Она говорит, что место бешеных буйволов в прерии. Ну, а ты вчера носился по дому, ведь правда? И посмотри, – она улыбнулась той обезоруживающей улыбкой, против которой ее отец обычно не мог устоять, – мама вернулась целой и невредимой, как я и говорила!
Ну, наконец-то, хоть кто-то нашелся в ее семье, кто считал, что она способна сама о себе позаботиться. Спасибо, Кейт, холодно подумала Алекс.
– Ешь свой завтрак, – произнесла она вслух. – Вы все видите, что я жива и здорова, так что давайте забудем об этом!
Когда дети ушли наверх собираться в школу, она сказала Дэйву:
– Ты можешь ехать в Бирмингем, если хочешь.
Он открыл свой кейс, положил внутрь аккуратно сложенную газету и, немного помедлив, опустил крышку и защелкнул замки.
Этим утром в белой рубашке и темно-сером костюме он выглядел до кончиков ногтей как преуспевающий бизнесмен. Его элегантный вид как-то совершенно не вязался с этой непритязательной кухней и суетой семейной жизни. Ему бы пристало завтракать в обставленной мебелью красного дерева столовой аристократического дома георгианских времен, слабо освещенной утренним солнцем, проникающим внутрь сквозь глубокие оконные ниши. Алекс вдруг пришло в голову, что, пока она топталась на месте в течение этих семи последних лет, Дэйв рос все выше и выше, отдаляясь от нее.
– В этом больше нет необходимости, – холодно отклонил он ее предложение. – Джек Брайс справится со всем не хуже меня.
Тогда зачем было планировать эту поездку, хотела она спросить, но промолчала. Это могло быть связано только с Линдой.
– Боишься, что я уеду, пока тебя не будет здесь? – спросила она, искренне интересуясь его ответом.
Она понимала, что Дэйв беспокоился и заботился о ней и о детях, но будет ли это трагедией для него, если они перестанут быть частью его жизни?
Дэйв медлил с ответом. Засунув руки глубоко в карманы брюк, он стоял у окна кухни, выходящего в небольшой садик позади дома.
– Да, – хмуро признался он наконец.
Услышав его ответ, Алекс испытала неожиданное облегчение и сразу же разозлилась на себя за это проявление собственной слабости.
– Уйти должна не я, – подчеркнула она. – Ты знаешь, что это твоя прерогатива.
– Да.
Дэйв немного постоял, опустив голову, потом снова подошел к столу. Не глядя на Алекс, он вновь открыл кейс, как бы проверяя, все ли на месте.
– Я знаю, что, исходя из чувства собственного достоинства, я должен был бы собрать свои вещи и уйти. Но я не хочу делать этого. Не хочу разрушать то, что у нас есть. Было, – хмуро поправился он. – Уверен, что все еще можно исправить, но для этого нужно время. Я не сдамся, Алекс, – заявил он, подняв на нее полные решимости потемневшие глаза. – Ты можешь сколько угодно набрасываться на меня, но я не сделаю этого шага.
– Я могла бы добиться решения о раздельном проживании через суд и заставить тебя переехать, – нанесла Александра неожиданный удар, осознавая, что сделала это только для того, чтобы скрыть свой страх.
Дэйв нахмурился.
– Откуда ты, черт побери, знаешь о таких вещах? – спросил он.
Не обращалась ли она за советом к юристу? Вряд ли она способна на это, подумал Дэйв, но кто знает…
Его растерянность польстила Алекс. Поэтому она неопределенно пожала плечами и сказала с сарказмом:
– Я часто смотрю телевизор.
– Ты собираешься сделать это? – спросил Дэйв. – Положить начало концу нашего брака?
Он был умен, она не могла не признать этого. Одним вопросом он переложил ответственность на нее.
– Это ты начал разрушение нашего брака, Дэйв, – спокойно возразила она. – Но я не собираюсь ничего предпринимать – пока.
– А почему не сейчас? – устало спросил он, снимая пиджак со спинки стула и надевая его.
Алекс посмотрела на сверкнувшую полоску золота на его пальце. Это было тонкое золотое кольцо, совсем простое и дешевое. Тогда они не могли позволить себе ничего лучшего. У Алекс было такое же. Еще одно Дэйв купил для нее через несколько лет после свадьбы, когда финансовые дела пошли лучше, – обручальное кольцо с бриллиантом, небольшим, но чистой воды. Он сказал ей тогда, надевая кольцо на ее тонкий палец:
– Я люблю тебя, Алекс. Без тебя и близнецов вся моя тяжелая работа не имела бы никакого смысла.
Но она была уверена в том, что без нее и детей Дэйв добился бы вдвое больших успехов.
Сейчас он смотрел на нее из-под полуопущенных век, ожидая ответа на свой вопрос. Алекс, на мгновение поймав его взгляд, опустила глаза и уставилась в чашку.
– Не знаю, – честно призналась она. – Но мне кажется, я жажду твоей крови.
К ее удивлению, Дэйв улыбнулся и коснулся рукой видневшейся над воротником рубашки царапины на шее – следа ее ночного нападения.
– Я думал, ты уже удовлетворена, – заметил он.
– Не вполне, – ответила Алекс, слегка вспыхнув, несмотря на свое решение не извиняться за этот инцидент.
– А-а, – протянул он.
– Ага, – подтвердила она.
– Итак, начался этап наказания, – подытожил Дэйв. Он снова улыбнулся, затем наклонился и поцеловал Джеми в золотистую макушку. – Ну и пусть, – сказал он в пространство и с надменным видом вышел из кухни, оставив Алекс в некоторой растерянности.
Но, странным образом, все пошло иначе. Вместо того чтобы встречать мужа с холодным видом, Алекс неожиданно для себя стала избегать любых намеков на происшедшее. На несколько последующих недель их обоих охватила странная забывчивость, как будто будущее их брака не было поставлено на карту. Казалось, судьба дала им передышку, прежде чем поставить перед лицом темного и непонятного будущего.
Алекс больше не уходила на ночь в комнату Джеми, сама не понимая, почему. Не отталкивала Дэйва, когда он касался ее в темноте безмолвных теперь ночей. Но, хотя она и откликалась на его ласку, ей никогда не удавалось достичь удовлетворения, да и Дэйву, видимо, тоже. Она хотела и пыталась пройти вместе с ним этот длинный путь к наслаждению. Но каждый раз наступал момент, когда, охваченная желанием в сплетении рук мужа, ощущая трепет его тела, слыша его прерывистое дыхание, она внезапно представляла на своем месте Линду, приводящую его в то же состояние безумной страсти. Это видение неизменно заставляло ее отстраняться, и все прекращалось, как если бы она отключала энергию, двигавшую ими.
Потом, лежа поодаль от него, сжавшись в комочек, она в мучительном одиночестве переживала разочарование. Хотя они никогда не говорили об этом, не пытались обсуждать их неудачи, они оба знали, что Линда была между ними так явно, как если бы она на самом деле оказалась в их постели. Обида, боль от предательства, жестокая ревность до такой степени переполняли Алекс, что она бы, наверное, не вынесла, если бы он вновь прикоснулся к ней в этот момент. Но Дэйв и не пытался.
Она не могла отвлечься от этого даже днем. Ее пугало это положение; она прекрасно понимала, что если что-то и могло толкнуть его обратно в объятия Линды, так это ее глупое, хотя и непреднамеренное, поведение.
То, что Дэйв мог воспринимать ее действия как своеобразную кару, было еще ужаснее, так как она меньше всего думала о том, чтобы как-то наказать его.
От этих мыслей Алекс становилась все более взвинченной. Ей казалось, что она теряет самоуважение, позволяя ему прикасаться к себе, ведь она должна бы презирать его. Но в то же время он был нужен ей, в его ласках она находила поддержку, несмотря на утерянную способность отвечать на них. И ей важно было знать, что она нужна Дэйву.
5
С некоторых пор мать Дэйва стала проводить больше времени с Алекс. Хотя она не упоминала вслух о том воскресенье, когда невестка на целый день ушла из дома, было ясно, что она не забыла об этом происшествии: это проявлялось в осторожности ее выражений, в том, как искусно она обходила в разговоре некоторые моменты.
Дженни Мастерсон гордилась своим сыном. Начав с довольно низкооплачиваемой работы, он без чьей-либо помощи сумел пробиться наверх и добился успеха, когда обстоятельства складывались против него. Но Дженни прекрасно понимала, какие соблазны могли встречаться на пути мужчины, занимавшего такое положение, как Дэйв. В свои без малого тридцать два года он был уважаемой фигурой в мире бизнеса: своего рода вундеркинд в обличье кинозвезды.
Разумеется, женщины должны были интересоваться им – его внешность и способность делать деньги, казалось бы, из воздуха не могли не привлекать их. Дженни, вероятно, догадывалась о причинах разлада в семье сына, хотя никто ничего не говорил ей, поэтому она старалась проводить больше времени с Алекс, ненавязчиво оказывая ей моральную поддержку. Александра была благодарна свекрови, с грустью признавая, что Дженни оказалась ее единственным другом в этом неожиданно ставшем враждебным мире.
Но все это лишь усиливало ее смятение, недовольство собой, раздражение по поводу своей никчемности, которую она вдруг осознала. Ее дом – предмет ее гордости – теперь перестал радовать ее. Он был хорош для нее, но не для Дейва. Его жизненный успех подразумевал, что он заслуживал чего-то более внушительного – того, что отражало бы его благополучие. Алекс терзала себя воспоминаниями о том, как он несколько раз пытался уговорить ее переехать в более просторный и дорогой дом. И лишь теперь, взглянув на жизнь мужа с другой стороны, она начала понимать, почему он хотел этого. Неудивительно, что он никогда не приглашал домой своих коллег – должно быть, он просто стыдился того места, где жил!
Она злилась и на Дэйва за то, что он никогда не позволял ей войти в тот мир, который окружал его за пределами их дома. Может быть, она, глупа девчонка, и виновата в том, что совершенно не изменилась за последние семь долгих лет. Но он caм способствовал этому, пряча ее от всех как не соответствующую его облику элегантного преуспевающего бизнесмена.
Злость переходила в обиду, обида – в раздражение. Алекс стала вспыльчивой и несдержанной, неожиданно срываясь как раз тогда, когда окружающие старались быть внимательными и осторожными.
Что ты представляешь из себя, Алекс? – спросила она себя однажды вечером. Дэйв задерживался на работе. Это, наверное, было вызвано необходимостью. Вот уже несколько недель он возвращался домой ровно в шесть тридцать. Но Алекс нервничала из-за его отсутствия. Она хотела, чтобы он был дома, его присутствие поддерживало хоть как-то ее душевное равновесие. Ты не имеешь права обвинять во всем случившемся только его, сказала она себе. Ты существовала в каком-то забытьи. Была настолько погружена в свой маленький уютный мирок, что даже ни разу не поинтересовалась, какова жизнь Дэйва за пределами этого мирка! Ты знала, что он присутствует на деловых обедах. Вращается в определенных кругах, чтобы быть в курсе событий. Но тебе ни разу не пришло в голову поинтересоваться, должна ли ты находиться рядом с ним, помогать ему и поддерживать его! Ты даже не знала, что его дело с Харви закончилось, пока Мэнди не сказала тебе! Ты вообще услышала о существовании Харви только потому, что однажды, когда ты стала жаловаться свекрови на то, что почти не видишь мужа, та вступилась за него: «Он занят этими делами с Харви! Разве ты не знала, как это для него важно?»
Нет, не знала и до сих пор не знаешь, потому что даже не пыталась узнать! Что связывает их в этом браке, кроме дома, постели и троих детей?
Я даже не красавица! – вздохнула она как-то утром, глядя в зеркало. Во всяком случае, не в классическом смысле этого слова. С фигурой все в порядке, особенно если учесть, что у меня трое детей. Ноги – тоже ничего. Но лицо не из тех, что способны остановить дорожное движение. Разве такое лицо должно быть у жены Дэйва Мастерсона? Глаза слишком большие, нос чересчур маленький, рот какой-то по-детски беззащитный – словом, куколка. Кукла.
Алекс недовольно нахмурилась. А взглянуть на мои волосы. Она подняла их вверх, так что длинные волнистые пряди рассыпались золотистым веером. Я ношу эту прическу с того времени, когда была в возрасте Кейт! Эти сказки о Питере Пэне! Да я ни в чем ему не уступаю! Я даже одета, как девочка!
Ну, так сделай что-нибудь с этим, подзадоривал внутренний голос. А почему бы нет? Она задумалась, охваченная внезапным желанием демонстративно сделать что-нибудь такое, чего Дэйв никак не мог ожидать от нее.
– Вот что я скажу тебе, Джеми, – повернулась Александра к мирно играющему на полу спальни малышу. – Я собираюсь полностью обновить свой гардероб! Мы попросим бабушку посидеть с тобой, А если она не сможет, ну, тогда… – Алекс упрямо выпятила пухлую нижнюю губу, совсем как Кейт перед каким-нибудь решительным действием, – …тогда мы просто оставим тебя на твоего папу на целый день и пусть поварится во всем этом ради разнообразия!
Однако мать Дэйва с радостью согласилась присмотреть за малышом. Это охладило пыл Алекс, хотя ей очень понравилась идея прийти в ультрасовременный офис Дэйва и оставить сына на руках ошеломленного отца.
Успокойся, сказала она себе, сидя в такси по дороге в Лондон. Одно дело воображать, что можешь действовать подобным образом, и совсем другое – поступать так. Алекс испытывала внутреннюю борьбу: желание продемонстрировать свою независимость наталкивалось на робость застенчивой девочки, которая была бы счастлива остаться такой, как есть.
И что в этом плохого – полностью забыть о личных амбициях ради желания быть хорошей женой и матерью? – сердито спросила она себя. Ей нравилось быть рядом с детьми. Она всегда находила время выслушивать их, поиграть с ними.
И Дэйв тоже. Целый день он мог рыскать, как лев, в беспощадных джунглях большого бизнеса, но Алекс знала, что его напряжение исчезало, когда он возвращался домой к своей семье, к обыденным семейным делам.
Переступив порог дома мрачным и далеким, с лицом безжалостного охотника, уже через полчаса, растянувшись на полу рядом с близнецами, он мог увлеченно играть в какую-нибудь замысловатую игру или, усевшись по-турецки вместе с детьми перед телевизором, с неподдельным интересом наблюдать за похождениями героев мультфильмов. Казалось, ему доставляло удовольствие спускаться до их уровня – никаких следов мрачности или напряжения, только мальчишеская улыбка, как у Сэма. Каждый вечер он оставлял за порогом дома тот мир, в котором вращался днем, и с облегчением погружался в заботы и радости семьи.
Но теперь Алекс мучил вопрос, не протекал ли этот процесс и в обратном направлении? До сих пор она не задумывалась над тем, что происходило с Дэйвом, когда он выходил по утрам из дома. Быть может, он так же легко сбрасывал с себя обязанности мужа и отца? И не было ли для него таким же облегчением возвращаться в ту, другую, более насыщенную событиями жизнь? Что представлял из себя этот мужчина, который имел власть над столькими людьми? И не превращалась ли маленькая женщина с тремя детьми в тусклое воспоминание, когда он входил в тот элитарный мир людей с утонченным интеллектом, носивших изысканную одежду и разговаривавших с ним на его уровне?
«Элитарность, утонченность, изысканность», – повторяла Алекс в сотый раз. Эти слова как нельзя лучше характеризовали Дэйва. Да, за эти годы он превратился в зрелого, искушенного в делах мужчину, тогда как она осталась прежней девочкой. Алекс ненавидела себя за это. И ненавидела Дэйва за то, что он вынудил ее осознать свои промахи. А значит, она должна разделить с ним вину за то, что произошло.
Подъехав к дому на такси около шести часов вечера, Алекс с подсознательным облегчением отметила, что черного «БМВ» Дэйва еще не было. Она прошла по дорожке к дому, настолько нагруженная сумками и пакетами, что ей пришлось нажать кнопку дверного звонка локтем.
– Боже мой! – воскликнула Дженни, открыв дверь. – Боже мой! – воскликнула она снова, подняв глаза от груды пакетов, которые Алекс бросила на пол у своих ног, и ошеломленно уставилась на невестку.
– Ну и как? – Алекс в волнении ожидала мнения своей свекрови.
Она была сейчас совсем не та, которая уехала утром из дома, всего лишь на час позже своего мужа. Исчезла масса длинных светлых волос. Они были безжалостно острижены. Изящная новая прическа заканчивалась шелковистым завитком на уровне подбородка. Искусно выполненный макияж подчеркивал те привлекательные черты ее лица, о которых Алекс и не подозревала. Все выглядело настолько естественно, что было почти невозможно сказать, что же изменилось в разрезе глаз и в очертаниях ее губ, – просто они вдруг стали ярче и выразительней.
Но это было еще не все. Исчезли светло-голубая спортивная курточка и полинялые джинсы. Вместо них на Алекс было элегантное пальто из чисто шерстяной ткани нежно-бежевого цвета, подчеркивавшее ее стройную фигуру. Пальто было застегнуто двумя рядами крупных коричневых пуговиц, еще по три пуговицы располагались на манжетах рукавов. Ее новые замшевые ботинки на трехдюймовых каблуках и сумочка были подобраны в цвет пуговиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Ну, наконец-то, хоть кто-то нашелся в ее семье, кто считал, что она способна сама о себе позаботиться. Спасибо, Кейт, холодно подумала Алекс.
– Ешь свой завтрак, – произнесла она вслух. – Вы все видите, что я жива и здорова, так что давайте забудем об этом!
Когда дети ушли наверх собираться в школу, она сказала Дэйву:
– Ты можешь ехать в Бирмингем, если хочешь.
Он открыл свой кейс, положил внутрь аккуратно сложенную газету и, немного помедлив, опустил крышку и защелкнул замки.
Этим утром в белой рубашке и темно-сером костюме он выглядел до кончиков ногтей как преуспевающий бизнесмен. Его элегантный вид как-то совершенно не вязался с этой непритязательной кухней и суетой семейной жизни. Ему бы пристало завтракать в обставленной мебелью красного дерева столовой аристократического дома георгианских времен, слабо освещенной утренним солнцем, проникающим внутрь сквозь глубокие оконные ниши. Алекс вдруг пришло в голову, что, пока она топталась на месте в течение этих семи последних лет, Дэйв рос все выше и выше, отдаляясь от нее.
– В этом больше нет необходимости, – холодно отклонил он ее предложение. – Джек Брайс справится со всем не хуже меня.
Тогда зачем было планировать эту поездку, хотела она спросить, но промолчала. Это могло быть связано только с Линдой.
– Боишься, что я уеду, пока тебя не будет здесь? – спросила она, искренне интересуясь его ответом.
Она понимала, что Дэйв беспокоился и заботился о ней и о детях, но будет ли это трагедией для него, если они перестанут быть частью его жизни?
Дэйв медлил с ответом. Засунув руки глубоко в карманы брюк, он стоял у окна кухни, выходящего в небольшой садик позади дома.
– Да, – хмуро признался он наконец.
Услышав его ответ, Алекс испытала неожиданное облегчение и сразу же разозлилась на себя за это проявление собственной слабости.
– Уйти должна не я, – подчеркнула она. – Ты знаешь, что это твоя прерогатива.
– Да.
Дэйв немного постоял, опустив голову, потом снова подошел к столу. Не глядя на Алекс, он вновь открыл кейс, как бы проверяя, все ли на месте.
– Я знаю, что, исходя из чувства собственного достоинства, я должен был бы собрать свои вещи и уйти. Но я не хочу делать этого. Не хочу разрушать то, что у нас есть. Было, – хмуро поправился он. – Уверен, что все еще можно исправить, но для этого нужно время. Я не сдамся, Алекс, – заявил он, подняв на нее полные решимости потемневшие глаза. – Ты можешь сколько угодно набрасываться на меня, но я не сделаю этого шага.
– Я могла бы добиться решения о раздельном проживании через суд и заставить тебя переехать, – нанесла Александра неожиданный удар, осознавая, что сделала это только для того, чтобы скрыть свой страх.
Дэйв нахмурился.
– Откуда ты, черт побери, знаешь о таких вещах? – спросил он.
Не обращалась ли она за советом к юристу? Вряд ли она способна на это, подумал Дэйв, но кто знает…
Его растерянность польстила Алекс. Поэтому она неопределенно пожала плечами и сказала с сарказмом:
– Я часто смотрю телевизор.
– Ты собираешься сделать это? – спросил Дэйв. – Положить начало концу нашего брака?
Он был умен, она не могла не признать этого. Одним вопросом он переложил ответственность на нее.
– Это ты начал разрушение нашего брака, Дэйв, – спокойно возразила она. – Но я не собираюсь ничего предпринимать – пока.
– А почему не сейчас? – устало спросил он, снимая пиджак со спинки стула и надевая его.
Алекс посмотрела на сверкнувшую полоску золота на его пальце. Это было тонкое золотое кольцо, совсем простое и дешевое. Тогда они не могли позволить себе ничего лучшего. У Алекс было такое же. Еще одно Дэйв купил для нее через несколько лет после свадьбы, когда финансовые дела пошли лучше, – обручальное кольцо с бриллиантом, небольшим, но чистой воды. Он сказал ей тогда, надевая кольцо на ее тонкий палец:
– Я люблю тебя, Алекс. Без тебя и близнецов вся моя тяжелая работа не имела бы никакого смысла.
Но она была уверена в том, что без нее и детей Дэйв добился бы вдвое больших успехов.
Сейчас он смотрел на нее из-под полуопущенных век, ожидая ответа на свой вопрос. Алекс, на мгновение поймав его взгляд, опустила глаза и уставилась в чашку.
– Не знаю, – честно призналась она. – Но мне кажется, я жажду твоей крови.
К ее удивлению, Дэйв улыбнулся и коснулся рукой видневшейся над воротником рубашки царапины на шее – следа ее ночного нападения.
– Я думал, ты уже удовлетворена, – заметил он.
– Не вполне, – ответила Алекс, слегка вспыхнув, несмотря на свое решение не извиняться за этот инцидент.
– А-а, – протянул он.
– Ага, – подтвердила она.
– Итак, начался этап наказания, – подытожил Дэйв. Он снова улыбнулся, затем наклонился и поцеловал Джеми в золотистую макушку. – Ну и пусть, – сказал он в пространство и с надменным видом вышел из кухни, оставив Алекс в некоторой растерянности.
Но, странным образом, все пошло иначе. Вместо того чтобы встречать мужа с холодным видом, Алекс неожиданно для себя стала избегать любых намеков на происшедшее. На несколько последующих недель их обоих охватила странная забывчивость, как будто будущее их брака не было поставлено на карту. Казалось, судьба дала им передышку, прежде чем поставить перед лицом темного и непонятного будущего.
Алекс больше не уходила на ночь в комнату Джеми, сама не понимая, почему. Не отталкивала Дэйва, когда он касался ее в темноте безмолвных теперь ночей. Но, хотя она и откликалась на его ласку, ей никогда не удавалось достичь удовлетворения, да и Дэйву, видимо, тоже. Она хотела и пыталась пройти вместе с ним этот длинный путь к наслаждению. Но каждый раз наступал момент, когда, охваченная желанием в сплетении рук мужа, ощущая трепет его тела, слыша его прерывистое дыхание, она внезапно представляла на своем месте Линду, приводящую его в то же состояние безумной страсти. Это видение неизменно заставляло ее отстраняться, и все прекращалось, как если бы она отключала энергию, двигавшую ими.
Потом, лежа поодаль от него, сжавшись в комочек, она в мучительном одиночестве переживала разочарование. Хотя они никогда не говорили об этом, не пытались обсуждать их неудачи, они оба знали, что Линда была между ними так явно, как если бы она на самом деле оказалась в их постели. Обида, боль от предательства, жестокая ревность до такой степени переполняли Алекс, что она бы, наверное, не вынесла, если бы он вновь прикоснулся к ней в этот момент. Но Дэйв и не пытался.
Она не могла отвлечься от этого даже днем. Ее пугало это положение; она прекрасно понимала, что если что-то и могло толкнуть его обратно в объятия Линды, так это ее глупое, хотя и непреднамеренное, поведение.
То, что Дэйв мог воспринимать ее действия как своеобразную кару, было еще ужаснее, так как она меньше всего думала о том, чтобы как-то наказать его.
От этих мыслей Алекс становилась все более взвинченной. Ей казалось, что она теряет самоуважение, позволяя ему прикасаться к себе, ведь она должна бы презирать его. Но в то же время он был нужен ей, в его ласках она находила поддержку, несмотря на утерянную способность отвечать на них. И ей важно было знать, что она нужна Дэйву.
5
С некоторых пор мать Дэйва стала проводить больше времени с Алекс. Хотя она не упоминала вслух о том воскресенье, когда невестка на целый день ушла из дома, было ясно, что она не забыла об этом происшествии: это проявлялось в осторожности ее выражений, в том, как искусно она обходила в разговоре некоторые моменты.
Дженни Мастерсон гордилась своим сыном. Начав с довольно низкооплачиваемой работы, он без чьей-либо помощи сумел пробиться наверх и добился успеха, когда обстоятельства складывались против него. Но Дженни прекрасно понимала, какие соблазны могли встречаться на пути мужчины, занимавшего такое положение, как Дэйв. В свои без малого тридцать два года он был уважаемой фигурой в мире бизнеса: своего рода вундеркинд в обличье кинозвезды.
Разумеется, женщины должны были интересоваться им – его внешность и способность делать деньги, казалось бы, из воздуха не могли не привлекать их. Дженни, вероятно, догадывалась о причинах разлада в семье сына, хотя никто ничего не говорил ей, поэтому она старалась проводить больше времени с Алекс, ненавязчиво оказывая ей моральную поддержку. Александра была благодарна свекрови, с грустью признавая, что Дженни оказалась ее единственным другом в этом неожиданно ставшем враждебным мире.
Но все это лишь усиливало ее смятение, недовольство собой, раздражение по поводу своей никчемности, которую она вдруг осознала. Ее дом – предмет ее гордости – теперь перестал радовать ее. Он был хорош для нее, но не для Дейва. Его жизненный успех подразумевал, что он заслуживал чего-то более внушительного – того, что отражало бы его благополучие. Алекс терзала себя воспоминаниями о том, как он несколько раз пытался уговорить ее переехать в более просторный и дорогой дом. И лишь теперь, взглянув на жизнь мужа с другой стороны, она начала понимать, почему он хотел этого. Неудивительно, что он никогда не приглашал домой своих коллег – должно быть, он просто стыдился того места, где жил!
Она злилась и на Дэйва за то, что он никогда не позволял ей войти в тот мир, который окружал его за пределами их дома. Может быть, она, глупа девчонка, и виновата в том, что совершенно не изменилась за последние семь долгих лет. Но он caм способствовал этому, пряча ее от всех как не соответствующую его облику элегантного преуспевающего бизнесмена.
Злость переходила в обиду, обида – в раздражение. Алекс стала вспыльчивой и несдержанной, неожиданно срываясь как раз тогда, когда окружающие старались быть внимательными и осторожными.
Что ты представляешь из себя, Алекс? – спросила она себя однажды вечером. Дэйв задерживался на работе. Это, наверное, было вызвано необходимостью. Вот уже несколько недель он возвращался домой ровно в шесть тридцать. Но Алекс нервничала из-за его отсутствия. Она хотела, чтобы он был дома, его присутствие поддерживало хоть как-то ее душевное равновесие. Ты не имеешь права обвинять во всем случившемся только его, сказала она себе. Ты существовала в каком-то забытьи. Была настолько погружена в свой маленький уютный мирок, что даже ни разу не поинтересовалась, какова жизнь Дэйва за пределами этого мирка! Ты знала, что он присутствует на деловых обедах. Вращается в определенных кругах, чтобы быть в курсе событий. Но тебе ни разу не пришло в голову поинтересоваться, должна ли ты находиться рядом с ним, помогать ему и поддерживать его! Ты даже не знала, что его дело с Харви закончилось, пока Мэнди не сказала тебе! Ты вообще услышала о существовании Харви только потому, что однажды, когда ты стала жаловаться свекрови на то, что почти не видишь мужа, та вступилась за него: «Он занят этими делами с Харви! Разве ты не знала, как это для него важно?»
Нет, не знала и до сих пор не знаешь, потому что даже не пыталась узнать! Что связывает их в этом браке, кроме дома, постели и троих детей?
Я даже не красавица! – вздохнула она как-то утром, глядя в зеркало. Во всяком случае, не в классическом смысле этого слова. С фигурой все в порядке, особенно если учесть, что у меня трое детей. Ноги – тоже ничего. Но лицо не из тех, что способны остановить дорожное движение. Разве такое лицо должно быть у жены Дэйва Мастерсона? Глаза слишком большие, нос чересчур маленький, рот какой-то по-детски беззащитный – словом, куколка. Кукла.
Алекс недовольно нахмурилась. А взглянуть на мои волосы. Она подняла их вверх, так что длинные волнистые пряди рассыпались золотистым веером. Я ношу эту прическу с того времени, когда была в возрасте Кейт! Эти сказки о Питере Пэне! Да я ни в чем ему не уступаю! Я даже одета, как девочка!
Ну, так сделай что-нибудь с этим, подзадоривал внутренний голос. А почему бы нет? Она задумалась, охваченная внезапным желанием демонстративно сделать что-нибудь такое, чего Дэйв никак не мог ожидать от нее.
– Вот что я скажу тебе, Джеми, – повернулась Александра к мирно играющему на полу спальни малышу. – Я собираюсь полностью обновить свой гардероб! Мы попросим бабушку посидеть с тобой, А если она не сможет, ну, тогда… – Алекс упрямо выпятила пухлую нижнюю губу, совсем как Кейт перед каким-нибудь решительным действием, – …тогда мы просто оставим тебя на твоего папу на целый день и пусть поварится во всем этом ради разнообразия!
Однако мать Дэйва с радостью согласилась присмотреть за малышом. Это охладило пыл Алекс, хотя ей очень понравилась идея прийти в ультрасовременный офис Дэйва и оставить сына на руках ошеломленного отца.
Успокойся, сказала она себе, сидя в такси по дороге в Лондон. Одно дело воображать, что можешь действовать подобным образом, и совсем другое – поступать так. Алекс испытывала внутреннюю борьбу: желание продемонстрировать свою независимость наталкивалось на робость застенчивой девочки, которая была бы счастлива остаться такой, как есть.
И что в этом плохого – полностью забыть о личных амбициях ради желания быть хорошей женой и матерью? – сердито спросила она себя. Ей нравилось быть рядом с детьми. Она всегда находила время выслушивать их, поиграть с ними.
И Дэйв тоже. Целый день он мог рыскать, как лев, в беспощадных джунглях большого бизнеса, но Алекс знала, что его напряжение исчезало, когда он возвращался домой к своей семье, к обыденным семейным делам.
Переступив порог дома мрачным и далеким, с лицом безжалостного охотника, уже через полчаса, растянувшись на полу рядом с близнецами, он мог увлеченно играть в какую-нибудь замысловатую игру или, усевшись по-турецки вместе с детьми перед телевизором, с неподдельным интересом наблюдать за похождениями героев мультфильмов. Казалось, ему доставляло удовольствие спускаться до их уровня – никаких следов мрачности или напряжения, только мальчишеская улыбка, как у Сэма. Каждый вечер он оставлял за порогом дома тот мир, в котором вращался днем, и с облегчением погружался в заботы и радости семьи.
Но теперь Алекс мучил вопрос, не протекал ли этот процесс и в обратном направлении? До сих пор она не задумывалась над тем, что происходило с Дэйвом, когда он выходил по утрам из дома. Быть может, он так же легко сбрасывал с себя обязанности мужа и отца? И не было ли для него таким же облегчением возвращаться в ту, другую, более насыщенную событиями жизнь? Что представлял из себя этот мужчина, который имел власть над столькими людьми? И не превращалась ли маленькая женщина с тремя детьми в тусклое воспоминание, когда он входил в тот элитарный мир людей с утонченным интеллектом, носивших изысканную одежду и разговаривавших с ним на его уровне?
«Элитарность, утонченность, изысканность», – повторяла Алекс в сотый раз. Эти слова как нельзя лучше характеризовали Дэйва. Да, за эти годы он превратился в зрелого, искушенного в делах мужчину, тогда как она осталась прежней девочкой. Алекс ненавидела себя за это. И ненавидела Дэйва за то, что он вынудил ее осознать свои промахи. А значит, она должна разделить с ним вину за то, что произошло.
Подъехав к дому на такси около шести часов вечера, Алекс с подсознательным облегчением отметила, что черного «БМВ» Дэйва еще не было. Она прошла по дорожке к дому, настолько нагруженная сумками и пакетами, что ей пришлось нажать кнопку дверного звонка локтем.
– Боже мой! – воскликнула Дженни, открыв дверь. – Боже мой! – воскликнула она снова, подняв глаза от груды пакетов, которые Алекс бросила на пол у своих ног, и ошеломленно уставилась на невестку.
– Ну и как? – Алекс в волнении ожидала мнения своей свекрови.
Она была сейчас совсем не та, которая уехала утром из дома, всего лишь на час позже своего мужа. Исчезла масса длинных светлых волос. Они были безжалостно острижены. Изящная новая прическа заканчивалась шелковистым завитком на уровне подбородка. Искусно выполненный макияж подчеркивал те привлекательные черты ее лица, о которых Алекс и не подозревала. Все выглядело настолько естественно, что было почти невозможно сказать, что же изменилось в разрезе глаз и в очертаниях ее губ, – просто они вдруг стали ярче и выразительней.
Но это было еще не все. Исчезли светло-голубая спортивная курточка и полинялые джинсы. Вместо них на Алекс было элегантное пальто из чисто шерстяной ткани нежно-бежевого цвета, подчеркивавшее ее стройную фигуру. Пальто было застегнуто двумя рядами крупных коричневых пуговиц, еще по три пуговицы располагались на манжетах рукавов. Ее новые замшевые ботинки на трехдюймовых каблуках и сумочка были подобраны в цвет пуговиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17