.. Но есть, черт возьми, над чем работать, от чего оттолкнуться!..
-Бросил, - он махнул рукой, - неинтересно, ни то ни се... пустые какие-то вещи.
- Я бы купил их. Двести за три, больше не могу.
Хотя покупать не хотел, решил ему помочь. Неплохая живопись... научился чему-то, но сколько потерял по пути... Живого состояния больше нет!.. Примитивисты, которые учились, писали потом средние работы.
Он обрадовался.
-Теперь на крышу хватит! Мне главное - крыша, на днях привезут, сразу и расплачусь. Заказал без красот, не до жиру - дерево и жесть.
Что я мог сказать... Настроение мерзкое. Среди поля, на краю болота башня, в ней картинки, не нужные никому... Нет, не верну ничего!..
-У вас долги?
Он вздохнул:
-Выше головы, смотри, какую махину отгрохал... Знаешь, давай перейдем на "ты", легче будет.
Я не люблю тыкания, больше всего меня устраивает старая лениградская манера - по имени - и "вы". Но согласился, стало жаль его. Все у него не так, как мне казалось с расстояния. Громкого успеха не ожидал, но думал работает... А он занялся черт знает чем, решил строить мавзолей себе и жене бездарной!.. Учился у дураков, потерял лицо... Вот где потерял, а он по сломанному носу скучает.
Но спорить не хотел, чувствовал, что виноват перед ним - вовремя не вспомнил, а теперь без правды не помочь. Опыт жизни - помогай молча и незаметно, а правда... она последнее средство.
-Послушай мой совет, не обижайся, - брось все это, картины оставь теще, а сам удирай отсюда... да хоть в Россию, у нас тебя смотрят, хвалят... Богатой жизни не жди, зато есть еще люди. Здесь потонешь в провинциальном болоте. Отдай за долги землю, строение это, отбейся и беги, иначе заклюют. Идея с музеем хороша, но одному человеку не под силу.
- Вот добью крышу... иначе все пропадет.
Он ничего не слышит. Какой музей, силосная башня в поле... мхом зарастет...
-Пусть хотя бы сто лет простоит, все равно музей! Мои картины - и ее, еще возьму нескольких, их тоже не хотят, интересные ребята. Ну, а посадят за долги... возьму карандашик, спокойно там порисую, может, что-нибудь придумаю... - он захохотал.
Хоть бы тебя посадили, каюсь, подумал...
***
Потом он, уже серьезно, говорит:
- А я надеялся, ты купишь все... землю, здание... И я отдам долги.
-Сколько?
-Около миллиона.
Я покачал головой, огромные деньги!.. Такие долги я покрыть не в силах.
Он вздохнул:
- Значит, пропал...
-Ты не пропал, если бросишь эту затею. Еще раз говорю - беги отсюда. Опишут твою землю, дом... покроешь долг. Уезжай, возьмись, пиши картины, у тебя получалось!
- Вот дострою музей...
Я пожал плечами, он ничего не понимал.
-Попробуй еще лица, - сказал ему. - Напиши мой портрет, я куплю.
Когда художник ставит задачу на пределе умения, он неизбежно возвращается к основам, которые хорошо знает. И я подумал, что именно через портреты он мог бы вернуться к тому, что потерял.
- Давай, на днях, как освобожусь... - он без особого желания согласился.
***
Но я уже сомневался, сможет ли он вернуться...
Под утро мы расстались, условились днем вместе поехать в городок.
Спал я долго. Очнулся, он тормошил меня, сидя на краю кровати.
- Айда?..
Собрались быстро, но потом долго ждали автобуса, который огибает озеро, идет до турбазы и возвращается. В сумке у Мигеля звенели бутылочки из-под кетчупа, в них темно-коричневая масса.
- Продаю в нескольких точках, в парикмахерской, в салоне красоты, у городской бани, я везде акционер.
Мы зашли в парикмахерскую, он, не глядя на теток у столиков с клиентами, проходит в заднюю комнатку, я за ним. Он покрутился - никого, выглянул, сварливым голосом спросил "где Алекс?", не получив ответа, поставил несколько бутылочек на стол и вышел. На улице говорит - "это мое заведение, я вложил". Точно также мы обошли еще несколько "салонов красоты", там он нашел тех, кого искал, всучил им целебную грязь, громко смеялся, хлопал всех по плечу, хвастался своей медициной, лечебной баней и процедурами... действием грязей - "колоссальный эффект!.."
Ехали обратно в темноте, автобус старенький, дребезжит по гравию, камешки под фарами светятся... Несмотря на пустой неприятный день, мне стало хорошо, давно не вылезал из большого города. Дом, клиника, мастерские... и так несколько лет без перерыва... Автобус качает, в нем мы да несколько пьяненьких стариков из рыбацкого поселка, поют по-русски - "Чтобы с боем взять Приморье..."
Мигель сидел впереди, обернулся, лицо сияет:
- Понимаешь - помогает, одолели даже псориаз и аллергические сыпи!..
И, подмигнув, добавил:
- Главное - помогать людям...
***
Кто же спорит... помогать...
Но мне неудобно и неприятно рассказывать многие подробности того дня, унизительные для него или смешные... они доказывали его неприспособленность к делу, которое он взял на себя. Мелкое мошенничество он воспринимал как веселую игру. Когда дело касается денег, лучше не шутить, люди с истовой серьезностью относятся к этим бумажкам, их опасно злить. Я гораздо лучше его разбирался в практических делах, и видел, что он долго не продержится.
Вернулись поздно, оба устали. К концу пути он умолк, веселость как рукой сняло... мрачен, неразговорчив... Видимо постоянные улыбки да порхание с грязью его утомили, не так уж просто давались. Поели и тут же завалились спать.
А утром следующего дня его все не было... Я решил стукнуть к нему, дверь отворилась от толчка. Он лежал поперек кровати, в сущности даже не лежал, ноги стояли на полу. Видимо, сон застал его врасплох, он даже не успел снять штаны, они были полуспущены, виднелись грязноватые белые трусы в красный горошек. Я нагнулся, он дышал тяжело и неровно. Что за черт?.. На столике разорванная упаковка. Седуксен. В ней могло быть до десяти таблеток, доза не опасная, но чувствительная.
Часа два я приводил его в чувство, отпаивал... Оставим подробности за кадром, довольно противно это выглядело, и я вспомнил студенческие годы, когда приходилось подрабатывать на скорой помощи.
Первые его слова были - " зачем ты меня спас?"
Он был безутешен:
- Мариночка... как она умирала... мучительно, долго... сам понимаешь рак... И все, все пошло насмарку, моя живопись кончилась, вот, торгую грязью, докатился...
Он не хотел травиться, я был уверен. Взял горсть таблеток да высыпал в рот, чтобы поскорей уснуть. И насчет живописи я начал понимать. С ног его сшибла учеба, академик, старый идиот... И отсутствие вкуса, он не чувствовал, что хорошо, что плохо. Картины получались, пока не размышлял, словно кто водил рукой. Его не учить надо было, а поддерживать и хвалить, дураки!..
- Слушай, почему меня не любят?..
Я решил перевести в шутку:
- Столько женщин, и тебе все мало...
Он махнул рукой, лицо скривилось:
-Ты же понял...
-Ты отличный художник, но не думай, что все тебя любить должны. Люди любят полегче да поярче... У каждого бывают кризисы, еще встанешь на ноги. Только брось эту идею с музеем.
- Нет, я перед смертью обещал ей!.. Я должен!..
Пошли на берег озера. Он уже пришел в себя, замкнулся, ему было стыдно. Я не мог ему помочь, чувствую, все мои слова мимо... Я лишний здесь. Как-то все, все разладилось в нем. Постоянные эти упреки по поводу чужого лица... Вранье беспомощное, врет самому себе... А что лицо... сам хотел, псих!.. И очень неплохо получилось.
К счастью, после обеда приехала машина, привезли крышу, начали собирать. Он ходил радостный, счастливый, даже не пил...
***
Эту неделю я себя лишним не чувствовал, дел хватало. Он только суетился и кричал, пришлось мне разговаривать со строителями, я в этом профессионал.
От рассвета до заката собирали крышу, пригнали кран, поднимали по частям... Целая бригада, всех надо кормить, а по вечерам они уезжали в город. Все это время он был прекрасен, весел и добр... по ночам мы вели интересные разговоры, все о живописи... Он ничего, ничего не понимал, но иногда высказывался очень точно, словно предчувствовал истину. Я спросил его о старых улицах, с каким настроением рисовал. Он удивился:
- Обычное... ничего особенного, один раз прошелся рано утром, мне понравилось, пришел еще... А через пару дней сел дома и начал писать... одну за другой... Недели две, наверное, сидел, по две-три картинки в день. Откуда свет?.. Я люблю, когда свет из-за угла, чуть-чуть...
Вот и все. Никакого предчувствия беды он не знал, во всяком случае, не подозревал в себе.
- Ничего там особенного нет, улицы как улицы. Только молчат они, понимаешь... Перед неизвестным днем... Денег не было!.. Масла купил четыре тюбика, черный, конечно... красный один, два желтых... Даже белила кончились, я загрунтованные места оставлял, холсты- то у меня давно были приготовлены.
***
Я смотрел на него и думал, счастливый человек, и сам не знает об этом. Даже если ничего больше не напишет... дело сделано...
Наконец, закончили крышу, расплатиться денег не хватило. Он не спросил у меня, куда-то бегал, принес еще и сунул мастерам вместе с трехлитровой банкой самогона. В тот вечер мы с ним напились, все было по-дружески, тепло, чудесно... Он не вспоминал про лицо, а я забыл про его мелкую ложь, вздорность, вспыльчивость...
Потом еще несколько дней жили тихо-мирно, никаких грязей и баб с вагинальными процедурами. Правда, пили каждый вечер. Как я ни уговаривал его, он ни в какую, бежит в магазин, к соседям, к бабкам каким-то... Для него не было преград, закрыто или открыто, спят или уехали... все равно находил, доставал. Я старался мелкими глоточками, а он удивлялся, кто же так водку пьет, рот полоскаешь, что ли?.. Как я ни пытался избежать, все равно за вечер порядочно набиралось. Говорили о живописи, конечно, о чем еще с ним говорить. Странные вещи я услышал, словно дикари его учили, как будто не было двадцатого века...
И вдруг спрашивает:
-Скажи, был такой художник, написал всего сорок картин, а не хуже Рембрандта, говорят?
- Был. До нас дошло чуть более сорока вещей. Вермеер.
-Ну, вот... - Это ему понравилось. - Ладно давай, нарисую тебя, ведь обещал.
Взял толстый фломастер, долго искал чистую бумагу, не нашел, побежал куда-то, притаскивает холст, на нем какое-то масло, собирается на обратной стороне рисовать. Я этой дикости не переношу.
- Погоди, что у тебя...
Посмотрел... а это "Ренуар", которым он хвалился, способный ученик...
Он ухмыльнулся, старая ухмылочка его... Я ничего не сказал, сел и приготовился позировать.
- Чего замер, я уже все подсмотрел, ты же почти три недели здесь.
И быстро наносит энергичные штрихи, не глядя на меня. А я подумал - три недели... пора и честь знать, что, у меня нет своих дел?.. Ну, Пикассо, посмотрим, что у тебя получится... Минут двадцать он старался, потом закрутил внизу замысловатую подпись, а как же... И говорит - готово. Я посмотрел. Он выкарабкается, обязательно выкарабкается!.. Никакой наивности, но чертовски выразительно... мощный красивый рисунок... и совершенно непохоже.
-Это я? - спрашиваю как дурак.
-Ну, да... похоже нарисовал, согласись...
Согласиться было трудно, я вежливо сказал - "может быть".
- Понимаешь, я должен сначала понять, что главное в тебе. Я давно подсмотрел, еще тогда... Ты не сердись, но ты не в поле воин, ты крепости защитник. Длинный унылый нос, лоб - крепостная стена... глаза как бойницы, рот... он не любит жрать, пить и любить, не любит... и говорить не очень может, все варится внутри, за стеной... Это главное. А потом я еще раз поглядел, чтобы вспомнить, но это быстро - нос такой, щеки такие, глаза, овал...
Помолчал, потом говорит:
- А себя не могу больше рисовать. Раньше я всегда с этого начинал, на каждом холсте. Сначала рисую себя, без зеркала, конечно... Краска покрывает холст, и я по этому слою тут же пишу картину. Теперь мне нечем начинать, ты у меня лицо украл.
***
Опять он за свое...
-Ну, не украл, но сильно покорежил.
- Ты так хотел. И вообще, оставь эти мысли, что значит лицо... ерунда лицо...
-Ты ни черта не понимаешь, лицо главное, все от лица... Я как лучше хотел. Не думал, что стану себе чужим. Ну, попробуй, верни мне старое лицо, все с этого началось!
- Дорогой, не могу я тебе нос ломать и все такое, это не для медика работа. Не это главное - ты собой оставайся, несмотря на лицо, главное - не изменяй себе, понял?.. А ты вбил себе в голову... хочешь стать другим, вот твоя ошибка. Живопись от этого только пострадает.
Он задохнулся от возмущения, схватил пистолет, трясет перед моим лицом.
- Верни лицо! Картины верни!..
И вдруг моментально остыл, отбросил газовую игрушку, налил себе и мне, и говорит:
-Забудь, это я так... Не можешь, так не можешь. Я сам не люблю, когда меня винят, а я такого ничего не делал. Я правду люблю.
Я не сдержал улыбки, он тут же понял и спохватился:
- Нет, я люблю дураков дразнить... и обманывать, притворяться, но это не всерьез. А что вообще всерьез... скоро умру, и картины мои сгниют, я знаю. Никто кроме меня, их не защитит, я понял, и мне жизни не стало. Вот я и строю музей, он меня сожрал наполовину, и жрет, и жрет... Смотри, крыша!.. Обрадовался как дурак, а потом вижу - стены-то из голого кирпича... Сначала думал, пусть, а потом - нет!.. картины на них пропадут. Не видно картинок будет...
-Самое простое - густо отштукатурить, пусть неровности останутся, не страшно... и покрасишь в нейтральные тона.
Он просиял.
-Спасибо тебе, а я-то думал уже, как эти кирпичи подровнять... Сами клали, опыта никакого, только знаю, сложено крепко. А фундамент мне помогли залить. Сомневались, правда, мастера, выдержит ли грунт... Но это они зря, сырость только за ручьем начинается. Еще два этажа добавил, думал, мало места будет. Теперь и одной-то галереи многовато...
А потом снова:
-Ты все-таки подумай, верни прежний вид... Я словно в своей коже чужой... как червь в кишке... И бабы... ну, не могу, липнут как ненормальные, я не успеваю...
Он снова помрачнел, и я поспешил отвертеться - " пора спать, я рано привык..." Ушел к себе.
***
Вечером, перед сном, еще подумал, не слишком ли он размахнулся... пятиэтажную махину соорудил по собственному разумению... Опасно. Потом всегда вспоминается предчувствие, кажется предвидением событий. На самом же деле жизнь пропитана нашими предчувствиями на все случаи, этим мы, пожалуй, больше всего отличаемся от зверей, воображением...
Просыпаюсь ночью, кто-то в темноте навалился на меня. Это он, согнувшись, сидит на кровати, держится за голову.
-Верни лицо...
- Опять за свое, не буду нос ломать.
-Я уже сломал.
Я бы пропустил мимо ушей, спать хотелось, но слышу - гундосит и хлюпает.
Подпрыгнул, включил свет. Лицо залито кровью, нос свернут на сторону. Но сломан не там, где я поправил, а в другом месте. Увидел и, грешно сказать, обрадовался, вот что значит классная работа!..
- Дурак, все равно не будет такой, как был!
- Пусть не такой, но не этот, еврейский! Признайся, ты мне сделал еврейский нос...
- Нос с небольшой горбинкой, римский... Какого черта ломаешь мою работу!..
- Теперь мне легче стало.
-Ты ненормальный...
Я встал, полез в чемодан, нашел перекись, стерильный материал, очистил рану, стал смотреть, что тут можно сделать. С чудовищной силой он врезался во что-то, это надо уметь...
- Теперь я тебе ничего не должен, верни картины!
Он надоел мне, возмущал своей бесцеремонностью.
- Про три тысячи забыл?..
- Какие еще три тысячи... Ну, ты гад... ну и гад...
- Ладно, - говорю, - потом...
Вижу, нельзя с ним спорить. То ли не помнит ничего, то ли не хочет помнить...
***
Но все-таки удалось, выправил ему нос.
Снова почти неделю жили спокойно, гуляли, заходили в рыбацкие поселки на берегу, ели свежекопченую корюшку... Я вспомнил детство, и этот песок, не такой, как на море, крупней и теплей он здесь, хотя тоже холодный. Взяли лодку, вдоль берега можно плавать, а дальше считается граница, черт знает что, не привыкнуть мне никогда... Дни стояли солнечные, но вода ледяная, она здесь никогда не бывает теплой. Впрочем, местные другого мнения, купаются себе, ходят полуголые.. А я прячусь от ветра всю жизнь, постоянно хриплю, чуть дунет, простуда обеспечена. Но это единственная болезнь, в остальном я здоров пока, тьфу-тьфу... А Мигель купался, черный, тощий, мускулистый парень, ему бы сто лет жить...
Недолго продолжалось. Опять просыпаюсь глубокой ночью, кто-то навалился на кровать. Снова что-то не так...
- Верни картины... Не вернешь, я себя убью!
Протянул руку, хотел включить лампочку. Он кисть перехватил - не надо!..
Я испугался, что-то серьезное случилось, он же демонстративный психопат, и вдруг - "не надо?.." Я злился на него тысячу раз, и все-таки, ни разу всерьез не разозлился.
- Извини, - говорю, - а мне надо, сам знаешь, куда...
Встал, подошел к двери и зажег-таки верхний свет. Он закрывает лицо руками.
- Что с тобой?...
Он молчит, потом судорожно всхлипнул и шопотом говорит:
- А мне сказали, что газовым можно убить себя... если в висок, в упор, полный заряд... Врали, значит. Не получается.
-Ты с ума сошел... Покажи!..
Висок потемнел, кожа в мелких черных точках, как в порошинках. Я успокоился, вот дурак!
- Выброси эту глупую игрушку!
- Мариночка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10