Змей усмехнулся. Зато девушки и даже замужние матроны чуть ли не в очередь становились, лишь бы отдаться знаменитому гладиатору! Кстати, авригу они тоже не пропускали.
- Пора!.. - выдохнул Квинт.
Торий наскоро огладил ладонями деревянную фигуру богини Эпоны, покровительницы лошадей, что стояла в углу, и влез на колесницу. Квадрига оживилась, зафыркала, предвкушая гонку, тыкаясь носами в ворота. Перебирая копытами, лошади стучали по твердому дощатому настилу. Спартиан обмотал вожжи вокруг тела, ухватился одной рукой за деревянное кольцо впереди, другой рукой сжал кнут, ногами уперся в то же кольцо, единственную свою опору.
- Да поможет тебе Нептун Конный! - громко пожелал Луций.
Аврига оскалился, облизал пересохшие губы, чувствуя, как бьется сердце, как подмывает душу азарт, радость погони и скорости. И вот пропела сигнал труба, подавая весть о том, что эдил взмахнул маппа - священным, богато расшитым платком. Торий напряг все мышцы, каждый нерв его тела будто зазвенел в лад. Сейчас...
Клацнули рычаги, одновременно отодвигая запорные болты, и мощные пружины из скрученных сухожилий с грохотом распахнули ворота.
- И-ий-я-а! - завопил Спартиан, щелкая кнутом. Кони заржали, одним рывком вынося колесницу на беговую дорожку.
Луций выбежал за ворота, выглядывая Тория в пыльном облаке. Восемь колесниц мчались, то уходя вперед, то отставая. Развевались разноцветные плащи, бешено крутились колеса, выбрасывая струи песка. Крики с трибун слились в оглушительный рев. Впереди, на песке, между "спиной" и внешним краем скакового круга, была прочерчена белая линия. Гонки начинутся с того момента, как квадриги пересекут эту черту.
- Наддай, наддай! - орал Луций и хохотал. Поболеть он тоже любил...
Чтобы подстегнуть пыл лошадей, Торий наклонился вперед, ослабив поводья. И лошади старались - под их переливчатой кожей играли мышцы, гривы вились на ветру, а напряженные шеи так и рвались вперед. Слева от Спартиана, за облаком белого песка, проглядывала "спина", облицованная мрамором, заставленная алтарями, малюсенькими храмиками, фигурами зверей и атлетов. А вот и с египетским обелиском поравнялся Торий - считай, четверть круга позади!
Луций покачал головой. Соперники авриги его пока не волновали - семь кругов впереди, борьба начнется под конец заезда. Плохо то, что по жребию Спартиану достался крайний карсерес - и самая дальняя от "спины" беговая дорожка, под самыми трибунами. На скачках выигрывает тот, кто умеет поворачивать на острых углах цирка с максимально возможной скоростью и держаться как можно ближе к "спине". Эльвий присмотрелся - больше половины колесниц отстало, а впереди. Гладиатор сощурился. Так, это Децим, это Марк Полиник, а кто это жмет посередке? Никак сам Гай Апулей Диокл! Жми, жми... От Гая на полкорпуса отстает Сидоний Носатый в синем плаще. Что-то непохоже на Сидония. Или он просто выжидает, бережет силы квадриги? Ну-ну, береги, береги...
Колесницы проехали "спину" и пошли в объезд меты - высокой тумбы в виде половинки цилиндра, разрезанного вдоль, с тремя конусами-столбиками наверху. Видно было, как Торий подался назад, натягивая телом поводья. Кони утишили бег, и аврига наклонился влево, чтобы заставить четверку повернуть. Легкую колесницу занесло на повороте, но с этим Спартиан легко справился. А вот молодому прыткому вознице, вздумавшему обогнать Марка Полиника, не повезло. Его квадрига вошла в поворот так резко, что одна лошадь упала, сворачивая шею, и колесница перевернулась набок. Обмотанного вожжами авригу выбросило и поволокло. Ему надо было тотчас же выхватить нож и перерезать поводья, но парень, как видно, растерялся. И тут на его колесницу налетела следующая. Крушение! Обе квадриги рухнули на землю, множество ног смешалось с колесами, все тридцать две спицы слились в одну: раздался оглушительный треск; вращавшийся обод раздробил застрявшие в нем ноги. Затем возница, третья жертва, слетел со своего места, и колесница упала на него. Брызнула кровь.
"Дурачье! - поморщился Луций. - Кто же гонит на повороте?.."
Торий вывел квадригу на прямой участок - и наклонился вперед. Лошади, почувствовав слабину, тут же пошли на разгон. А Спартиан, мокрый от пены, видать, блаженствовал, упивался просто скоростью конского бега и мерою своего владения упряжкой. Зоркие глаза Змея видели раззявленный перекошенный рот авриги, орущий самые черные ругательства - не от злости - от счастья. Колесницу немилосердно трясло, а Торию, наверное, чудилось, будто он парит, стремительно скользя над землею...
Колесницы подлетели к карсересам, входя в поворот вокруг счетчика - четырех колонн, зажимающих семь "яиц", деревянных шаров. Приставленный к счетчику раб поспешно вынул верхнее "яйцо" - первый круг пройден!
Мазнув взглядом по Луцию Эльвию, Спартиан чуточку отклонился назад, притормаживая лошадей на повороте. Колесница опасно заскользила. Аврига снял руку с кольца и, удерживая равновесие одними ногами, взялся за поводья. Подпрыгивая и кренясь, колесница обогнула "спину". Луций засвистел ей вдогонку.
- Вклинивайся! - заорал он, будто Торию слышен был его крик. - Подрезай! Эх...
Впереди, между Марком Полиником и этим молодым каппадокийцем... как бишь его. Эоситеем возник просвет. И Спартиан тут же заработал кнутом, погоняя лошадей все сильнее и сильнее, бросая колесницу вперед, втискивая ее в узкое свободное пространство. Мелькнуло ощеренное лицо Марка. Торий сосредоточился на Эоситее - каппадокиец шел ближе к "спине". Аврига направил колесницу на его квадригу и повел свою так близко, что оси почти соприкасались. Эоситей испуганно закричал что-то, но что именно, расслышать было невозможно, такой стоял шум.
Луций весело расхохотался:
- Так его! Гони, Торий, гони!
Спартиан наклонился влево. Квадрига послушно прянула туда же, и обе колесницы сотряслись - колеса шаркнули друг о друга так, что стружка полетела. Эоситей побелел и откинулся назад, притормаживая. Квадрига Тория тут же заняла его место. Две беговые дорожки отделяли его от "спины", но слишком близко тоже плохо...
Второй круг, третий, четвертый, пятый, шестой. Теперь каждую колесницу сопровождал всадник-гортатор.
Первым пришел Сидоний - Носатый выложился полностью, и из лошадей выжал всю их силу. Вон, все бока у животин в хлопьях пены. Совсем не жалеет квадригу!
Трибуны взревели, в небо выпустили птиц с выкрашенными в синий цвет головами - теперь все, кто не попал на трибуны, узнают фракцию победителей!
Гордый победой Сидоний подъехал к подиуму, где, под балдахином сирийской кожи, тисненной золотом, восседал эдил. Распорядитель игр торжественно вручил вознице пальмовую ветвь и увесистый мешочек. Служители живо разукрасили колесницу лавровыми венками, и Сидоний отправился на круг почета.
"Кружи, кружи..." - подумал Луций, хватая Спевдусу за гриву. Разгоряченные кони возбужденно топотали копытами, фыркая и раздувая дыхи.
Торий слез с колесницы, с трудом отцепившись от кольца. Он тяжело дышал, словно сам одолел всю дорогу вскачь.
- Вы видали... - одышливо выговорил аврига. - Как мы дали?
- Носатая борзая обогнала... - вздохнул огорченный Квинт.
- Пустое! - отмахнулся Спартиан. - Проехался - и ладно.
Змей помог Квинту обтереть лошадей, накинул плащ и сказал:
- Так, если кто будет завтра спрашивать - меня нет! Я у сенатора...
- Понял!
Эльвий покинул карсерес и вышел наружу, под стены Большого Цирка, где жались лавки торгашей и менял. Не сюда мне, подумал он уныло и ощупал тощий, словно скукоженный, кошелек-кремону, прицепленный к поясу. Скукожишься тут. Три асса и затертый квадрант - вот и все богатство. Ну, квадрант оставим на послезавтра - будет чем заплатить за термы...
Гладиатор замедлил шаги, принюхиваясь к божественному запаху хлеба-самопека. Последний раз он ел утром, на "свободной трапезе" со всеми гладиаторами. Луций криво усмехнулся - трапезничал он за одним столом с Аннием Фламмой. Секутор вкушал торжественно и серьезно, жевал вдумчиво, выбирая только те блюда, которые придадут сил на арене и не отяжелят. Знал бы он тогда, кому выпадет жребий биться с ним в паре! И кто добьет его.
Змей выскреб свои ассы и сжал в кулаке. А с чего это он жадничает? Ланиста[5] твердо обещал ему десять тысяч сестерциев за выступление - завтра или послезавтра. Ближе к Сатурнину дню.[6] Или в начале следующей недели.
В любом случае, завтрак ему обеспечен - патрон его обязательно накормит перед тем, как дать задание. А как же!
Решившись, Эльвий подошел к торговцу и сказал как отрезал:
- Хлеба на асс и сыру на два!
Продавец лихо отхватил горбушку от круглого каравая из пшеничной муки, добавил изрядный кусок сыру - дырчатого, со слезой, пахучего! - и завернул угощение в чистую салфетку.
- Пожалуйте!
Расплатившись, Луций сгреб покупку и направился к "крикливой" Субуре, "грязной и мокрой".
Субура - улица небогатая, обиталище кустарей, прачек, вольноотпущенников, место неспокойное и малопристойное. Она тянулась по всей долине между Оппием и южным склоном Виминала, добираясь под именем Субурского взвоза до Эсквилинских ворот.
Змей жил на этой улице уже добрых полгода, но до сих пор не знал, чем Субуру вымостили - каменными плитами или обломками мрамора плоской стороной кверху. Попробуй-ка увидеть мостовую в темноте! А светлым днем по всей Субуре толклись торговцы и покупатели, воры и проститутки, приезжие и местные - все кому не лень.
Эльвий проталкивался через толпу, прижимая к себе сверток со съестным, и уши его вяли.
- Капусту продаю! Кому капуста?
- Масли-ины! Маслины опавшие, самые спелые!
- Сколько-сколько?! Всеблагие лары!
- Яйца! Яйца теплые! Только что из-под курицы!
- Козлятинка! Свежа-айшая! Афиной Аллеей клянусь!
- Господин, купи тогу! Новая почти, ненадеванная!
- Этот распоротый мешок ты называешь тогой?! Да иди ты к воронам!
- Притирания из Египта! А вот притирания из Египта! Чего желает сердце твое?
- А это что у тебя? Ладан, что ли?
- Попал иглою! Купи кусочек, и дом твой будет благоухать весь год!
Луций вышел к улице Аполло Сандалариус, спускающейся со склона Эсквилина и пересекающей Субуру. Когда-то она звалась просто улицей Башмачников - Сандалариус, но потом Октавиан Август поставил здесь статую Аполлона. Одолев подъем, вымощенный булыжником, гладиатор свернул под арку темного сырого подъезда пятиэтажной инсулы[7] - здесь он снимал каморку "под черепицей". Во внутреннем дворе почти не осталось зеленой травы, всю вытоптали, зато посередине бил фонтан, наполняя каменную чашу, - отсюда жильцы брали воду. "Удобства" располагались неподалеку, о чем сразу сообщали своим хозяевам даже те носы, что привыкли к зловонию, - хоть и журчала вода в уборной-латрине беспрестанно, запах держался стойко.
"И здесь я живу! - поморщился Луций. - Ползаю по самому дну..."
Мать родила Луция Эльвия в Калабрии, неизвестно от кого, скорее всего, отцом его был загулявший легионер. Или матрос Равеннского флота.
Ни грамматике, ни риторике малого Луция не обучали, образование он получал на улице, сражаясь с такими же зверенышами, как он, за кусок хлеба и глоток вина. "Человек человеку волк" - эту истину Эльвий затвердил назубок. "Преподаватели" - одноногий попрошайка Рапсод и старый вор Анний Косой - вбивали в него данную формулу одичания, вколачивали старательно, оставляя на шкуре Луция его первые шрамы. И ученик хорошо усвоил материал - Косого с Рапсодом он убил первыми. И понеслось его житие по кочкам бытия...
Змей поднял голову к прямоугольнику синего неба, вырезанного колодцем стен, и направился к лестнице. На второй этаж вели ступени из травертинского камня, до третьего тянулась лестница из кирпича, а выше надо было подниматься по скрипучему шаткому дереву.
На галерее четвертого этажа Луцию повстречался раб-инсуларий. Раб смиренно поклонился и сказал елейным голоском:
- Когда платить собираешься?
- Завтра! - отрезал гладиатор и стал подниматься по лестнице наверх.
Деревянные ступеньки под ногами погромыхивали - они были съемными. Случалось, что хозяину дома надоедало кормиться "завтраками", и он вынимал ступеньки, блокируя злостного неплательщика.
Открыв простой деревянный замок, Луций помолился пенатам и вошел в квартиру. Потолком ее была крыша инсулы. Балки, поддерживающие черепицу, нависали низко - каждой перекладине поклонишься. Комнат было две, их разгораживала плетенка из хвороста. Дальняя комната служила Эльвию спальней, там он поставил топчан с провисшей ременной сеткой. Рваный тюфяк был набит ситником, нарезанным на болотах у Цирцей, одеялом гладиатору служила тога, а подушкой - связка сена.
Большая комната была обставлена бедно - колченогий буковый столик в углу, на нем хватало места для шести глиняных кружечек, а под ним помещался маленький горшок-канфар с отбитой ручкой. Середину комнаты занимала прогоревшая бронзовая жаровня, зеленая от старости и заткнутая черепком от амфоры.
Змей мрачно посмотрел на жаровню, потом поднял глаза на ряды черепиц, перевел взгляд на окошко, прикрытое щелястой ставней. Да-а. Зимою он тут окочурится - не надо и к сивиллам-пророчицам ходить, чтобы уразуметь это. Пора, пора подсуетиться, найти местечко потеплее. В деревню, что ли, вернуться? Ну уж нет! Лучше быть босяком в Риме, чем цезарем в глуши!
Пожертвовав крошки сыра и хлеба своему дырявому очагу, гладиатор хорошо откусил и проговорил с набитым ртом:
- Будем искать!
Глава вторая, в которой наши главные герои вспоминают прошлое, уже ставшее далеким будущим
Сергий Роксолан, Искандер Тиндарид, Эдикус Чанба и Гефестай сын Ярная покинули Большой Цирк вместе со всеми, но и в огромной толпе они выделялись. Все четверо служили в Шестой кентурии Особой когорты претории, а Сергий Роксолан носил звание гастат-кентуриона. Вернувшись вчера с одного задания, завтра они готовились получить новое, а нынче, в Марсов день,[8] у друзей был выходной - первый за полгода...
Четверо преторианцев выступали с достоинством цезарей, щеголяя новенькой формой - на каждом были короткая алая туника с золотым позументом и лиловый плащ. Крепкие ноги были обуты в красные калиги, а головы гордо несли блестящие шлемы с роскошными плюмажами из страусиных перьев. Мускулистые руки небрежно придерживали мечи в ножнах на перевязях. Двое выбивались из строя - Сергия отличали серебряные поножи, полагавшиеся кентуриону по званию, а невысокий Эдикус шагал чуть впереди, чтобы не так бросалась разница в росте.
- Куда пойдем? - спросил он нетерпеливо. - Может, на Форум махнем? Потусуемся?
- А что мы там забыли, на Форуме? - пробурчал Гефестай.
- Ладно, - быстро согласился Чанба. - Твои предложения?
- Лично я, - потер живот Гефестай, - завалился бы сейчас в приличную харчевенку! Что-то есть охота.
- Можно подумать, - фыркнул Эдик, - эта охота у тебя хоть раз в жизни пропадала! Как просыпаешься, так она и приходит. Даже ночью встаешь пожевать!
- Природа, - измолвил сын Ярная назидательно, гулко похлопав себя по животу, - не терпит пустоты.
- Мне кажется, что в данном случае Гефестай прав, - неожиданно поддержал друга Искандер, - хорошая трапеза нам не повредила бы. Заодно отметим праздничную дату!
- Какую? - удивился Сергий.
- Вторую годовщину нашего пребывания в этом времени! - торжественно провозгласил Тиндарид.
- Что, точно? - вытаращился Эдик и сразу нахмурился: - Ты что? Сейчас октябрь, а мы сюда в ноябре перешли!
- Не, - замотал головой Гефестай, - это в две тыщи шестом был ноябрь, а мы, когда переместились, в апрель попали. Ну и считай - сто семнадцатый, сто восемнадцатый... и еще пять, ну, почти шесть месяцев. Тоже мне, арифме-етик!
Искандер улыбнулся.
- Стоит ли пересчитывать календарные дни? - мягко сказал он. - Было бы вино, а повод найдется...
- В самом деле! - воскликнул Гефестай. - Вперед, луканская копченая колбаса ждет нас!
- И омар с горной спаржей, - потер руки Эдик.
- И мурена из Сицилийского пролива. - облизнулся Тиндарид.
- И опианский фалерн, - подхватил кентурион-гастат, - столетней выдержки!
Хохоча и переговариваясь, четверка двинулась по улице Патрициев, высматривая подходящее заведение. Долго искать не пришлось - возле Септизодия, семиэтажной высотки Рима, обнаружилась таверна "У Ларсинии". Что уж там за Ларсиния такая, друзья выяснять не стали, но таверна им приглянулась. За темным вестибулом[9] их ждал обширный зал триклиния,[10] разделенный на две половины - одна пониже, другая повыше. Повыше стояли столики-трапедзы и ложа-клинэ, а пониже - нормальные столы и скамьи.
Четверо преторианцев сразу сдвинули пару столиков и расселись вокруг.
- А мне наше время снится иногда, - признался Роксолан, расстегивая ремешок, стягивавший нащечники, и снимая шлем. - Только подсознание все путает.
1 2 3 4 5 6
- Пора!.. - выдохнул Квинт.
Торий наскоро огладил ладонями деревянную фигуру богини Эпоны, покровительницы лошадей, что стояла в углу, и влез на колесницу. Квадрига оживилась, зафыркала, предвкушая гонку, тыкаясь носами в ворота. Перебирая копытами, лошади стучали по твердому дощатому настилу. Спартиан обмотал вожжи вокруг тела, ухватился одной рукой за деревянное кольцо впереди, другой рукой сжал кнут, ногами уперся в то же кольцо, единственную свою опору.
- Да поможет тебе Нептун Конный! - громко пожелал Луций.
Аврига оскалился, облизал пересохшие губы, чувствуя, как бьется сердце, как подмывает душу азарт, радость погони и скорости. И вот пропела сигнал труба, подавая весть о том, что эдил взмахнул маппа - священным, богато расшитым платком. Торий напряг все мышцы, каждый нерв его тела будто зазвенел в лад. Сейчас...
Клацнули рычаги, одновременно отодвигая запорные болты, и мощные пружины из скрученных сухожилий с грохотом распахнули ворота.
- И-ий-я-а! - завопил Спартиан, щелкая кнутом. Кони заржали, одним рывком вынося колесницу на беговую дорожку.
Луций выбежал за ворота, выглядывая Тория в пыльном облаке. Восемь колесниц мчались, то уходя вперед, то отставая. Развевались разноцветные плащи, бешено крутились колеса, выбрасывая струи песка. Крики с трибун слились в оглушительный рев. Впереди, на песке, между "спиной" и внешним краем скакового круга, была прочерчена белая линия. Гонки начинутся с того момента, как квадриги пересекут эту черту.
- Наддай, наддай! - орал Луций и хохотал. Поболеть он тоже любил...
Чтобы подстегнуть пыл лошадей, Торий наклонился вперед, ослабив поводья. И лошади старались - под их переливчатой кожей играли мышцы, гривы вились на ветру, а напряженные шеи так и рвались вперед. Слева от Спартиана, за облаком белого песка, проглядывала "спина", облицованная мрамором, заставленная алтарями, малюсенькими храмиками, фигурами зверей и атлетов. А вот и с египетским обелиском поравнялся Торий - считай, четверть круга позади!
Луций покачал головой. Соперники авриги его пока не волновали - семь кругов впереди, борьба начнется под конец заезда. Плохо то, что по жребию Спартиану достался крайний карсерес - и самая дальняя от "спины" беговая дорожка, под самыми трибунами. На скачках выигрывает тот, кто умеет поворачивать на острых углах цирка с максимально возможной скоростью и держаться как можно ближе к "спине". Эльвий присмотрелся - больше половины колесниц отстало, а впереди. Гладиатор сощурился. Так, это Децим, это Марк Полиник, а кто это жмет посередке? Никак сам Гай Апулей Диокл! Жми, жми... От Гая на полкорпуса отстает Сидоний Носатый в синем плаще. Что-то непохоже на Сидония. Или он просто выжидает, бережет силы квадриги? Ну-ну, береги, береги...
Колесницы проехали "спину" и пошли в объезд меты - высокой тумбы в виде половинки цилиндра, разрезанного вдоль, с тремя конусами-столбиками наверху. Видно было, как Торий подался назад, натягивая телом поводья. Кони утишили бег, и аврига наклонился влево, чтобы заставить четверку повернуть. Легкую колесницу занесло на повороте, но с этим Спартиан легко справился. А вот молодому прыткому вознице, вздумавшему обогнать Марка Полиника, не повезло. Его квадрига вошла в поворот так резко, что одна лошадь упала, сворачивая шею, и колесница перевернулась набок. Обмотанного вожжами авригу выбросило и поволокло. Ему надо было тотчас же выхватить нож и перерезать поводья, но парень, как видно, растерялся. И тут на его колесницу налетела следующая. Крушение! Обе квадриги рухнули на землю, множество ног смешалось с колесами, все тридцать две спицы слились в одну: раздался оглушительный треск; вращавшийся обод раздробил застрявшие в нем ноги. Затем возница, третья жертва, слетел со своего места, и колесница упала на него. Брызнула кровь.
"Дурачье! - поморщился Луций. - Кто же гонит на повороте?.."
Торий вывел квадригу на прямой участок - и наклонился вперед. Лошади, почувствовав слабину, тут же пошли на разгон. А Спартиан, мокрый от пены, видать, блаженствовал, упивался просто скоростью конского бега и мерою своего владения упряжкой. Зоркие глаза Змея видели раззявленный перекошенный рот авриги, орущий самые черные ругательства - не от злости - от счастья. Колесницу немилосердно трясло, а Торию, наверное, чудилось, будто он парит, стремительно скользя над землею...
Колесницы подлетели к карсересам, входя в поворот вокруг счетчика - четырех колонн, зажимающих семь "яиц", деревянных шаров. Приставленный к счетчику раб поспешно вынул верхнее "яйцо" - первый круг пройден!
Мазнув взглядом по Луцию Эльвию, Спартиан чуточку отклонился назад, притормаживая лошадей на повороте. Колесница опасно заскользила. Аврига снял руку с кольца и, удерживая равновесие одними ногами, взялся за поводья. Подпрыгивая и кренясь, колесница обогнула "спину". Луций засвистел ей вдогонку.
- Вклинивайся! - заорал он, будто Торию слышен был его крик. - Подрезай! Эх...
Впереди, между Марком Полиником и этим молодым каппадокийцем... как бишь его. Эоситеем возник просвет. И Спартиан тут же заработал кнутом, погоняя лошадей все сильнее и сильнее, бросая колесницу вперед, втискивая ее в узкое свободное пространство. Мелькнуло ощеренное лицо Марка. Торий сосредоточился на Эоситее - каппадокиец шел ближе к "спине". Аврига направил колесницу на его квадригу и повел свою так близко, что оси почти соприкасались. Эоситей испуганно закричал что-то, но что именно, расслышать было невозможно, такой стоял шум.
Луций весело расхохотался:
- Так его! Гони, Торий, гони!
Спартиан наклонился влево. Квадрига послушно прянула туда же, и обе колесницы сотряслись - колеса шаркнули друг о друга так, что стружка полетела. Эоситей побелел и откинулся назад, притормаживая. Квадрига Тория тут же заняла его место. Две беговые дорожки отделяли его от "спины", но слишком близко тоже плохо...
Второй круг, третий, четвертый, пятый, шестой. Теперь каждую колесницу сопровождал всадник-гортатор.
Первым пришел Сидоний - Носатый выложился полностью, и из лошадей выжал всю их силу. Вон, все бока у животин в хлопьях пены. Совсем не жалеет квадригу!
Трибуны взревели, в небо выпустили птиц с выкрашенными в синий цвет головами - теперь все, кто не попал на трибуны, узнают фракцию победителей!
Гордый победой Сидоний подъехал к подиуму, где, под балдахином сирийской кожи, тисненной золотом, восседал эдил. Распорядитель игр торжественно вручил вознице пальмовую ветвь и увесистый мешочек. Служители живо разукрасили колесницу лавровыми венками, и Сидоний отправился на круг почета.
"Кружи, кружи..." - подумал Луций, хватая Спевдусу за гриву. Разгоряченные кони возбужденно топотали копытами, фыркая и раздувая дыхи.
Торий слез с колесницы, с трудом отцепившись от кольца. Он тяжело дышал, словно сам одолел всю дорогу вскачь.
- Вы видали... - одышливо выговорил аврига. - Как мы дали?
- Носатая борзая обогнала... - вздохнул огорченный Квинт.
- Пустое! - отмахнулся Спартиан. - Проехался - и ладно.
Змей помог Квинту обтереть лошадей, накинул плащ и сказал:
- Так, если кто будет завтра спрашивать - меня нет! Я у сенатора...
- Понял!
Эльвий покинул карсерес и вышел наружу, под стены Большого Цирка, где жались лавки торгашей и менял. Не сюда мне, подумал он уныло и ощупал тощий, словно скукоженный, кошелек-кремону, прицепленный к поясу. Скукожишься тут. Три асса и затертый квадрант - вот и все богатство. Ну, квадрант оставим на послезавтра - будет чем заплатить за термы...
Гладиатор замедлил шаги, принюхиваясь к божественному запаху хлеба-самопека. Последний раз он ел утром, на "свободной трапезе" со всеми гладиаторами. Луций криво усмехнулся - трапезничал он за одним столом с Аннием Фламмой. Секутор вкушал торжественно и серьезно, жевал вдумчиво, выбирая только те блюда, которые придадут сил на арене и не отяжелят. Знал бы он тогда, кому выпадет жребий биться с ним в паре! И кто добьет его.
Змей выскреб свои ассы и сжал в кулаке. А с чего это он жадничает? Ланиста[5] твердо обещал ему десять тысяч сестерциев за выступление - завтра или послезавтра. Ближе к Сатурнину дню.[6] Или в начале следующей недели.
В любом случае, завтрак ему обеспечен - патрон его обязательно накормит перед тем, как дать задание. А как же!
Решившись, Эльвий подошел к торговцу и сказал как отрезал:
- Хлеба на асс и сыру на два!
Продавец лихо отхватил горбушку от круглого каравая из пшеничной муки, добавил изрядный кусок сыру - дырчатого, со слезой, пахучего! - и завернул угощение в чистую салфетку.
- Пожалуйте!
Расплатившись, Луций сгреб покупку и направился к "крикливой" Субуре, "грязной и мокрой".
Субура - улица небогатая, обиталище кустарей, прачек, вольноотпущенников, место неспокойное и малопристойное. Она тянулась по всей долине между Оппием и южным склоном Виминала, добираясь под именем Субурского взвоза до Эсквилинских ворот.
Змей жил на этой улице уже добрых полгода, но до сих пор не знал, чем Субуру вымостили - каменными плитами или обломками мрамора плоской стороной кверху. Попробуй-ка увидеть мостовую в темноте! А светлым днем по всей Субуре толклись торговцы и покупатели, воры и проститутки, приезжие и местные - все кому не лень.
Эльвий проталкивался через толпу, прижимая к себе сверток со съестным, и уши его вяли.
- Капусту продаю! Кому капуста?
- Масли-ины! Маслины опавшие, самые спелые!
- Сколько-сколько?! Всеблагие лары!
- Яйца! Яйца теплые! Только что из-под курицы!
- Козлятинка! Свежа-айшая! Афиной Аллеей клянусь!
- Господин, купи тогу! Новая почти, ненадеванная!
- Этот распоротый мешок ты называешь тогой?! Да иди ты к воронам!
- Притирания из Египта! А вот притирания из Египта! Чего желает сердце твое?
- А это что у тебя? Ладан, что ли?
- Попал иглою! Купи кусочек, и дом твой будет благоухать весь год!
Луций вышел к улице Аполло Сандалариус, спускающейся со склона Эсквилина и пересекающей Субуру. Когда-то она звалась просто улицей Башмачников - Сандалариус, но потом Октавиан Август поставил здесь статую Аполлона. Одолев подъем, вымощенный булыжником, гладиатор свернул под арку темного сырого подъезда пятиэтажной инсулы[7] - здесь он снимал каморку "под черепицей". Во внутреннем дворе почти не осталось зеленой травы, всю вытоптали, зато посередине бил фонтан, наполняя каменную чашу, - отсюда жильцы брали воду. "Удобства" располагались неподалеку, о чем сразу сообщали своим хозяевам даже те носы, что привыкли к зловонию, - хоть и журчала вода в уборной-латрине беспрестанно, запах держался стойко.
"И здесь я живу! - поморщился Луций. - Ползаю по самому дну..."
Мать родила Луция Эльвия в Калабрии, неизвестно от кого, скорее всего, отцом его был загулявший легионер. Или матрос Равеннского флота.
Ни грамматике, ни риторике малого Луция не обучали, образование он получал на улице, сражаясь с такими же зверенышами, как он, за кусок хлеба и глоток вина. "Человек человеку волк" - эту истину Эльвий затвердил назубок. "Преподаватели" - одноногий попрошайка Рапсод и старый вор Анний Косой - вбивали в него данную формулу одичания, вколачивали старательно, оставляя на шкуре Луция его первые шрамы. И ученик хорошо усвоил материал - Косого с Рапсодом он убил первыми. И понеслось его житие по кочкам бытия...
Змей поднял голову к прямоугольнику синего неба, вырезанного колодцем стен, и направился к лестнице. На второй этаж вели ступени из травертинского камня, до третьего тянулась лестница из кирпича, а выше надо было подниматься по скрипучему шаткому дереву.
На галерее четвертого этажа Луцию повстречался раб-инсуларий. Раб смиренно поклонился и сказал елейным голоском:
- Когда платить собираешься?
- Завтра! - отрезал гладиатор и стал подниматься по лестнице наверх.
Деревянные ступеньки под ногами погромыхивали - они были съемными. Случалось, что хозяину дома надоедало кормиться "завтраками", и он вынимал ступеньки, блокируя злостного неплательщика.
Открыв простой деревянный замок, Луций помолился пенатам и вошел в квартиру. Потолком ее была крыша инсулы. Балки, поддерживающие черепицу, нависали низко - каждой перекладине поклонишься. Комнат было две, их разгораживала плетенка из хвороста. Дальняя комната служила Эльвию спальней, там он поставил топчан с провисшей ременной сеткой. Рваный тюфяк был набит ситником, нарезанным на болотах у Цирцей, одеялом гладиатору служила тога, а подушкой - связка сена.
Большая комната была обставлена бедно - колченогий буковый столик в углу, на нем хватало места для шести глиняных кружечек, а под ним помещался маленький горшок-канфар с отбитой ручкой. Середину комнаты занимала прогоревшая бронзовая жаровня, зеленая от старости и заткнутая черепком от амфоры.
Змей мрачно посмотрел на жаровню, потом поднял глаза на ряды черепиц, перевел взгляд на окошко, прикрытое щелястой ставней. Да-а. Зимою он тут окочурится - не надо и к сивиллам-пророчицам ходить, чтобы уразуметь это. Пора, пора подсуетиться, найти местечко потеплее. В деревню, что ли, вернуться? Ну уж нет! Лучше быть босяком в Риме, чем цезарем в глуши!
Пожертвовав крошки сыра и хлеба своему дырявому очагу, гладиатор хорошо откусил и проговорил с набитым ртом:
- Будем искать!
Глава вторая, в которой наши главные герои вспоминают прошлое, уже ставшее далеким будущим
Сергий Роксолан, Искандер Тиндарид, Эдикус Чанба и Гефестай сын Ярная покинули Большой Цирк вместе со всеми, но и в огромной толпе они выделялись. Все четверо служили в Шестой кентурии Особой когорты претории, а Сергий Роксолан носил звание гастат-кентуриона. Вернувшись вчера с одного задания, завтра они готовились получить новое, а нынче, в Марсов день,[8] у друзей был выходной - первый за полгода...
Четверо преторианцев выступали с достоинством цезарей, щеголяя новенькой формой - на каждом были короткая алая туника с золотым позументом и лиловый плащ. Крепкие ноги были обуты в красные калиги, а головы гордо несли блестящие шлемы с роскошными плюмажами из страусиных перьев. Мускулистые руки небрежно придерживали мечи в ножнах на перевязях. Двое выбивались из строя - Сергия отличали серебряные поножи, полагавшиеся кентуриону по званию, а невысокий Эдикус шагал чуть впереди, чтобы не так бросалась разница в росте.
- Куда пойдем? - спросил он нетерпеливо. - Может, на Форум махнем? Потусуемся?
- А что мы там забыли, на Форуме? - пробурчал Гефестай.
- Ладно, - быстро согласился Чанба. - Твои предложения?
- Лично я, - потер живот Гефестай, - завалился бы сейчас в приличную харчевенку! Что-то есть охота.
- Можно подумать, - фыркнул Эдик, - эта охота у тебя хоть раз в жизни пропадала! Как просыпаешься, так она и приходит. Даже ночью встаешь пожевать!
- Природа, - измолвил сын Ярная назидательно, гулко похлопав себя по животу, - не терпит пустоты.
- Мне кажется, что в данном случае Гефестай прав, - неожиданно поддержал друга Искандер, - хорошая трапеза нам не повредила бы. Заодно отметим праздничную дату!
- Какую? - удивился Сергий.
- Вторую годовщину нашего пребывания в этом времени! - торжественно провозгласил Тиндарид.
- Что, точно? - вытаращился Эдик и сразу нахмурился: - Ты что? Сейчас октябрь, а мы сюда в ноябре перешли!
- Не, - замотал головой Гефестай, - это в две тыщи шестом был ноябрь, а мы, когда переместились, в апрель попали. Ну и считай - сто семнадцатый, сто восемнадцатый... и еще пять, ну, почти шесть месяцев. Тоже мне, арифме-етик!
Искандер улыбнулся.
- Стоит ли пересчитывать календарные дни? - мягко сказал он. - Было бы вино, а повод найдется...
- В самом деле! - воскликнул Гефестай. - Вперед, луканская копченая колбаса ждет нас!
- И омар с горной спаржей, - потер руки Эдик.
- И мурена из Сицилийского пролива. - облизнулся Тиндарид.
- И опианский фалерн, - подхватил кентурион-гастат, - столетней выдержки!
Хохоча и переговариваясь, четверка двинулась по улице Патрициев, высматривая подходящее заведение. Долго искать не пришлось - возле Септизодия, семиэтажной высотки Рима, обнаружилась таверна "У Ларсинии". Что уж там за Ларсиния такая, друзья выяснять не стали, но таверна им приглянулась. За темным вестибулом[9] их ждал обширный зал триклиния,[10] разделенный на две половины - одна пониже, другая повыше. Повыше стояли столики-трапедзы и ложа-клинэ, а пониже - нормальные столы и скамьи.
Четверо преторианцев сразу сдвинули пару столиков и расселись вокруг.
- А мне наше время снится иногда, - признался Роксолан, расстегивая ремешок, стягивавший нащечники, и снимая шлем. - Только подсознание все путает.
1 2 3 4 5 6