Александра Маринина
Украденный сон

Изд. "Эксмо", 1997 г.
OCR Палек, 1998 г.


Глава первая

- Стоп, стоп! Остановились! Пока все плохо.
Помощник режиссера Гриневич раздраженно хлопнул в ладоши и повернулся
к молодой женщине, сидящей рядом.
- Видишь? - жалобно сказал он. - Эти красавицы не в состоянии сделать
простейшие вещи. Порой я прихожу в отчаяние, мне кажется, что у меня ни-
чего с этим спектаклем не получится. Какой бы образ они ни создавали,
каждая старается, чтобы ее достоинства были непременно всем видны. Лари-
са!
Высокая стройная девушка в темном трико подошла к краю сцены и граци-
озно села, свесив одну ногу и подтянув к груди другую.
- Лариса, ты кто? - требовательно начал Гриневич. - Ты играешь роль
собаки-метиса, она - плод запретной любви фокстерьера и болонки. Ты
должна быть игривой, дружелюбной, ласковой, немного суетливой. Но самое
главное - ты должна быть мелкой. Мелкой, понимаешь? Короткий шаг, ника-
ких широких жестов. А ты мне кого показываешь? Русскую борзую? Конечно,
так тебе удобнее демонстрировать свою великолепную фигуру. Здесь, доро-
гая моя, не конкурс красоты, твоя фигура здесь никому не нужна. Я хочу
видеть маленькую беспородную собачку, а не твой волнующий бюст. Ясно?
Лариса слушала помощника режиссера, нахмурившись и покачивая изящной
ножкой.
- Если у меня есть грудь, так что мне теперь, отрезать ее, чтобы сыг-
рать эту собаку? - резко бросила она.
- Хочешь, я скажу тебе, что нужно сделать? - миролюбиво ответил Гри-
невич. - Перестань собой любоваться, вот и весь секрет. Иди работай.
Ира!
Лариса медленно поднялась и ушла в глубь сцены. Все, что она в тот
момент думала о помреже Геннадии Гриневиче, было огненными буквами напи-
сано на ее красивой спине, а знаки препинания в этой нелицеприятной ти-
раде четко обозначились вызывающими движениями округлых бедер и точеных
плеч. Общий смысл сводился к тому, что некоторым, не будем указывать
пальцем, кому именно, очень легко давать советы не любоваться собой, ес-
ли сами они - чуть лучше обезьяны.
Очередная жертва критики Гриневича спрыгнула со сцены и оперлась на
нее спиной.
- Что, Гена, у меня тоже плохо? - огорченно спросила она.
- Ирочка, родненькая, ты в жизни очень добрая девушка.
Это, бесспорно, твое достоинство, за это мы все тебя любим. А играешь
ты невероятно стервозную суку-добермана. И когда ты своими собачьими ме-
тодами выясняешь отношения с другими персонажами, то тебе неловко. Ты
все время остаешься Ирочкой Федуловой, и тебе стыдно за свою собаку, ко-
торая ведет себя грубо и несправедливо. Тебе жалко всех тех, кого она
обижает, и это очень заметно. Убери свой характер, ладно? Вышла на сцену
- забудь, какая ты в жизни, забудь, чему тебя папа с мамой учили. Ты в
этой собачьей компании - вор в законе, ты самая сильная, ты укрепляешь и
поддерживаешь свой авторитет и свою власть. Ты - первостатейная стерва,
и не смей этого стесняться. Не пытайся сделать свою героиню лучше, чем
задумал автор. Договорились?
Ира молча поднялась на сцену, а Гриневич снова обратился к своей со-
беседнице.
- Как ты думаешь, Анастасия, может, зря я все это затеял?
Еще в театральном институте у меня была мечта сделать спектакль из
жизни собак. Я бредил этой идеей, болел ею. Наконец нашел автора, угово-
рил его попробовать написать пьесу, потом чуть ли не в ногах у него ва-
лялся, чтобы он ее переделывал, чтобы она стала такой, как мне хотелось.
Потом режиссера уламывал, чтобы он согласился ставить спектакль. Столько
лет, столько сил потрачено. А в результате оказывается, что молодые ак-
теры не умеют сыграть то, что нужно.
- Так уж и не умеют? - недоверчиво переспросила Анастасия Каменская,
внимательно наблюдавшая за актерами с самого начала репетиции. - Я пони-
маю, что тебя беспокоит, но этому нельзя научиться, это нужно только по-
нять на собственном опыте. Здесь не поможет ни режиссер, ни педагог. Их
надо научить переставать любить себя, свою внешность, свою индивиду-
альность, но не забывай, Геночка, что вообще-то это противоестественно.
Если бы ты взял на себя труд почитать книги по психиатрии и психоанали-
зу, ты бы узнал, что полное отрицание собственных достоинств и собствен-
ной ценности - признак нездоровой психики. Нормальный здоровый человек
должен любить себя и уважать. Не до эгоцентризма, конечно, но в разумных
пределах. Ты хочешь, чтобы вне сцены актеры были личностями, со всеми
своими достоинствами и комплексами, а сделав шаг из-за кулис на сцену,
тут же теряли бы внутренний стержень и превращались бы в глину, из кото-
рой что вылепишь, то и получишь. Ты ведь этого добиваешься? Я тебе сове-
тую пригласить в труппу психолога.
- Ну... пожалуй, да... ты, наверное, права, - неуверенно пробормотал
Гриневич, который, слушая Настю, не переставал наблюдать за актерами на
сцене. - Хотя я не уверен, что с точки зрения актерского мастерства это
правильно. Виктор! Сергадеев! Иди сюда!
Огромный мускулистый парень, игравший черного лабрадора-ретривера,
спустился к первому ряду и, тяжело плюхнувшись в кресло, начал вытирать
полотенцем лицо и шею.
- Чего, Ген? - чуть задыхаясь, произнес он. - Опять не так?
- Не так. Я не понимаю, почему у тебя не получается сцена с хромым
пуделем. Тебе что-нибудь мешает?
Виктор пожал могучими плечами, блестевшими от пота.
- Не знаю. Понять не могу. Я - молодой, глупый, а пудель - старый и
хромой. Я не понимаю, что моложе и сильнее, и гоняю его по всей сцене,
будто он мне ровня. А он гордый и не хочет показывать, что ему тяжело со
мной играть. Только когда он падает без сил, я должен догадаться и усты-
диться. Правильно?
- Правильно. Так что тебе мешает? Не знаешь, как показать, что тебе
стыдно?
- Не в этом дело. Просто мне не стыдно. Понимаешь, Шурик так легко
бегает по сцене, что, когда он падает замертво, его почему-то совсем не
жалко.
Игравший хромого старого пуделя Шурик действительно был мастером
спорта по легкой атлетике, бегал легко и красиво, а когда падал и непод-
вижно замирал, это воспринималось как притворство и розыгрыш.
Гриневич взглянул на Анастасию полными отчаяния глазами.
- Опять двадцать пять! И здесь то же самое.
Настя не была актрисой и по роду своей деятельности не имела с теат-
ром ничего общего. С Геной Гриневичем она жила когда-то в одном доме, на
одной лестничной площадке, и с тех пор, как он начал работать в театре,
регулярно, три-четыре раза в год, приходила к нему на репетиции. Прихо-
дила с однойединственной целью: смотреть и учиться, как при помощи
мельчайших пластических и мимических нюансов лепятся самые разные обра-
зы. Гриневич против этих визитов не возражал, напротив, бывал очень до-
волен, когда давняя подруга приходила к нему в театр. Маленький, лысова-
тый, с лицом уродливого, но смешливого тролля, Геннадий много лет был
тайно влюблен в Настю Каменскую и ужасно гордился тем, что до сих пор
никто об этом не догадался, в том числе и сама Настя.
- У меня тут все сплошь Мадонны и Ван Даммы, - продолжал раздраженно
ворчать он. - Красавиц и спортсменов любят в себе больше, чем актерскую
профессию и театр. Как же, столько лет упорного труда, тренировок, пота,
режима, диеты - жалко, если никто этого не увидит и не оценит. Перерыв -
полчаса! - громко крикнул он.
Гриневич и Настя пошли в буфет и взяли по чашке невкусного, чуть теп-
лого кофе.
- Как ты живешь, Настюша? Как дома, на работе?
- Все то же самое. Мама в Швеции, папа преподает, на пенсию пока не
собирается. Одни люди убивают других и почему-то не хотят, чтобы их за
это наказывали. Ничего нового в жизни не происходит.
Гриневич легко погладил Настю по руке.
- Устала?
- Очень, - кивнула она, не поднимая глаз от чашки.
- Может, тебе твоя работа надоела?
- Ты что! - Настя вскинула глаза и укоризненно взглянула на помрежа.
- Что ты такое говоришь! Я ужасно устаю от своей работы, в ней мною гря-
зи, в прямом и переносном смысле, но я ее люблю. Ты же знаешь, Гена, я
много чего умею, я могла бы даже переводчицей зарабатывать намного
больше, не говоря уж о репетиторстве. Но я ничем не хочу заниматься,
кроме своей работы.
- Замуж не вышла?
- Дежурный вопрос! - засмеялась Настя. - Ты мне задаешь его каждый
раз, когда мы встречаемся.
- А ответ?
- Тоже дежурный. Я же сказала: ничего нового в моей жизни не происхо-
дит.
- Но у тебя есть кто-нибудь?
- Конечно. Все тот же Леша Чистяков. Тоже дежурный.
Гриневич отставил чашку и внимательно посмотрел на Настю.
- Послушай, тебе не кажется, что ты просто соскучилась в своей одно-
образной жизни? Ты мне сегодня совсем не нравишься. Я впервые вижу тебя
такой, а ведь я знаю тебя... дай Бог памяти...
- Двадцать четыре года, - подсказала Настя. - Когда вы переехали в
наш дом, мне было девять, а тебе - четырнадцать. Тебя как раз должны бы-
ли в комсомол принимать, но из-за переезда тебе пришлось перейти в дру-
гую школу, а там сказали, что ты для них человек новый и рекомендовать
тебя в комсомол они не могут. Так что всех приняли в восьмом классе, а
тебя - в девятом. Ты тогда ужасно переживал.
- Откуда ты знаешь? - изумился Геннадий. - Мы же с тобой тогда не об-
щались, ты для меня совсем малявка была. Я точно помню, мы с тобой под-
ружились, когда наши родители купили нам с тобой одинаковых щенков, из
одного помета. А до этого я, по-моему, даже в квартире у вас не бывал.
- Зато твои предки бывали. И все про тебя рассказывали. И про комсо-
мол, и про девочку из десятого класса, и про контрольную по физике.
- Про какую контрольную? - недоуменно спросил помреж.
- Которую ты писать не хотел. Принял горячий душ, вымыл голову и вы-
шел в одной пижаме босиком на заснеженный балкон, а было это в феврале.
Там тебя родители и застукали.
- И что было?
- А ничего. Здоровье у тебя могучее, так что контрольную пришлось пи-
сать.
- Ну ты подумай! - расхохотался от души Гриневич. - Я ведь совершенно
этого не помню. Ты, случаем, не врешь?
- Не вру. Ты же знаешь, у меня память хорошая. А насчет того, что мне
скучно от однообразия жизни, тут ты не прав. Мне никогда не бывает скуч-
но. Всегда есть о чем подумать, даже при однообразной жизни.
- И все-таки ты какая-то кислая, Настасья. Обидел кто?
- Это пройдет, - она грустно улыбнулась. - Усталость, магнитные бури,
парад планет... Все пройдет.
Что может быть нелепее отпуска в ноябре? В снежные месяцы можно ка-
таться на лыжах, в марте и апреле живительное солнце курортов Кавказских
Минеральных Вод вольет силы в ослабевшие от зимнего авитаминоза тела,
про отпуск с мая по август и вовсе говорить нечего, сентябрь и октябрь -
бархатный сезон на побережьях теплых южных морей, а что делать с нояб-
рем? Ноябрь - самый безрадостный месяц, когда золотая прелесть осени уже
исчезла и неотвратимость долгих темных холодных дней становится до боли
очевидной. Ноябрь - самый тоскливый месяц, ибо дождь и грязь, в марте и
апреле выступающие предвестниками тепла и удовольствия, в предзимний пе-
риод навевают тоску и уныние. Нет, ни один разумный человек не будет
уходить в отпуск в ноябре.
Старший оперуполномоченный уголовного розыска ГУВД Москвы майор мили-
ции Анастасия Павловна Каменская, тридцати трех лет, образование высшее
юридическое, была человеком весьма и весьма здравомыслящим. И тем не ме-
нее в отпуске она оказалась именно в ноябре.
Конечно, задумывался этот осенний отпуск совсем по-другому. Настя
впервые в жизни поехала в санаторий, причем санаторий очень дорогой и с
прекрасным обслуживанием и лечением. Но через две недели она оттуда уе-
хала, потому что случилось в этом санатории убийство, в связи с чем ей
пришлось вступить в сложные и запутанные отношения сначала с местным
уголовным розыском, потом с местной мафией. А когда убийство, на первый
взгляд ничем не выдающееся, раскрыли, то за ним потянулась такая цепь
чудовищных преступлений, что Настя поспешно покинула гостеприимный сана-
торий, не дожидаясь ареста главных фигурантов, с которыми она оказалась
хорошо знакома. В итоге - ноябрь, отпуск, испорченное настроение, отвра-
тительное самочувствие, одним словом, все тридцать три удовольствия.
Выйдя из театра, Настя не спеша пошла по проспекту в сторону метро,
пытаясь успеть до посадки в вагон решить, куда ехать: к себе домой или к
отчиму. Решение принять она успела, но весьма своеобразное: она поехала
на работу. Зачем - и сама не знала.
Настин начальник Виктор Алексеевич Гордеев, как ни странно, оказался
на месте, поэтому ее бредовому замыслу суждено было сбыться. Не оказа-
лось бы Гордеева в кабинете - как знать, чем бы все обернулось. Но Вик-
тор Алексеевич восседал за своим столом и сосредоточенно грыз дужку оч-
ков, что являлось признаком глубоких размышлений.
- Виктор Алексеевич, отзовите меня из отпуска, - попросила Настя Ка-
менская, не тратя слов попусту. Она уже виделась с начальником после
возвращения из санатория, и он был полностью в курсе ее неудачной эпопеи
с отдыхом и лечением. Кроме того, Гордеев любил Настю, ценил ее и пони-
мал, может быть, как никто другой.
- Что, Стасенька, тошно тебе? - сочувственно спросил он.
Настя молча кивнула.
- Ладно, считай, ты с сегодняшнего дня на работе. Иди к Мише Доценко,
возьми у него материалы по трупу Ереминой.
И напомни мне, чтобы я бумажку в отдел кадров написал насчет твоего
отпуска. Не забудь только, а то дни пропадут. Мало ли когда пригодятся.
Взяв у Доценко материалы, Настя заперлась в своем кабинете и начала
их читать. Дело было возбуждено по факту обнаружения трупа молодой жен-
щины. Никаких документов или чего-либо еще, позволяющего установить ее
личность, при погибшей не обнаружено. Смерть наступила от удушения при-
мерно за 4-5 дней до того, как тело осматривал эксперт. Для установления
личности убитой были подняты все заявления о розыске молодых женщин,
ушедших из дома и по неизвестным причинам не вернувшихся. Из этих заяв-
лений были отобраны те, в которых указывалось, что пропавшая была брю-
неткой с длинными волосами, рост 168-173 см. Подходящих заявлений оказа-
лось четырнадцать, заявителей пригласили для опознания трупа, и девятый
по счету опознававший сказал, что погибшая - Виктория Еремина, двадцати
шести лет, работала секретарем в фирме, которую он возглавляет. Заявле-
ние о розыске подавал тоже он, так как Вика сирота, воспитывалась в дет-
доме, ни мужа, ни родственников у нее нет. В этом случае розыскное дело
было заведено по официальному запросу с места работы.
Далее из материалов следовало, что Виктория Еремина в понедельник, 25
октября, не вышла на работу. Никого это, однако, всерьез не обеспокоило:
все знали, что Вика любит выпить и частенько ударяется в загулы, после
которых может и на работу не выйти. Когда она не появилась на фирме и на
следующий день, решили позвонить ей домой - не случилось ли чего. К те-
лефону никто не подошел, из чего был сделан вывод о длительном запое. В
среду, 27 октября, на фирму позвонил любовник Ереминой Борис Карташов с
вопросом: где Вика? После того, как обзвонили Викиных подружек и побыва-
ли у нее дома (у Карташова были ключи от ее квартиры), поняли, что дело
неладно. Карташов помчался в милицию, но ему, как водится, ответили, что
оснований для паники нет и надо бы еще денька три подождать: девица мо-
лодая, пьющая, семьей не обременена - наверняка сама объявится. На вся-
кий случай предупредили, что от него, Карташова, заявление о розыске все
равно не примут, нужен запрос с места работы.
Запрос такой поступил 1 ноября, а через день, 3 ноября, Вика Еремина
была найдена убитой в лесу, в 75 километрах от Москвы по Савеловской до-
роге. Если верить заключению эксперта, смерть Ереминой наступила не
раньше 30 октября. Иными словами, пока Борис Карташов метался в поисках
своей возлюбленной, на работе пожимали плечами, а милиция старалась от-
футболить от себя заявление о розыске, Виктория еще была жива, и если бы
вовремя начали ее искать, может, успели бы найти до того, как ее убили.
Многих документов в Настином распоряжении не было; все документы,
составленные после возбуждения уголовного дела, находились у следователя
городской прокуратуры Константина Михайловича Ольшанского. В ее же руках
были только копии материалов из розыскного дела, отражавших лишь ту ин-
формацию, которая была получена с момента заявления о розыске и до обна-
ружения трупа. Не густо, но и в таком небольшом количестве сведений надо
было тщательно разобраться.
1 2 3 4 5 6 7