Кинулся на кровать и тут же заснул.
***
Проснулся, и долго думал, куда меня занесло... Так и не припомнил, пока не увидел Мигеля. Он просунул голову в дверь - идите есть. На столе почти чистая клеенка, на ней гора нарезанного хлеба, толстыми ломтями - колбаса и сыр. Тарелок не было, вернее, груда грязных на полу, прикрытая старой газетой. Пили чай, то есть, мутную бурду, которую он заваривал в синем ковшике с отбитой эмалью. Варварство, но я вежливо терпел. Мне важно было разглядеть его, и пока он ел, попеременно откусывая то колбасу, то сыр, то хлеб, я рассмотрел все, что хотел увидеть.
Я подправил ему нос и уши, и они сохранились, также как благородный наклон головы, но это дело обычное, и за успех я не считал. А вот остальное... До операции его мимика была по меньшей мере неприятной, ухмылка вызывала недоверие, стоит добавить про суетливость в движениях, развязную веселость, пошлый хохоток, мокрые губы, блестящие глаза... Теперь он был улыбчив, мил, с теплой интонацией в голосе... движения крупные, задумчивое выражение лица... Я был в восторге, и все-таки недоумевал, не рассчитывал на такой эффект...
По утрам я пью кофе и ничего не ем, поэтому мне было просто, сидел с чашкой якобы чая и смотрел на него, а он все ел и ел... Понемногу что-то менялось в нем. Он начал жирно чавкать, уши двигались как живые существа...
Наконец, он насытился, уселся поудобнее, рыгнул, ни улыбки, ни манер, словно подменили... и говорит:
- Давай о деле. Знаешь, почему ты мне нужен?.. Мне картины позарез нужны. Верни картины, ты не заработал. И главное - верни мне мое лицо, мясник!..
***
Мясник - это ладно, я сам себя так называю, но он обращался ко мне на "ты", это меня возмутило! Его дружелюбие и улыбка вначале, и этот тон теперь... все изменилось буквально за полчаса... Откуда это?.. Вчера он был сама любезность, и еще до завтрака вполне нормальный человек... Картины я купил, между прочим. А те три... но я же починил ему нос, поправил уши, я уж не говорю о мимике, о многих мелких, но важных деталях... он красавчиком стал!..
Потом я понял, его настроение менялось десять раз на дню.
- Что вас не устраивает в лице?..
Я видел, он еле сдерживается, губы шевелятся, от бешенства ничего сказать не может. Мне стало не по себе, кажется, он на все способен... Я был гораздо выше его и тяжелей, но не так молод и быстр, и уже не помню, когда в последний раз дрался... Но он сдержался, облизнул губы, и хрипло сказал:
- Чужое... Как в противогазе... задыхаюсь, и не содрать... Не узнаю себя. По утрам перед зеркалом пугаюсь... И я не могу писать картины!.. Что ты испортил во мне?.. Не получается.
Вот это меня сразило наповал. Я-то рассчитывал на новые работы, и вовсе не думал, что все так плохо!.. Грешен, тут же пожалел, что явился, вот и расхлебывай теперь... Но при чем тут лицо, что за ерунда...
Он немного остыл, и был готов разговаривать. Перешли в его комнату, он развалился с ботинками на кровати, я устроился рядом в кресле, немного полегчало. И я раздумал удирать, может, чем-то помогу ему?.. Вины не чувствовал, но все-таки замешан в его делах. Хотя непонятно, при чем тут пластика лица... Но он мне не был безразличен, я восхищался его картинами. Оказывается, теперь не пишет...
Он помолчал, и нехотя признался:
- Может и не операция... Но что-то изменилось. Так что, давай, верни все как было, а там посмотрим.
***
Может, вины я и не чувствовал, но был сильно смущен.
- Это невозможно... И что, собственно, вы хотите вернуть, сломанный нос?..
Он через силу улыбнулся, я видел, ему кисло.
- Нос, может, и не надо, а все остальное... что ты там нахимичил, я же не знаю...
Мне стало жаль его.
- Обратно не получится, - говорю, - поплывем еще куда-то, исход непредсказуем.
- Я писал, а теперь не могу...
Это было выше моего понимания, я молчал. Непонятно, почему так получилось.
- Что-то сломалось или лопнуло во мне, вот и поставь обратно. Я старался, учился, почему не рисую?..
Я не знал, но решил понять.
- Кто вас учил?..
- Сначала жена, потом знакомый ее, художник, лучше его здесь нет. Все было хорошо, даже заказ дали, президента напиши...
- И написали?..
- А как же...
Он потянулся и вытащил из-под кровати пакет.
- Смотри!
***
Если дали заказ, значит не все хорошо. Таким как он, ничего не дают.
Несколько поясных портретов маслом. Один и тот же мужик, жирная туша, рожа тупая, свинячьи глазки... Тщательный рисунок, поверх него раскрашено в телесные оттенки. Поросеночек ничего себе... Я чуть не засмеялся, настолько это было дико, тяжеловесно - и достоверно! Настоящий примитив, сильный и честный. Но если смотреть глазами заказчиков, из тех кругов, это ужасно.
- И что сказали?..
- Чуть не побили, вытолкали в шею. Угрожали... говорят, ты против независимости, политику нашли...
Он был подавлен, просто убит горем. Он так хотел написать настоящую картину!..
- Одно время я даже застрелить тебя хотел, - говорит, протягивает руку, достает из-под подушки большой блестящий пистолет. - Это все твои штучки с лицом...
Подержал в руке и положил обратно.
- Потом одумался, сам виноват. Начал учиться.
Что я мог сказать - "при чем тут я?.." Молчал. Чувствовал свою вину. Не за лицо, конечно, а за то, что бросил его, забыл. Получил от него то, что хотел, и равнодушно отбросил. А он темный... нет, не дурак, просто темный человек, запутался вконец.
- Я вот что решил, - он говорит, - отдай мои картины. У меня сколько-то ранних осталось, и больше ничего, кроме разной чепухи. Не получается. Из-за лица!.. Сам себя перестал узнавать, оттого и живопись застыла. У меня планы были. Приехал с деньгами, женился, писал день и ночь... А они - "ничего не умеешь..." Взялся, учился, мучился, все по-другому... и снова ничего... И я решил построить музей, повесить здесь свои картины, которые написал.
И делает широкий жест вокруг себя. Это здание и есть музей, оказывается. Неплохо задумано. Внизу хранилище, жилье, выше галереи вокруг здания, свет льется из больших окон, и сверху... вокруг тишина...
- Здесь все картины будут. С теми, что у тебя, штук сорок наберется, а там посмотрим. Лицо вернешь, может, снова начну. Вот когда пожалел, сколько роздал, продал... И что теперь? - картин мало, на музей денег не хватает. Грязь помогает, но на такую махину... знаешь, сколько еще нужно?.. Без крыши пропаду, как польет... пленка не защитит. Заказал, а расплатиться не могу.
Отдать ему картины?.. Он с ума сошел, не отдам.
- Я должен подумать, - говорю. Не хотел ссориться с ним, но уступать не собирался.
- Поживи у меня, посмотри, как я тут делаю дела, зарабатываю деньги на музей. Уверен, что поможешь.
Я по-прежнему сидел в кресле, он лежал, пистолет торчал из-под подушки толстой блестящей рукояткой. Он небрежно сунул его туда, и, кажется, забыл о нем. Внезапно я наклонился и быстрым движением взял оружие. Он недооценил длину моих рук и быстроту пальцев, я ведь привык всю жизнь хватать инстументы из рук сестры, моментальное движение.
Он даже не пошевелился. Я поднес пистолет к лампе, вытащил магазин. Это был обычный газовый пистолет. Я молча положил его на место. Он усмехнулся:
- Шутка, я не злодей. Но насчет картин не шучу, отдай, операция не удалась.
-Пока что не вижу, нормальный нос, и лицо...
-Ну, ты понимаешь, о чем я...
-Не понимаю. Я ничего не обещал.
Он помолчал, потом нехотя признал:
- Пожалуй... Но прошу, помоги мне.
- Попробую... посмотрю... чем могу...
***
Как я могу обещать, если не понимаю, что происходит с ним?..
Ну, покопался слегка в уголках губ, кое-какие мышцы потрогал... Что это могло изменить, кроме улыбки? При чем здесь лицо, слушает каждого встречного-поперечного, берется писать президента, хряка этого... Но он не поймет, какой смысл говорить...
- Попробуй, привыкни к лицу. Красивый малый, что тебе надо, это же только - лицо!..
Его передернуло от отвращения, вздохнул:
-Это совсем не я...
-Разве лучше было с поломанным носом?..
Он помолчал, потом говорит:
Давай, я тебе лучше покажу, я ведь много писал сначала, года полтора-два...
Мы пошли в соседнюю комнату, пустую, пол застелен серой грубой бумагой, на ней лежат холсты, я насчитал двадцать и сбился со счету. Стал смотреть то, что он вытаскивал из кучи и бросал передо мной.
Нет, не по-старому он писал, другая живопись. В ней не было той обезоруживающей искренности и простоты, которые я особенно ценю, но это было сильно и свежо. Интересное начало... Только не доведено... ни одной завершенной вещи!.. Среди эскизов что-то промелькнуло, я тут же протянул руку и вытащил, похоже, единственную законченную картинку. Натюморт, похожий на тот, что у меня висит... Только в том покой, грусть, тихое достоинство, а здесь... Почти те же вещи, клочок с рисунком... но не домашние, надежные, а выброшенные морем на мокрый песок... столетний уклад безжалостно вывернут наизнанку... На рисунке женский портрет, по-моему он хотел изобразить Мону Лизу... большое блюдо, гроздь винограда, рядом какие-то мелкие вещи... Совершенно неуравновешенная композиция, но каким-то чудом сложилась в законченную вещь.
Хотя состояние крайней неустойчивости меня не оставляло.
Я смотрел на морской берег с разбросанными по нему домашними вещами, посудой, рисунком - и видел полное крушение. Если раньше - неустойчивость и предчувствие беды, то теперь разлом, разрыв и пропадай все пропадом!.. Если раньше только тревога, то теперь беда уже свершилась, он идет за ней и записывает последствия... Но как держится эта сползающая в море куча?..
Крошечное белое пятнышко, которое я сначала принял за далекий фонарь в самом темном углу. Оно уравновешивало изображение на грани крушения. Получилось. Он нащупывал свой путь.
***
- Ничего не получалось. Я мучился. Никогда раньше не мучился из-за картинок, всегда радостно было, интересно... И никто не берет, даже на выставку - смеются, головами качают... Вид у них... сам знаешь, индюки... Обидно. Жена сказала, тебе бы поучиться у настоящих...
- Кто жена?
- Классный художник, знает, что говорит.
Я не стал спорить, еще наслушаюсь этой чепухи.
- Вот этот натюрморт на морском берегу... куплю.
- Двести баксов.
Я молча вытащил деньги, заплатил, отложил картину.
Больше не нашел ничего, незавершенные вещи. На грани равновесия, оттого и не мог закончить. Тяжелая задача, понятно, что мучился. Зато достойная, пан или пропал... При чем здесь портрет президента?.. Хочет понравиться, стать, как все?.. Но ничего, нужного им, не умеет...
- Эти давно написаны?..
- В самом начале. Начинал легко, а закончить - никак... Бросил, надо было жить. Потом музей решили строить. И тут умирает жена...
Об этом я ничего не знал. Действительно, где жена?
- Умерла. Два года как погибла. Упала с высоты. Мы только подвели под крышу...
Лицо его искривилось, губы запрыгали, но он не заплакал, только судорожно вздохнул.
Я молчал, ненавижу это "sorry", а что говорить, не представляю в таких ситуациях.
Потом спросил:
-А что за женщина, поджог устраивала?
Он помолчал, потом нехотя ответил:
- Мать Марины. Она всегда была против меня, музей ненавидит. Приходит, как напьется, хочет поджечь, но то спички забудет, то канистра пуста... Как пенсию получит, так и жди ее. Пьяница, истеричка... но в сущности безобидна, ни разу не подожгла.
- Где живет?
В соседнем доме. Марина настоящий художник... была... много училась. Нас не хотели в галереи, и мы решили построить свой музей. И вот так все кончилось... Я перестал строить, а в этом году решил закончить. Ты мне картины верни.
Больше всего меня поразило не "верни", а то, что в глуши, вдали от города, в мокром поле, какой тут может быть его музей! Он здесь чужой, среди туземцев, обожающих подражания... чистенькие с банальным содержанием картинки. Кому он нужен...
- Ни картин, ни денег... - он вздохнул. - И теперь я один. Или музей, или смерть, так я решил.
Он уехал в город по делам, а я остался, гулял, думал о том, что увидел и услышал.
***
Нет, не музей в глуши меня поразил, а он сам. Я ведь почти не знал его, ну, лицо... это вывеска - лицо... В сущности, я поступал как он - рисовал образ по картинам. И вот, столкнулся с автором. Мне не понравилась встреча, и я винил в этом его, он противоречил моему представлению.
Я не дождался его возвращения, лег спать.
Утро третьего дня началось с хорошего настроения. После нескольких хмурых дней появилось из-за туч солнце, белоснежные облачка, украшение северного неба, засияли, и место показалось мне не таким уж мрачным, красивое озеро, ярко-зеленая густая трава на лужайке перед домом, и сам дом... странное, конечно, сооружение на ровном месте, но своеобразная архитектура, надо признать... Привезли отделочные материалы, Мигель целый день суетился, размещал их в свободных комнатах первого этажа, разговаривал с рабочими отрывистым повелительным голосом. Я не вмешивался, сидел на крыльце и читал.
Стемнело когда сели есть, начались разговоры, вклинились далеко за полночь... Я тогда понял, у него нет меры ни в чем.
-Почему здесь музей?.. Через два года после Москвы женился. Это их земля, теща подарила нам в самом начале, думала, я ничего человек, обычный... красавец, да?.. Марина говорит, тебе учиться и учиться надо... Я учился. Она меня учила рисовать правильно. Она умерла...
Я похолодел от предчувствия чего-то дурного. А он продолжает:
- ... в прошлом году, рак легких... много курила... А картины ее будут в музее. Пойдем, покажу.
Но ведь она упала и разбилась... Так упала или заболела?.. Он, видимо, не помнил, что говорил вчера. До меня начало доходить, насколько все запутанно и вязко... Глубокая ночь, а он не признает времени, в нем работает какой-то моторчик, непрерывно, не уставая... Поплелся за ним на третий этаж, первая галерея по окружности здания.
- Начало экспозиции, продолжение выше.
Идея мне понравилась. Если б это здание да в подходящее место... Впрочем, не знаю, где сейчас подходящее.
Вдоль стены лицом к ней стояли картины в дорогих рамах с лепниной и позолотой, их было около тридцати. Он начал поворачивать их, одну за другой, одновременно расставляя пошире вдоль стен.
Обилие яркого и дешевого Ренуара. Такого наглого открытого заимствования я не видел давно. Его женушка превзошла всех местных подражателей, которых пруд пруди, я знаю это досконально.
- Ну, как? - Он явно ожидал похвал.
Я не знал, что ему сказать. Ведь все-таки жена... и умерла... упала или не упала, рак или не рак - все равно погибла, и надо соврать. Я чувствовал, что надо, но он был чертовски интуитивен, как обмануть его настороженное внимание...
Тем и велик был Ренуар, что умел ходить по краю, не падая. Подражание ему смертельно, хотя, кажется нетрудным делом. Мелкие мазочки, яркий довольно грубый цвет... Так бесстрашно балансировать на грани вкуса мог только гений, да с особой выучкой росписи прикладных изделий, ведь начал он с расписывания фарфора.
- Я плохо разбираюсь в современных течениях... Но я удивлен... - больше я не смог выжать из себя.
- Вижу, не нравится, но признай, очень профессионально!..
Я с облегчением покивал головой. Сказать "профессионально" - ничего не сказать. Я понимаю только один профессионализм - умение строить картину. В остальном лучше быть дилетантом, они честней пишут. При известных способностях, конечно, о чем тут говорить... Разумеется, не все так просто, но каждый художник, даже самый умелый, если честен, перед новой картиной все равно дилетант.
- И это... в Таллине не брали?..
- Брали, а потом перестали, говорят, у нас уже полно, хватит. Даже бесплатно не берут.
Я вспомнил стены третьего этажа старого здания на аллее, ведущей к морю... Когда возвращаюсь сюда, обхожу этот дворец искусства на изрядном расстоянии, иду сразу к воде.
-А ваши, значит, совсем не брали?
Он махнул рукой:
- Ничего!.. Говорят, недоучка... Жена нашла знакомого, академика живописи, я стал учиться у него. Смотри, эта - моя!
Он схватил одну из работ и, повернув ко мне, торжествующе уставился, ожидая похвал.
После тех первых... это был удар, куда все у него пропало! Пейзаж не отличался от всей этой кучи барахла с золотом и лепниной - тот же кричащий пустой цвет... Но все же, академик недоучил его, один из углов упрямо выбивался - глубокий коричневый, насыщенный желтый... оттуда торчало дерево, вылепленное мощными мазками.
-Не доработал. После ее смерти не могу по-новому писать. Пробовал по-старому, тоже не получается, настроение не то. Пропало у меня настроение на прежнюю живопись. Сделал несколько этой весной, отвез, они только высмеяли, говорят, за старое принялся...
-Покажите.
Мы вернулись на первый этаж, вошли в его спальню, он вытащил из-под кровати еще один сверток, развернул. В нем было три небольших холста, размером в полметра.
***
Я был разочарован, ничего старого... Но по крайней мере интересно. Почти однотонные вещи, коричневое, красноватое, серое... Три натюрморта на фоне странных пейзажей, вдали горы, равнина, озеро или река. Бутылки, стада разных бутылок. Чувствовалась большая энергия. Никуда он не вернулся, нет больше "наива".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10