сущности твоей Бессмертной Сущности. - Это как? - не поняла она. - Вот, к примеру, возьмем меня. Я - Лось. Первая буква напоминает шалаш, египетскую пирамиду, обыкновенную пирамиду и дельтаплан. Это мне нравится. В середине - "о", потому что у меня доброе сердце, я люблю полнолуние и пряники. Потом - "с" и мягкий знак, потому что в конце должно быть тихо и сухо, гладко и мягко. - И какое имя нужно мне? - Тебе не обойтись без буквы "д" - иначе не хватит сил Дойти До. Потом "и", для последовательности, агрессивности и лаконичности. Ты немного высокомерна - для того и буква "ф" в конце. А смягчить ее поможет мягкий знак. А в начале - "ю", потому что она похожа на десятку, в которую твоя стрела попадает даже при боковом ветре, насморке и пустом кошельке. - Постой-постой, - вскричала она негромко. - Но ведь получается не Другое Имя, а То Самое, Которое Уже Есть - Юдифь! - М-да, - задумался Лось. - Это, наверное, потому, что ты всё та же. Попробуем с другого конца. Изменись сама. Тогда и имя изменится. - Придется читать заклинание, - упавшим голосом произнесла она и посмотрела на Лося. Тот загадочно молчал. Ей не хотелось. Она вздохнула, понимая, что надо. Иначе ее всякий Синдромщик будет принимать за ту, кем она оставаться не хотела. Непослушными губами она произнесла первое слово заклинания - и тут же вокруг нее стало собираться облачко невыплаканных слез. Она продолжала: ...Прелести горной старухи,
Дети апрелевой Спарты, Духи бесплатного спирта. Двери бесплотного страха. Лица стекают по пальцам. Кольца мерцают на лицах. Пальцы застыли на рельсах. Солнце считаем по кольцам. Скажут крапленые карты, Как нам добраться до Спарты?
После этого она опустила голову и немного помолчала. - Чувствуешь? - спросил ее Лось. - Да... кажется, - ответила она. - А ты - заметил? Она подняла лицо, взглянув прямо на Лося. - О! - сказал Лось. - О! Трижды "о" и еще раз "о"! Теперь в тебе я вижу целеустремленность Красной Шапочки, хладнокровие Карлоса-охотника-на-бизонов, колебания Пятнадцатилетнего Капитана и зеленые перья Кецалькоатля. - Какой ужас, - устало выдохнула она. - Скорее бы мне имя, чтобы отсечь все нужное от ненужного и все пятое от десятого. - Ну давай, - согласился Лось. - Первую букву я тебе дарю - "л" послужит весами, на которых ты будешь уравновешивать свои безумства и аргументы. - А еще буква "т", - вспомнила она. - Иначе я просто не выдержу всех испытаний. Эта буква даст мне соль, железо, озон, ферромагнетики, земляничный дух и тень от яблока, а также уверенную поступь и легкость пуха и пера. - Но часть от твоей прошлой сущности все же должна остаться - это будет "и", -сказал Лось. - И, конечно, способность удивляться и удивлять, подниматься и поднимать, доверяться и доверять, останавливаться и останавливать - дай мне белую букву "а". - Прелестное имя, - сказал Лось. - И какое же? - "Лита". Тебе нравится? - Что-то коротковато. - Зато похоже на "Аэлита", - сказал Лось и на всякий случай отступил на шаг. - Тьфу на тебя, - криво усмехнулась Лита. - А с длинным именем по лесу далеко не ускачешь, - закончил мысль Лось и медленно повернулся вокруг своей оси, тихо переступая копытами. Лита посмотрела, как он уходит, и попробовала на вкус свое новое, Другое Имя. Потом кисло улыбнулась и побрела, задевая носками кроссовок дырявые желто-коричневые листья. - Надо же, - думала она. - "Лита"! И надо было мне выбрать именно это имя, именно этого Лося и именно этот Лес!".
2. О З Е Р О
Второй день пути подходил к концу. При всём при этом Лита была всё еще в самом начале пути, потому что с ней, именно как с Литой, еще ничего не приключилось. При неясном свете вечернего солнца сверкнула под ногами полоса металла. "Рельсы всегда ведут к воде", - вспомнила Лита и обрадовалась. Теперь она быстро найдет озеро. Рельсы не всегда шли параллельно. Они петляли по лесу, пересекали друг друга и сами себя, обегали деревья, расходились в разные стороны и снова ложились рядышком. Лита выбрала себе в указатели правый и пошла вдоль него. Быстро стемнело. По рельсам вдруг пробежала дрожь, какой-то приближающийся издалека звон. В лесных сумерках Лита разглядела слегка светящиеся силуэты - худенькие фосфоресцирующие фигурки мелькали среди темных стволов, то появляясь, то исчезая. Лита отступила и укрылась в зарослях дикого шиповника, с которым всегда чувствовала какую-то родственную связь, уходящую в доисторические времена. И вовремя - по рельсам мимо нее, обдав горячим ветром, пронеслись лесные бродяжки,- они катались на роликах по Петляющим Рельсам в предчувствии ночи. Светящиеся фигурки скрылись в темноте, и Лита вышла из своего укрытия. В воздухе после бродяжек пахло какой-то терпкой травой, зааха которой Лита никак не смогла вспомнить, хотя он всколыхнул в ней детские воспоминания о чем-то долгом, тяжелом и прозрачном. Лита вздохнула и продолжила путь. Скоро оба рельса стали строго параллельными и вывели Литу на песчаный берег, поросший драным темным кустарником. Рельсы входили в воду и исчезали в глубине озера. Противоположного берега видно не было - туман, сумерки и т.д. Лита присела у воды на зеленый камень и стала смотреть на поверхность озера. Она была все еще слегка одурманена тем запахом и никак не могла найти в памяти причину - зачем ей нужно было к воде. Со стороны тростниковых зарослей, дальше по берегу, раздались всплески и какое-то бормотание. Потом из кустов появился высокий загорелый мужчина с мокрыми седыми кудрями до плеч. Он был одет в полосатые (как матрас, подумала Лита) трусы и вытирался вафельным полотенцем, задумчиво глядя куда-то в середину озера - то есть туда же, куда и Лита. - Это не Рио-де-Жанейро,- сказал он наконец, и Лита узнала его. Это был Кристобаль Колумб. Он всегда открывал здесь купальный сезон, продолжавшийся до января. - Вы до сих пор убеждены, что открыли Индию? - вежливо поддержала разговор Лита. Она помнила, как в детстве представляла себе Колумба, так и не врубившегося в свое открытие, - старика в длинной ночной рубашке и с чепчиком на голове, который, прислонившись к высокой деревянной спинке кровати, обложенный подушками, сидит и пьет едва теплый чай из белой фарфоровой чашечки. Потом опускает чашку на блюдечко, стараясь не разлить чай по одеялу, и утвердительно кивает головой, объясняя кому-то, кто, как ему кажется, стоит у его изголовья, за легкой белой тканью балдахина, объясняет, объясняет... - Дело в том, - сказал Кристобаль, - что это не просто Индия, а обратная сторона ее. Все расчеты подтверждают... Он замолчал и подозрительно посмотрел на Литу. - Да вы, милейшая, кажется, уверены, что Земля круглая! - Ну,- неопределенно ответила Лита, чтобы ее ответ прозвучал ни как "да", ни как "нет". Колумб это так и воспринял. - Если следовать голосу разума, - сказал он, - то у всего плоского должна быть обратная, то есть другая сторона. Вот у вас два имени, одно - своё, а другое - Другое. И даже если вы мне сейчас станете возражать, что вы не совсем плоская, все равно относительно Земли мои умозаключения верны. Так вот, представьте себе блинчик, на одной стороне которого - Индия. Если аккуратно вырезать ножом ее контур и перевернуть, появится поверхность обратной Индии - а никакая не Америка. Правда, если перевернуть обратно, то снова появится Индия... Колумб продолжал свои вялотекущие рассуждения, уходя вдоль по берегу и, кажется, вовсе забыл о Лите. А она представляла себе этот блинчик, изрезанный Кристобалем за завтраком, и мысленно обмазывала его сметаной. Как облаками. Она и не заметила, как Колумб совершенно удалился и исчез. Взошла луна, за ней вторая и третья. Это было удивительно красиво. Даже скорее удивительно, чем красиво. Лита читала о таком в северных рассказах Джека Лондона. Только там были мороз, льды, снега, и раздваивалась не луна, а солнце. Потом она снова увидела Кристобаля Колумба. Он был одет в длинное зимнее пальто, шея - обмотана полосатым вязаным шарфом, а на ногах - ботфорты. Он подошел и присел рядом, на песок, тихо вздохнув. Они помолчали вместе. - Когда-то я хотел написать поэму, - сказал наконец Кристобаль.- Назвать ее "О рельсах петляющих". Издать за свой счет. Чтобы обязательно с фотографией леса и этого озера на обложке. И с химическим составом воды вместо подзаголовка. Пятьсот экземпляров. Раздать друзьям... Лита не ответила - она по собственному опыту знала, как ранит слово утешения. Она знала и о том, что не сумеет отделить свои пожелания от своих сожалений. Поэтому она спрятала жало своей жалости и не стала ничего говорить. И она вспомнила о ложе лжи, которое ждало ее, распростертое. И полустертые заметки на полях книг, как невидимые губы, шевелящиеся в сознании, шептали - "Убийца!". И жезл зла горел в руке того, кто ждал вот она обернется, пойдет назад, не решится дойти. Дойти До. Колумб снова смотрел на озеро, будто надеялся там отыскать ответ. Или вопрос. Или просто у него остановился взгляд - а это такая примета, означает, что скоро будут незваные гости. Над ними прохлопали крылья. Тяжелая птица села на ветку сосны (а может, и не сосны) и посмотрела прямо на Литу. - Робин фон Крейтцер, - прошептала Лита, медленно узнавая в птице своего старого знакомого. Тут рядом с ним на ветку опустился еще один пернатый. Птицы раскрыли клювы и запели на три голоса:
Кто этот рыцарь в латах? Латы в заплатах, Лицо в свинце, Три года войны - на лице. Медленно сел на камень. На зубах скрипит тмин. Он один Остался так сентиментален.
Кто эта дева? Подошла, села По левую Руку. Скука На белом лице Тень. Это пролетела птица. "Не сиди на камнях!" - кричит она деве с небес, "Простудишься, дева, простудишься! Встань - и иди!"
Птицы одновременно закрыли клювы и замолчали. - Я лучше пойду, - сказал Колумб, пряча руки в карманы пальто. Лита не ответила. Кристобаль встал, потоптался на месте. - Жизнь трепетна, невзрачна и нереальна, - сказал он и, повернувшись, пошел прочь, не оглядываясь. - Это кому как, - пробормотала Лита. В воздухе рядом с притихшей водой вдруг заверещало. От неожиданности Лита вздрогнула и вскочила на ноги. Птицы забормотали: - Она послушалась нашего совета. - Она встала с камней. - Она боится простудиться. И птицы, тяжело взмахнув крыльями, улетели. Лита прислушалась. В воздухе, там, где раздался испугавший ее звук, кто-то сипло шептал: - Да, да, пятый на месте... Да... Куда же она денется... Не могу... Не-мо-гу!.. Да, потом перезвоню... - Подслушивал!- укоризненно произнесла Лита. - Гад! Гаденыш! Аспид! Змий! - Всё, пока,- дошептали в воздухе, и там немедленно замаячил мобильный телефон и очки. - Не строй из себя Чеширского Кота,- разозлилась Лита. - Появляйся весь! - Я думал,- начал оправдываться Фома, появившись, но, увидев глаза Литы, затих. Потом облетел ее кругом, задумчиво потирая подбородок, и сказал: - Ты другая. Сменила имя? - Угадал.
1 2 3 4 5