Движения ломаные. Смех ненатуральный. Зверский храп по ночам. Да еще заставка эта. Какая-то пародия на человека!
Темнота. Отбой. Содом храпит. Вновь задумчивые белые россыпи на иссиня-черной пустоте. Наконец-то выключилась эта лживая городская химера! Ненавижу! Все настоящие дни, утра и вечера остались в прошлой жизни. Теперь под покровом вечной ночи мы бесконечно падаем в звездную бездну. И все.
Тяжело, когда поговорить не с кем.
Память - незаживающая рана. Неотвязная и мучительная, как зубная боль - все саднит, ноет и точит, как червь, доводя до исступления.
Сегодня Содома отселили. Мы повздорили из-за проклятой заставки. Сжал он кулаки, на меня бросился, да так и растянулся на полу - с парализующей стрелой в шее. Программа-смотритель свое дело знает.
Когда стальные санитары выносили размякшего здоровяка, с тоской подумалось, что, наверное, Содом все-таки был настоящим. Ладно. Может, со следующим повезет больше.
Я лежу один и слушаю тишину. Снова звезды за окном. Но уже ясно - тайна и сегодня ускользнет от меня.
Следующий, как зашел, сразу с порога:
- Григорий. Осужден за тройное убийство.
Во как! Сразу на откровенность вызывает? Присматриваюсь. Высокий, стройный, молодой. Выправка будто военная. Черты лица правильные до жути. Глаза синие, волосы светлые. Ни дать, ни взять - манекен!
Бросив узелок на койку, он первым делом оторвал пуговицу и ну давай скрести по стене. А ему - тут же разрядом по руке. С грохотом валится на пол. Ага, а ты думал, почему здесь других надписей нет? Но нет, гляди-ка, поднимается и снова к стене, доводит вертикальную полосу. И снова молния с низкого потолка, и снова он летит на пол. Лоб сверкает от пота, лицо перекошено. С хрипом поднимается и опять к стене. Вот упрямец! Успевает чиркнуть горизонтальную черточку, прежде чем третий разряд отшвыривает его вновь.
Глядит на меня снизу. Тяжело дышит. Улыбается. Теперь у него над койкой маленький крестик.
- Эй, ты что… верующий?
Он улыбается шире и рывком садится.
За обедом, хлебая безвкусное месиво, спрашиваю:
- Что ж ты, коли такой верующий, троих замочил?
- Раньше был как все. Слава Богу, что посадили - только здесь я с Ним встретился.
Ясно. Кис злил “вертухаев”, чтоб добиться реакции операторов. Содом пялился в заставку, воображая свою подругу. Гришка вот думает, что с Богом общается. Тоска по настоящему. Каждый справляется с ней, как умеет.
Не слишком ли вычурно? А может, все они - “кукушки”? Пытается начальство ко мне то одного типа, то другого подсадить? Ну давай-давай, я - то уж ничего никому не скажу.
***
Концентрация зла здесь запредельная. Я чувствую, как злоба из соседних камер сочится сквозь стены и душит, давит сердце изнутри и снаружи. Иногда я закрываю глаза, и мне видится, как от нашего астероида растекаются в стороны черные пульсирующие разводы. Звезда зла источает лучи ненависти.
За несколько дней заметил - с Гришкой как-то полегче стало. Уж не программа ли какая действует?
А впрочем, так ли важно - “кукушка” он или настоящий? Если и андроид, то, наверное, сознание его списано с какого-нибудь реального человека? Почему бы не считать, что я общаюсь с этим человеком через матрицу андроида?
Интересно он умеет рассказывать. Про Бога своего, про молитвы. Вообще о жизни. Анекдотов много знает. Армейских.
Научил тут я его в “башню” играть - быстро схватил. Даже, пожалуй, слишком.
Гришка, оказывается, по специальности “диверсант” - за игрой проболтался.
Усмехаюсь:
- Ну, ты как диверсант, что скажешь: можно свалить отсюда? Чисто теоретически?
- Нет, - не колеблясь, уверенно.
И снова выиграл. Масть ему так и прёт. Все же хорошо, что мы решили без “интереса” резаться. Не то худо бы мне пришлось.
Сдаю.
- Значит, так и тухнуть нам в стальной конуре? Среди железяк, копошащихся, словно вши, в этом каменном трупе? Так и жрать переработанный мусор?
Глядя в карты, пожимает плечами.
- На воле люди и похуже живут.
Прищуриваюсь.
- Ни за что не поверю, что ты никогда не хотел сбежать.
Вскидывает взгляд. Глядит долго, с интересом.
- Однажды я мог. Не здесь - на пересылке.
Пауза.
- Ну и?
Отложил карты. С ногами на койку залез. Рассказывать приготовился.
- Когда уже готово все было… в общем, сон мне приснился… особенный. Будто сбежал я. И жизнь прожил в бегах. И неплохо прожил. Но вот подошла она к концу. И представляешь, Локи, вижу я свою жизнь всю-всю зараз, словно на одном листе. Вижу грех, за который сижу. И вижу, что для меня лучше было бы здесь за него отсидеть. А вот сбежал я - и сколько бы потом добра ни сделал, этой зияющей дыры греха не закрыть. Только отсидкой ее закрыть можно было.
- Мутотень какая-то.
- Ну, это я, значит, неправильно объясняю, - поворачивается к иллюминатору, - но тогда очень мне это в душу запало.
- И ты остался?! - Тут уж и я бросаю карты. - Променять свободу на бредовый сон? Брешешь!
Снова он ко мне, глаза в глаза.
- А что свобода? С Христом, - говорит, - я и в тюрьме свободен, а без Него и на воле тюрьма.
- Ну-ну! - усмехаюсь я, а про себя завидую.
Все-таки что-то настоящее здесь чувствуется… Страсть, как завидую! И не сплю следующей ночью, и гляжу на черный силуэт этого чудика. А он тоже не спит. Повернулся ко мне спиной и бормочет что-то себе под нос. И правой рукой все обмахивается, словно комаров отгоняет.
Эх, сюда бы хоть одного комарика! Ну какая-то живность… Пусть бы гудел себе всю ночь… Пусть бы кусал… Эх!
- Локи! Локи! Локи!
Кис, Содом и Гришка водят хоровод вокруг меня. Они срывают с себя ошметки плоти, раскрывая извивающиеся стальные скелеты. Глаза-диоды пылают красным светом.
Они зовут, выкрикивая мое имя. Если отзовусь - превращусь в андроида. Руками зажимаю рот. Только бы ничего не сказать. Только бы…
Челюсти против воли раскрываются.
Крик!
Просыпаюсь в поту.
Сегодня у нас событие - к Гришке пришел священник. Оказывается, можно вызвать себе попа, иногда они облетают астероидные тюрьмы.
Интересный такой. Борода у него. Рыжая. Крест на груди. Одежда черная до пола, вроде халата. Долго они с Гришкой шепчутся, я не подслушиваю, смотрю на звезды в иллюминаторе. Гришка тоже звезды любит. Говорит, мол, это - икона величия Божия.
Священник встает, Гришка кланяется и складывает ладони лодочкой. Сам так и светится. Конечно, ведь это настоящее. Эх, вот бы и мне… Постой-ка… А почему нет? Я вскакиваю.
- Отец!
- Да?
И тут в голове стреляет: “Вот же “кукушка” - поп! Точно! Кому еще арестанты все выложат?” Застываю на полушаге.
- Я… ну… можно вас потом… как-нибудь вызвать?
Рыжий бородач пожимает плечами.
- Направьте запрос на имя начальника. Во время следующего облета вас посетят - я или кто-то другой.
- Спасибо.
- Не за что.
Дверь отходит сторону, выпуская священника в коридор. На душе коричневой накипью оседает досада. Откуда она взялась?
- Ну что ты лыбишься? Чего тебе твой поп наговорил?
- Он знает.
- Что знает?
- Что я не убивал.
У меня челюсть так и отпала. А этот сидит по-турецки и сияет, как солнышко.
- Оговорили меня, Локи. Вот и сел я. А к нему на исповедь настоящий убийца приходил.
- И что теперь?
- Ничего. Так и буду сидеть.
- То есть как? А поп разве не донес?
- Да ты что? Тайна исповеди! Ему нельзя. Но меня и то греет, что хоть кто-то знает: я не убивал. И матери он моей написал анонимно. Здорово-то как! Слава те, Господи!
- Эй, а как же сон тот? Это что, все гон был?
- Да нет, Локи. Есть мне за что сидеть. Другие грехи.
- Какие еще?
- Ну… - запнулся. Глаза опустил, улыбка слезла. - Как-то залетела от меня… подруга одна. А я ей - твои проблемы, пошла вон. Испугался, в общем. Думал, зачем жизнь осложнять? Может, это и не мой ребенок. А она вот… с моста и - все. Нашли через несколько дней… - Опять в стену смотрит. - Мне во сне том… она-то и показывала лист… с моей жизнью.
Тишина. Звездные россыпи за иллюминатором. Гришка на прогулке. Неспокойно. Что-то зреет внутри, как нарыв. Вот-вот прорвется той тайной, что не дает мне покоя уже два года.
И вдруг - словно вспышка в мозгу.
Разве Киса не стали чаще бить током, едва он мне свою методу рассказал? Разве не повысят срок Содому за то, что я спровоцировал его нападение? Разве не разговорил я только что Гришку на новую статью?
Я чувствую, как пальцы немеют. В висках стучит молот.
Не может быть! Нет!
Но разве не станет “кукушка” достовернее, если будет считать себя настоящим человеком?
Голова кругом. А может, все-таки совпадение? Может, вообще никаких “кукушек” нет, а Кис все выдумал?
Зубы впиваются в указательный палец. Боль! Сильнее! До каркаса! Нет!!!
Красные вмятины на месте укуса. Нет, не может быть так просто. Они должны были это предусмотреть. Все физические ощущения.
Как же быть?
Постой-ка! А что там Гришка про молитву бормотал? Если как следует, то почуешь отклик.
Только живой человек почувствует Бога. Железяка-то - нет.
Я сползаю с койки на пол. Меня трясет. Падаю на колени. Взгляд мечется по стене. Вот он - крестик! По лбу стекает холодная капля. Уж я буду как следует! Если я настоящий… Как же начать? Как это делается? Если я настоящий…
Вдох - глубокий, судорожный.
- Господи!
Эдуард Геворкян
ЛАДОНЬ, ОБРАЩЕННАЯ К НЕБУ
Славится мастерами Восточное побережье. Имена великих умельцев, достойных упоминания в годовых записях, прозвучали от степных курганов пограничных окраин до четырех морей, омывающих теплые земли благословенного края. А лучшие из лучших жили в селении Логва, которое насчитывало около тысячи домов в дни процветания, в смутные же переписи не велись.
Кого ни назови - пример для подражания. Мастер Тайшо из Логва был возвышен из деревенского старосты до придворного чина второго советника благодаря своей мудрости. Во времена Второй династии, когда наследные войны разорили край и люди впали в дикость, мастер Гок, как указано в записях, отложил инструменты и взял в руки двузубое копье, чтобы истребить мятежников и вернуть трон законному наследнику. Рядом с трактиром, что близ перевала Цветов, на могильной плите еще можно разобрать надпись, гласящую, что здесь погребен мастер Пагун, отдавший за бесценок родовое имение, чтобы выкупить своего ученика из плена у северных кочевников.
С тех пор свитки годовых книг заполнили не один и не два зала архивных палат, хотя многие записи стали кормом для грызунов во времена смут и волнений. Воинские подвиги забыты, торговые дела в почете, а на улицах мальчишки распевают песенки не о богатырях пограничья, а про удачливых купцов и хитрых посредников между людьми и большеглазыми дьяволами из Фактории. Но все же имя Ганзака из Логва, лучшего мастера молитвенных беседок, знают даже в столице. Люди состоятельные в праздничные месяцы толпились у его ворот, чтобы заказать беседку - поминальную или же свадебную, не отказывал он порой и простолюдинам, когда выпадали свободные дни, ну и чтобы ученики набили руку.
В девятый месяц четвертого года правления под девизом “Спокойствие и достаток” у дверей мастера заказчики простояли бы втуне - Ганзак отбыл на север, и даже староста деревни, выписавший подорожную, не знал, когда он вернется.
Поговаривали, что Ганзак отправился ко Двору, но, как сказано, “люди сегодня скажут одно, завтра другое - верить им или своим глазам?”.
Между тем мастер и впрямь шел в столицу. Его сопровождал подмастерье Идо, вооруженный деревянной палицей с медными шипами. Идо прибыл из провинции Саганья, дабы постичь искусство пилы, рубанка и резца. За два года он в совершенстве овладел пилой, и мастер уже решил, что ученику можно дать первые уроки владения простым рубанком, а лет через шесть подготовить к испытанию. Но Звезды и Небо решили иначе.
Преемником мастера Ганзака должен был стать его внук Отор. Родители Отора пропали во время большого наводнения, и дед взял малыша к себе. С детства Отор тянулся к резцу, а когда ему исполнилось две шестерки, то он вырезал первую молитвенную беседку, хоть и игрушечную, но сработанную по всем канонам и даже тихо звенящую, если выставить ее на сильный ветер. Умения Отора изо дня в день росли, он в считанные месяцы обучался тому, на что другим приходилось тратить годы. “Когда он станет мастером, стружка из-под его резца и то будет на вес серебра”, - с гордостью говаривал Ганзак, как бы случайно показывая поделки внука заказчикам.
Самым молодым из мастеров назвали вскоре Отора, и слава его росла изо дня в день. А потом его пригласили в столицу, и это была высокая честь не только ему, но и роду Ганзака.
***
Дорога в столицу проходила через деревню Фогва, там мастер и подмастерье решили заночевать, потому что идти ночью было опасно. После того как Наследник обратил благосклонный лик к большеглазым дьяволам, на дорогах появились лихие люди, неспокойно стало и в больших городах. Хотя торговлю с чужаками можно было вести только в Фактории и только с высочайшего разрешения считанным лицам, народ все же волновался. Поэтому трактирщик, прежде чем подать вино и овощную закуску, попросил сделать отметку на подорожной у старосты.
- Не тот ли вы мастер Ганзак, который славится молитвенными беседками для нового крыла в Западной столице? - спросил староста, разглядывая подорожную.
- Имя моего мастера известно повсюду, - заявил подмастерье Идо. - Ночь близка, отдых короток, мастеру не пристало тратить время на пустые разговоры.
- Да-да, - вежливо наклонил голову староста, поставил какую-то закорючку на подорожную и вернул ее мастеру. - Кажется, я слышал еще что-то о вашем уважаемом родственнике…
Не отвечая, Ганзак пошел к выходу, а Идо, злобно посмотрев на старосту, поспешил открыть ему дверь.
Ночью, после короткого ужина, когда они укладывались спать, мастер Ганзак все же сделал замечание ученику за невежливый тон в разговоре со старостой. Идо признал свою неправоту, потом он сказал, что готов утром извиниться перед старостой и что он может даже сейчас пойти, разбудить этого достойного человека и принести свои извинения… Бормотание его становилось все тише и неразборчивее, а потом и вовсе стихло, сменившись храпом.
Мастер Ганзак лежал на матраце, набитом свежей соломой, и смотрел в низкий потолок, по которому бегали пятна света от костра во дворе, пробивавшиеся сквозь щели ставен.
С тех пор как появились большеглазые дьяволы, правила и приличия истончились, установления, согласно которым жили испокон веку, дали трещину. Никто не знает, откуда пришли высокие большеглазые чужаки. Одни говорят, что они опустились с неба на огненных птицах, подобно тому, как предки людей в легендарные времена прибыли сюда и поселились в благословенном краю; другие - будто бы чужаки вылезли из-под земли, а потому являются посланниками демонов, с ними же нельзя иметь никакого дела, все одно кончится плохо и себе в убыток. И еще ходят слухи о том, что Наследник благоволит к чужакам не по своей воле, а только по принуждению знатных родов, ищущих выгоды в торговле с большеглазыми. Три шестерки лет тому назад, когда дьяволы впервые объявились среди людей, дело чуть не кончилось мятежом. Тогда всем чужакам повелели не выходить за пределы Фактории, людям же без особого дозволения с ними запретили общаться. Но разве удержишь алчного купца, шустрого городского воришку или любопытствующего бездельника! Вот и наладилась тайная торговля. В обмен на самоцветы и черную смолистую глину, которую добывали в карьерах для лекарей и алхимиков, чужаки расплачивались хорошим серебром, отлитым в виде плоских кружков. Серебро это немедленно переливали в обычные денежные слитки, потому что за хранение таких кружков могли отрезать уши.
Один такой кругляш Ганзаку показал Сокан, его дальний родственник, который служил при дворе в охране. Как-то наведавшись в гости во время отпуска и хорошенько выпив вина, Сокан рассказал, что несколько лет назад ученые после долгих бесед с чужаками составили секретный доклад, в котором призывали Наследника всех большеглазых дьяволов перебить, а тех, кто с ними общался, сослать на поселение в горы или в пограничные войска. Наследник, однако, решил иначе - огненное копье, что подарили ему чужаки, перевесило секретный доклад.
Утром мастер и ученик перекусили холодным мясом с острой приправой и двинулись в путь. Вблизи от местечка Бангва, известного своим просяным вином, им пришлось остановиться у заставы.
- Дальше одним идти нельзя, - сказал начальник стражи, проверив подорожную. - Подойдут еще путники, торговые люди, тогда я дам охранников, чтобы провели вас к следующей заставе. На перевале Благоуханной Рощи шалят разбойники, так что вышел приказ собирать всех в караваны и выделять охрану. Пока можете отдохнуть в трактире моего зятя. Трактир сразу же за оградой заставы, и там целых три молитвенных беседки.
- Какие еще днем разбойники! - закричал Идо, воинственно размахивая палицей. - Наверное, ты сговорился со своим зятем и нарочно задерживаешь путников, чтобы подзаработать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Темнота. Отбой. Содом храпит. Вновь задумчивые белые россыпи на иссиня-черной пустоте. Наконец-то выключилась эта лживая городская химера! Ненавижу! Все настоящие дни, утра и вечера остались в прошлой жизни. Теперь под покровом вечной ночи мы бесконечно падаем в звездную бездну. И все.
Тяжело, когда поговорить не с кем.
Память - незаживающая рана. Неотвязная и мучительная, как зубная боль - все саднит, ноет и точит, как червь, доводя до исступления.
Сегодня Содома отселили. Мы повздорили из-за проклятой заставки. Сжал он кулаки, на меня бросился, да так и растянулся на полу - с парализующей стрелой в шее. Программа-смотритель свое дело знает.
Когда стальные санитары выносили размякшего здоровяка, с тоской подумалось, что, наверное, Содом все-таки был настоящим. Ладно. Может, со следующим повезет больше.
Я лежу один и слушаю тишину. Снова звезды за окном. Но уже ясно - тайна и сегодня ускользнет от меня.
Следующий, как зашел, сразу с порога:
- Григорий. Осужден за тройное убийство.
Во как! Сразу на откровенность вызывает? Присматриваюсь. Высокий, стройный, молодой. Выправка будто военная. Черты лица правильные до жути. Глаза синие, волосы светлые. Ни дать, ни взять - манекен!
Бросив узелок на койку, он первым делом оторвал пуговицу и ну давай скрести по стене. А ему - тут же разрядом по руке. С грохотом валится на пол. Ага, а ты думал, почему здесь других надписей нет? Но нет, гляди-ка, поднимается и снова к стене, доводит вертикальную полосу. И снова молния с низкого потолка, и снова он летит на пол. Лоб сверкает от пота, лицо перекошено. С хрипом поднимается и опять к стене. Вот упрямец! Успевает чиркнуть горизонтальную черточку, прежде чем третий разряд отшвыривает его вновь.
Глядит на меня снизу. Тяжело дышит. Улыбается. Теперь у него над койкой маленький крестик.
- Эй, ты что… верующий?
Он улыбается шире и рывком садится.
За обедом, хлебая безвкусное месиво, спрашиваю:
- Что ж ты, коли такой верующий, троих замочил?
- Раньше был как все. Слава Богу, что посадили - только здесь я с Ним встретился.
Ясно. Кис злил “вертухаев”, чтоб добиться реакции операторов. Содом пялился в заставку, воображая свою подругу. Гришка вот думает, что с Богом общается. Тоска по настоящему. Каждый справляется с ней, как умеет.
Не слишком ли вычурно? А может, все они - “кукушки”? Пытается начальство ко мне то одного типа, то другого подсадить? Ну давай-давай, я - то уж ничего никому не скажу.
***
Концентрация зла здесь запредельная. Я чувствую, как злоба из соседних камер сочится сквозь стены и душит, давит сердце изнутри и снаружи. Иногда я закрываю глаза, и мне видится, как от нашего астероида растекаются в стороны черные пульсирующие разводы. Звезда зла источает лучи ненависти.
За несколько дней заметил - с Гришкой как-то полегче стало. Уж не программа ли какая действует?
А впрочем, так ли важно - “кукушка” он или настоящий? Если и андроид, то, наверное, сознание его списано с какого-нибудь реального человека? Почему бы не считать, что я общаюсь с этим человеком через матрицу андроида?
Интересно он умеет рассказывать. Про Бога своего, про молитвы. Вообще о жизни. Анекдотов много знает. Армейских.
Научил тут я его в “башню” играть - быстро схватил. Даже, пожалуй, слишком.
Гришка, оказывается, по специальности “диверсант” - за игрой проболтался.
Усмехаюсь:
- Ну, ты как диверсант, что скажешь: можно свалить отсюда? Чисто теоретически?
- Нет, - не колеблясь, уверенно.
И снова выиграл. Масть ему так и прёт. Все же хорошо, что мы решили без “интереса” резаться. Не то худо бы мне пришлось.
Сдаю.
- Значит, так и тухнуть нам в стальной конуре? Среди железяк, копошащихся, словно вши, в этом каменном трупе? Так и жрать переработанный мусор?
Глядя в карты, пожимает плечами.
- На воле люди и похуже живут.
Прищуриваюсь.
- Ни за что не поверю, что ты никогда не хотел сбежать.
Вскидывает взгляд. Глядит долго, с интересом.
- Однажды я мог. Не здесь - на пересылке.
Пауза.
- Ну и?
Отложил карты. С ногами на койку залез. Рассказывать приготовился.
- Когда уже готово все было… в общем, сон мне приснился… особенный. Будто сбежал я. И жизнь прожил в бегах. И неплохо прожил. Но вот подошла она к концу. И представляешь, Локи, вижу я свою жизнь всю-всю зараз, словно на одном листе. Вижу грех, за который сижу. И вижу, что для меня лучше было бы здесь за него отсидеть. А вот сбежал я - и сколько бы потом добра ни сделал, этой зияющей дыры греха не закрыть. Только отсидкой ее закрыть можно было.
- Мутотень какая-то.
- Ну, это я, значит, неправильно объясняю, - поворачивается к иллюминатору, - но тогда очень мне это в душу запало.
- И ты остался?! - Тут уж и я бросаю карты. - Променять свободу на бредовый сон? Брешешь!
Снова он ко мне, глаза в глаза.
- А что свобода? С Христом, - говорит, - я и в тюрьме свободен, а без Него и на воле тюрьма.
- Ну-ну! - усмехаюсь я, а про себя завидую.
Все-таки что-то настоящее здесь чувствуется… Страсть, как завидую! И не сплю следующей ночью, и гляжу на черный силуэт этого чудика. А он тоже не спит. Повернулся ко мне спиной и бормочет что-то себе под нос. И правой рукой все обмахивается, словно комаров отгоняет.
Эх, сюда бы хоть одного комарика! Ну какая-то живность… Пусть бы гудел себе всю ночь… Пусть бы кусал… Эх!
- Локи! Локи! Локи!
Кис, Содом и Гришка водят хоровод вокруг меня. Они срывают с себя ошметки плоти, раскрывая извивающиеся стальные скелеты. Глаза-диоды пылают красным светом.
Они зовут, выкрикивая мое имя. Если отзовусь - превращусь в андроида. Руками зажимаю рот. Только бы ничего не сказать. Только бы…
Челюсти против воли раскрываются.
Крик!
Просыпаюсь в поту.
Сегодня у нас событие - к Гришке пришел священник. Оказывается, можно вызвать себе попа, иногда они облетают астероидные тюрьмы.
Интересный такой. Борода у него. Рыжая. Крест на груди. Одежда черная до пола, вроде халата. Долго они с Гришкой шепчутся, я не подслушиваю, смотрю на звезды в иллюминаторе. Гришка тоже звезды любит. Говорит, мол, это - икона величия Божия.
Священник встает, Гришка кланяется и складывает ладони лодочкой. Сам так и светится. Конечно, ведь это настоящее. Эх, вот бы и мне… Постой-ка… А почему нет? Я вскакиваю.
- Отец!
- Да?
И тут в голове стреляет: “Вот же “кукушка” - поп! Точно! Кому еще арестанты все выложат?” Застываю на полушаге.
- Я… ну… можно вас потом… как-нибудь вызвать?
Рыжий бородач пожимает плечами.
- Направьте запрос на имя начальника. Во время следующего облета вас посетят - я или кто-то другой.
- Спасибо.
- Не за что.
Дверь отходит сторону, выпуская священника в коридор. На душе коричневой накипью оседает досада. Откуда она взялась?
- Ну что ты лыбишься? Чего тебе твой поп наговорил?
- Он знает.
- Что знает?
- Что я не убивал.
У меня челюсть так и отпала. А этот сидит по-турецки и сияет, как солнышко.
- Оговорили меня, Локи. Вот и сел я. А к нему на исповедь настоящий убийца приходил.
- И что теперь?
- Ничего. Так и буду сидеть.
- То есть как? А поп разве не донес?
- Да ты что? Тайна исповеди! Ему нельзя. Но меня и то греет, что хоть кто-то знает: я не убивал. И матери он моей написал анонимно. Здорово-то как! Слава те, Господи!
- Эй, а как же сон тот? Это что, все гон был?
- Да нет, Локи. Есть мне за что сидеть. Другие грехи.
- Какие еще?
- Ну… - запнулся. Глаза опустил, улыбка слезла. - Как-то залетела от меня… подруга одна. А я ей - твои проблемы, пошла вон. Испугался, в общем. Думал, зачем жизнь осложнять? Может, это и не мой ребенок. А она вот… с моста и - все. Нашли через несколько дней… - Опять в стену смотрит. - Мне во сне том… она-то и показывала лист… с моей жизнью.
Тишина. Звездные россыпи за иллюминатором. Гришка на прогулке. Неспокойно. Что-то зреет внутри, как нарыв. Вот-вот прорвется той тайной, что не дает мне покоя уже два года.
И вдруг - словно вспышка в мозгу.
Разве Киса не стали чаще бить током, едва он мне свою методу рассказал? Разве не повысят срок Содому за то, что я спровоцировал его нападение? Разве не разговорил я только что Гришку на новую статью?
Я чувствую, как пальцы немеют. В висках стучит молот.
Не может быть! Нет!
Но разве не станет “кукушка” достовернее, если будет считать себя настоящим человеком?
Голова кругом. А может, все-таки совпадение? Может, вообще никаких “кукушек” нет, а Кис все выдумал?
Зубы впиваются в указательный палец. Боль! Сильнее! До каркаса! Нет!!!
Красные вмятины на месте укуса. Нет, не может быть так просто. Они должны были это предусмотреть. Все физические ощущения.
Как же быть?
Постой-ка! А что там Гришка про молитву бормотал? Если как следует, то почуешь отклик.
Только живой человек почувствует Бога. Железяка-то - нет.
Я сползаю с койки на пол. Меня трясет. Падаю на колени. Взгляд мечется по стене. Вот он - крестик! По лбу стекает холодная капля. Уж я буду как следует! Если я настоящий… Как же начать? Как это делается? Если я настоящий…
Вдох - глубокий, судорожный.
- Господи!
Эдуард Геворкян
ЛАДОНЬ, ОБРАЩЕННАЯ К НЕБУ
Славится мастерами Восточное побережье. Имена великих умельцев, достойных упоминания в годовых записях, прозвучали от степных курганов пограничных окраин до четырех морей, омывающих теплые земли благословенного края. А лучшие из лучших жили в селении Логва, которое насчитывало около тысячи домов в дни процветания, в смутные же переписи не велись.
Кого ни назови - пример для подражания. Мастер Тайшо из Логва был возвышен из деревенского старосты до придворного чина второго советника благодаря своей мудрости. Во времена Второй династии, когда наследные войны разорили край и люди впали в дикость, мастер Гок, как указано в записях, отложил инструменты и взял в руки двузубое копье, чтобы истребить мятежников и вернуть трон законному наследнику. Рядом с трактиром, что близ перевала Цветов, на могильной плите еще можно разобрать надпись, гласящую, что здесь погребен мастер Пагун, отдавший за бесценок родовое имение, чтобы выкупить своего ученика из плена у северных кочевников.
С тех пор свитки годовых книг заполнили не один и не два зала архивных палат, хотя многие записи стали кормом для грызунов во времена смут и волнений. Воинские подвиги забыты, торговые дела в почете, а на улицах мальчишки распевают песенки не о богатырях пограничья, а про удачливых купцов и хитрых посредников между людьми и большеглазыми дьяволами из Фактории. Но все же имя Ганзака из Логва, лучшего мастера молитвенных беседок, знают даже в столице. Люди состоятельные в праздничные месяцы толпились у его ворот, чтобы заказать беседку - поминальную или же свадебную, не отказывал он порой и простолюдинам, когда выпадали свободные дни, ну и чтобы ученики набили руку.
В девятый месяц четвертого года правления под девизом “Спокойствие и достаток” у дверей мастера заказчики простояли бы втуне - Ганзак отбыл на север, и даже староста деревни, выписавший подорожную, не знал, когда он вернется.
Поговаривали, что Ганзак отправился ко Двору, но, как сказано, “люди сегодня скажут одно, завтра другое - верить им или своим глазам?”.
Между тем мастер и впрямь шел в столицу. Его сопровождал подмастерье Идо, вооруженный деревянной палицей с медными шипами. Идо прибыл из провинции Саганья, дабы постичь искусство пилы, рубанка и резца. За два года он в совершенстве овладел пилой, и мастер уже решил, что ученику можно дать первые уроки владения простым рубанком, а лет через шесть подготовить к испытанию. Но Звезды и Небо решили иначе.
Преемником мастера Ганзака должен был стать его внук Отор. Родители Отора пропали во время большого наводнения, и дед взял малыша к себе. С детства Отор тянулся к резцу, а когда ему исполнилось две шестерки, то он вырезал первую молитвенную беседку, хоть и игрушечную, но сработанную по всем канонам и даже тихо звенящую, если выставить ее на сильный ветер. Умения Отора изо дня в день росли, он в считанные месяцы обучался тому, на что другим приходилось тратить годы. “Когда он станет мастером, стружка из-под его резца и то будет на вес серебра”, - с гордостью говаривал Ганзак, как бы случайно показывая поделки внука заказчикам.
Самым молодым из мастеров назвали вскоре Отора, и слава его росла изо дня в день. А потом его пригласили в столицу, и это была высокая честь не только ему, но и роду Ганзака.
***
Дорога в столицу проходила через деревню Фогва, там мастер и подмастерье решили заночевать, потому что идти ночью было опасно. После того как Наследник обратил благосклонный лик к большеглазым дьяволам, на дорогах появились лихие люди, неспокойно стало и в больших городах. Хотя торговлю с чужаками можно было вести только в Фактории и только с высочайшего разрешения считанным лицам, народ все же волновался. Поэтому трактирщик, прежде чем подать вино и овощную закуску, попросил сделать отметку на подорожной у старосты.
- Не тот ли вы мастер Ганзак, который славится молитвенными беседками для нового крыла в Западной столице? - спросил староста, разглядывая подорожную.
- Имя моего мастера известно повсюду, - заявил подмастерье Идо. - Ночь близка, отдых короток, мастеру не пристало тратить время на пустые разговоры.
- Да-да, - вежливо наклонил голову староста, поставил какую-то закорючку на подорожную и вернул ее мастеру. - Кажется, я слышал еще что-то о вашем уважаемом родственнике…
Не отвечая, Ганзак пошел к выходу, а Идо, злобно посмотрев на старосту, поспешил открыть ему дверь.
Ночью, после короткого ужина, когда они укладывались спать, мастер Ганзак все же сделал замечание ученику за невежливый тон в разговоре со старостой. Идо признал свою неправоту, потом он сказал, что готов утром извиниться перед старостой и что он может даже сейчас пойти, разбудить этого достойного человека и принести свои извинения… Бормотание его становилось все тише и неразборчивее, а потом и вовсе стихло, сменившись храпом.
Мастер Ганзак лежал на матраце, набитом свежей соломой, и смотрел в низкий потолок, по которому бегали пятна света от костра во дворе, пробивавшиеся сквозь щели ставен.
С тех пор как появились большеглазые дьяволы, правила и приличия истончились, установления, согласно которым жили испокон веку, дали трещину. Никто не знает, откуда пришли высокие большеглазые чужаки. Одни говорят, что они опустились с неба на огненных птицах, подобно тому, как предки людей в легендарные времена прибыли сюда и поселились в благословенном краю; другие - будто бы чужаки вылезли из-под земли, а потому являются посланниками демонов, с ними же нельзя иметь никакого дела, все одно кончится плохо и себе в убыток. И еще ходят слухи о том, что Наследник благоволит к чужакам не по своей воле, а только по принуждению знатных родов, ищущих выгоды в торговле с большеглазыми. Три шестерки лет тому назад, когда дьяволы впервые объявились среди людей, дело чуть не кончилось мятежом. Тогда всем чужакам повелели не выходить за пределы Фактории, людям же без особого дозволения с ними запретили общаться. Но разве удержишь алчного купца, шустрого городского воришку или любопытствующего бездельника! Вот и наладилась тайная торговля. В обмен на самоцветы и черную смолистую глину, которую добывали в карьерах для лекарей и алхимиков, чужаки расплачивались хорошим серебром, отлитым в виде плоских кружков. Серебро это немедленно переливали в обычные денежные слитки, потому что за хранение таких кружков могли отрезать уши.
Один такой кругляш Ганзаку показал Сокан, его дальний родственник, который служил при дворе в охране. Как-то наведавшись в гости во время отпуска и хорошенько выпив вина, Сокан рассказал, что несколько лет назад ученые после долгих бесед с чужаками составили секретный доклад, в котором призывали Наследника всех большеглазых дьяволов перебить, а тех, кто с ними общался, сослать на поселение в горы или в пограничные войска. Наследник, однако, решил иначе - огненное копье, что подарили ему чужаки, перевесило секретный доклад.
Утром мастер и ученик перекусили холодным мясом с острой приправой и двинулись в путь. Вблизи от местечка Бангва, известного своим просяным вином, им пришлось остановиться у заставы.
- Дальше одним идти нельзя, - сказал начальник стражи, проверив подорожную. - Подойдут еще путники, торговые люди, тогда я дам охранников, чтобы провели вас к следующей заставе. На перевале Благоуханной Рощи шалят разбойники, так что вышел приказ собирать всех в караваны и выделять охрану. Пока можете отдохнуть в трактире моего зятя. Трактир сразу же за оградой заставы, и там целых три молитвенных беседки.
- Какие еще днем разбойники! - закричал Идо, воинственно размахивая палицей. - Наверное, ты сговорился со своим зятем и нарочно задерживаешь путников, чтобы подзаработать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46