Серебро реки истончилось. Карлик стоял на каменистом ложе реки и смотрел на струящийся над ним поток. Мне стало страшно. Я представил, как масса воды рушится на маленькое божество, погребая под собой мою надежду на спасение. «Поверь» — сказал Хрон
, не глядя в мою сторону. — «Без веры трудно жить, и горько умирать». А я стоял истуканом, и смотрел на исчезающую в вышине реку, превратившуюся сначала в тонкий ручей, а затем в россыпь камней, висящих в темном небе.
Дракон взвыл, приказывая мне бежать. Я и сам уже слышал приближающийся рев селевого потока, наполнивший от края до края узкое ущелье.
«Вот так всегда», — произнес Хрон
, — «творишь чудеса, а потом отдача мучит». Карлик, прощаясь, помахал ручонкой и истаял в воздухе. Я со всех ног, насколько позволял истощенный организм, кинулся через опустевшее русло реки и начал из последних сил, задыхаясь и спотыкаясь, карабкаться вверх по склону каньона. Поток, тащащий камни, песок и огромные валуны вперемежку с грязью, пронесся по лощине и, ударившись об изгиб русла, в край скалы, под которой я валялся между смертью и жизнью, промчался вниз, спрыгнув с гранитной ступени, оставив после себя болото из грязи и крошева льда.
***
Дракон ел меня поедом. Адские муки голодных обмороков. Сбитые в кровь колени и локти. Обмороженных рук я не чувствовал. Облачка пара, вырывающиеся из моего измученного нутра, были единственным напоминанием о том, что я еще жив. Ради чего все это? Дракон уже не приказывал, а слезно просил — не умирай, дотяни вон до того снежника, вон до того покрытого мхом валуна. Я делал еще несколько шагов и валился без сил на склон, больно ударяясь о камни.
Горы. Хаос. Смерть. Проклятая сила тяготения. Налитую свинцом ногу надо поднять, превозмогая боль. Затем поставить на предательски скользкую плоскость камня. Все внимание сосредоточено на этом простом движении. Тысячи тысяч движений. Короткий отдых, балансируя на краю пропасти. Я оглянулся. Сквозь муть подбирающейся агонии, предвестницы смерти, я увидел каньон, покрытый сверху пеленой облачности, увидел стелющийся по долине, сжатой с двух сторон скалами, туман, окутавший отроги хребта, который я пытался одолеть.
Я хрипло расхохотался. Путь, пройденный мной за ночь и день, исчезающий в надвигающихся сумерках, был только малой частью того, что мне предстояло пройти. И это был первый перевал. Я не доживу до второго. Дракон молчал. Похоже, он поставил на мне крест. Из этого хлама, мешка с переломанными костями, ничего не выйдет. Я чувствовал, что он бросил меня лечить. Яд из месива отмирающих тканей медленно отравлял мой организм. В голове звучал погребальный звон, шум от потока загустевшей на морозе крови. Опустившись на колени, я уткнулся в покрытый тонким слоем жесткого, замерзшего снега склон и заплакал, провожая себя в путь, в ту призрачную долину, откуда нет возврата. Жалко, что жизнь заканчивается так нелепо. Обидно, что она потрачена на все, что угодно, кроме самой жизни. Дракон хранил безмолвие. Я позвал его, но он не откликнулся. Судя по всему, он уполз в пещеру с каменным садом воспоминаний и завалил изнутри вход в нее. Если бы раругг
помог мне, если бы у него нашлось заклинание, вернувшее меня к жизни. Но нет. Скоро меня не станет. И дракон уйдет со мной в мир, наполненный тенями. Мир, в котором все иначе. Мир, имя которому — смерть.

Круг пятый
Ангелы не свистят. В крайнем случае, они поют или трубят в свои дурацкие дудки. Но обычно, они громогласно оповещают всех выживших в этом безумном мире о конце света. Этим важным и нужным делом занимаются серафимы, достигшие просветления. Мне, как назло, попался сумасшедший архангел-переросток, испускающий ослепительно белый свет и поднявший крыльями такой ветер, что меня чуть не снесло вниз, в долину.
Во мне поднялась из неведомых глубин злость. Какого дьявола мне не дают спокойно умереть? Какого лешего я обмороженными руками, задыхаясь от поднятой снежной пыли, смешанной с мелкими камушками и лишайником, судорожно пытаюсь удержаться на краю обледенелой скалы? Я не хочу быть размазанным по камням после сотен метров падения! Я просто хочу насмерть замерзнуть. Если этот летун по мою душу — вряд ли он получит ее без боя.
Дракон мне стал не нужен. Моей ненависти хватило для того, чтобы я, вопреки подбирающейся исподтишка смерти, начал действовать. Жестокость к себе и ненависть к людям. Тем паче к ангелам — бывшим человекам. Только более успешным, чем мы. В райском тепле, на перине облаков, среди благодати, почему же не быть добрым? Попробуй сохранить сердечность здесь, в аду, среди людей...
Дракон был потрясен, наблюдая, как я рывком вынырнул из-за края пропасти и, издавая полузвериный рев, пошел вверх, навстречу слепящему ветру.
Откуда берутся силы у человека в моменты, когда, кажется, что ничего уже нельзя сделать? Дракон однажды сознался в том, что мерцание происходит помимо его воли. Я был очень удивлен этим признанием. Дракон понял мое молчание по-своему и начал оправдываться, говоря о том, что для мерцания необходимо определенное состояние, граничное к полному краху. Шок, агония или что-то такое же сопредельное, несовместимое с жизнью. Или существованием. Кому как нравится называть то, чем мы занимаемся, вытесняя объем воздуха, пока живы и еще не сгнили в земле.
Ужас смерти дает энергию для мерцания. В обычной обстановке, сибаритствуя на кушетке и смотря телевизор, ловя краем уха бормотание диктора и наслаждаясь жизнью, мерцать не будешь. Тебе не позволят это сделать. Кто? Твои боги, которых ты не замечаешь.
Но когда ты в смертельной опасности, время самому стать богом. Я стал им.
***
Смерть. В мерцании она выглядит по-другому. Как просто, оказывается, увидеть изнанку мира. Всего-то нужно умереть на мгновение. Я был прав, когда чувствовал в кабине истребителя близость смерти. Нужно умереть и родиться заново. И так до тех пор, пока не уйдешь с траектории летящих в тебя стрел судьбы. Мерцать.
Умирать, чтобы спастись. Погибнуть, чтобы воскреснуть. Смотреть, как разгорается рассвет Большого взрыва, породившего вселенную, и наблюдать, как тонут в болоте энтропии последние лучи красных гигантов. Кружение светил и омуты черных дыр. Душа летит сквозь марево межзвездного газа, увлекая за собой тело, которое должно приземлиться в другой точке пространства.
Перевал, до которого я никогда бы не дошел, мгновенно приблизился. Свист и мерный рокот остались позади. Я почувствовал слабость и головокружение. Пришлось опуститься на каменную осыпь и потерять драгоценные секунды из-за банального обморока. Когда я открыл глаза, то увидел, что надо мной и чуть в стороне, вперив в меня ослепительный луч света, висит вертолет. Сил мерцать уже не осталось, поэтому я просто лежал и смотрел, как от размазанного диска винта разносится вихрь снежинок. Что-то темное выпало из чрева вертолета и медленно двинулось в мою сторону. Для человека оно было слишком маленьким, для врага — пугливым. Только когда в мою сторону дунул ветер, и до человека осталось несколько шагов, до меня донесся приторный запах копченых леммингов и паленой звериной шерсти. Я отпрянул, но крепкая ручонка удержала, и скрипучий голосок спросил: «Идти можешь?» Черт! Опять Хрон
: всюду, везде, в любой сезон, днем и ночью. «От тебя нет спасения, — прошептал я спекшимися губами. — Что ты пристал ко мне, как банный лист?!»
«Сам ты это слово!» — сказал карлик и, ухватив меня за ворот комбинезона, потащил по камням, ничуть не беспокоясь о моих переломах, не обращая внимания на трехэтажную ругань и стоны, которыми я пытался его утихомирить. Покряхтывая, подсадил в тесную кабину, вывихнув мне предплечье и оставив на спине длинную ссадину от болта неудачно торчащего в пороге.
«Привет, Виктор, — сказал пилот, и я узнал голос Никиты. — Нам нужна твоя помощь».
Я не стерпел и выматерился
.
***
Летели в полной темноте, Никита погасил прожектор и включил прибор ночного видения. В седло перевала сквозь просвет в облаках ударил луч лазера — работала вражеская спутниковая группировка, уничтожавшая в автоматическом режиме все крупные цели, маячившие на одном месте дольше положенного и попавшие в кадр системе наведения на предыдущем витке спутника-шпиона. Нам повезло, в тот памятный день была плохая погода. Нас не спалили, а разбомбили ракетами-ищейками. Быть сожженным небесным огнем — это, наверное, почетно, но не оригинально. До людей спутники пока еще не добрались, и это радовало. Карлик забрался за сиденья и пытался изобразить дикий страх аборигена, боящегося техники пуще смерти. По-моему, он переигрывал.
Местное население кроме вертолетов и моторных лодок ничем больше и не пользовалось. Так что можно было не притворяться. Судя по настороженным взглядам Никиты, он не верил маленькому клоуну, одетому в звериные шкуры, и пытался все время держать его под наблюдением.
Чудное это мерцающее божество по имени Хрон
. Все знает и ни о чем не ведает. Везде побывало и ничего не видело. Шпионит за всеми, и никому не нужно. И все поголовно пытаются его убить. Замерцаешь тут с горя.
***
«Хорошего человека должно быть много, — Хрон
поерзал, устраиваясь удобнее за сиденьем, и зашептал мне на ухо. — А времени всегда мало. Мне бы чего-нибудь вкусного...»
«Отстань», — сказал я. Мне на самом деле было не до него — я занимался самолечением. Правда, врачеванием это можно было назвать с большой натяжкой. Я пытался найти хоть какие-нибудь крохи радиации, которой здесь было чертовски мало. Герметичная кабина вертолета почти не пропускала гамма-лучи, поэтому мое лечение затягивалось. Никита вел вертолет окольными путями, пытаясь сбить систему слежения спутников. Кажется, ему это удалось.
Лучи лазеров, падающие с затянутого облаками неба, бесшумно и смертоносно вспыхивали в отдалении, но мы уже далеко отлетели от перевала, поэтому беспокоиться было незачем. Я попросил Никиту найти пятно радиации и зависнуть на безопасном от него расстоянии. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего, но молча выполнил приказ.
***
Хрон
увязался за мной, и его бесконечные « а почему» и «зачем» вывели меня из равновесия. Я послал его обратно к вертолету и шагнул в потрескивающий смерзшийся след пепла, просыпавшегося недавно с неба. Дракон испуганно увещевал меня, но я упрямо стоял посреди умирающей тайги, пока мне не стало дурно. Цель моего опасного путешествия была проста — накормить дракона. Он это понял и принял мой дар с пониманием, но без благодарности. Это ему претило. Мне было все равно. Я хотел выжить и все-таки начать поиск сверхоружия. Что-то я снова становлюсь излишне рациональным, подумал я и побрел обратно, подыскивая сугроб, чтобы почистится и не занести заразу в кабину.
«Сколько можно издеваться над организмом? — обеспокоено спросил меня Хрон
, когда я светящийся на приборах, как цель, достойная уничтожения, появился перед вертолетом. — Ты нужен нам в добром здравии и уме. Что ты
гусарствуешь
?! Тут на расстоянии в тысячу километров не встретишь барышни, достойной подвига».
«Ох, обманываешь ты меня! — сказал я, самостоятельно залезая в кабину вертолета. — А как же Александра?!»
Никита надел респиратор и погнал вертолет сквозь ночь в одном только ему известном направлении, петляя среди каньонов, выныривая из-за отрогов горных вершин, чуть видных на фоне темного неба. Ущербный диск луны залил призрачным светом осыпи камней, скалы и снежники, покрывшие бледной тенью ледники.
Все молчали. Я не посмел спросить Никиту об Александре. Видимо случилось что-то ужасное. Сгорбленный силуэт пилота и его неразговорчивость, погруженность в переживания, которыми он не хотел делиться, показались мне немного странными. Либо меня втягивают в какую-то игру, либо все на самом деле ужаснее, чем я думал.
Вертолет, перевалив через горную гряду, опустился на поляне, выходящей одним краем на берег узкого горного озера.
«Идеальная ВПП, — сказал я, рассматривая неприступные обрывы и конусы лавин, спускающиеся со склонов гор на лед озера. — Только толщина льда не позволит взлететь. Утонешь».
Никита накрыл вертолет маскировочной сеткой, привязанной к высоким шестам, превратившей машину в несуразное сооружение с нелепыми обводами. Затем взял фонарь и повел нас в глубь низкорослого ельника, где стояла по крышу занесенная снегом избушка. Я оклемался настолько, что довольно-таки бодро шагал за пилотом. Еще раз пришлось вываляться в снегу, чтобы избавится хотя бы ненамного от остатков радиоактивной пыли на одежде. Хрон
отстал и болтался где-то сзади, чертыхаясь из-за глубокого снега. Еле заметная тропка привела нас к крыше занесенной пургой хибары, и через слуховое окно мы забрались внутрь, спустившись в избушку по безбожно скрипящей лесенке.
Запах внутри стоял нежилой. По стенам были развешаны остроги и истлевшие, спутанные сети. Избушка в прошлом, наверное, служила пристанищем браконьеров. Никита зажег бензиновую горелку и поставил растапливаться снег для чая. Почему-то эти простые действия меня очень взволновали. Я так давно не встречал людей, так долго моим собеседником был только дракон и бездушный истребитель, что я растерялся и не знал о чем говорить. Хрон
откопал в углу ящик с тушенкой, и чавканье божества было громче, чем ровное гудение примуса.
Никита сел на широкую скамью, откинулся на бревенчатую стену из неошкуренных
бревен и закрыл глаза. Через минуту он заговорил. Я слушал его неторопливый рассказ, и в душе от этой безыскусной истории закипало негодование.
***
Когда беда, эта гнусная старуха, приходит к другим, то кажется, что это касается только их. Что несчастье бродит рядом, гнет и ломает людей, словно хворост. Но с тобой, таким удачливым и хитрым никогда ничего плохого просто не может произойти. Блаженны и слепы люди, уверовавшие в свою счастливую звезду. Ведь имя ей — Полынь...
***
В то время как ущелье с нашими истребителями утюжили крылатые ракеты, Никита возвращался, раздобыв для меня и сестры лекарства в разоренном поселке.
Я спросил, где находится поселок. Никита долго молчал, сжимая и разжимая кулаки. Потом глухим голосом сказал, что поселка уже нет. Меня испугал безумный в свете фонаря блеск его глаз, и больше я ни о чем не спрашивал.
Как только они перешли реку, сразу же забыли о моем существовании. Я ожидал, что так и будет, но все равно это признание меня покоробило. Никитин дракон куда-то исчез, и пилот чувствовал себя превосходно. Я слышал, что среди драконов есть вампиры, но передо мной сидел человек, который испытал это на своей шкуре. Безумие его вроде бы прошло, но мысли не стали связными. Он перескакивал с пятого на десятое, и иногда его бормотанье было трудно разобрать. Но я терпеливо слушал.
Нелепая авиакатастрофа, выкатившийся за пределы полосы лайнер, рано сделала их сиротами. В момент крушения к ним и подселились раругги
. Птахи, как презрительно назвал их Никита. Мой дракон аж закряхтел от этого прозвища, но я быстро заткнул ему пасть.
Александра была старше Никиты на три года, поэтому так сложилось, что она заменила ему родителей. Меня эта история совсем не тронула. Я тоже рано потерял близких, но это был не несчастный случай, а теракт. Дракон спас меня тогда в первый раз. Я не люблю вспоминать тот год. Год змеи.
Мне было тоскливо слушать пересказ чужой жизни, наполненной бедами и горечью, поэтому я мягко вернул нить разговора к недавним событиям.
Никита отсиживался на перевале, наблюдая, как нас бомбят. Он видел, что от самолета, в котором находился его раругг
, остался один пылающий остов, и порадовался, представив, что дракон перед смертью хоть немного согрелся. Я возразил: драконы не умирают, их души переселяются в камни. Никита хмыкнул, не поверив мне, и продолжил.
Удостоверившись, что с сестрой все в порядке, что она не получила ни царапины, он пошел разыскивать меня. Как я выжил, засыпанный обломками и частями неразорвавшейся ракеты, он до сих пор не понимает. Но, остановив кровь и оказав мне первую помощь, он вернулся к сестре, которая на удивленье быстро выздоровела. Я заметил: еще бы, ведь на нее действовали драконьи чары. Никита горестно вздохнул, и сказал, что лучше бы она умерла. Затем окрысился на меня: это ты не дал ей умереть! Черт, кажется, его безумие опять возвращалось. Я уже начал подыскивать взглядом веревку, чтобы связать неуемного психа, но он успокоился и, тяжело дыша, продолжил.
После того как они с сестрой поднялись на перевал, их накрыло облаком. Поэтому спускались они не там, где надо, и он, неудачно ступив на скользкий камень, подвернул ногу. Александра вызвалась сходить в поселок и, если удастся, то вызвать помощь.
Мы с Никитой оказались в схожей ситуации. Только у меня был дракон-хранитель, а у него нет. Стало быть, ему было намного хуже. К вечеру Александра не вернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11