"А что ты, государь, изрек на меня суровое слово, будто я еретик, то, если знаешь, не колеблясь, обличи меня". Митрополит отвечал: "Ты написал это негораздо; я не назвал тебя тогда еретиком, а сказал только тебе: "Стал ты на еретиков, но ныне мудрствуешь о святых иконах негораздо; смотри не попадись и сам в еретики; знал бы ты свои дела, которые на тебе положены". По выслушании и обсуждении всего списка дьяка Висковатого Собор сначала отлучил было его от Церкви - не столько за его сомнения и своевольные мудрования о святых иконах, сколько за то, что он разглашал свои мудрования посреди многих людей на соблазн православным и возмущал народ, а не обратился со своими недоумениями прямо к правителям Церкви. Но через две недели, когда отлученный подал Собору свое "Покаяние", в котором подробно сознавался во всех своих заблуждениях и просил прощения, Собор принял Висковатого к святой соборной Церкви, возложив, однако ж, на него трехлетнюю епитимию: один год он должен был стоять за церковными дверьми и исповедать свои согрешения всем входящим в церковь; другой год - стоять в церкви, но только для слушания Слова Божия (до литургии верных); третий стоять в церкви и с верными, но без причастия Святых Тайн, и уже по истечении трех лет имел быть удостоен святого причастия. Трехлетняя епитимия назначена была Висковатому за то, что он "три года, не испытав Божественного Писания, сомнение имел о святых иконах, и вопил, и возмущал народ православный в соблазн и в поношение многим". В то же время били челом Собору на дьяка Ивана Висковатого благовещенские священники Сильвестр и Симеон за то, что он оговорил их в своем списке, и подали "жалобницы", в которых подробно изложили свои бывшие отношения к Башкину и Артемию, нам уже известные, а Сильвестр изложил и историю написания новых икон и свидетельствовал, что все они писаны по древним образцам. По прочтении этих жалобниц на Соборе Висковатый бил челом Сильвестру и Симеону и испросил у них прощение. Наконец, чтобы на будущее время предохранить Висковатого от подобных увлечений. Собор напомнил ему 64-е правило Шестого Вселенского Собора, которое гласит: "Не подобает мирянину пред народом произносити слово или учити и тако брати на себя учительское достоинство, но повиноватися преданному от Господа чину, отверзати ухо приявшим благодать учительскаго слова и от них поучатися Божественному. Ибо в единой Церкви разные члены сотворил Бог..." и пр.
Приговор о трехлетней епитимии Висковатому подписан Собором 14 января 1554 г. А чрез десять дней подписана митрополитом и грамота об Артемии в Соловецкий монастырь. Но сам Башкин был осужден Собором несколько прежде и еще 22 декабря предшествовавшего года был привезен в Иосифов волоколамский монастырь. Прочие единомысленники Башкина и Артемия были разосланы также по монастырям; например, инок Савва Шах заточен был в какой-то ростовский монастырь, а архимандрит Феодорит, бывший просветитель лопарей, - в монастырь Кирилло-Белозерский. Впрочем, Феодорит, осужденный по одному подозрению как приятель Артемия и несколько времени живший вместе с ним в белозерской пустыне, скоро был освобожден по ходатайству за него бояр и мог жить, где хотел. Вообще, настоящий Собор поступал с еретиками далеко не так строго, как поступил Собор 1503 г. с жидовствующими: теперь только осудили виновных на заключение в монастырях, "да не сеют злобы своея роду человеческому".
Можно думать, что Собор продолжал свои действия и после осуждения Артемия, следовательно, после генваря 1554 г. Есть современные свидетельства, что вслед за Артемием привезен был в Москву с Белоозера Феодосий Косой с другими старцами и что о Косом происходило соборное дело, которое и хранилось потом вместе с такими же делами о Башкине и Артемии. Это дело о Косом не дошло до нас, но зато дошли другие достоверные сведения как о нем самом с его товарищами, так особенно об его учении. Разумеем два сочинения, написанные иноком новгородского Отенского монастыря Зиновием (? 1568) против Косого. В первом из них, под заглавием "Истины показание", Зиновий, с одной стороны, передает то, что говорили ему о Косом и его учении последователи Косого - три клирошанина старорусского Спасского монастыря: монахи Герасим и Афанасий и мирянин Феодор иконник, а с другой обширно излагает свои ответы. Во втором сочинении, под заглавием "Многословное послание", Зиновий сначала сам кратко говорит о Косом и его товарищах, а затем опровергает те пункты их учения, которые изложены были в письме к нему какими-то православными христианами из Литвы, слышавшими это лжеучение и соблазнявшимися им. Феодосий был рабом одного из московских бояр и, обокрав своего господина, бежал на Белоозеро вместе с другими рабами, также обокравшими своих господ. Там беглецы поступили в монастыри и приняли пострижение, а потом соединились на Новоозере. Это были кроме Феодосия Косого Игнатий, Вассиан и другие с ними. Замечательно, что все они называются у Зиновия "учениками Артемиевыми". Но вероятно, что эти ученики, как нередко бывает, пошли гораздо далее своего учителя: они совсем "отверглись Христовой веры" и впали в заблуждение, которое сами с своими последователями называли "новым учением", а православные - "безбожною ересью". Феодосий считался главным учителем, или проповедником, нового учения, которое начало распространяться с 1552 г. и было принимаемо многими. Когда по распоряжению Собора Косой был схвачен и привезен в Москву вместе с своими товарищами, то, будучи заключен здесь в одном из монастырей, умел приласкаться к стражам, так что при послаблении с их стороны бежал в Литву с Вассианом и другими единомысленниками. На пути, чтобы не быть узнанными, они переменяли свои имена, облекались в черные одежды и, переходя через Псков, Торопец и Великие Луки, везде распространяли свое лжеучение. В Литве они пристали на месте, которое называлось озеро Усочерт, продолжали свою проповедь и совратили многих от православной веры. Феодосий женился здесь на одной вдовой жидовке.
Что касается до учения Феодосия Косого, то оно с большею подробностию и в более резких чертах представлено его последователями, тремя клирошанами, в первом сочинении Зиновия. А православные, писавшие к Зиновию из Литвы о некоторых, и притом важнейших, частях этого учения, даже вовсе не упомянули - может быть, потому, что сами о них еще не слышали, - зато упомянули о некоторых других пунктах этого лжеучения, о каких ничего не сказали Зиновию названные клирошане. Надобно иметь в виду оба сочинения Зиновия, чтобы составить по возможности полный очерк лжеучения Косого и его товарищей.
1. Исходною точкою всего лжеучения Косого была та же самая, что и еретиков жидовствовавших, или новгородских. Он утверждал, что истинные, "столповые" книги суть только книги Моисеевы и вообще ветхозаветные: в них одних содержится истина, их должно читать, а других книг читать не должно, потому что в них нет истины. И этими-то "ветхими книгами", которые Косой постоянно носил в руках и давал читать другим, он старался "отвращать людей от Евангелия Христова". Впрочем, чтобы легче совращать христиан, он, как это делали и жидовствовавшие, пользовался и книгами Нового Завета, принимал их все, кроме Послания к евреям, хотя толковал по-своему и не равнял с ветхозаветными. Вслед за унижением Священного Писания Нового Завета Косой еще более уничижал священное предание, правила Церкви, писания святых отцов и говорил, что все это - предания человеческие, писания ложные, что читать их не должно и бесполезно. И однако ж, для удобнейшего распространения своих мыслей между христианами ссылался иногда и на правила Соборов и пользовался Постническою книгою святого Василия Великого, Маргаритом святого Златоуста. Опираясь, таким образом, на книгах Моисеева закона и отвергая Божественное достоинство новозаветного Откровения, Косой, естественно, вслед за тем отвергал все, что только есть в христианстве собственно христианского, как прежде поступали и жидовствующие.
2. Косой отвергал христианские догматы, и в частности: а) отвергал таинство Пресвятой Троицы, указывая на известные изречения Ветхого Завета, что Бог един есть, б) отвергал Божество Иисуса Христа и называл Его простым человеком, сотворенным от Бога; в) отвергал самую нужду в Воплощении Бога и искуплении человека; г) отвергал святые таинства: крещение, покаяние, Евхаристию и видел в последней только хлеб и вино, а не Тело и Кровь Христову; д) отвергал призывание и почитание Пресвятой Богородицы и всех вообще святых, равно как все их чудеса, мощи, самые даже жития, которые называл соблазнительными и запрещал читать; е) отвергал молитвы за умерших.
3. Косой отвергал всю христианскую внешность, или церковность, и христианские учреждения. Крест Христов и святые иконы называл кумирами или идолами, христианские церкви - кумирницами, христианское богослужение идольскою службою, епископов и священников - идольскими жрецами. И потому учил: иконы и кресты сокрушать, а не поклоняться им, в церкви не ходить и не носить в них просфор и свечей, церковных служб и молитв бегать, к священникам и епископам не обращаться и не слушать их как учителей ложных; вообще никакого внешнего богослужения и поклонения не творить, а поклоняться Богу духом и истиною. На митрополита, епископов и игуменов Косой нападал в особенности за то, что они будто бы были чужды духа любви и кротости, преследовали еретиков и не принимали от них даже покаяния. Косой отвергал все церковные посты, называя их преданием человеческим и считая их непотребными. Вооружался против монастырей с их уставами и обычаями, называя все это также преданием человеческим, а особенно восставал против права монастырей владеть селами, ссылаясь, между прочим, на старца-князя Вассиана и Максима Грека.
4. Косой простерся еще далее, по крайней мере, когда жил в Литве, и, вопреки не только христианского, но и ветхозаветного откровения, восставал против некоторых начал быта семейного и общественного. Не должно, учил еретик, почитать родителей и именовать отцов, ибо сказано: Не нарицайте себе отца на земли, един есть отец ваш Бог. Не должно повиноваться никаким земным властям и начальствам и платить им дань: между христианами вовсе не подобает быть властям. Не должно помогать бедным, сирым, вдовицам, хромым, слепым и вообще нищим, ибо нищие - псы, а написано: Несть добро отъяти хлеба чадом и поврещи псом.
Нет никаких данных для того, чтобы выводить лжеучение Косого с запада Европы чрез Литву или Польшу. Напротив, известно, что он начал свое лжеучение на Белоозере, где бродили тогда вольные идеи между монахами, и даже прямо называется вместе с своими товарищами учеником одного из белозерских старцев - Артемия. Сам Косой, по свидетельству Зиновия, не был ни "философ, ниже мало учен слову" и часто не понимал ни того, что говорил, ни того, что утверждал, но он был слишком дерзок и принятое от других распространял с возмутительною наглостию. По своему существу и началам лжеучение Косого однородно с ересию жидовствовавших, но имеет еще более отрицательный характер и доведено до последних крайностей; однородно и с лжеучением Башкина, хотя последнее известно нам с меньшею подробностию. Против ереси жидовствовавших написал свою книгу преподобный Иосиф Волоколамский; этою же книгою обличал Собор ересь Башкина; на эту самую книгу нападал и запрещал читать ее и Феодосий Косой потому, как объясняет Зиновий, что "в книге той, яко в зерцале, ересь его обличается". На лжеучение Косого можно смотреть как на последнее слово того антихристианского направления, которое началось у нас в конце XV столетия с ересию жидовствовавших и продолжалось более или менее явно до половины XVI в. и против которого после Иосифа Волоцкого должен был бороться еще митрополит Даниил, а равно как на последнюю степень развития тех антицерковных идей, направленных в особенности против властей церковных за преследование еретиков, против монашества, против церковных и монастырских имуществ, которые (идеи) так долго и упорно отстаивал князь-старец Вассиан. В России Косой проповедовал свое лжеучение только около трех лет (1552-1555) и не мог приобресть многих последователей; но в Литве он представляется действующим даже в 1575 г. вместе с товарищем своим Игнатием, также женившимся, и в столь долгое время мог увлечь весьма многих. Не напрасно Зиновий заметил, что как "Восток развратил дьявол Бахметом, а Запад - Мартином немчином (Лютером)", так и "Литву - Косым".
Здесь нам приходится вспомнить и о Максиме Греке, которого вспомнил сам царь по случаю ереси Башкина и на которого ссылались последователи ереси Косого для подкрепления некоторых своих мыслей. Мы уже знаем, что Собор 1531 г. осудил Максима на заточение в тверской Отрочь монастырь. Но это новое заточение, продолжавшееся около двадцати лет, совсем не походило на то, какое терпел Максим прежде в волоколамском монастыре. В Твери в течение всего означенного периода епископствовал добродушный Акакий, который оказывал Максиму не только участие, но и честь, часто приглашал его к себе и разделял с ним свою трапезу. Правда, в 1537 г., когда страшный пожар истребил в Твери и собор, и архиерейский дом, Максим сильно огорчил было своего покровителя резкою обличительною статьею, написанною против жителей Твери и всего местного духовенства без всякого исключения. Но вскоре, когда Акакий возобновил собор, Максим поспешил написать другую статью - похвальное Слово, в котором, обращаясь к Богу, между прочим, говорил: "Благодарим, Владыко, от всея души Твою благость... яко Твоего верного архиерея, нашего же пастыря и отца Акакия, господина нашего, исполняеши всегда благости и духовныя премудрости и разума в славу Твою и в снабдение нам... Аще бо и праведным твоим негодованием опечалил еси нас немале, огнем истребив древнюю доброту покланяемаго храма твоего, но паки отдал еси ю нам не хуждьшу первыя тщанием и прилежанием вернаго Ти угодника Акакия, боголюбиваго епископа Твоего, нашего же пастыря и отца любезнейшаго". И впоследствии Максим называл Акакия не иначе как своим "промысленником" и писал к одному из его приближенных, брату Григорию: "Слышал есмь стороною, что государь наш владыка Тверской смущается о мне, бедном... Жаловал государь, упокоил мене всяким довольством многа лета, пожаловал бы и до конца поберег по Бозе... Я всегда в любви духовней пребываю к его святительству, и его многолетнее брожение и жалование забыти не мощно ми есть".
Другое важное удобство, которым пользовался Максим в Твери, состояло в том, что ему не возбранялось писать. И он писал много, особенно о самом себе, оправдывал себя, просил перемены своей участи. Первое из таких писаний - а их известно нам до десяти - Максим написал уже по смерти великого князя Василия Ивановича (1533) и, может быть, даже по смерти жены его Елены (1538). Это "Исповедание православной веры", обращенное ко всему духовенству, ко всем князьям и боярам. Здесь, желая опровергнуть мнение некоторых, будто он еретик, и враг, и изменник Русской державы, Максим представил исповедание своей веры, действительно православное; указал на некоторые догматические погрешности в наших богослужебных книгах, им исправленные; ссылался на свои сочинения в защиту православной веры, написанные против латинян, иудеев и язычников; сознался в своей ошибке в известных нам выражениях о Сыне Божием: седел ecu и седев одесную Отца, слагая, однако ж, всю вину на своих помощников-толмачей (жаль, что Максим не сознался в этой ошибке прежде на бывших против него Соборах); свидетельствовал, что он постоянно молится Богу о Русской державе, ее великом князе Иоанне Васильевиче и брате его Георгии и по десяти раз всякий день преклоняет о них колена; спрашивал князей и бояр, зачем они силою держат его в России; напоминал духовным, что они не имели права его судить, что он как грек подлежит суду Вселенского патриарха, а не святителя Русской земли, и, наконец, умолял прекратить нерасположение к нему и показать к нему любовь и кротость. Все это оправдание Максима, написанное в то время, когда еще живы были судившие и осудившие его, по самому своему тону и отчасти содержанию не могло расположить в его пользу. Во-первых, он постоянно повторял здесь, будто осужден несправедливо, по одной клевете, вражде, злобе, и укорял духовных, что они увлекаются яростию, гневом, памятозлобием и преследуют невинных. Во-вторых, Максим слишком резко и едва ли даже справедливо отзывался здесь о наших церковных книгах, утверждая, например, будто наши Триоди везде проповедовали Иисуса Христа созданным и сотворенным и будто наши толковые Евангелия везде проповедовали Его умершим бесконечною смертию, тогда как Максим мог видеть и прочесть, без сомнения, только некоторые наши Триоди и толковые Евангелия, а не все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73