Но мне, честно говоря, страшновато из-за того, что может случиться, если этот кувшин окажется настоящим.
— Анна, — сказал я, — Ты хочешь сказать, что это особый сосуд? Волшебный? Так?
— Да, ты меня верно понял.
— Но как ты можешь в это верить?
— Ты знаешь, что означает «джинн»? — горячо спросила она. — Ты хоть немного представляешь, кто такие джинны?
Я молча кивнул головой.
— Джинны, — говорила Анна, — более известны под словом «духи». Ты помнишь Алладина и его волшебную лампу? Помнишь сказки о джиннах, заточенных в бутылки? Джинны — это демоны Аравии, могущественные волшебники. Джинны жили в скалах, в воде, в небе, во всем. Одни из них были вечными, другие нет, да это и не главное. У них существовала строгая иерархия, и главные духи могли наказывать остальных с помощью заклинаний и волшебных ритуалов. Но худшим наказанием для джиннов было лишение свободы и заточение в любую закрытую посудину — лампу, кувшин, бутылку. Вот откуда все эти сказки о том, как люди выпускали джиннов из сосудов и те, в благодарность, становились послушными и добрыми слугами. Но, к сожалению, это лишь выдумки.
— Как и все то, что ты мне понарассказывала.
Анна отвернулась.
— Я не могу тебя заставить верить. Я могу лишь сказать, что все эти сказки должны иметь под собой реальную основу. Я встречалась со многими иранцами, которые считают, что это правда. То, что подобное происходило много лет назад, еще не говорит о том, что все это выдумки.
— Ну хорошо, — сказал я. — Предположим, что это не просто фантазия. Но что же такое ужасное связано с нашим кувшином? Конечно, то, что произошло с Максом Грейвсом, страшно, но я не вижу реальной связи.
— Я не знаю, — сказала Анна. — Но не помешает все выяснить до того, как мы займемся этим кувшином. Предосторожность — это благоразумие, не так ли?
— Но как можно узнать, чем на самом деле занимаются джинны если они существуют. Ведь фотокопия свидетельствует о том, что джиннов заточили в кувшины аж во времена царствования Гамы, а сама книга датируется пятым веком до нашей эры. Мы ведь не собираемся с тобой, искать очевидца, который бы нам поведал о последних днях царствования духов?
— Сохранились сказочные истории, существует несколько оккультных арабских книг.
— Ну и что мы узнаем из них?
— Немного. Все они говорят, что джинны, однажды выпущенные из мест своего заточения, были обычно голодными и мстительными, да к тому же еще и абсолютно не контролируемыми. Дух Али-Бабы считается самым могущественным. Он — атомная бомба своего времени.
— Это все? — спросил я ее.
— Нет, еще одно.
— Давай. Я уже начинаю верить.
Она пожала плечами, как будто ее не интересовало, верю я или нет.
— Джинны пускаются на любые уловки, — сказала она, чтобы задобрить людей и выбраться из тюрьмы — из лампы, бутылки, все равно откуда. Часто, когда их старые хозяева-волшебники умирали, сосуды попадали в руки людей, которые не знали, что это такое на самом деле. Тогда джинны пытались с помощью ужасных чар заколдовать новых владельцев, чтобы они делали то, что им прикажут.
Анна снова достала свою записную книжку и после недолгих поисков протянула мне вырезку из газеты «Лондон дейли телеграф» от 26 апреля 1951 года. Статья быта озаглавлена: «Как ураган пожирал грабителей могил».
Там было написано:
«Трое персидских грабителей, совершивших преступление на кладбище близ Дармура и пытавшихся скрыться с древней утварью из могил, стоимостью свыше полумиллиона долларов, были убиты сильным смерчем, который засосал их машину. Свидетели говорят, что смерч настиг их, когда они ехали по обрывистой горной дороге. Он поднял автомобиль в воздух, на высоту более тридцати футов, после чего награбленная посуда высыпалась из машины и разбилась. Ураган прекратился так же внезапно, как и начался, и люди рухнули на землю. В больнице все трое скончались от полученных травм».
Я протянул вырезку обратно.
— Конечно, это интересно, — сказал я. — Но это ничего не доказывает.
Она вздохнула:
— Для тебя, Гарри Эрскайн, конечно — ничего. Это чистейшая теория, а я и не претендую на большее. Но я все же хотела бы, чтобы ты относился к этому непредвзято и более серьезно.
— О кей. Три бандита погибли, попав в смерч. Таков факт.
— Я и не ждала, что ты примешь все за истину, сказала Анна. — Я просто хочу, чтобы ты понял, что все это я говорю из предосторожности, ведь неизвестно, что находится в том кувшине. Понимаешь, я веды не, спорю. Действительно, все эти сказки про джиннов очень древние, и может, там все придумано. Сама идея джиннов может быть лишь средством выражения страха перед чем-нибудь еще болезнью или взрывом, например. Я не знаю. Лично я верю во влияние волшебства, а если ты не веришь, то прислушайся к моим словам хотя бы из чувства уважения. Люди стали неосторожны за последние две тысячи лет, они уже ни во что не верят. А ведь до сих пор арабы, живущие в пустыне. Сахара, называют смерчи по-особенному.
— Ну-ка, просвети меня.
— Они называют их джиннами или духами, как тебе больше нравится. Они верят в то, что смерчи — это злые духи, танцующие в виде ветра.
Я кивнул:
— Ладно, уговорила. Хоть это мне представляется полнейшей тарабарщиной, но раз ты относишься ко всему так серьезно, будь по-твоему. Буду, как могу, осторожен, а то и меня унесет смерч.
Анна расположил ась в старом виндзорском кресле и положила коробку с бумагами на колени.
— Раз уж мы с тобой все обсудили, — сказала она, давай посмотрим все эти бумаги и выудим для себя все, что есть полезного.
— О кей! Я тогда займусь дневниками, что лежат на столе. Ты хоть приблизительно представляешь, когда этот кувшин был ввезен в Соединенные Штаты? Это бы мне помогло найти то, что нужно.
Она оторвалась от записей по древнеегипетской керамике и ответила:
— Думаю, что сорок восьмой или сорок девятый год. Ведь, когда ты был маленьким, эта амфора была здесь. Вот и прикинь, когда ты ее увидел в первый раз.
Я поднял кипу серых листов, скрепленных скоросшивателем.
— Мне только тридцать три года, — сказал я ей. — Не ожидал увидеть мемуары Элизабет Джейн Портман.
Дневник рассказывал о событиях 1954 года. Я наскоро пробежал глазами текст, но в основном записи касались объединенных вещей и не представляли ни малейшего интереса: "Собаки для прогулок; был на обеде у Билли… сегодня отличная погода… ходил на пляж… английский чайник… "
«Вряд ли этот дневник поможет нам», — подумал я.
Я отодвинул подшивка на другой конец стола, чтобы приступить к следующей, и увидел, что на столе, позади первой подшивки, лежала старая курительная пенковая трубка Макса Грейвса с обкусанным концом и остатками табака на дне. Я взял ее, повертел в руках, и тут меня словно холодной водой окатило. Лицо,, которое было выгравировано на трубке, ужасная усмехающаяся рожа старого араба, которая приводила меня в детстве в восторг, была начисто стерта, как бы срезана, осталась лишь ровная поверхность. Еще несколько секунд я приходил в себя, затем позвал:
— Анна!
— Что? — Она целиком погрузилась в изучение очередного списка редкостей, привезенных из Порт-Саида.
— Анна, посмотри это, — я протянул ей трубку.
— Ну и что особенного?
— На ней спереди была гравировка — ухмыляющееся арабское лицо. Оно сейчас стерто.
Анна внимательно разглядывала трубку.
— Скорее всего это сделал Макс Грейвс. Помнишь, что нам говорила Маджори о его отношении к портретам?
— Анна, — я старался говорить спокойно, — он очень любил эту трубку. Он бы никогда этого нес сделал. А случайно отколоть гравировку невозможно.
Анна оторвалась от чтения.
— Меня удивляет…
— Что тебя удивляет?
— Но Гарри, у нас важное дело, а мы отвлекаемся на разные мелочи, хотя кто знает, может, все это и связано и кувшин, и портреты на стенах, и трубка…
Я положил трубку обратно.
— Что-то мне не верится. Скорее, тут не связь, а какая-то фобия. Нечто подобное было с одним художником. Как там его? Гойя, испанец. Его часто пугало, что рисунки превратятся в реальность. Наверное, и Макс тоже боялся того же самого.
Анна пожала плечами.
— Маджори утверждала, что он был нормален. Но тем не менее он совершил суицид, не так ли?
Я поднял со стола ворох бумаг.
— Даже более того, изрезал себе лицо. Прямо как па трубке. Как фотографии в газетах, что валяются здесь на полу. И портреты, которые висели на первом этаже. Что бы ты ни говорила, Макс не хочет, чтобы в доме было хоты одно лицо, даже его собственное.
— Попробуй найти более ранние дневники, — вернула Анна меня к действительности. — Может, чего обнаружишь.
Я разворошил беспорядочно лежащие листы и увидел под ними несколько тетрадей в коленкоровой обложке. Я принялся их тщательно осматривать, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы пролить какой-нибудь свет на то, что произошло с Максом Грейвсом, и помогло бы разгадать тайну кувшина. Анна просматривала сертификаты экспортных и судовых перевозок.
Поначалу мне казалось, что дневники содержат описание обычных каждодневных событий, типа «ездил в Провинутаун на обед к Дж., день прошел спокойно». Но когда я уже дошел до середины тетради за 1959 год, то наткнулся на необычно длинную запись. Она занимала две страницы, некоторые места были перечеркнуты и переписаны заново. Создавалось впечатление, что человек вдруг решил поделиться всеми своими душевными тревогами и надеждами, местами было написано ровно и выразительно, местами путано и неопределенно. Мне даже показалось, что запись сделана двумя разными людьми.
Я прочел в дневнике:
"Не в первый раз меня посещают такие мысли. Я часто спрашиваю себя — а не лучше ли выбросить все это из головы? Я думаю, это какой-то голос свыше, предупреждение, вызов мне, но с другой стороны, чтобы понять все, необходимо иметь точные сведения. Старый П. был абсолютно прав, когда говорил, что· мне трудно будет удержаться, и в последнее время я вынужден признать, что мое любопытство берет верх над страхом, я все равно открою и посмотрю, что там внутри, позабыв обо всех их предупреждениях. Я не совсем понимаю, как подобные вещи могут действовать на разум по прошествии стольких веков, и ловлю себя на мысли, что думаю об этом все чаще и чаще, и полагаю, что мне стоит вскрыть опечатанный сосуд и избавиться от гнета неопределенности.
Я уже не могу спокойно смотреть на эту вещь, меня колотит и трясет по ночам. Не знаю, как я все объясню это моей Маджори, она ведь видит в ней лить украшение, и больше ничего. Да и стоит ли ей рассказывать? Все выглядит так нелепо… Может, я просто старею?"
Я передал дневник Анне и, после того как она прочла, спросил:
— Ну, что скажешь?
— Эта запись, безусловно, касается кувшина, — сказала она. — Макс знал, что это за вещь, и это беспокоило его. Запись старая, но кувшин был приобретен еще раньше, и Макс определенно знал о волшебных свойствах сосуда, еще когда покупал его.
— Откуда ты знаешь?
Она ткнула лакированным ногтем в отдельные места.
— Старый П., возможно, означает «старый перс». А теперь взглянете вот, сюда -"несмотря на все их предостережения". Он, наверное, имеет в виду людей, у которых покупал амфору.
— Да, — поколебавшись, сказал я. — Вынужден с тобой согласиться.
— Кстати, ты припомни вот что, — с этими словами она вновь вынула из записной книжки фотокопию. — Ведь здесь говорится о сосуде, куда был заточен самый сильный джинн, и содержится предупреждение Али-Бабы о том, что никто не должен от кувшин. Maкcа Грейвса предупреждали о том же самом!.
Я положил дневник на место. А на улице уже сгущались сумерки, темень затягивала бледные лужайки Зимнего Порта, а море вдали постепенно исчезало.
В половине первого окончательно стемнеет, а у меня не было ни малейшего желания экспериментировать с кувшином джинна в ночное время. Не то чтобы я боялся или еще что-то, но все же я предпочитаю встречаться с волшебниками в более приятной обстановке — при дневном свете, во всяком случае.
— Ну что, пора взглянуть и на сам сосуд — все же предложил я. — Если мы здесь еще, что-нибудь и найдем, вряд ли узнаем больше, чем знаем сейчас. Макс Грейвс, судя по всему, знал о кувшине не больше нашего.
Анна, похоже, восприняла мое предложение с неохотой.
Мне показалось, что она на самом деле верит во всю эту мишуру об арабских колдунах, но по какой-то причине я не испытывал своего обычного желания посмеяться над ней. Бывает время, когда смех сильнее действует на нервы, чем скрежет зубов.
— Познакомимся с джинном? — шутливо предложил я и взял ключ от готической башни.
Анна кивнула в знак согласия:
— О кей, думаю, ты прав. Иди первым, Я не знаю дороги.
Я открыл дверь кабинета.
— Дороги она не знает, ха! Придумала причину, чтобы спрятаться за спиной, — сказал я. — Да любому ясно, что ты испугалась!
Она наклонила голову.
— Если хочешь знать правду, — сказала она, — то да.
Я включил свет в коридоре.
— Подумаешь, какой-то кувшин, — сказал я. — Кусок глины. Никогда не поверю, чтобы что-то могло сидеть в нем две тысячи лет и после этого еще умудриться причинить вред! Макс был больным человеком, без сомнения. Навязчивые иллюзии. Похоже на сказку о людях, которые были преданы смерти за то, что пытались вскрыть саркофаг короля Гута. По-моему, все это чушь собачья. Я верю в духовные связи между живыми людьми, но никогда не поверю в то,что дух Али-Бабы мог принудить человека совершить самоубийство! Подумай, ведь это же просто смешно!
Анна молчала. Она шла за мной по длинному коридору к западной стороне дома. Несколько электрических лампочек перегорело, и коридор был освещен очень тускло, по обеим стенам его виднелись квадратные и прямоугольные отметины от картин, которые недавно сняли. Видно, снимали их второпях, так как везде болтались обрывки пластыря, а крючки остались там, где и были, погнутые, ржавые, кривые. В коридоре было душно и жарко, и я, ослабил свой черный, похоронный галстук и расстегнул воротник.
— В жизни не видела более мрачного дома. Он просто… приводит меня в дрожь, — взволнованно говорила Анна. Здесь не водятся привидения?
Где-то с потолка над нами доносились скребущие звуки.
— Привидений нет, — сказал я. — А вот с крысами сложнее.
В конце дома коридор расходился буквой "Т". Один поворот вел к окну, выходящему на лужайку. Второй, не более пятнадцати метров длиной, — в готическую башню. На стене был выключатель, но когда я попытался зажечь свет, то обнаружил, что лампочки перегорели и тут.
— Это там? — прошептала Анна. — Эта дверь ведет в башню?
Я остановился.
— Не нужно говорить шепотом, — громко сказал я. — Али-Баба сейчас, наверное, спит как суслик.
Тем не менее, оставшиеся несколько шагов я проделал с известной долей осторожности. Когда я подошел к двери, то в молчании принялся изучать ее, рассматривая, как Макс Грейвс опечатал ее.
Прежде всего, бросался в глаза здоровенный железный засов, прибитый по всей ширине входной двери и укрепленный стальными болтами. Все щели между дверью и косяком были залеплены коричневой ваксой и через каждые несколько дюймов красовались большие печати с вдавленным клеймом.
Я внимательно осмотрел печати, по-видимому, они были сделаны из загустевшей старой краски. На клейме изображена летящая лошадь без головы и начертаны арабские буквы. На железном засове также выгравирована арабская надпись..
— Ну и что будем делать? — спросил я у Анны. — Ведь мы фактически совершаем кражу со взломом…
Она подошла поближе и посмотрела па печати. Ее губы безмолвно двигались — она читала про себя то, что написано на клейме.
— Это очень древний язык, — сказала она. — Тут что-то написано об укрощении ветра, а может, и об укрощении джинна, это слова, близкие по смыслу..
— Иначе говоря, он не случайно опечатал дверь таким клеймом? Ты это хочешь сказать? Пусть амфору охраняет волшебная сила?
— Никаких сомнений, — сказала Анна, трогая пальцами железный засов. — Я видела раньше этот знак, когда была в горной стране Гассана и Сабы, таким знаком помечали могилы людей, которых погубили злые силы. По поверию, это знак спасал душу покойного от джиннов. Макс Грейвс, очевидно, хотел таким образом надежно заточить джинна в башне. Думаю, па окнах башни мы найдем такие же печати.
— Господи, голова кругом от твоих рассказов, — сказал я. — Теперь я не удивляюсь, что бедная старая Маджори дошла до истерики, этот Макс, наверное, затравил ее своей игрой в колдунов и джиннов. Сейчас я спущусь вниз и принесу фонарик и лом.
— Слушай, Гарри, — озабоченно сказала Анна. — Может, сейчас не надо? Подождем лучше до утра.
— Да не будь ты такой суеверной! Знаешь, мне как, ясновидцу, приходилось иметь дело с потусторонними силами. Но в это кувшин я не верю. Так что подожди здесь немного, а через пару минут я принесу фонарик. Если какой-нибудь волшебный араб. будет к тебе приставать — крикни меня.
Анну не радовала перспектива остаться одной в этом мрачном доме, по я решил все равно не брать ее с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Анна, — сказал я, — Ты хочешь сказать, что это особый сосуд? Волшебный? Так?
— Да, ты меня верно понял.
— Но как ты можешь в это верить?
— Ты знаешь, что означает «джинн»? — горячо спросила она. — Ты хоть немного представляешь, кто такие джинны?
Я молча кивнул головой.
— Джинны, — говорила Анна, — более известны под словом «духи». Ты помнишь Алладина и его волшебную лампу? Помнишь сказки о джиннах, заточенных в бутылки? Джинны — это демоны Аравии, могущественные волшебники. Джинны жили в скалах, в воде, в небе, во всем. Одни из них были вечными, другие нет, да это и не главное. У них существовала строгая иерархия, и главные духи могли наказывать остальных с помощью заклинаний и волшебных ритуалов. Но худшим наказанием для джиннов было лишение свободы и заточение в любую закрытую посудину — лампу, кувшин, бутылку. Вот откуда все эти сказки о том, как люди выпускали джиннов из сосудов и те, в благодарность, становились послушными и добрыми слугами. Но, к сожалению, это лишь выдумки.
— Как и все то, что ты мне понарассказывала.
Анна отвернулась.
— Я не могу тебя заставить верить. Я могу лишь сказать, что все эти сказки должны иметь под собой реальную основу. Я встречалась со многими иранцами, которые считают, что это правда. То, что подобное происходило много лет назад, еще не говорит о том, что все это выдумки.
— Ну хорошо, — сказал я. — Предположим, что это не просто фантазия. Но что же такое ужасное связано с нашим кувшином? Конечно, то, что произошло с Максом Грейвсом, страшно, но я не вижу реальной связи.
— Я не знаю, — сказала Анна. — Но не помешает все выяснить до того, как мы займемся этим кувшином. Предосторожность — это благоразумие, не так ли?
— Но как можно узнать, чем на самом деле занимаются джинны если они существуют. Ведь фотокопия свидетельствует о том, что джиннов заточили в кувшины аж во времена царствования Гамы, а сама книга датируется пятым веком до нашей эры. Мы ведь не собираемся с тобой, искать очевидца, который бы нам поведал о последних днях царствования духов?
— Сохранились сказочные истории, существует несколько оккультных арабских книг.
— Ну и что мы узнаем из них?
— Немного. Все они говорят, что джинны, однажды выпущенные из мест своего заточения, были обычно голодными и мстительными, да к тому же еще и абсолютно не контролируемыми. Дух Али-Бабы считается самым могущественным. Он — атомная бомба своего времени.
— Это все? — спросил я ее.
— Нет, еще одно.
— Давай. Я уже начинаю верить.
Она пожала плечами, как будто ее не интересовало, верю я или нет.
— Джинны пускаются на любые уловки, — сказала она, чтобы задобрить людей и выбраться из тюрьмы — из лампы, бутылки, все равно откуда. Часто, когда их старые хозяева-волшебники умирали, сосуды попадали в руки людей, которые не знали, что это такое на самом деле. Тогда джинны пытались с помощью ужасных чар заколдовать новых владельцев, чтобы они делали то, что им прикажут.
Анна снова достала свою записную книжку и после недолгих поисков протянула мне вырезку из газеты «Лондон дейли телеграф» от 26 апреля 1951 года. Статья быта озаглавлена: «Как ураган пожирал грабителей могил».
Там было написано:
«Трое персидских грабителей, совершивших преступление на кладбище близ Дармура и пытавшихся скрыться с древней утварью из могил, стоимостью свыше полумиллиона долларов, были убиты сильным смерчем, который засосал их машину. Свидетели говорят, что смерч настиг их, когда они ехали по обрывистой горной дороге. Он поднял автомобиль в воздух, на высоту более тридцати футов, после чего награбленная посуда высыпалась из машины и разбилась. Ураган прекратился так же внезапно, как и начался, и люди рухнули на землю. В больнице все трое скончались от полученных травм».
Я протянул вырезку обратно.
— Конечно, это интересно, — сказал я. — Но это ничего не доказывает.
Она вздохнула:
— Для тебя, Гарри Эрскайн, конечно — ничего. Это чистейшая теория, а я и не претендую на большее. Но я все же хотела бы, чтобы ты относился к этому непредвзято и более серьезно.
— О кей. Три бандита погибли, попав в смерч. Таков факт.
— Я и не ждала, что ты примешь все за истину, сказала Анна. — Я просто хочу, чтобы ты понял, что все это я говорю из предосторожности, ведь неизвестно, что находится в том кувшине. Понимаешь, я веды не, спорю. Действительно, все эти сказки про джиннов очень древние, и может, там все придумано. Сама идея джиннов может быть лишь средством выражения страха перед чем-нибудь еще болезнью или взрывом, например. Я не знаю. Лично я верю во влияние волшебства, а если ты не веришь, то прислушайся к моим словам хотя бы из чувства уважения. Люди стали неосторожны за последние две тысячи лет, они уже ни во что не верят. А ведь до сих пор арабы, живущие в пустыне. Сахара, называют смерчи по-особенному.
— Ну-ка, просвети меня.
— Они называют их джиннами или духами, как тебе больше нравится. Они верят в то, что смерчи — это злые духи, танцующие в виде ветра.
Я кивнул:
— Ладно, уговорила. Хоть это мне представляется полнейшей тарабарщиной, но раз ты относишься ко всему так серьезно, будь по-твоему. Буду, как могу, осторожен, а то и меня унесет смерч.
Анна расположил ась в старом виндзорском кресле и положила коробку с бумагами на колени.
— Раз уж мы с тобой все обсудили, — сказала она, давай посмотрим все эти бумаги и выудим для себя все, что есть полезного.
— О кей! Я тогда займусь дневниками, что лежат на столе. Ты хоть приблизительно представляешь, когда этот кувшин был ввезен в Соединенные Штаты? Это бы мне помогло найти то, что нужно.
Она оторвалась от записей по древнеегипетской керамике и ответила:
— Думаю, что сорок восьмой или сорок девятый год. Ведь, когда ты был маленьким, эта амфора была здесь. Вот и прикинь, когда ты ее увидел в первый раз.
Я поднял кипу серых листов, скрепленных скоросшивателем.
— Мне только тридцать три года, — сказал я ей. — Не ожидал увидеть мемуары Элизабет Джейн Портман.
Дневник рассказывал о событиях 1954 года. Я наскоро пробежал глазами текст, но в основном записи касались объединенных вещей и не представляли ни малейшего интереса: "Собаки для прогулок; был на обеде у Билли… сегодня отличная погода… ходил на пляж… английский чайник… "
«Вряд ли этот дневник поможет нам», — подумал я.
Я отодвинул подшивка на другой конец стола, чтобы приступить к следующей, и увидел, что на столе, позади первой подшивки, лежала старая курительная пенковая трубка Макса Грейвса с обкусанным концом и остатками табака на дне. Я взял ее, повертел в руках, и тут меня словно холодной водой окатило. Лицо,, которое было выгравировано на трубке, ужасная усмехающаяся рожа старого араба, которая приводила меня в детстве в восторг, была начисто стерта, как бы срезана, осталась лишь ровная поверхность. Еще несколько секунд я приходил в себя, затем позвал:
— Анна!
— Что? — Она целиком погрузилась в изучение очередного списка редкостей, привезенных из Порт-Саида.
— Анна, посмотри это, — я протянул ей трубку.
— Ну и что особенного?
— На ней спереди была гравировка — ухмыляющееся арабское лицо. Оно сейчас стерто.
Анна внимательно разглядывала трубку.
— Скорее всего это сделал Макс Грейвс. Помнишь, что нам говорила Маджори о его отношении к портретам?
— Анна, — я старался говорить спокойно, — он очень любил эту трубку. Он бы никогда этого нес сделал. А случайно отколоть гравировку невозможно.
Анна оторвалась от чтения.
— Меня удивляет…
— Что тебя удивляет?
— Но Гарри, у нас важное дело, а мы отвлекаемся на разные мелочи, хотя кто знает, может, все это и связано и кувшин, и портреты на стенах, и трубка…
Я положил трубку обратно.
— Что-то мне не верится. Скорее, тут не связь, а какая-то фобия. Нечто подобное было с одним художником. Как там его? Гойя, испанец. Его часто пугало, что рисунки превратятся в реальность. Наверное, и Макс тоже боялся того же самого.
Анна пожала плечами.
— Маджори утверждала, что он был нормален. Но тем не менее он совершил суицид, не так ли?
Я поднял со стола ворох бумаг.
— Даже более того, изрезал себе лицо. Прямо как па трубке. Как фотографии в газетах, что валяются здесь на полу. И портреты, которые висели на первом этаже. Что бы ты ни говорила, Макс не хочет, чтобы в доме было хоты одно лицо, даже его собственное.
— Попробуй найти более ранние дневники, — вернула Анна меня к действительности. — Может, чего обнаружишь.
Я разворошил беспорядочно лежащие листы и увидел под ними несколько тетрадей в коленкоровой обложке. Я принялся их тщательно осматривать, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы пролить какой-нибудь свет на то, что произошло с Максом Грейвсом, и помогло бы разгадать тайну кувшина. Анна просматривала сертификаты экспортных и судовых перевозок.
Поначалу мне казалось, что дневники содержат описание обычных каждодневных событий, типа «ездил в Провинутаун на обед к Дж., день прошел спокойно». Но когда я уже дошел до середины тетради за 1959 год, то наткнулся на необычно длинную запись. Она занимала две страницы, некоторые места были перечеркнуты и переписаны заново. Создавалось впечатление, что человек вдруг решил поделиться всеми своими душевными тревогами и надеждами, местами было написано ровно и выразительно, местами путано и неопределенно. Мне даже показалось, что запись сделана двумя разными людьми.
Я прочел в дневнике:
"Не в первый раз меня посещают такие мысли. Я часто спрашиваю себя — а не лучше ли выбросить все это из головы? Я думаю, это какой-то голос свыше, предупреждение, вызов мне, но с другой стороны, чтобы понять все, необходимо иметь точные сведения. Старый П. был абсолютно прав, когда говорил, что· мне трудно будет удержаться, и в последнее время я вынужден признать, что мое любопытство берет верх над страхом, я все равно открою и посмотрю, что там внутри, позабыв обо всех их предупреждениях. Я не совсем понимаю, как подобные вещи могут действовать на разум по прошествии стольких веков, и ловлю себя на мысли, что думаю об этом все чаще и чаще, и полагаю, что мне стоит вскрыть опечатанный сосуд и избавиться от гнета неопределенности.
Я уже не могу спокойно смотреть на эту вещь, меня колотит и трясет по ночам. Не знаю, как я все объясню это моей Маджори, она ведь видит в ней лить украшение, и больше ничего. Да и стоит ли ей рассказывать? Все выглядит так нелепо… Может, я просто старею?"
Я передал дневник Анне и, после того как она прочла, спросил:
— Ну, что скажешь?
— Эта запись, безусловно, касается кувшина, — сказала она. — Макс знал, что это за вещь, и это беспокоило его. Запись старая, но кувшин был приобретен еще раньше, и Макс определенно знал о волшебных свойствах сосуда, еще когда покупал его.
— Откуда ты знаешь?
Она ткнула лакированным ногтем в отдельные места.
— Старый П., возможно, означает «старый перс». А теперь взглянете вот, сюда -"несмотря на все их предостережения". Он, наверное, имеет в виду людей, у которых покупал амфору.
— Да, — поколебавшись, сказал я. — Вынужден с тобой согласиться.
— Кстати, ты припомни вот что, — с этими словами она вновь вынула из записной книжки фотокопию. — Ведь здесь говорится о сосуде, куда был заточен самый сильный джинн, и содержится предупреждение Али-Бабы о том, что никто не должен от кувшин. Maкcа Грейвса предупреждали о том же самом!.
Я положил дневник на место. А на улице уже сгущались сумерки, темень затягивала бледные лужайки Зимнего Порта, а море вдали постепенно исчезало.
В половине первого окончательно стемнеет, а у меня не было ни малейшего желания экспериментировать с кувшином джинна в ночное время. Не то чтобы я боялся или еще что-то, но все же я предпочитаю встречаться с волшебниками в более приятной обстановке — при дневном свете, во всяком случае.
— Ну что, пора взглянуть и на сам сосуд — все же предложил я. — Если мы здесь еще, что-нибудь и найдем, вряд ли узнаем больше, чем знаем сейчас. Макс Грейвс, судя по всему, знал о кувшине не больше нашего.
Анна, похоже, восприняла мое предложение с неохотой.
Мне показалось, что она на самом деле верит во всю эту мишуру об арабских колдунах, но по какой-то причине я не испытывал своего обычного желания посмеяться над ней. Бывает время, когда смех сильнее действует на нервы, чем скрежет зубов.
— Познакомимся с джинном? — шутливо предложил я и взял ключ от готической башни.
Анна кивнула в знак согласия:
— О кей, думаю, ты прав. Иди первым, Я не знаю дороги.
Я открыл дверь кабинета.
— Дороги она не знает, ха! Придумала причину, чтобы спрятаться за спиной, — сказал я. — Да любому ясно, что ты испугалась!
Она наклонила голову.
— Если хочешь знать правду, — сказала она, — то да.
Я включил свет в коридоре.
— Подумаешь, какой-то кувшин, — сказал я. — Кусок глины. Никогда не поверю, чтобы что-то могло сидеть в нем две тысячи лет и после этого еще умудриться причинить вред! Макс был больным человеком, без сомнения. Навязчивые иллюзии. Похоже на сказку о людях, которые были преданы смерти за то, что пытались вскрыть саркофаг короля Гута. По-моему, все это чушь собачья. Я верю в духовные связи между живыми людьми, но никогда не поверю в то,что дух Али-Бабы мог принудить человека совершить самоубийство! Подумай, ведь это же просто смешно!
Анна молчала. Она шла за мной по длинному коридору к западной стороне дома. Несколько электрических лампочек перегорело, и коридор был освещен очень тускло, по обеим стенам его виднелись квадратные и прямоугольные отметины от картин, которые недавно сняли. Видно, снимали их второпях, так как везде болтались обрывки пластыря, а крючки остались там, где и были, погнутые, ржавые, кривые. В коридоре было душно и жарко, и я, ослабил свой черный, похоронный галстук и расстегнул воротник.
— В жизни не видела более мрачного дома. Он просто… приводит меня в дрожь, — взволнованно говорила Анна. Здесь не водятся привидения?
Где-то с потолка над нами доносились скребущие звуки.
— Привидений нет, — сказал я. — А вот с крысами сложнее.
В конце дома коридор расходился буквой "Т". Один поворот вел к окну, выходящему на лужайку. Второй, не более пятнадцати метров длиной, — в готическую башню. На стене был выключатель, но когда я попытался зажечь свет, то обнаружил, что лампочки перегорели и тут.
— Это там? — прошептала Анна. — Эта дверь ведет в башню?
Я остановился.
— Не нужно говорить шепотом, — громко сказал я. — Али-Баба сейчас, наверное, спит как суслик.
Тем не менее, оставшиеся несколько шагов я проделал с известной долей осторожности. Когда я подошел к двери, то в молчании принялся изучать ее, рассматривая, как Макс Грейвс опечатал ее.
Прежде всего, бросался в глаза здоровенный железный засов, прибитый по всей ширине входной двери и укрепленный стальными болтами. Все щели между дверью и косяком были залеплены коричневой ваксой и через каждые несколько дюймов красовались большие печати с вдавленным клеймом.
Я внимательно осмотрел печати, по-видимому, они были сделаны из загустевшей старой краски. На клейме изображена летящая лошадь без головы и начертаны арабские буквы. На железном засове также выгравирована арабская надпись..
— Ну и что будем делать? — спросил я у Анны. — Ведь мы фактически совершаем кражу со взломом…
Она подошла поближе и посмотрела па печати. Ее губы безмолвно двигались — она читала про себя то, что написано на клейме.
— Это очень древний язык, — сказала она. — Тут что-то написано об укрощении ветра, а может, и об укрощении джинна, это слова, близкие по смыслу..
— Иначе говоря, он не случайно опечатал дверь таким клеймом? Ты это хочешь сказать? Пусть амфору охраняет волшебная сила?
— Никаких сомнений, — сказала Анна, трогая пальцами железный засов. — Я видела раньше этот знак, когда была в горной стране Гассана и Сабы, таким знаком помечали могилы людей, которых погубили злые силы. По поверию, это знак спасал душу покойного от джиннов. Макс Грейвс, очевидно, хотел таким образом надежно заточить джинна в башне. Думаю, па окнах башни мы найдем такие же печати.
— Господи, голова кругом от твоих рассказов, — сказал я. — Теперь я не удивляюсь, что бедная старая Маджори дошла до истерики, этот Макс, наверное, затравил ее своей игрой в колдунов и джиннов. Сейчас я спущусь вниз и принесу фонарик и лом.
— Слушай, Гарри, — озабоченно сказала Анна. — Может, сейчас не надо? Подождем лучше до утра.
— Да не будь ты такой суеверной! Знаешь, мне как, ясновидцу, приходилось иметь дело с потусторонними силами. Но в это кувшин я не верю. Так что подожди здесь немного, а через пару минут я принесу фонарик. Если какой-нибудь волшебный араб. будет к тебе приставать — крикни меня.
Анну не радовала перспектива остаться одной в этом мрачном доме, по я решил все равно не брать ее с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17